Подарок Каллена на следующее утро – ежедневник. В дорогом тисненом кожаном переплете. И ручкой Паркер в комплекте. На его первой странице написано:
«Планируй свои дела так, чтобы всегда иметь для меня свободное время».
Почерк у него неровный. С острыми углами и зигзагообразными хвостиками. Нервный. Далеко не каллиграфический. Со слабым небрежным нажимом и косой строкой. Торопливый и неаккуратный.
И все же при виде этой записи, я улыбаюсь. Сквозь утреннюю дымку тумана. Косые лучи молочного солнца и приглушенный городской гам. Наперекор бессонной ночи и паскудным мыслям в голове.
И хоть начинать новый день с улыбки мне непривычно, но чертовски приятно. Пусть и утомительно. Этакая слабая попытка наполнить себя позитивом. Пятьдесят раз разведенным до безвкусной бурды. И все же.
И все же, это не горький привкус разочарования. Утром вообще все выглядит немного проще. Как будто ночь способна накинуть лишние килограммы на проблемы, сомнения и обиды. Ночь утяжеляет. Давит. Она предназначена для хищников. Сильных и злых. А всем остальным в ней не место.
Я знаю, что мне не подходит это время суток. Как неудачное платье. Каким бы не оказался фасон, а все равно чувствуешь себя в нем неуютно. Неуверенно. Если есть алкоголь или порошок – хорошо. Они притупляют реакции. Если есть таблетки – еще лучше. Они отключают от действительности. Но когда нет ничего из вышеперечисленного, то в темноте начинаешь медленно ненавидеть себя, свою жизнь и весь доступный гардероб.
Обычно, это называют режимом самоуничтожения.
Из него, как ни крути, нет выхода. Потому что все циклично и имеет свойство повторяться. То есть пережил одну ночь, а за ней непременно наступит следующая. И так до бесконечности. Или до пули в лоб.
Вместо этого я стараюсь удержать улыбку на лице. Я сохраняю ее, пока моюсь в душе, одеваюсь, спускаюсь к завтраку. Завтракаю. Я берегу ее как драгоценный подарок, потому как впервые за многие дни она появилась у меня непроизвольно. Мышцы лица уже отвыкли от такой жизнерадостной мимики. Они напряжены и болят. Но я упрямая.
За первой выкуренной сигаретой, я пишу в новом ежедневнике имя брата, как будто я могу его забыть, и свой домашний адрес. Некогда домашний. Который тоже не так-то просто выкинуть из головы, но я старательно вывожу каждую букву. А потом еще раз. И еще. Пока не белоснежных листах не появляются уродливые кляксы. С каждым новым штрихом я повторяю про себя один и тот же вопрос. Как? Как до тебя добраться?
И сама отвечаю: на поезде, машине, самолете.
Когда-то я радовалась разделяющему нас расстоянию. Однако силу взаимной ненависти не измерить в километрах. Ее не укротить дорогами. Не приручить часовыми поясами. Можно находиться на разных полюсах и при этом скрипеть зубами от одного только воспоминания друг о друге.
А родственная ненависть вообще не поддается никакой дрессировке. И если уж таковая имеет место быть, то от нее не избавиться во веки веков. Аминь. Это не чужого дядю из подворотни недолюбливать. Сложнее. Гораздо сложнее. С ним у тебя, по крайней мере, нет общего детства, общих родителей и вместе проведенных в прошлом дней. От него ты де-факто можешь ждать любой гадости. Потому что он чужой. Он никто, и ему можно.
Своему – нельзя. Нельзя переступать черту.
Но мне-то теперь до этих призрачных границ, как до созвездия Гончих Псов.
Пока же нужно остановиться на планировании своей будущей поездки на Восточное побережье. В шикарный трехэтажный особняк с прекрасным садом, частным пляжем и видом на хмурый океан. В свое ебанное родовое гнездо.
Проблемы всегда лучше решать на месте. Во всем блеске эффекта неожиданности.
