Стены скромной приемной были отделаны деревянными панелями. Напротив окна располагался старомодный стол, за которым восседала седовласая дама лет пятидесяти с небольшим. Ее покрытые морщинками пальцы медленно перебирали податливые кнопки клавиатуры, выставленной перед громоздким монитором, наполовину прятавшим строгое лицо женщины: ее большие серо-голубые глаза, тонкие плотно сжатые губы, узкий с горбинкой нос.

– Мэм? – рискнул обратить на себя внимание Эдвард. – Извините, что отвлекаю…

– Что вам? – дежурно спросила женщина, оторвав от компьютера взгляд.

– Профессор Каллен у себя? Можно пройти к нему? – поинтересовался парень, неловко переступая с ноги на ногу. Раньше он никогда не бывал у отца на работе, не заглядывал в этот храм науки, классической и современной, теоретической и прикладной.

– Вы договаривались о встрече? – скептически спросила секретарша.

– Нет, но я могу подождать, – замялся Эдвард.

– Профессор освободится не раньше, чем через час.

Эдвард машинально взглянул на часы, оживлявшие дальнюю стену, и присел на краешек стула, одного из пяти, приготовленных, видимо, специально для таких вот как он нежданных гостей. Солнечные лучи весело играли на металлической табличке, украшавшей дверь отцовского кабинета. Карлайл Каллен был не последним человеком на факультете. Его научные статьи и монографии регулярно публиковали, на написанную почти два десятка лет назад докторскую диссертацию ссылались до сих пор. Завоеванное уважение среди студентов и коллег, а также недюжие организаторские способности, именно благодаря этому в свои сорок шесть профессор Каллен не только руководил одной из научно-исследовательских лабораторий, но и успешно занимался административной деятельностью на посту заместителя декана физического факультета. Это отнимало много времени, но Эдвард при всем своем желании не смог бы припомнить того, чтобы отец хотя бы намеком пожаловался на чрезмерную загруженность работой или еще на что-либо в этом роде.

Прошло, наверно, минут двадцать. Секретарша все так же медленно печатала что-то, а тонкая стрелка часов все так же быстро пропускала секунды одну за другой. Те торопливо проскальзывали из будущего в прошлое, лишь на мгновение задерживаясь в настоящем, и исчезали в небытие. Размеренную тишину комнаты нарушила неприятно скрипнувшая дверь. В приемную из коридора кто-то вошел. Эдвард не стал оборачиваться. Он и без того знал достаточно о вошедшем человеке. Это была женщина, скорее молодая, если судить по легкому, едва ощутимому цветочному аромату ее духов. Она не делала резких движений и старалась произвести как можно меньше шума своим появлением, осторожно прошла к стулу, прислоненному к стене и села, не произнося ни единого слова. Теперь Эдвард мог видеть ее краем глаза, мог за ней незаметно наблюдать, утоляя тем самым возникшее неизвестно откуда любопытство.

Вокруг ее шеи был обернут серый шелковый шарф, прикрывавший бледную, прозрачную как фарфор кожу груди. Его концы аккуратно скрепляла блестящая брошь в виде стрекозы. Малиновые крылья причудливого насекомого ярким пятном выделялись на однотонной ткани, притягивали взгляд, который позже медленно опускался к складкам голубоватой блузки в мелкий цветочек, короткой темной юбке, гладко облегающей стройные ноги, окутанные тонкими, кажущимися невесомыми чулками такого же серого цвета, как и шарф. Эдвард был на все сто процентов уверен, что на девушке именно чулки, а не колготки. Его разыгравшееся воображение уже дорисовывало в мельчайших подробностях элегантный пояс из черного кружева, призванный поддерживать эти самые чулки, один из тех, что он видел…

– Может, перестанешь? – Эдвард вздрогнул от звука ее голоса и робко поднял взгляд, удивленный внезапным вниманием с ее стороны к своей персоне. Она же говорила это ему? Безусловно.

– Простите? – медленно протянул он, собираясь уже было добавить привычное «мэм» в конце своего почти вопроса, но остановился, передумав.

– Это очень смущает, когда тебя так внимательно кто-то рассматривает исподтишка, – сказала девушка. Ее тонкие бледные пальцы небрежно скользнули по стеклянным крылышкам стрекозы и замерли в воздухе, чтобы через мгновение вновь опуститься и вцепиться в ремешок аккуратной сумочки, лежавшей на коленях. Эдвард непроизвольно покраснел, поняв, что оказался пойманным с поличным, и нервно провел потной ладонью по ставшим такими горячими щекам. Образ черного кружевного пояса все никак не хотел уходить из головы.

