Почему память всегда отличается избирательностью, но только не тогда, когда это действительно нужно? Почему мы храним в ней моменты, когда были по-настоящему счастливы, прекрасно понимая, что сейчас они причиняют невыносимую боль? Можно не помнить свои слова или поступки, важные, но, тем не менее, совершенные, когда ты был спокоен, и нет никакой зацепки, чтобы сохранить их в памяти. Можно забыть людей, не оставивших в твоей жизни след или наоборот. Можно забыть ничем не примечательные вещи, которые не причиняют тебе страдания. Так почему же помнится то, что хочешь забыть больше всего, но не можешь? Зачем осталась любовь, которой не должно быть?
Но сейчас это было не главным. Эсми внимательно слушала каждое слово вампира, потому что понимала, что от этого многое зависит. Каждое слово, сказанное тихим голосом, несло надежду. Маленькую надежду для темного существа, которым теперь являлась Эсми. Она слушала, вопреки бунтующему зверю внутри, который сулил неслыханное блаженство только лишь от одной капли крови. Она слушала вопреки желанию убить его за то, что он с ней сделал. Она слушала, потому что соскучилась по этому голосу, потому что память оставила чувство надежности, которое возникало всякий раз с этим мягким, бархатным тембром. И даже когда она кричала, что ненавидит его, где-то глубоко внутри понимала, что никуда уже не уйдет, потому что не сможет, потому что когда-то готова была отдать все, чтобы быть рядом с ним. И вот она отдала все. У неё ничего нет. Куда идти? Этот дом станет её домом. Навсегда. Она останется здесь, потому что хочет чувствовать его прикосновения как всего пару минут назад, прекрасно понимая, что этого не будет, потому что она вряд ли простит его. И единственное, чем ей придется довольствоваться, это видеть его, наблюдать за ним, за его гибкими движениями, которые она почему-то раньше не замечала, наблюдать, как меняется цвет его глаз, просто ловить его движения, понимая, что все же он рядом. На всю жизнь. Нет. Уже не жизнь. На всю вечность. Разве не об этом она мечтала?
Его «люблю» было сказано чуть слышно, как будто бы легкий ветерок коснулся её волос, но Эсми расслышала все прекрасно. Она бы поняла, что он сказал, если бы мужчина просто пошевелил губами. Потому что эти слова она хотела услышать десять лет назад, будучи девочкой. Эти слова были с ней всякий раз, когда она закрывала глаза уже взрослой женщиной. Потому что эти слова она сама не раз произносила мысленно, иногда шепотом, но каждый раз обращаясь к нему, к единственному. И всегда картинка была одна и та же. Он берет её лицо в свои ладони, глядя прямо в глаза, и она тонет в них, растворяется в этом взгляде и не дышит, а только лишь ждет с замиранием сердца, когда он произнесет их. Точно таким же шепотом, от которого кружится голова, и хочется умолять, чтобы он не медлил с признанием, потому что дальше должен быть поцелуй. В их глазах бушует пламя невысказанного, но, тем не менее, такого понятного чувства, и этому пламени нет равных по силе. И пусть они пока молчат, но их взгляды говорят лучше всяких слов, потому что такое огромное чувство, которое живет в них, невозможно выразить словами. Она чувствует его дыхание на своем лице. Оно все ближе и ближе. И почти возле самых её губ, он произносит то, от чего кажется, что ты только что умер и снова ожил, но уже с ощущением, что отныне для тебя нет ничего невозможного, тебе все по плечу, потому что в этот момент появился смысл. Он и его любовь. Эсми сама тянется к нему, не в силах больше ждать ни минуты. И вот их губы становятся единым целым одного большого чувства, которое отрывает от земли и несет на небо.
Так было в её мечтах на протяжении десяти лет. И не таким образом она хотела услышать это признание, на которое, даже не раздумывая, ответила бы взаимностью. Все было не так. Не должно было быть разбитого зеркала и мебели. Не должно было быть этой горечи в его словах и глазах. Не должно было быть её внутренних страданий, когда такие заветные слова кажутся насмешкой над её детскими мечтами уже взрослой женщины. Они не должны были быть вампирами. Пожалуй, это самое главное в череде сплошных «не должно». И все же что-то сжалось внутри. Почти так же, как и всякий раз, когда она думала о нем. Эсми постаралась воскресить в памяти это чувство и поняла, что прекрасно помнит доктора и все, что было связано с ним, включая и это ощущение. Тогда она радовалась ему и ждала, всякий раз чувствуя, как это чувство скручивается тугой пружиной внутри. Такое мучительно сладкое, волнующее… Такое человеческое, живое и теперь уже ненужное. Первая волна ненависти прошла. Да какой толк ненавидеть? Жизнь он ей все равно не вернет. И как бы она хотела отпустить себя сейчас. Полностью и безоговорочно смириться с неизбежным. Опять оказаться в этих надежных руках.
