Все довольно просто. Наверное, как и должно быть в фокусе заявленных между нами отношений. Вернее, как он сам захотел их видеть. Мне же по большому счету уже все равно. Любовница? Шлюха? Да, кто угодно. Нет никакого желания вдаваться в подробности и рассматривать под микроскопом моральную сторону вопроса. Даже от своей гордости можно устать. И от самолюбия. Особенно, когда от них нет никакой пользы.

Как только мы оказываемся в номере, Каллен прижимает меня к стене и быстро стягивает с меня платье. Без слов. Без каких-либо замечаний и пожеланий. Будто для них закончился отведенный на сегодняшний вечер лимит. Он берет меня здесь же, прямо у дверей. Можно было бы сказать, что грубо, но в его грубости присутствует осторожность. Будто он ни в коем случае не хочет причинить мне боль, хоть и твердо намерен получить свое. Каллен не причиняет боли и получает свое. Наверное, как и всегда. Если немного абстрагироваться, то можно назвать это страстью. Порывом. В лучших традициях любовных мелодрам. Но от мелодрам нас отличает несколько пунктов.

Мы не целуемся. Или не целуется он. Я ничего не имею против этих невинных ласк. Или сопутствующего элемента секса. Игра с понятиями становится совершенно необязательной. Как только наши губы оказываются в непосредственной близости, он уклоняется. Не открыто, но вполне определенно. Не настаиваю. Трудно на чем-то настаивать, когда находишься в темноте номера прижатой к стене. Когда его руки быстро снимают с тебя одежду. Когда чувствуешь бедрами его возбуждение и желание. Когда все происходит так стремительно, что уследить, а уж тем более что-то проконтролировать просто невозможно.

Потом мы перебираемся в спальню. Все в той же молочной темноте. Он берет меня за руки и ведет за собой. А я послушно иду. Чтобы в следующую секунду оказаться на кровати. Под ним. Под его поцелуями и ласками. Ощутить кожей его сильное тело, обвить ногами и выгнуться навстречу. А затем слизнуть кончиком языка капельку пота с его виска, запустить пальцы в волосы и непроизвольно зарычать. От удовольствия.

Чтобы не означало в его понятиях нежность, но для меня это – поцелуи. Теплые, как парное молоко, трепетные и осторожные. На которые тело отзывается с предательским откровением. Повиновением. Преклонением.

Сопротивляться ему… Нет смысла и желания. Есть желание быть ближе. И глубже. Раствориться в нем и в секундах, которые то бешено скачут, то тянутся, как мед. От предвкушения и нетерпения. Сладкий мед, сладкие поцелуи, сладкое ожидание. Мгновения между вдохами, между короткими судорожными вдохами, когда время замирает, чтобы вдруг запечатлеть его улыбку. Или взгляд. Как на фотографии.

Оставить в памяти шепот его бессвязных фраз. Горячих, словно нагретых на солнце, слов. Тихих и ласковых. Бессмысленных, будто в бреду. Которым нельзя доверять. И верить в них тоже нельзя. Можно вдыхать их как кислород, задерживать в легких. Задерживать в сознании, чтобы в этот момент чувствовать себя самой желанной. Самой любимой. Иллюзии, которыми он так хорошо управляет. В совершенстве. Он блядский фокусник, выдающий желаемое за действительное.

- Я тебя ждал, - горячий шепот по венам. Как наркотик. Как инъекция. До искусанных губ и сдавленного крика. Его ладони скользят по изгибам тела, рисуя замысловатые узоры. А слова врезаются в память. – Так долго.

Я не знаю, что значит для него нежность. Но он умеет любить. В данную секунду… Здесь и сейчас. Ни завтра и ни вчера. Он умеет давать, не требуя ничего взамен. До тех пор, пока ты можешь брать. Пока ты этого хочешь.

Когда заканчивается действие эндорфина, гормона удовольствия. Когда мышцы живота расслабляются, а из тела улетучивается умиротворенность, все возвращается на свои места. И приходит чувство разочарования. Пока еще совсем незаметного. Завуалированного. Такого, когда в районе солнечного сплетения становится немного пусто. Как-будто из тебя выкачали всю кровь и заполнили воздухом. Простым воздухом. Который тебе совсем не нужен в венах. Который не дает ничего. Ни сил, ни тепла.

Я смотрю, как он одевается. Собирается уходить. Не скрывает своих намерений. Его визит окончен и больше ему тут делать нечего. Его ничего здесь не держит.

Поднимаюсь и молча отправляюсь в ванну. Перешагиваю через брошенное на пол платье и свои амбиции. Через раскиданное нижнее белье и собственное достоинство.

Включаю душ, настраиваю воду нужной температуры.

- Ты не целуешься, не остаешься. Что это? Принцип? – голос, пропитанный водяными парами, звучит приглушенно. Перебираю флаконы с косметическими принадлежностями, внимательно изучаю инструкции.

В отражении зеркала вижу, как Каллен останавливается. Замирает. Рубашка на нем не застегнута, волосы растрепаны, на губах улыбка. Усмехается, глядя на то, как я с преувеличенным интересом вчитываюсь в состав геля для душа.