– Я не хотел. Извините, – быстро проговорил Эдвард, стараясь теперь смотреть уже поверх ее серого шарфа, пытаясь сконцентрироваться на лице девушке, на ее темных волосах, рассыпавшихся волнительными локонами, на карих глазах, на тонких бровях, приподнятых в немом вопросе.

– Ты студент профессора Каллена? На сколько он тебе назначил встречу? – с неожиданным напором начала она интересоваться.

– Я…

– Мы уже несколько месяцев встречаемся по четвергам именно в это время. И мне бы не хотелось менять свой график из-за тебя. Поэтому будет лучше, если ты выберешь другой день или час. Понял? – Эдвард хотел попробовать ответить что-то, но девушка не позволила ему и слова вставить. – Вообще, с какого ты курса? Почему я тебя не видела раньше? Я знаю всех студентов и аспирантов профессора Каллена. Абсолютно всех, – закончила она безапелляционно.

– Меня зовут Эдвард. Будем знакомы, – с какой-то озлобленной уверенностью сказал Эдвард, стоило ей замолчать. Все еще печатавшая что-то секретарша на мгновение остановилась, привлеченная подслушанным разговором. Оглушенный тишиной, Эдвард уставился на свои ботинки, ища спасения из неловкой ситуации, виновником которой был он сам.

– Изабелла Свон, – холодно произнесла девушка. После такого сухого формального знакомства ему стало совсем неприятно находиться с ней в одной комнате. Его пугала необоснованная враждебность, которую она буквально излучала каждой клеточкой своего соблазнительного тела.

Прошло несколько мучительных минут. Дверь отцовского кабинета медленно открылась, выпуская в приемную пожилого мужчину в вельветовом пиджаке. Проходя мимо поднявшейся со своего стула Изабеллы, он тепло улыбнулся. Девушка ответила легким кивком.

– Белла? Ты сегодня рано, – Эдвард сначала услышал голос отца, а потом уже увидел Карлайла, стоявшего на пороге кабинета и придерживавшего тяжелую дверь рукой. – Заходи! – пригласил он девушку, а потом перевел взгляд на сына. Эдвард слегка закусил нижнюю губу и сцепил в замок руки. Профессор Каллен, не сказав ровным счетом ничего, отвернулся и вновь скрылся в своем кабинете.

Эдвард немного расслабился, оказавшись в приемной снова почти один, и приготовился опять ждать, благо ожидание его никогда не пугало. Он думал, что Изабелла пробудет за тяжелой дверью отцовского кабинета минут сорок, возможно, час, поэтому крайне удивился ее столь скорому уходу. Она покинула приемную стремительно и неожиданно. Ее быстрые ноги уже не боялись производить шум, позволяя каблукам узконосых туфель громко цокать с каждым стремительным шагом. Казалось, всей своей сущностью она жаждала как можно быстрее уйти прочь.

– Мисс Свон? Вас записать на следующий четверг? Мисс Свон? – едва успела крикнуть ей вслед секретарша.

– Запиши, – ответил вместо в миг исчезнувшей девушки сам Карлайл.

Ошарашенный Эдвард сидел на своем месте с открытым ртом. Он готов был поклясться, что видел слезы на лице Изабеллы. Или показалось?

– Можно с тобой поговорить? – осторожно спросил он у отца, казавшегося чем-то встревоженным или расстроенным, в любом случае, не таким, как всегда.

– Проходи, Эдвард, – кивнул Карлайл.

Кабинет был небольшим, но уютным. Казалось, здесь сами стены, выкрашенные в мягкий персиковый цвет, согревали. Выходившие на запад окна щедро впускали внутрь последние лучи уходящего солнца и открывали восхитительный вид на живописные крыши плотно застроенного кампуса. Массивный стол Карлайла украшала модель «вечного» двигателя, представлявшая собой тонкую стеклянную фигурку журавля, непрерывно наклонявшегося к воде, пьющего, вновь поднимавшегося, опять наклонявшегося… Вверх, вниз… Вверх, вниз… Вперед, назад… И так без перерыва.

Профессор Каллен сел в кожаное кресло с высокой спинкой. Эдвард поднял взгляд и увидел висевшие на стене портреты Ньютона и Эйнштейна. Механика классическая рядом с релятивистской. Прошлое науки, все еще остающееся настоящим, и настоящее, смело глядящее в будущее, предсказывающее великие открытия и изобретения, обещающие сделать бессмертным имя создателя.

