Мамин рейс в семь тридцать; сейчас пятнадцать минут восьмого. Мы держимся за руки, не в силах оторваться друг от друга.
Я знаю, как ей не хочется улетать и оставлять нас одних в чужой стране, но, с другой стороны, - Чарли, наверное, ужасно одиноко в нашем маленьком дождливом городке: он уже целый год приходит с работы в пустой дом, где его никто не ждет. Так и с ума сойти недолго. А мы уже совершеннолетние, даже почти устроились, и можем хотя бы попробовать пожить самостоятельно... И нас, опять же, двое, на луну от одиночества выть не станем.
- Заканчивается посадка на рейс...
- Да умолкни, дребезжалка несчастная, - с чувством вздыхает мама. Коротко обнимает меня напоследок: - Я так горжусь тобой, милая...
У меня слезы на глаза наворачиваются. Мамочка, спасибо, спасибо тебе за все...
А она, сердечно попрощавшись с Дорианом, уже бежит к коротенькому хвостику очереди на посадку. Последняя. Мы провожаем глазами служебный автобус, отвозящий пассажиров прямо к трапу самолета, и идем к выходу из зала. Идем медленно-медленно: во-первых, как обычно, когда очень-очень не хочется даже думать о расставании, сборы оттягивали до последнего, поэтому сегодня ночью спать не пришлось; в четыре утра, застегнув последний чемодан, мы поняли, что если ляжем - проспим до вечера. Во-вторых, в зале яблоку негде упасть, все сиденья, конечно, заняты, а больше часа стоять, переминаясь с ноги на ногу, - даже для меня, здоровой, испытание не из легких. Но некоторые же гордые... Мы с мамой делали вид, что не замечаем, как Дориан глотает слезы. У нас это хорошо получается, на Чарли натренировались: папа, даже получив пулю в живот и побывав на волоске от смерти, старался нас убедить, что все прекрасно.
Случилось это, когда мне было тринадцать лет, во время одной из операций по обезвреживанию группы наркоторговцев: в Форксе такое не редкость, по окрестным лесам шныряет всяческий преступный сброд. Совсем недалеко проходит граница с Канадой, да еще вокруг на много миль - сплошные леса, где так удобно охотиться, обходя закон, или прятаться и прятать запрещенный товар. Полиция вместе с лесной охраной едва успевают следить за порядком - и в каждом доме есть оружие, на случай непрошеных гостей.
В таком городе быть женой или дочерью полицейского - значит, каждый вечер бояться за жизнь мужа или отца. Почему он задерживается? Почему до сих пор не позвонил, ведь мог бы хоть предупредить, что не придет вовремя? Не пора ли звонить в больницу - или лучше сперва соседке, узнать, не объявлялся ли ее благоверный? Иногда Рене сидела у телефона до поздней ночи, дожидаясь звонка. Потом, когда я подросла, караулить телефон мама иногда поручала мне, а сама в это время мерила шагами прихожую с бейсбольной битой наперевес.
В тот вечер мы, как всегда, ждали Чарли. В первом часу ночи мама попыталась было отправить меня спать, мол, завтра в школу, но не слишком настойчиво - чтобы спорить и убеждать, нужны силы, а их она вкладывала в ожидание.
Ближе к двум часам послышались выстрелы. Рене опрометью бросилась к телефону - обзванивать своих подруг по несчастью: может, ей послышалось?
Где-то после двух к дому подкатил фургончик Майка Ньютона - по городу прокатилась весть, что в перестрелке в лесу есть убитые и раненые. Отец Майка и кто-то еще из мужчин, у кого были большие машины, собирали жен полицейских, чтобы сопроводить их в больницу. Я, разумеется, тоже поехала - не могла оставаться дома.
Помню, как мы сидели на скамейках в коридоре, ждали, ждали... Вместе ждать было немножко легче.
Потом вышел доктор - подходил к каждой семье, что-то тихонько говорил... одни благодарили Бога, другие начинали плакать, третьи сидели, не до конца понимая, что произошло. Те, до кого еще не дошла очередь, не знали, что и думать; у мамы слезы сами текли по лицу, а она даже не замечала.
