— Только не показывай ему, что боишься.
Белла посмотрела на подругу и ухмыльнулась:
— Думаешь, если я ему скажу, что не боюсь, он мне поверит?
— Это ты не ему говори, а себе, — пояснила Шарлотта. — А главное — поверь в это.
Белла засунула ногу в стремя, и Питер помог ей забраться в седло. Ей понадобилась еще минута, чтобы поймать второе стремя другой ногой.
— Бог ты мой? — воскликнула она. — Как высоко! Странно, когда я смотрела на него с земли, он вовсе не казался мне таким высоким. Сколько в нем — два метра?
— Все двенадцать. Только не метров, а локтей.
— Каких локтей?
— Ну... рост лошади измеряют не сантиметрами и метрами, а локтями.
Конь переступил ногами, и Белла вздрогнула. Изо всех сил постаравшись улыбнуться, она с фальшивым воодушевлением заявила:
— Здорово-то как!
— Сахарок у нас спокойный, как малое дитя. Обещаю, проблем у тебя с ним не будет.
— Тогда почему так важно дать ему понять, что я его не боюсь?
— Потому что лошади в каком-то смысле похожи на мужчин, — сообщила Шарлотта, ласково взглянув на своего мужа. — Не важно, какой у него характер, но они всегда готовы воспользоваться малейшей твоей оплошностью, чтобы себя потешить.
Следуя инструкциям Шарлотты, Белла пустила Сахарка шагом и ездила на нем по огороженному загону примерно в течение получаса.
— Ну как? Привыкаешь понемногу? — спросила Шарлотта.
— Вроде того, — не слишком уверенно ответила Белла.
— Хорошо. Тогда давай съездим к пастбищу. — Шарлотта заметила сомнение в ее взгляде и успокоила: — Это недалеко.
— Угораздило же меня выйти замуж за фермера, — заметила Белла. — Вот и отдуваюсь теперь.
— Еще несколько таких прогулок, и ты сама будешь просить меня составить тебе компанию.
Через два часа Белла наконец слезла с лошади и простонала:
— Не знаю, когда я решусь снова забраться в седло. А уж о том, что я буду просить тебя съездить со мной на прогулку, можешь забыть.
— Прими ванну. Предупреждаю, к вечеру будет болеть сильнее.
— Еще сильнее? — ужаснулась Белла, осторожно прикасаясь к саднившему заднему месту.
Бедра с внутренней стороны горели так, словно их натерли наждаком.
— Хочешь сказать, что к вечеру я и шага не смогу сделать?
— Да, ходить будет больно, но, как говорится, поболит-поболит да перестанет, — заверила ее Шарлотта.
Когда Эдвард вернулся из города на груженном проволокой грузовичке, закутанная в банный халат Белла, прихрамывая, вышла на кухню.
— Что случилось? Ты нездорова?
— Нет, — мрачно произнесла она.
— Болит что-нибудь?
— Сегодня я впервые ездила верхом.
Эдвард улыбнулся, и Белла заметила на его лице гордость. Странно, подумала она, какая ему разница, умеет она это делать или нет? И какого черта она вообще полезла на лошадь?
— Я люблю тебя, — заявил Эдвард.
— Потому что я учусь ездить верхом?
— Потому что ты хорошая жена.
— Тебе никогда не добиться, чтобы я превратилась в миленькую, послушную женушку. Если ты, конечно, имеешь в виду именно это.
— Ничего подобного мне от тебя не нужно, и ты сама прекрасно об этом знаешь. — В глазах Эдварда неожиданно появился озорной блеск, и Белла сразу поняла, что он ей сейчас предложит.
— Хочешь, сделаю тебе хорошенький массажик?
— Эдвард, прекрати говорить глупости. Ты ведь знаешь, как мне больно.
Эдвард поднял ее на руки и отнес в спальню. Уложив жену на постель, он вышел в ванную и вернулся оттуда с полотенцем и двумя бутылочками.
— Даю слово, это тебе поможет. Давай поднимай халат.
Белла подчинилась, уже заранее скривившись от боли.