Мне остается совсем немного – встретиться с Элис и передать ей обратно все бумаги по Аро. Что я и делаю вечером. Мы договариваемся о встрече в ресторане. Она опаздывает. На непозволительное количество минут. А когда приходит, то бросает короткий уставший взгляд и усмехается:
- Как ты находишь на все время?
- У меня его слишком много свободного. И бессонница.
Элис делает маленький глоток черного кофе с лимоном и задумчиво на меня смотрит.
- Мне бы такое счастье, – ее губы изгибаются в тщетной попытке улыбнуться. Руки беспокойно скользят по идеально-выглаженной белой скатерти. Верхняя пуговица на ее рубашке расстегнута и в этом разрезе виднеется платиновый образ святого. У Элис, у которой, в принципе, нет ничего святого. Выглядит забавно. – Ты почитала бумаги, что я тебе дала?
Еще пару месяцев и мы перестанем с ней общаться по средствам простой речи. Все больше бумагами, документами, записками. Мы передаем друг-другу сведения, которые нам нужны. И больше к этому добавить нечего. Никаких лишних слов.
Согласно киваю, ничего не поясняя. А Элис и не ждет. У нее свои проблемы. У меня свои. Никому из нас не хочется погружаться в чужую грязь.
- Аро? – возвращается она к своим интересам.
- Там все написано, - кивком головы указываю на папку, лежащую между нами.
Действительно все. По пунктам. Даже с личными рекомендациями, к которым Элис обязательно прислушается. Я лишь не знаю, когда это произойдет. Может быть завтра, а может через полгода. Но непременно в массажном салоне, который он так любит посещать. Возможно, они подкупят массажистку. Или не подкупят, а просто поменяют флаконы с ароматическими маслами. И тогда какая-нибудь тайская девчонка, выполняя свою работу, тщательно намажет мужское тело ядом с нежным запахом лотоса. Кожа хорошо впитает жирную основу и пропустит сквозь себя алкалоиды. Которые, в свою очередь, безжалостно примутся за внутренние органы. Печень, например. Печень всегда страдает больше всего. Она будет захлебываться от попыток очистить кровь. И, в конце концов, откажет. Не справится. Сдастся. Но не сразу. Через пару дней, и к тому времени, яд полностью выведется из организма. А вот необратимые последствия останутся. Короче, после такой ударной дозы токсинов итог один – печеночная недостаточность и смерть.
Без специальных, узконаправленных исследований доказать отравление невозможно.
Это ближайшее будущее Аро, и я его знаю. Я сама его расписала в одной очень емкой таблице. С учетом возраста и веса. С учетом гастрономических предпочтений и других нейтрализующих факторов. Так, чтобы не случилось никаких неожиданностей. Практически со стопроцентной гарантией.
На этом моя работа закончена. Я могу ждать громкой новости, а могу и не ждать. Рано или поздно известие о скоропостижной кончине облетит все уши, для которых оно предназначалось. И попадет точно в цель. На самом деле, тут важна не причина, а факт. Факт смерти. Все мои ухищрение нужны для того, чтобы не афишировать заказчика. Чтобы оставить его в тени. В том случае, если он хочет там оставаться. А Элис хочет.
Пока она допивает кофе, я подумываю о том, чтобы попросить ее найти своего братца. Мне не очень близки полиция и прочие государственные учреждения, чтобы надеяться на их расторопность. На расторопность Элис надеяться гораздо проще, есть лишь одно «но» - последствия. Ведь на каждую мою новую просьбу она придумает встречную. Так можно продолжать без конца.
Мы прощаемся с ней, сдержанно кивая друг другу. Она возвращается в свой мир. Я в свой. Сегодня мы сохранили между собой нейтралитет.
Если подвести итог, то очередной день прошел зря. Не открыв мне ровным счетом ничего сверх того, что я и так знала. Как и следующий за ним. И следующий за следующем. Они растворяются в пустоте, не оставляя за собой ни воспоминаний, ни эмоций.
У меня есть только одно неоспоримое достижение. Единственное за последнее время. Я взяла билет на самолет в один конец. Меньше, чем через неделю я должна им воспользоваться. Должна, чтобы не случилось.
Неделя – это место для маневра.
