Глава 10

У Рене я не была больше года. Даже на Рождество мы не смогли увидеться. Так что в некотором роде стоило поблагодарить человека без лица за встречу. Он дал нам неплохой повод посидеть за чашечкой кофе и поплакаться от души. Он снова сделал то, что не под силу было мне самой. С одной стороны, это гадкая манипуляция, с другой – я ведь приехала к матери, так что в этом плохого?

- Как ты смог выбрать две её самые любимые картины? - стоя под дверью и нажимая на кнопку звонка, спрашиваю у мистера Лицемерие.

- Я не слеп, - на его лице мягкая полуулыбка, глаза смотрят приветливо и излучают тепло. Он уже в образе. А его последний образ – это роль парня Беллы Свон. Трудно не согласиться с тем, что с парнем Белле Свон чертовски повезло. Уж её-то парень не станет ставить локти на стол и тыкать пальцами в картины. И наверняка её парень с первой встречи понравится матери. Ведь он судя по всему разбирается в живописи. Конечно, у него могут возникнуть проблемы с самой Беллой Свон, если и эта его инкарнация не выносит девственниц и не желает превращаться в учителя начальных классов в кровати.

Поправляю и без того идеальную линию подола. Понимаю, что нервничаю так, словно реально приехала к матери с новым парнем.

- Помнишь, как меня зовут? - пригнувшись ко мне, шепчет мистер Садист, и я, естественно, говорю:
- Мистер Садист.

- Не очень походит на те милые прозвища, что дают друг другу влюбленные.
- Мы не влюбленные.
- Не сейчас.

Я хочу вырваться. Это кажется мне даже худшим кошмаром, чем спать с пододеяльником во рту, приглушающим крики. Это кажется мне выдумкой больного душевно. Стоять рядом с таким человеком и изображать чувство вроде любви. Хотя бы симпатию. Я не могу; рука дёргается – жалкая попытка освободиться. Но его объятия крепки. Нежны и надежны, как шёлковая удавка на шее, не порвётся, это точно.

Дверь открывается как раз в тот момент, когда мистер Садист наклоняется ещё ниже, разрушая границу моего личного пространства, и шепчет мне в шею свое имя. Эдвард. Так, кажется, называли королей. Имя запечатлевается на коже раскаленным клеймом. В звонкой пустоте черепной коробки колотится одна гадкая мысль – я перехожу в его собственность. Меня опять подташнивает.

- Милая, как же я рада тебя видеть, - слова Рене звучат, как из-под стеклянного купола. Глухие и едва различимые, растертые в равномерной пропорции с пылью в знойном воздухе. Я что-то бормочу в ответ, или просто мои губы и язык по старой памяти воспроизводят звуки, а лёгкие выталкивают кислород, чтобы дать им силы появится. Я даже забываю о той жалости, которую должна ощущать. Моя бедная мама лишилась двух своих любимых картин. Но, твою мать, я тут, себя, можно сказать, лишаюсь.

- Ты нас не представишь?

Да запросто. Это Рене, моя мать. Это человек без лица, мистер Садист. Эдвард. Он уничтожил твои картины. Он хотел меня убить. Он создал забавный образ и заставил себя не бояться. Забыла, он играет роль моего парня, потому что хочет поиметь от меня выгоду.

- Эдвард. Мой знакомый, - слова кажутся мне нейтральными и при этом не выходящими за рамки его намерений.

- И давно вы знакомы? - внезапно проявляет проницательность Рене.

- Около месяца, - спокойно говорю, стараясь не дать сердцебиению повлиять на свой голос. Громогласное «бух-бух» в груди изрядно мешает мне.

- Познакомились в магазине. Я не смог пройти мимо.

Твою мать, невероятно! Это что, кажется ему смешным? Забавно вплетать в правду ложь и наделять одно оттенками другого? Грязная работа. Буханье в груди становится чуть тише, когда я призываю на помощь злость.

- Как мило, - всхлипывает Рене, и мы возвращаемся к оплакиванию её картин. «Маки» - одна из них. Вытоптанное поле со следами недавней бойни. В углу два уцелевших красных цветка, третий надломился. Не очень оригинальная идея и не лучшее воплощение, но одна из самых достойных работ Рене. Вторая – «Небо». Белые и серые мазки. Смысл в отсутствии смысла. Просто люби мир вокруг себя и не ищи подвох. По-моему, жизнь показала ошибочность данной теории. Мне так и хочется крикнуть – раскрой глаза. Посмотри на мои сжатые пальцы, заметь, как я старательно избегаю его взгляда и пытаюсь не касаться его колена. Я посылаю сигналы. Но никакого подвоха ведь нет, и наши чувства искренни, правда? Я лишь нервничаю и стыдливо прячу глаза, охреневшая от того, какой красивый мужчина достался мне. Не ищи подвоха.