Как ни странно, Эдвард оказался прав. Что бы ни находилось в его бутылочках, средство подействовало. После массажа тело ее саднило уже значительно меньше.
— Пожалуй, неплохо получилось! Что там у тебя в бутылках — жидкий опиум, что ли?
— Не знаю. Честно. Зато знаю, что это здорово помогает, — признался Эдвард.
— Ты видел Рэндала, когда был в городе?
— Угу.
— И что он говорит?
— Что Коллинз едва от них не ушел.
Белла некоторое время молчала, переваривая услышанное, потом спросила:
— Как там Рената?
— Жива, но Рэндал мало что о ней знает. Она ведь из другого города. Но Рената молодчина. Прямо героиня. Если бы я не был убежден, что Жанна д'Арк давно умерла, то, пожалуй...
При мысли о том, что у Эдварда мог бы завязаться роман с Жанной д'Арк, Белла ухмыльнулась. Она заметила, что у ее мужа слабость к смелым женщинам.
— А как прекрасно встретить достойного мужчину, — помолчав, задумчиво произнесла она, думая уже об одном только Эдварде.
— Или достойную женщину.
— Тоже неплохо, — согласилась Белла.
— Кстати, — сказал Эдвард, меняя тему разговора, — сегодня я видел еще и Стива. Рука еще на перевязи, но уже вышел на работу. Правда, пока сидит в участке.
Эдвард замолчал и принялся оттирать с рук бальзам, которым только что лечил свою супругу. Потом, как бы невзначай, вновь прикоснулся к открытым его взору местам на ее теле. Белла тихонько застонала, но уже не от боли.
— Ну, как тебе такой массаж?
— Отлично, только ты массируешь теперь не там, где болит. Или ты не заметил? — Белла вздохнула и слегка от него отодвинулась. — Слушай, а сколько длится обезболивающий эффект твоего бальзама?
— Несколько часов. А что?
— А то, что теперь у меня все немеет, а самое интересное, как я понимаю, еще только начинается.
— Но самой главной точки я еще не касался. Или ты не заметила?
Белла засмеялась:
— Между прочим, мы с тобой еще не обедали.
Потом пообедаем.
Они и вправду пообедали — потом. Спустя пару часов.

***

Джеймс медленно возвращался к реальности, к свету и боли. Когда он открыл глаза, то обнаружил, что его одежда, одеяло да и все остальное вокруг — сплошь белое. Белыми были потолок, кровать, стены. Даже на стоявшей у его кровати женщине был надет белый балахон. Женщина что-то торопливо записывала.
Заметив, что он открыл глаза, она удовлетворенно кивнула:
— Проснулись наконец? Вот и хорошо.
— Ничего подобного. Я все еще сплю, старая шлюха... — Джеймс не успел закончить фразу, как снова провалился в сон.
Так он проспал часов восемнадцать и проснулся лишь на следующее утро. Дышать он мог, но только верхушками легких. Казалось, у него на груди лежал какой-то тяжелый груз. Но нет, это был не груз. На него давила боль. В горле у него торчала какая-то трубка, другие трубки торчали у него из носа. Из-за всех этих штуковин у него чертовски болели нос и горло.
Руки его были прикованы наручниками к металлическим перильцам, которые огораживали кровать по бокам. Слева и справа от него стояли капельницы, вливавшие в его тело питательные растворы. Если бы Джеймс мог, то обязательно рассмеялся бы. Подумать только, они его приковали! Они что, идиоты? Как и куда ему бежать, когда он и с койки-то подняться не в силах?
Над ним склонился мужчина в белом, по-видимому, врач, перед глазами Джеймса все расплывалось, и он не мог прочитать надпись на бейджике, прикрепленном к нагрудному карману халата.
— Как вы себя чувствуете? — спросил человек в белом.
— Как последнее дерьмо.
Человек в белом кивнул — понятно.
— Кашляните.
— Иди к дьяволу!
— Послушай, парень, ты был на грани жизни и смерти. Мы едва тебя вытащили, но теперь выясняется, что у тебя пневмония. Хочешь, чтобы все наши труды пошли насмарку, так что ли? — Врач укоризненно покачал головой. — Впрочем, дело, конечно, твое.