- Нет. Принципы осложняют жизнь, - заправляет рубашку, застегивает ремень. Неторопливо так, небрежно. Проводит рукой по волосам. – Не воспринимай это на свой личный счет. Мне было хорошо с тобой, - и после паузы добавляет, - очень хорошо.

Обычно вместе с такими заявлениями от лиц мужского пола в женский разум приходят очень светлые мысли. Мой разум ничем не отличается от своих представительниц. Он так же падок на лесть. И на комплименты. Правда, я умею не воспринимать их близко к сердцу. И безоговорочно в них верить.

Надеюсь. Очень надеюсь, что умею.

- Ты, определенно стоишь… - неторопливо продолжает Каллен.

«Денег? Тех денег?» - с интересом вскидываю бровь в ожидании продолжения.

Продукция парфюмерной промышленности меня больше не занимает. Я оборачиваюсь и смотрю на него.

- Внимания и потраченного времени.

Его слова между делом. Между застегиванием пуговиц на манжетах и щелчком на браслете часов. Короткий звук, и Каллен поднимает на меня взгляд. Немного отстраненный. Словно ищет во мне подтверждения своих слов.

- Пожалуй, ты тоже, - улыбаюсь в ответ. Одними уголками губ. Ничуть не насмешливо, а всего лишь со слабой иронией.

Между нами ослабленной струной повисает молчание. Оно прогибается под нашими взглядами. Все ниже и ниже.

Я спрашиваю, чтобы разрушить эту тишину. Чтобы сгладить момент. Чтобы заполнить ее звуками и вернуть все на место.

Я спрашиваю, опустив голову и вернувшись к изучению инструкций. К расплывающимся буквам.

- А жену свою тоже не целовал?

Если можно ошибиться с вопросом, то я это сделала. Не сдержала, рвущегося наружу сарказма. А заодно и ехидного любопытства. Не то чтобы меня очень интересовал ответ, но я бы его все же выслушала. Но вместо ответа я слышу звук закрывающейся двери. А за ним - тишину.

После его ухода, наливаю себе бокал виски со льдом и залпом его выпиваю. И только потом все же забираюсь под душ. Долго стою под горячими струями. Просто стою. Просто надеюсь смыть с себя сегодняшний вечер. Следы от его поцелуев, прикосновения рук и слов. Не потому что противно. Наоборот. Хочется их запомнить, но запоминать нельзя. Оставить их в данном случае, означало бы совершить большую глупость. Но еще большая глупость верить в то, что вода чем-то мне поможет. Однако я не двигаюсь. Жду, пока кожу не начинает щипать, а все помещение не заполняется густым паром.

Утром получаю от него очередной подарок. Даже не удивляюсь, когда вижу посыльного на пороге своего номера и молча беру у него небольшую коробочку. Каллен не оригинален, но и не тяготеет к повторам. На это раз это тонкий браслет из платины с темным тиснением. Изящный и элегантный. Застегиваю его на запястье, а потом долго разглядываю на ярком дневном свету.

В будущем это войдет в привычку. Получать от него подарки после проведенной ночи. Какой бы она ни была и, чтобы между нами не происходило. Самого мистера Каллена может не быть неделями, а то и больше. Но я привыкну ждать и ничего не спрашивать. Привыкну воображать жизнь будто бы без него. А почти поверив в это, привыкну к его неожиданным звонкам.

Вечером я встречаюсь с Элис. Мы сидим с ней в небольшом кафе, и она рассказывает мне о своих планах. А я незаметно включаю на телефоне диктофон. Я верю в дружбу. Я верю в дружбу между мужчиной и женщиной, женщиной и женщиной, мужчиной и мужчиной. Я просто верю в это незамысловатое чувство между людьми. И еще во много других, таких же незамысловатых. Например, ревность, злость, жадность. Поэтому и не хочу рисковать установившимися между нами с ней отношениями. Все, что она сейчас мне говорит, тянет на очень хороший компромат, который при желании можно использовать в любых удобных целях. А я лишь хочу сохранить нашу дружбу. Или видимость дружбы. В общем, хорошие приятельские взаимовыгодные отношения.

Она показывает мне фотографию мужчины. С длинными, стянутыми в хвостик волосами. Глаза у него темные, ядовитые. Губы плотно сжаты в подобие улыбки. Даже на простом куске бумаги, пусть и глянцевой, он выглядит сногсшибательно. Яркий представитель своего рода деятельности. Со штампом на высоком лбу – «Не приближайся. Убью». Звучно. Вкусно. И очень доходчиво.

Я, определенно его где-то видела. И в этом нет ничего удивительного. Я многих видела. Возможно, слишком многих. Но мало, кто знает, что это мне совершенно ничего не дает. Освежает мою память сама Элис. Она стучит тонким пальчиком по фотографии и поясняет:

- Это Аро.

Потом делает глоток черного эспрессо и задумчиво смотрит в окно. На оживленную улицу. На проходящих мимо прохожих. На серое небо и серый дождь. Передергивает плечами, будто только что сама оказалась там, снаружи и насквозь промокла.