Нам сказали: жив. Нам сказали: состояние тяжелое, лечиться придется долго, но Чарли не умрет. Помню, я вскочила со скамейки и крепко-крепко обняла этого чудесного доктора в измазанном кровью халате, который спас моего отца.
А через три дня папа позвонил нам из больницы. Уверял, что все хорошо, просто "подлатать нужно Железного Дровосека, давно пора было подлатать" - а у самого голос был тихий, едва слышный.
Невольно вспоминаю этот случай и нашего Железного Дровосека, идя к выходу из аэропорта под руку с едва ковыляющим Дорианом. Наверное, в этом все мужчины похожи: лучше удавятся, чем признают свою слабость.
- Устал?
- Да я-то отдохну, мне на работу только вечером, а ты как пойдешь на хореографию?
Честно говоря, сама думать боюсь, как, но идти надо. Каллен занимается со мной всего третью неделю. Я не могу позволить себе опоздать или, тем паче, пропустить день без веской причины - и сомневаюсь, что моя усталость и бессонная ночь будут для него хоть что-то значить.
Вот уж кто точно сделан из железа. Мы занимаемся пять дней в неделю по шесть часов, и к концу занятия я чувствую себя выжатым лимоном, а ему хоть бы что; уверена, до травмы этот человек мог танцевать сутками.
Он как будто отдает балету всю свою душу, на жизнь не хватает. Во всяком случае, за время нашего недолгого знакомства не помню, чтобы он хоть раз хоть кому-нибудь улыбнулся, даже просто из вежливости. Только хмурится слегка, когда у меня начинают заплетаться ноги - это обычно к пятому-шестому часу.
Сегодня меня шатает уже после второго. Каллен хмурится сильнее обычного:
- Перерыв?
Торопливо киваю; он сводит брови еще заметнее. Недоволен. Но никак не комментирует - уже хорошо.
- Через десять минут продолжим, - обычно на время перерыва он не остается в зале. Я только рада - рядом с молчаливым букой находиться крайне неприятно.
Его вообще очень портит каменное лицо; даже понять нельзя, красив он или нет. Заметный мужчина, с этим не поспоришь: зеленые глаза, темно-рыжие волосы, еще более яркие на фоне бледной кожи, и не захочешь, а обернешься. Но вот встретишься с ним взглядом - глаза жесткие, холодные. Сразу становится неуютно, хочется скорее отвернуться и идти по своим делам. Неудивительно, что он до сих пор не женат.
Не изменяя своим привычкам, мой наставник направился к двери... и вдруг у него зазвонил телефон.
- Love is love let's come together
Love is free it lasts forever... - запел навороченный аппарат; я аж проснулась. Эдвард Каллен, серьезный и холодный, как каменная глыба, - и вдруг такая легкомысленная песенка на звонке!
Хореограф, слегка покраснев, вылетел за дверь.
- Таня, я же просил не звонить мне во время работы, - раздался его раздраженный голос. - Нет, не отвлекаешь... подрываешь мой авторитет в глазах учеников, это еще хуже.
Пауза. Смешок... Он смеется? Я не ослышалась?
- Ну что я могу поделать, если она тебе так подходит... так что случилось?
Снова пауза. Смешинки дрожат в воздухе.
- Так ему давно пора на заслуженный отдых. Ты где сейчас? У Ирины, сохнешь? Так может, подождешь, пока я закончу? - после недолгого молчания говорит уже серьезно, но до того тепло, что я из-за двери чувствую его улыбку: - Ладно, сейчас спущусь.
Входит, быстро пересекает зал, не глядя на меня, хватает свой зонт и так же быстро скрывается из виду. Значит, Таня... Девушка, которой он улыбается. Выходит, не такой уж мой наставник и каменный, просто демонстрирует всем свою броню как доказательство силы. Похоже, мама права, - все мужчины строят из себя супергероев, кто-то в большей степени, кто-то в меньшей.

От автора:
Эдвард во многом перенял мой музыкально-ассоциативный ряд. А так уж вышло, что самая "сумеречная" группа для меня - Army of Lovers.