Доктор надломил ампулу и наполнил шприц какой-то прозрачной жидкостью, которую затем выпустил в одну из пластиковых трубок. После этого он черкнул в карточке Джеймса несколько слов и вышел из палата. Когда он вышел, Джеймс наконец откашлялся.
Признаться, Коллинз поначалу ничего не мог вспомнить. Не знал, с какой стати он вдруг оказался в этой белой палате и что с ним случилось. Со временем, однако, память стала к нему возвращаться.
На него навалились. Сразу человек шесть или даже восемь. Навалились и придавили к капоту машины, распяв его, как лабораторную лягушку. Джеймс ухмыльнулся. Он ведь не меньше минуты морочил им голову по поводу того, кто он такой и почему оказался на стоянке. Ссылался на ревнивую жену, изображал похотливого отца семейства, заехавшего в злачное место, чтобы снять проститутку. Это он хорошо придумал — ничего не скажешь.
Плохо было другое — то, что он оставил трупы в машине. И зачем, спрашивается? Все равно женщина успела уже остыть. Джеймс с содроганием вспомнил, как пытался трахнуть ее труп. Вот ужас-то! Теперь в него наверняка проник яд разложения. Нужно было выбросить их где-нибудь у обочины — и все дела. Если бы полицейские не нашли в машине трупы, он вполне мог выпутаться из этой переделки, а вместо этого пришлось стрелять себе в грудь.
Выстрел, впрочем, был случайным. Среди всех этих воплей, ругани, непрерывно сыпавшихся на него, он и сам не заметил, как нажал на спуск. Осознание случившегося пришло минутой позже, когда его мозг уже начало заволакивать черной пеленой. Тогда — делать нечего — пришлось сдаваться. Но это ерунда. Когда он выздоровеет и выберется отсюда, он им еще покажет. Иначе и быть не может, потому что он прирожденный победитель.
Главное, остаться в живых и подняться с этой проклятой больничной койки. У него полно всяких незаконченных дел, так что умирать ему еще рано.
В палату заглянули три сестрички-практикантки. Джеймс прикинул — каждой из них можно было дать не больше восемнадцати. Они смотрели на него такими глазами, будто он был каким-то уродцем из циркового шоу.
— А на вид вполне нормальный человек, — пролепетала одна из девушек.
Другая покачала головой:
— Нет, это не так. Ты только в его глаза посмотри!
— Эй, сучки, тащитесь-ка сюда. Я оттрахаю каждую из вас по-настоящему, по-мужски, а не так, как это делают ваши практиканты-лаборанты.
Девушки с визгом убежали.
Джеймс лежал на кровати, смотрел в потолок и ухмылялся. Хорошо он их отбрил. По крайней мере не будут больше сюда соваться.
Неожиданно в палату вошел полицейский.
— Хочешь, чтобы твой поганый рот залепили скотчем?
Джеймс с большим удовольствием сообщил бы этому парню, какое место ему следует себе залепить. Но он понимал, что вместо того чтобы ругаться с полицией, лучше спать, набираться сил. Сон приближал время выздоровления, а стало быть, освобождения.
Джеймс промолчал и закрыл глаза.
— Мешок с дерьмом, — прозвучало у него над ухом, потом послышались удаляющиеся шаги. Охранник вышел из палаты.
Временами, прежде чем провалиться в сон, Джеймс лежал с закрытыми глазами и предавался размышлениям.
Это она, Белла, подставила его: тут не могло бить никаких сомнений. А он, поверив ей, сглупил. Ни в коем случае не следовало звонить ей. Надо было просто убить их обоих в ту ночь, когда он топтался под окном их гостиной.
Джеймс снова ухмыльнулся. Что ж, это ему урок на будущее. Нельзя давать волю чувствам — никаким, даже любви и ярости. Надо хладнокровно продумывать все до мелочей. Ничего, день его триумфа еще настанет. Теперь, когда он абсолютно точно знает, что представляет собой эта женщина, чувства должны уступить место холодному расчету. Расчету и терпению. Он будет ждать. Пусть долго — ровно столько, сколько понадобится.
