От автора: Уважаемые читатели! Пожалуйста, оставляйте отзывы! Вы не представляете, как сейчас помогает мне ваша поддержка во время написания фанфика! Буду очень рада, если оставите коментарии именно на ФОРУМЕ, потому что под главами следить за ними я не успеваю!
Также те, кто хочет попасть в ПЧ - отписываемся там же, на форуме)))
Надеюсь на понимание.
Спасибо.


На следующее утро, едва открыв глаза, в полной мере ощущаю своё счастье. Оно бьёт из меня ключом как неиссякаемый источник. Мне хочется плакать от радости, благодарить Бога за то, что теперь у меня есть деньги на спасение моего ангела. Моего Тони.
Мне плевать, кто такой Каллен, плевать, что он сделал и что заставит сделать меня – я вечно буду благодарна ему, потому что именно он, а никто иной, спас моего ребёнка.
Поспать мне сегодня удалось очень мало, но в отличие от вчерашнего дня особой роли это не играет.
Вся на подъёме, со светящимися неподдельным восторгом глазами надеваю бежевое платье до колен, босоножки цвета слоновой кости на низком ходу. Быстро пробежавшись щёткой по волосам, выбегаю из дома и кидаюсь к ближайшему банку, крепко держа в одной руке чёрную кредитку, а в другой – счёт немецкой клиники.
Замираю перед дверями первой. В семь утра здесь немного посетителей. Заспанные сотрудники удивлённо смотрят на меня, пока я протягиваю им всё необходимое для оплаты счетов.
В банке я провожу часа два или три, подписывая бесконечные договоры и заверяя документы. Когда я снова выхожу на улицу и направляюсь в сторону того самого частного медицинского центра, навязанного Эдвардом, солнце уже высоко.
Его лучи играют на асфальте нашего неспящего города и скрывают его суету от моих глаз. Я плыву в бесконечном спокойствии и радостном возбуждении одновременно. Мне хочется остановиться прямо сейчас, посреди улицы, и закричать всему миру о том, что мой сын будет жить. Это воистину самое прекрасное, что случалось в моей жизни. Теперь уже ничто не может помешать выздоровлению моего ангела. Операция будет сделана, и он будет жить все сто лет.
После медицинского центра у меня есть намерения зайти в ближайший детский магазин и купить малышу новые книжки со сказками. Он их обожает.
Улыбаясь сама себе, открываю стеклянные двери учреждения, куда была направлена, и как-то рассеянно оглядываясь по сторонам – везде богатство, красота, изящество и комфорт. Бежевые диваны, полы, вазы и даже розы, стоящие в них.
Засматриваюсь на всё это буквально секунду, а потом вспоминаю, что хочу поскорее оказаться рядом с Энтони. Уверенно подхожу к девушке за стойкой администратора, разглядывающей меня с натянутой дружелюбной улыбкой. Она красивая. По-настоящему. У неё большие синие глаза и точёные скулы. Её рыжие волосы, словно огненное пламя, но сейчас они скрыты под головным убором с логотипом клиники. Она действительно могла бы работать моделью, как и Эдвард. Наверное, они неплохо бы смотрелись вместе…
– Добро пожаловать, мисс, – она обращается непосредственно ко мне, и это возвращает меня в реальность
– Здравствуйте, – оглядываю помещение вновь, подмечая, не пропустила ли чего необычного.
– Ваше имя?
– Изабелла Мейсен, – говорю без всякого выражения, словно заученный стишок. Наверное, стоило бы обернуться, и хоть немного проявить свои положительные качества, но сейчас это невозможно. Я бесконечно счастлива, и на условности мне глубоко начхать.
Девушка за стойкой бросает на меня оценивающий, заинтересованный взгляд и завистливо вздыхает. Удивлённо перевожу на неё глаза. Будто ударенная плетью, она мгновенно отводит взгляд, и на лице её появляется взволнованность вперемешку с той самой натянутой улыбкой, коей я была встречена:
– Прошу, мисс Мейсен. Мистер Каллен нам обо всём сообщил, – она выходит из-за стойки и лично ведёт меня по коридорам медицинского учреждения, предлагая на ходу чай, кофе, или то, что моей душе угодно.
Мы замираем перед дверью тёмно-коричневого цвета. На ней прикреплена металлическая табличка, с красиво выгравированной надписью «Доктор Джей Дженкс».
Она стучит, и за дверью раздается такой же натянутый и взволнованный как и у девушки мужской голос: «Она?»
– Да, – красавица быстро кивает, будто забывая, что доктор не может её видеть, и поворачивается ко мне, открывая дубовую дверь:
– Проходите, мисс, вас ожидают.