- Уверен, потрясение станет для вас отправной точкой и стимулом для создания новых работ.
Минуту прислушиваюсь к его речи. Жду момента, когда можно будет вставить своё сочувственное «ох» и хлюпнуть носом или ободряюще погладить мать по руке. Дирижирует и задает направление мистер Садист, я лишь в массовке – крайняя слева, а, может, справа. Не уверена, что у этой роли, вообще, есть название. Бледная тень? Молчаливая тупица? И вроде как я дочь и солировать мне. Вместо этого разглядываю полоски на блекло-розовых обоях. Цвет пепельной розы. И мне уже не смешно, и остро требуются сигареты. Хотя, на самом деле, мне требуется доза транквилизатора и сеанс психотерапии.
После, в машине, оказывается, что мне нужно было ещё и премию получить за худшую женскую роль. Второго плана, но это даже не подлежит уточнению. Я своё место уяснила. Крайняя слева или справа – как получится.

- Тебе нужно держаться естественнее.

- Я до сих пор тебя боюсь, - это всё равно нужно было сказать. И уж лучше сейчас, когда он вынужден смотреть на дорогу и хоть немного думать о направлении движения.

- Просто нам нужно больше времени проводить вместе. Ты должна привыкать ко мне и хоть иногда смотреть на меня.

- Я не могу. Смотреть на тебя это то же самое, что, не отрываясь, смотреть на солнце.
Я не боюсь ввести его в заблуждение и назвать ослепительным. Он и сам знает, что просто выедает глаза. Как кислота. Я всего лишь выбрала наиболее банальное сравнение.

- Мы могли бы провести пятницу вместе. Врешь ты плохо, и лучше бы нам иметь в активе хоть одно реальное свидание. Усложняя задачу мне, ты, прежде всего, усложняешь ее себе.

- Я поняла, - я, вообще, до фига поняла за этот день. А, главное, решает он. Я могу изобразить сопротивление, над которым он даже смеяться не станет, потому что не смеётся. А еще оттого что мои поступки для него вроде белого снежного покрова – не значат ничего. Они есть, но в них нет угрозы.
На крыльце сидит Джейк. Так же, как недавно сидела я сама. Только без слёз и обутый. Но лицо у него встревоженное. И оно не становится спокойнее, когда я выхожу из машины. Хотя теперь и очевидно, что со мной всё в порядке и ничто мне не грозит, не считая подонка, открывшего дверцу и подавшего руку. Но Джейк не знает ничего про мистера Садиста, для него ситуация выглядит так, как должна выглядеть для окружающих – я и мой новый кавалер. Картинка из красивого сериала о любви.

- Джейк, - говорю я, потому что тишина давит.

- Я должен бить ему морду? - театральным шёпотом осведомляется мистер Садист.

- Джейк, уходи! - кричу, собрав последние силы. Жаль, что у меня так мало сил и я могу только кричать. Криками таких людей, как Эдвард, не остановишь.

- Кто это, Белла? - Джейк спускается к нам. Не могу смотреть в его глаза и привычно отворачиваюсь. Я становлюсь настоящим мастером по сокрытию взгляда. Виртуозно избегаю зрительного контакта.
- Ситуация очевидна. Ты бывший парень... - своим уверенным, хорошо поставленным голосом начинает мистер Садист. А я вспоминаю ночь, что свела нас в первый раз. Даже под дулом пистолета с заложником в руках его голос звучал ровно, этого подлеца ничем не вывести из равновесия. И тут внезапно голос обрывается.

- Сукин сын! - рычит Джейк. Я не успеваю поднять глаз от носков своих туфель. Тем более что центр бытия очень быстро перемещается именно туда, к моим ногам, на заплёванный асфальт со стёртой разметкой. Перемещается вместе с падающим телом Джейка. Крик застревает в горле.

- Ты, - меня буквально выташнивает этим словом.

- Я, - спокойно отзывается Эдвард. Краем глаза замечаю, как он снимает пиджак. На рукавах кровавые брызги. Когда в мою жизнь успело войти всё это: парень на асфальте, его кровь на чужой одежде стоимостью в пару тысяч, холодные руки на запястьях. И ровные, как из недр стального механизма слова. Слова, как музыка в лифте. Они есть, но они не должны ничего значить, им нет места в голове и тем более в сердце.

- Белла, - зовёт меня Джейк. Рвусь из своих оков. Дёргаюсь, как птица в силках. Только с единственным результатом – усилить боль на коже.

Мучения разбивает звук полицейской сирены. Онемевшую, впавшую в ступор, меня обнимают. Руки, которые любимы мной, но принадлежат ублюдку, гладят по волосам. Я помню эти прикосновения, я не смогла смыть их утром, и теперь они наслаиваются, давят сильнее, пока голова не взрывается фейерверком боли.

Автор: Bad_Day_48; бета: tatyana-gr