Пройдут дни, недели, и из его хаотичных мыслей вызреет план мести.

***

— В следующий раз я поеду не с тобой, а за тобой.
Эдвард с удивлением посмотрел на жену:
— Почему?
— Потому что иначе я умру от жажды и голода, прежде чем мы доберемся до Форкса.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что готова дать тебе десять долларов, только бы ты остановился у ближайшей закусочной.
— Я останавливался примерно...
Белла посмотрела на стрелки часов.
— Три часа назад — вот когда ты в последний раз останавливался! Никак не могу понять, куда ты так торопишься?
— А двадцатку дашь? — поинтересовался Эдвард, расплываясь в улыбке. — Теперь я понимаю, почему тебе требуется несколько дней, чтобы проехать каких-нибудь две сотни километров. Ты что, делаешь остановку каждые десять минут?
— Да, если моя душа желает. Сейчас, к примеру, мне хочется выпить кофе и немного перекусить, не считая того, что сели я в ближайшее время не схожу в туалет, сиденье подо мной сделается мокрым.
— Разумеется, мы остановимся, детка, сели тебе так хочется - Я просто подумал…
Белла изобразила пальцем пистолетное дуло, приставила его Эдварду к виску и голосом киношного злодея произнесла:
— Хватит болтать, мистер. Если вы не хотите, чтобы эта пушка заговорила, остановитесь у первой же забегаловки!
Эдвард хмыкнул:
— Слушаюсь, мэм.
Через час, когда Белла приняла в придорожном мотеле душ и они, перекусив, снова продолжили путь, она удовлетворенно откинулась на кожаную спинку сиденья и вздохнула.
— Ну как, лучше стало? — поинтересовался Эдвард.
— Значительно.
Высунув голову в окно, Белла смотрела на пролетавшие мимо легковушки и большие грузовики и чему-то улыбалась. Поскольку долго молчать было не в ее правилах, вскоре она огорошила Эдварда следующим вопросом:
— Почему все эти парни так несутся? Может быть, их гонит вперед избыток половых гормонов — как ты думаешь?
— Что? — нахмурился Эдвард. Временами причудливый ход мыслей супруги ставил его в тупик.
Белла пожала плечами, провожая взглядом грузовик, пронесшийся мимо на огромной скорости.
— Я заметила, что мужчины обычно заняты исключительно собственными удовольствиями. Если их лишить одной радости, они мгновенно компенсируют ее чем-то другим. А вот мы, женщины, не такие. Но ничего, когда мы приедем к отцу, я свое возьму...
— Нам до твоего отца еще ехать и ехать, — охладил ее пыл Эдвард, а потом неожиданно предложил: — Слушай, уж если мы заговорили об удовольствиях, почему бы нам где-нибудь не остановиться?
— Остановиться? — Белла сделала круглые глаза и перешла на шепот. — Ты хочешь, чтобы мы остановили ма¬шину где-нибудь на обочине и...
—Ну почему же на обочине? Порт-Анджелес, к примеру, очень неплохой городишко. Мы могли бы снять в гостинице отличный номер с большой ванной, где можно поплескаться вдвоем, а вечером сходили бы на какое-нибудь шоу.
Идея Белле понравилась.
— Но ведь отец ждет нас сегодня к вечеру?
— Перед тем как мы снова двинулись в путь, детка, я позвонил твоему отцу и предупредил его, что мы немного задержимся.
— Так вот, значит, почему ты так спешил? Хотел побыстрее добраться до Порт-Анджелеса? — догадалась Белла, заметив в глазах мужа особый блеск, говоривший о сжигавшем его желании.
— Ты против остановки в Порт-Анджелесе?
— Ну почему же? — безразличным тоном сказала Белла. — Порт-Анджелес очень милый город и всегда мне нравился.

Комната была роскошной. В таких апартаментах Белле еще не приходилось останавливаться, хотя по работе она частенько переезжала с места на место. С другой стороны, она обычно путешествовала на средства телестудии, а там умели считать деньги, поэтому корреспонденты про¬водили ночи преимущественно в мотелях.