Вопросительно приподнимаю одну бровь. Как бы призываю ее продолжать.

- Его можно встретить в ресторане «La Perla» по субботам и четвергам. В среду в массажном салоне «Лилии» среди милых китайских массажисток, у него бронированный Мерседес, и постоянный штат охранников.

Дальше передо мной ложится внушительная папка с бумагами. Проглядываю ее одним глазом. Детали биографии, личные предпочтения. Увлечения, хобби. Элис потрудилась даже над его каждодневным меню. Постоянный мужчина, ничего не скажешь. Среди прочего замечаю одну деталь и недовольно морщусь. Мальчики. Не мужчины, а именно мальчики в очень нежном возрасте.

- Да я тоже не люблю всех этих педофилов, - отстраненно замечает она. Но дело совсем не в ее любви. Или нелюбви. Для нее они лишь наполовину люди. А на другую половину - шахматные фигуры. И у нее настолько много самоуверенности, чтобы воображать себя игроком. Все относительно. До поры, времени.

Киваю и закрываю папку. Уверенна, что Элис он не сделал ничего плохого. Вероятней всего, он стал просто одним из пунктов плана, который я так любезно ей подкинула. Показательное выступление. Показательная казнь. Во мне нет сильноразвитого человеколюбия. И этим пунктом мог бы стать, кто угодно. Любое имя. Хоть монетку бросай.

Мы еще говорим о некоторых деталях. В основном говорит Элис. Я предпочитаю отмалчиваться и делать вид, что увлечена своим тирамису гораздо больше, чем ее речью. На деле просто не хочу лишний раз светиться своим голоском. И когда мы заканчиваем с главным, я перехожу к второстепенному. Второстепенному для нее, но не для меня. Выключаю диктофон и достаю из сумочки листок бумаги. Она с интересом на него смотрит. На нем написан только длинный ряд цифр.

- Мне бы историю этого счета. Сможешь?

- Смогу попробовать, - кивает она.

Элис многому научилась за время своей жизни с Ричардом. В том числе и такому правилу: «Не разбрасывайся пустыми обещаниями. А лучше, вообще никому никогда ничего не обещай». Я придерживаюсь того же мнения. И за всю жизнь обещала только одно и одному человеку. И, кстати, уже выполнила.

Я очень бережно отношусь к словам. Особенно к таким, как «никогда» и «всегда». Особенно в будущем времени. Например, «Я никогда не сделаю…» или «Я всегда буду…».

Я не даю легких обещаний, да и просто стараюсь чаще держать язык на замке.

Слова - это звуки. Всего лишь звуки, но иногда они могут стоять жизни.

- Не забудь, через два дня мы едем к адвокату, - напоминает она, набрасывая на плечи пальто. За стеклянной витриной кафе ее ждет черный автомобиль. Ждет, чтобы отвезти в другое место. Чтобы она смогла поделиться с другими людьми другими планами.

Элис подхватывает свою сумочку и на прощание бросает:

- Может быть, сходим как-нибудь куда-нибудь?

Все эти ее «как-нибудь» и «куда-нибудь» напрягают своей неопределенностью.

Она говорит:

- Вспомним былые времена. Вечеринка или фуршет. С шампанским и музыкой…

Я очень пространно качаю головой. Предоставляя ей возможность самой разбираться в причудах моих жестов. Мне ни к чему думать, чтобы меня правильно поняли. Достаточно, чтобы просто поняли. Хоть как.

- Кстати, - вдруг вспоминаю я. – Как продвигаются поиски сына Ричарда?

Элис на мгновение замирает и пожимает плечами.

- Нашли его. Живет где-то в Европе, торгует то ли цветами, то ли цветочными шампунями.

- Не сильно-то он хотел спрятаться, если его так легко оказалось найти.

- Да, он и не прятался. Это скорее семейные разногласия и взаимное нежелание видеть друг друга.

- Подкрепленное ни одной тысячей километров и даже океаном, - усмехаюсь я. – Что бы уж наверняка исключить возможность встречи.

- Ну да, - с этими словами Элис уходит, уверенно стуча каблуками по бетонному полу. Статная и красивая.

Задумчиво делаю глоток остывшего кофе. Иногда мне жаль, что у меня нет столько дел, как у окружающих людей. Мне некуда торопиться и не к кому спешить. Меня никто не ждет, и я никого не жду. Такая взаимная договоренность между мной и миром.

Но это нюансы.

В голове вспыхивает мысль о приюте. Как молния. Короткое яркое воспоминание, словно проворная змейка на миг перечеркивает все остальное, что существует на данный момент. Я вспоминаю ни о Джейке, и ни о перечисленных деньгах. Я просто думаю о детях и их рисунках. Я как бы вновь возвращаюсь в тот коридор, превращенный в художественную галерею. В серые стены и низкий потолок. Под прицел внимательных детских глаз. На пару секунд. На пару коротких секунд.

Но потом эта картинка растворяется среди прочего. Среди прочего дерьма обыкновенных будней, и я о ней забываю.

Можно подумать, что я вообще могу о чем-то помнить дольше одной минуты.