Я могла бы улететь завтра. Сегодня. Я могла бы улететь вчера. Без предупреждения. И не дожидаясь звонка. Но неделя – место для маневра. По всем статьям, херового маневра. Трусливого и зависимого. Потому что прежде, чем улететь я хочу предупредить об этом Каллена. Поставить в известность, ввести в курс дела.
Я объясняю это тем, что просто не хочу лишних проблем.
Я себя в этом убеждаю. Я очень хорошо умею это делать. Убеждать. Себя. В чем-то очень мифическом. На самом деле, я лишь хочу его еще раз увидеть. И не дать ему повода думать, что у меня в планах уйти.
У меня нет этого в планах.
Но пока я себе в этом не признаюсь. Пока я просто не хочу лишних проблем, которые он мог бы мне с легкостью устроить. Щелчком пальцев. Одним словом. Или даже взглядом. Холодных, серо-зеленых глаз.
Хорошенько подумай о своем будущем. Тщательно и кропотливо. Сформируй свои намерения в четкий план. Отрепетируй сценарий. Пофантазируй. Прикинь все возможности. Проиграй их. Несколько раз в разных вариантах. Поверь, что ты все учла. До мельчайших нюансов. И будь уверена – все будет не так.
Будущее – космос. Недосягаемый и самодостаточный. Его хрен постигнешь своим примитивным разумом. Как ни старайся.
Будущее плевало на тебя и твои планы. С высоты своих недостижимых звезд. Оно такое же твое, как млечный путь на небе. Можно сказать « я знаю, что будет в следующую секунду», но ни хуя ты не знаешь. Есть лишь теория вероятности, которая милостиво позволяет тебе думать, что все будет так, как прежде.
Я в номере. Все в том же самом. С темно-бардовыми стенами. Переписываю в новый ежедневник старые записи. Говорят, это тренирует память. Правда, моей памяти это вряд ли поможет. Я сижу на диване, поджав одну ногу под себя и наклонившись вперед так, чтобы было удобно писать. Рядом на столике стоит кружка с зеленым чаем, и время от времени я делаю из нее маленькие глотки. Рядом с кружкой лежит билет на самолет. Я никуда его не убираю. И никогда о нем не забываю. Мой взгляд постоянно останавливается на белом конверте с темно-синей полосой и приветливой надписью «Летайте нашей авиакомпанией».
В принципе, вполне безмятежная обстановка. Безмятежное занятие. Безмятежная тишина. И все бы хорошо, если бы эту идиллию не портили мои не самые безмятежные мысли. И записи.
Телефонный звонок заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Он врывается острыми звуками между умиротворенных молекул воздуха. Вонзается в них как нож в сливочное масло.
Отвечаю не сразу. А когда все-таки беру трубку, то слышу его спокойный голос.
- Ты в гостинице? – очаровательная манера начинать разговор с вопроса. Перевожу взгляд на часы. Десять вечера.
- Да.
- Одевайся и спускайся вниз. У тебя десять минут. Машина на парковке слева.
Отбой. Оглушительный. Спорить и сопротивляться, желания нет. Даже язвить по этому поводу никакой охоты. Как в армии. Лишь приказ и выполнение приказа. У меня не закрадывается мысли, что что-то могло произойти. Несовместимые понятия. Если Каллен здесь, значит, лично у него ничего не произошло. Потому как я – последний человек, к которому бы он обратился со своими трудностями.
И все-таки это что-то новенькое.
За десять минут успеваю надеть платье и стянуть заколкой волосы. Сделать максимум за столь непродолжительное время.
Когда я сажусь в салон, он молча заводит машину и трогается в путь. На языке вертятся вопросы. Много вопросов. Но глядя на его сосредоточенный профиль, желание их задать само собой отпадает.
Замечаю в боковом зеркале машину сопровождения, и это обстоятельство тоже меня совсем не радует. Я как-то больше привыкла, что Каллен всегда приходит один.
Между нами ни одного лишнего слова. Между нами вообще никаких слов. Только тишина и звук мощного мотора. Даже музыки и той нет. Невозможно выдержать так много отрицания между двумя людьми. Нет слов. Нет отношений. Есть вопросы, но нет возможности их задать.