Кровать со всех сторон была окружена зеркалами — зеркала были даже на потолке. Впрочем, Белла не сомневалась, что спальня в пятизвездочном отеле будет роскошной, и ожидала увидеть нечто подобное. Сюрпризом для нее явилось другое — опоясывающая номер снаружи терраса, позволявшая в любой момент выходить на воздух и любоваться красивейшим закатом.
Приятными открытиями для нее стали также персональный бар в гостиной, огромный, облицованный кафелем камин и гигантская ванна, просторнее которой ей еще не приходилось видеть. А создающих комфорт мелочей было просто не сосчитать: джакузи, отдельная душевая, подогретые полотенца, шелковые халаты с монограммой отеля на груди и многое другое.
— Изумительно! — воскликнула она, оглядывая застеленный пушистым белым ковром номер.
— Возможно, лет через десять мы могли бы снова приехать сюда, чтобы провести здесь второй медовый месяц.
Белла счастливо засмеялась.
— Я люблю тебя.
— Между прочим, я подсчитываю, сколько раз ты сказала мне эти слова.
— Намекаешь, что хотел бы слышать их почаще?
Эдвард с готовностью кивнул.
— А тебе не наскучит?
Вместо ответа Эдвард одарил ее пламенным взглядом и начал раздеваться.
— Может быть, выпьем скачала по бокалу вина?
— Неплохая идея. Но почему ты спросила об этом сейчас?
— Потому что ты уже начал раздеваться.
— Правда? А я и не заметил.
— А если бы разделась я, ты бы заметил?
— Вряд ли.
— Не верю.
Между тем Эдвард натянул на себя один из лежавших на постели шелковых халатов и, не завязывая его, направился к бару.
— Не веришь? — повторил он, не оборачиваясь. — Попробуй снять одежду, и ты убедишься, что я не вру. — Открыв стеклянную дверцу бара, он спросил: — Что будешь пить?
— И ты даже не попытаешься меня соблазнить? — обиженно протянула Белла.
— У меня этого и в мыслях нет, — заверил Эдвард, хотя его глаза стали уже совсем темными.
— Налей мне белого вина, — попросила Белла, задергивая шторы.
— Зачем ты это делаешь? Нас здесь никто не увидит.
— А пилоты?
Эдвард рассмеялся и начал разливать напитки. Делал он это очень медленно, поскольку больше следил за тем, как облачалась в свой шелковый халат Белла. Она тоже не стала завязывать пояс и направилась к Эдварду в оправе развевающегося шелка, который больше открывал, чем скрывал.
Взяв у него бокал с вином, она уселась на высокий стул у бара и принялась потягивать холодную терпкую жидкость, не сводя с него глаз.
Эдвард провел рукой по отворотам ее халата и накрыл ладонью одну грудь.
— Ты ведь только что утверждал, что ничего не замечаешь.
— Ничего — это слишком сильно сказано.
— То есть в некоторых случаях твоя выдержка дает сбои?
Эдвард рассмеялся:
— Выдержка у меня что надо. Если я спрячусь от тебя за стенкой, она меня не подведет.
— Ты что же, так и будешь всю ночь стоять? — поинтересовалась Белла.
Эдвард подошел к ней и распахнул халат.
— Видишь, в чем загвоздка? Я бы, конечно, проявил выдержку и был бы холоден как лед, только вот он мешает. Ведет себя, понимаешь, как ему вздумается. Иногда мне кажется, что он обладает собственным разумом и зрением.
Белла устремила взгляд на предмет, на своеволие которого ссылался Эдвард.
— Ты называешь его «он»?
— Если бы кто-то назвал его «она», я бы очень удивился.
— Интересно, о чем он сейчас думает?
— А то, о чем думаю я, тебя уже не интересует? Давай не будем его пока ни о чем спрашивать. Знаю я, чем эти интервью заканчиваются.
Белла улыбнулась:
— Хорошо. Чего в таком случае хотел бы ты?
— Может, нам окунуться?
— Точно, я совсем забыла, что в нашем номере бассейн.