– Ты хотел поговорить? – спросил Карлайл тихо.

– Да. И я подумал, что дома у нас это не выйдет… или… – Эдвард нервно провел рукой по волосам. – Ты все рассказал Эсми?

– Нет, это до сих пор остается между нами, сын. Скажешь ей сам, когда сочтешь нужным, – Карлайл тяжело вздохнул.

– Остается между нами, говоришь? – вдруг взорвался Эдвард. – Тогда, почему в моей новой школе все всё знают?

– Эдвард, успокойся! Не слишком ли много ты на себя берешь? Думаешь, мне хочется повторения той истории? Ну, уж нет! – профессор Каллен ожесточенно вцепился руками в край стола, его светлые глаза решительно горели. Он никогда не повышал голос ни на студентов, ни на подчиненных. Считал это излишним. Но Эдвард был его сыном. А с сыном можно и повоевать.

– Я спокоен. Я думал об этом целый день и теперь уже спокоен. И… я не нашел химии в своем новом расписании. Чуть не рассмеялся, когда прямо перед ленчем это осознал, – Эдвард пожал плечами и скривил губы в полуулыбке, сквозь которую отчаянно прорывался смех. – Хочешь таким образом оградить меня от опасной науки?

– Хочу таким образом оградить тебя от доступа к школьной химической лаборатории и реактивам, которые там хранятся. Поверь, ты мне еще спасибо за это в свое время скажешь, – спокойно ответил Карлайл.

– Спасибо, – усмехнулся Эдвард, вновь опуская вниз голову и принимая позу, ставшую почти привычной. Он никогда бы не признался отцу, что искренне раскаивается в совершенном по глупости поступке, что его мучает совесть всякий раз, когда что-то напоминает… – Я…

– Не надо. Ничего не говори. И не расстраивай лучше пока мать. Она стала какой-то нервной в последнее время. Побереги ее спокойствие, Эдвард, – Карлайл поднялся, давая тем самым понять, что разговор завершен. Эдвард тоже собирался встать, но что-то блестящее, валявшееся на полу, отвлекло его и вырвало из раздумий. Парень наклонился и ловко подцепил за крылышко брошенную хозяйкой стрекозу.

– Все в порядке, Эдвард? – забеспокоился Карлайл.

– Да… Эм… Шнурок развязался, – нашелся Эдвард. Он чувствовал, как вновь горят румянцем щеки, и был уверен, что отец обратит на это внимание. Но Карлайл ничего не сказал. Он выглядел очень рассеянным сегодня.

Уже на лестнице Эдвард разжал ладонь, чтобы полюбоваться причудливым насекомым с малиновыми крыльями. Он бережно проводил пальцами по прожилкам цветного стекла и улыбался, сам не зная чему. Он понимал, что держит в руках чужую вещь, но меньше всего ему хотелось возвращать эту брошку Изабелле. Эдвард сунул блестящее украшение в сумку, спрятал во внутреннем кармане, аккуратно приколов к ткани подкладки. Для надежности. Чтобы уж точно никуда не улетела.

Домой Эдвард вернулся уже затемно, спрятался в своей еще не обжитой комнате, радостный тому, что не попался матери на глаза. Он, конечно, соскучился по ней и очень хотел поговорить. Но ее вопросы, хоть еще и не были заданы, уже пугали его. Правду говорить было бы слишком болезненно, врать чересчур мерзко. Прятаться в своей комнате – только это и оставалось. И как же он был благодарен Эсми за то, что она всегда уважала его личное пространство и не навязывалась, когда ему хотелось одиночества и тишины…

Только лежа на кровати, Эдвард понял, как же устал за этот день. Ноги и руки не желали больше слушаться, отяжелевшие веки упали, погружая тело в дремоту. Он спал прямо в одежде и видел яркий сон про малиновых стрекоз, беспечно летающих вдоль поляны, светящейся всеми оттенками зеленого цвета.

Эдвард проснулся среди ночи, с трудом встал, поплелся на кухню, мучимый внезапно подкатившим голодом и жаждой. В доме было темно, но глаза быстро привыкли к полумраку. Дверь кухни оказалась приоткрытой. Через образовавшуюся щель в холл вырывался желтый луч света. Парень подкрался и аккуратно заглянул внутрь. Увидел заплаканную мать, сидевшую за пустым столом. Она сжимала в руках серый шелковый шарф и отчаянно разрывала его на узкие полоски.