Нет, нет и нет.
Наклоняюсь и подтягиваю ремешок на туфлях. Один, потом второй. На светофоре снимаю куртку и поворачиваюсь к нему спиной.
- Застегни.
Молния на платье у меня расстегнута. Чтобы управиться с ней одной нужно гораздо больше отведенных десяти минут.
Он выполняет мою просьбу не сразу. Несколько мгновений я сижу, отвернувшись от него и придерживая волосы рукой. Жду. Помощи. Но слышу только короткий выдох. Выражающий то ли смешок. То ли досаду. А потом чувствую его прикосновение. Вдоль позвоночника. От шеи до поясницы. Легкое ненавязчивое поглаживание, от которого у меня тут же перехватывает дыхание. Прикусываю нижнюю губу и слабо улыбаюсь своему отражению в стекле. За стеклом город. Ночной красочный город и мое отражение на его фоне. Оно переплелось с рекламными щитами и магазинными витринами. Как единое целое.
Каллен прикладывается губами к изгибу шеи и застегивает молнию.
Позади нас сигналят другие машины. Светофор давно зажегся зеленым светом. За стеклом все тот же город. А я, кажется, не дышу.
- Неужели у тебя нет ничего более скромного? - первая произнесенная фраза, не считая короткого разговора по телефону. Растеряно, на автомате, расправляю подол платья на коленях. Платье скромное. У него нет глубокого декольте и низкого выреза на спине. Глухое и чуть выше колена. Только со шнуровкой по всей длине, сквозь прорези которой виднеется белая полоска кожи. Такой наряд не предполагает нижнего белья. Но у меня оно есть. Нижняя часть.
Я говорю:
- Никаких сюрпризов. Для них у меня нет подходящей одежды.
- Я заметил, - усмехается. Коротко. И быстро смотрит на мои плотно сжатые колени. Затем переводит взгляд на туфли. Видимо, оценивает высоту каблуков. И снова усмехается. На этот раз язвительно. – В обмороки падать не предрасположена? А то будет больно, с такой-то высоты.
По-хорошему, меня больше не интересует город. Не интересует, следующая за нами машина сопровождения. Не интересует Каллен. Как мужчина. В данный момент. Я прокручиваю про себя его последние слова. Снова и снова. И пытаюсь дать им разумное объяснение.
Все остальное, как рукой сняло.
Это далеко не тот случай, когда чувствуешь себя в безопасности. Всегда. И при любых обстоятельствах. От таких прекрасных понятий я далека. Все эти сказки о том, что с первого взгляда ощущаешь себя рядом с чужим человеком как за каменной стеной, остаются лишь сказками. Ни хера подобного я не ощущаю. И от этого внутри все сжимается в тугой комок. Холодный и неприятный.
- Куда мы едем? – требовательно. Тщетно пытаясь скрыть тревогу в голосе. Из которого будто вырезали все насмешливые, заигрывающие и уверенные интонации. Одним махом. Или словом.
- Узнаешь. От твоих вопросов все равно ничего не изменится, - он смотрит на дорогу. Одной рукой управляет машиной, в другой держит сигарету, его лицо ничего не выражает. Ни грамма эмоций. Будто между нами ни тридцать сантиметров свободного пространства, а тысячи километров. Пустыни. Безжизненной.
Чужой. Чужой. Чужой. Незнакомый.
Мы несемся с огромной скоростью по ночной трассе. Стрелка спидометра уверенно подбирается к красной зоне. Сейчас она мне кажется даже избавлением. Или хоть каким-то решением накопившихся проблем. И страхов.
- Я могу тебе доверять? – закрываю глаза и мысленно посылаю всех к чертям.
- Как хочешь.
- А если я не хочу с тобой никуда ехать? – глаза у меня все еще закрыты. Сердце бьется все еще быстро и очень неравномерно. В своем сумасшедшем ритме. – Я боюсь таких незапланированных путешествий.
- Не бойся, - отзывается он. – Пока тебе бояться нечего.
Пока…
Источник: http://twilightrussia.ru/forum/37-11155-24 |