- Чтобы ты не говорил, это уже не имеет никакого значения. Я такая, какая есть. Какой ты меня сделал. Вынужденная существовать с этой болью и знать, что она со мной навсегда. У меня умер ребенок. Прожив всего два дня. Вот почему я оказалась там, где ты меня нашел. И теперь я обречена помнить это вечно. Наверное, самые страшные шрамы - это те, которые остаются в нашей памяти. Они не исчезнут через пару часов.
Он снова был рядом. Опустившись на колени, просил позволить ему помочь. Умолял. Так близко от неё, а словно на другой планете. И Эсми хотелось кричать. Она должна его ненавидеть. Он её враг. А что вместо этого? Она готова его простить. Потому что видит, что он действительно сожалеет и горит в своей вине, как она горит в своей боли. И тут внезапно ею овладело безразличие ко всему. Иногда оно бывает спасительным, чем-то третьим, когда не можешь выбрать между ненавистью и любовью, добром и злом. Апатия, в которой тоже бывает хорошо, ведь ты не мучаешься этим выбором, смирившись с безвыходностью. Не осталось никаких чувств и эмоций. Одно безразличие, оно подхватило Эсми и понесло, словно по волнам реки, у которой, как и у вечности, нет конца. А еще остался зверь, который настойчиво требовал еды, и с которым Эсми уже не могла совладать. Она прислонилась лбом к его плечу, помня, как в прошлый раз это помогло ей ненадолго заставить монстра замолчать. И еще потому, что решила для себя: это последнее прикосновение, и дальше они просто будут находиться в одном доме. Она не уйдет, пока не почувствует, что не подчинена своему демону. Она никуда от него не уйдет. И хоть быть рядом с ним и не иметь возможности запретить себе любить выше её сил, она попробует. Почему? Да потому что по-другому Эсми не могла. Вернее, не хотела. Ей уже было все равно. Женщина подняла на него свои потухшие глаза. В полном молчании она просто смотрела на него, словно дотрагиваясь глазами до лица, лаская каждую его черточку и зная, что не сможет прикоснуться рукой, потому что не сможет любить, не оглядываясь назад. А любовь и боль несовместимы.
- Хорошо, что я должна делать? - произнесла Эсми безразличным голосом. Больше она не знала, что сказать. Смириться оказалось проще простого. Но это было не то смирение, когда начинаешь что-то строить из того, что есть. Она просто не хотела одного: быть тем монстром, когда об одном упоминании о человеке в горле поднимается жажда, сопровождающаяся звериным рыком. Ведь не видела же она в докторе тогда вампира? Может, и у неё получится жить среди нормальных людей со временем. А смысл? Такой, как они, ты никогда не станешь, твое место здесь, Эсми. Рядом с ним. Ведь ты же его любишь и всегда любила. Не лги себе и не мучай его. Ведь одно твоё слово, и все будет так, как ты хотела. Опять началась эта борьба с собой. Эсми застонала. Она не так хотела, не так! Она не хотела быть вампиром!
Часть 24. Я буду всегда рядом.
(от лица Карлайла )
Я принял это, как неоспоримый факт. Ее ненависть. Я и не надеялся, что Эсми сможет меня простить. Хоть я и был романтиком, где-то в глубине своей погибшей и потерянной души я уже давно научился понимать, что доброта - такая вещь, которой просто наделен не каждый человек. И с каждым годом, с каждым веком вытащить из человека что-то хорошее, что-то доброе все сложнее и сложнее. Слыша сейчас из уст Эсми слова ненависти, я принимал их, пытался поверить, но зная, какая эта женщина на самом деле, я не мог полностью окунуться в попытки своей веры. Ведь я знал, что Эсми не такая, я даже через эту пелену красных глаз видел ее доброту. Я опять чуть заметно вздохнул, только плечи слегка дрогнули, и то это больше было похоже на какую-то дрожь, чем на обычный человеческий вздох. Я все еще боялся поднять на нее свой взгляд. Быть так рядом и не иметь возможности прикоснуться. Слышать ее речь и не иметь возможности ответить. Ответить так, как бы я хотел. Искренне, честно. Сказать то, что жило в моём мертвом сердце все эти десять лет.
А ведь только сейчас Эсми могла догадаться, как мне было сложно. Ее запах кружил голову, он опьянял и заставлял Тварь подавать голос, заставляя, попробовать ее кровь. Кровь, которая всего три дня назад действительно была готова вознести меня на небеса, в мой персональный рай. Кровь, от вкуса которой я с трудом смог себя заставить оторваться. Но сейчас я благодарил судьбу за то, что она подарила мне Эдварда. Ведь если бы не сын, то, кто знает, смог бы я остановиться. Хоть Эдвард и не сказал, я был уверен, что именно он отбросил меня от Эсми.