Она на ходу скинула халат и, когда Эдвард к ней присоединился, уже вовсю плескалась в огромной ванне.

— И тебя это зрелище нисколько не взволновало?
— Понимаешь, детка, когда видишь такое количество трясущихся грудей, это поначалу вызывает некоторый интерес, но потом к этому просто-напросто привыкаешь.
— То есть когда часто смотришь стриптиз, женщина перестает быть загадкой?
Эдвард ухмыльнулся и, открыв дверь, пропустил жену в спальню.
— Если бы в стриптиз-шоу принимала участие ты, клянусь, я бы глаз с тебя не сводил.
— Ты бы хотел, чтобы я выступала в стриптиз-шоу?
— Нет, но почему бы не посмотреть семейный стриптиз — так сказать, домашний?
— Забудь об этом! Я сейчас такая пьяная, что если начну танцевать, то или разобью здесь что-нибудь, или упаду и разобьюсь сама!
Белла скинула туфли и с размаху бросилась на необъятную постель. Эдвард прилег рядом и, наклонившись к ней, взял ее лицо в ладони.
— Ты счастлива?
Белла кивнула:
— Больше, чем могла себе представить.
— Знаешь, о чем я подумал?.. Так странно получается... Выходит, если бы не Джеймс Коллинз, мы бы с тобой никогда не встретились?
— Хочешь сказать, что мы у него в долгу?
Эдвард помрачнел.
— Да, мы ему кое-что задолжали. Надеюсь, что в ближайшее время суд заплатит ему по нашим счетам сполна...
— Эдвард, ты веришь в судьбу?
— Думаешь, мы встретились бы в любом случае?
— Ми никогда этого не узнаем.
— Ну и пусть. Главное, мы все-таки встретились.

***

Джеймс провел в постели две недели и понял, что с него хватит. Целых четырнадцать дней он созерцал только стены больничной палаты, да еще врачей и медсестер. Хотя эти люди пичкали его всевозможными лекарствами и даже ухаживали за ним, Джеймс знал, что им по большому счету, наплевать, выживет он или сдохнет. Какой нормальный человек в состоянии вынести такое к себе отношение?
Больше всех Джеймса досаждала одна мегера, которая помогала ему справлять естественные надобности. Уж кого-кого, а эту ведьму он бы предпочел видеть не в своей палате, а в могиле.
Как-то раз, когда она забирала у него судно, он попросил ее освободить ему хотя бы одну руку.
— Что вам стоит? — убеждал ее Джеймс. — Я же все равно никуда не убегу.
— Не положено, — ответила она.
— Послушайте, леди, мне, черт возьми, нужна хотя бы одна свободная рука.
— Зачем это? Все, что нужно, я делаю за вас.
— Мне нужно спустить, сбросить напряжение в члене, понятно?
Мегера наградила его тяжелым взглядом.
— Зря просите. Все равно останетесь в наручниках. И не пытайтесь меня шокировать. Я еще и не такое слышала.
— Может, и слышала, но, судя по физиономии, никогда в жизни сексом не занималась.
Мегера промолчала и вышла из палаты, а Джеймс вздохнул.
Самое обидное, что он вовсе не хотел шокировать эту ведьму. Более того, он сказал ей правду. Самый длительный период воздержания в его жизни продолжался несколько дней, а с момента его ареста прошло уже больше двух недель. По этой причине член стоял у него чуть ли не круглые сутки, и он ничего не мог с этим поделать.
Помимо того, он не мог еще и чесаться, а тело у него зудело невероятно. В жизни ему так не хотелось почесаться, как в этой треклятой больнице. Нескончаемый зуд тоже превратился для него в своего рода пытку.
Джеймс терся о подушку носом, пытаясь облегчить зуд хотя бы в этом месте, и вынашивал план мщения.
Когда он освободится — а в том, что он вырвется на свободу, сомнений у него не было, — то обязательно вернется в госпиталь, разыщет эту мегеру и прикончит ее.
При мысли о том, как он будет резать эту ведьму на кусочки, Джеймс ощутил сладостную дрожь во всем теле.