Я закрыл глаза не в силах что-то говорить. Все мои попытки были какими-то сумбурными и просто смешными. А может быть, мне просто нужно было время для того, чтобы разобраться, в первую очередь, в себе. Я должен был решить, как мне быть дальше. Я хотел быть рядом с этой женщиной, хотел ее любить, хоть и знал, что ответной любви не получу. Я хотел просто видеть Эсми каждый день. Просто наблюдать со стороны и радоваться ее победам или же пытаться поддерживать и утешать, если она не сможет научиться противостоять этому монстру, что теперь жил в ней. Тому монстру, которого именно я поселил в ее душе. Но я также понимал, что правильней всего будет просто уйти, как ушел тогда, десять лет назад. Оставить ей этот дом, попросить, чтобы Эдвард остался здесь с ней. Почему-то я был уверен, что сын сможет сойтись с Эсми, ведь и его втащили в этот мир без желания, без спроса. «Ты самое настоящее чудовище! Ты на протяжении веков бежишь от себя, но на деле ты получаешься еще хуже, чем та Тварь, что живет в тебе. Она хотя бы заставляет просто забрать жизнь у человека, а не рушить весь его мир.» От этих мыслей из глубины раздался утробный рык. Я сейчас неимоверными усилиями пытался заткнуть, своего зверя, который встрепенулся, подтверждая мои мысли.
Поднять глаза, открыв их, было еще тем испытанием. Я уже стоял на коленях, когда услышал ее ответ, только тихий стон вырвался из моего горла. Тихий стон снаружи и неимоверный крик внутри. Теперь я ненавидел уже сам себя за то, что вообще вошел в здание морга в тот вечер, за то, что не отказал своему напарнику и остался один. За то, что просто не смог дать ей умереть. За свою память, за свою любовь, за свою жизнь. Эта ненависть поглотила меня всего.
Ты не должна была это запомнить! НЕТ! Все человеческие воспоминания, должны были исчезнуть, должны были быть покрыты толстой пленкой, через которую ты не смогла бы пробиться. Но ты запомнила меня, как самое яркое воспоминание детства, а смерть ребенка… Что я наделал? ЧТО? Но если бы ты мне позволила помочь… Эсми, любимая… Я так хочу знать о твоей жизни после моего бегства.
- Я никогда не сумею сделать так, чтобы ты простила меня. И не прошу, я заслужил твою ненависть, - хотя ненавидеть меня сильнее, чем я сам, у тебя не получится. Опять только тихий и спокойный голос, но в нем не было мольбы о помощи или о прощении, еще раз повторюсь, я принял это все как неоспоримый факт. Скорее я сейчас все это проговорил именно утверждающе, так, как и должно быть.
Приподнять одну руку и слегка повернуть голову к волосам этой женщины, вдохнув их аромат, она сейчас опять дарила мне свои прикосновения. Нет, не рук или губ, о чем я и не смел мечтать. И все же, когда Эсми так аккуратно уткнулась мне в плечо, по моему телу опять прошла волна тепла. Я еще никогда не чувствовал такого влечения, не жаждал ощутить на своих губах тепло губ какой-то женщины. Никогда… И сейчас только холодный тон, без эмоций, без чувств. Голос Эсми, заставил меня начать думать.
- Мы пойдем на охоту, я научу тебя искать для себя пищу. Я не убиваю людей, потому что считаю, что это неправильно, никто не вправе лишать жизни живого здорового человека. Я убийца, ты правильно сказала, и во мне живет такая же Тварь, как и… - я не посмел договорить, под ее взглядом, который был таким пристальным, изучающим, я отвел взгляд, - я охочусь только на зверей. Да, их кровь не так приятна, как человеческая, и дает не столько много сил, но со временем привыкаешь. И янтарный цвет глаз, цвет, который тебе когда-то понравился, появится со временем, если забить своего зверя подальше. Выстроить стены, через которые он не сможет пробиться, - я с легкостью подскочил на ноги, подавая руку Эсми. Я не знал, захочет ли она сейчас воспользоваться вот такой моей помощью, но все же решился предложить, - если ты не против, когда мы выйдем из дома, я буду придерживать тебя. Понимаю, что тебе не приятны мои прикосновения, но я не могу сейчас позволить тебе выйти самостоятельно, хоть я и живу у леса, ты сама ощущаешь запах людей. Мы уйдем подальше, - мы уже были практически у самых дверей, и я выжидающе смотрел на женщину. Ей придется разрешить мне прикоснуться к ней. Придется терпеть прикосновение к себе самого ненавистного существа на всей земле. От осознания этого я чувствовал, как будто старею, на глазах превращаясь в дряхлого человека, что в принципе невозможно.
Я прижал к себе Эсми, держа ее руку в своей, практически развернув ее к себе лицом, только тихо прошептал на ушко, чтобы она задержала дыхание и терпела сколько сможет. Видя, как ей плохо и сложно, я, уже не задумываясь, подхватил женщину на руки и через мгновение бежал в самую чащу леса, в те места, где никогда не ступает нога человека. Там, где всегда охочусь я сам.