Благодарно и изумлённо гляжу на неё, входя в помещение. Едва я захожу внутрь, дверь захлопывается, и снаружи раздаются щелчки дверного замка. Не понимаю всей сути происходящего, но, похоже, меня заперли.
– Присаживайтесь, – оборачиваюсь на мужской голос из дальней части комнаты, где за дубовым столом сидит тот самый доктор Дженкс.
Неторопливо, пытаясь скрыть за ней едкий страх, будораживший мою душу после закрытия дверей, подхожу к креслу из тёмной кожи, опускаясь на его мягкую поверхность.
– Меня зовут Джей Дженкс, мисс, а вы, я полагаю, Изабелла Мейсен?
– Да, – отвечаю на его странный вопрос, не понимая, что ему от меня нужно. Если честно, никогда не проходила проверку на подобные заболевания: некогда было. Но ведь всё когда-нибудь нужно попробовать, не правда ли?
В общем, моё незнание делу не помогает. Джей смотрит на меня, а я на него. Он чересчур взволнован: на лысеющей макушке уже образуется испарина.
– Меня прислал мистер Каллен, – решаясь нарушить тишину, вновь повторяю имя Эдварда.
– Я знаю, – доктор слишком много думает, да ещё и увлечён разглядыванием меня, и поэтому не может отвечать полными, распространёнными предложениями.
– Зачем закрывать дверь? – киваю на кусок дерева, стоящий в проёме между коридором и кабинетом.
– Чтобы нам не мешали, – неоднозначно отвечает доктор, силясь стряхнуть наваждение, качая головой. Ответ меня не устраивает, но желания его осмысливать и выпытывать подробности не возникает. Просто отвечаю немым кивком.
Ещё около минуты молчания, а затем, не выдержав, спрашиваю:
– Если мистер Каллен вам всё сообщил, значит, вы знаете, что нужно делать? – то ли вопрос, то ли утверждение. Говорю раздражённо, понимая, что теряю с этим человеком время, которое могла бы провести с сыном.
– Конечно! – он встаёт со своего места и садится на кресло рядом со мной. Выжидающе смотрю на его беспокойные, узкие глазницы. Пытаюсь ждать вежливо и терпеливо, но внутри всё так и переворачивается.
– У вас в семье были какие-либо инфекционные или наследственные заболевания? – набравшись решимости, спрашивает он, и, наконец, молчание прерывается.
– У моего реб… – Я начинаю говорить, но тут же обрываю себя, вспоминая, что говорить об Энтони запрещено не только Каллену, но и всем, кто может ему что-либо рассказать. Доктор может сколько угодно клясться мне в конфиденциальности, но я прекрасно понимаю, что она измеряется так же, как и всё другое – в размере оплаты, гонорара.
– Ваш…? – доктор многозначительно смотрит на меня, изогнув бровь.
– Мой племянник. У него проблемы с сердцем. Более никаких болезней ни у кого из родственников, – опускаю взгляд, чтобы Джей не уловил скрываемой лжи. Поднимаю глаза только тогда, когда мужчина кивает, задавая очередной вопрос.
Наша «игра» в «викторину» длится около часа и напоминает чем-то пин-понг: его пас – вопрос, а мой пас – ответ. У меня они натянутые, а у него какие-то странные, взволнованные.
Вскоре, впрочем, игра заканчивается. Джей протягивает мне направление на анализы и какие-то осмотры, и я вынуждена, сухо поблагодарив его и улыбнувшись, снова бродить по центру в поисках нужных мне кабинетов.
Пока я занимаюсь поисками врачей, в голову приходят разные мысли относительно Каллена. Конечно, испуг администраторши и доктора Джея можно отнести к тому, что они дорожат Эдвардом как высокооплачиваемым клиентом, но этот вариант я сразу отбрасываю. Никакие деньги не заставят так лебезить перед незнакомкой, присланной им. Значит, здесь страх не перед этим. Перед другим. Теоретически, моё шестое чувство подсказывает, что Каллен опасен, что он может и уничтожить, и возродить. Мало ли что он может. Но практически, я не знаю о нём ничего, кроме имени и номера телефона. Ах да, ещё у меня его кредитка… Впрочем, сейчас её счёт полностью опустошён. Там нет более ни цента – всё ушло на оплату лечения здесь, в США, и там, в Германии…
Раздумываю над тем, чтобы попытаться хоть что-то разузнать про своего скрытного любовника, который спасает моего сына, но тут же одёргиваю себя. Вспоминаются его слова: «Кое-кто пытался, и сейчас он в гостиной». И снова перед моим взором, вместо полотняной стены медицинского центра, пустые серые глаза той женщины, с которой он был в баре.
Находя нужный кабинет, готовлюсь ко второму раунду «игры», и пытаюсь забыть о накативших мыслях, и о том, кто же он такой, этот Эдвард Каллен?
_ _ _

– …те два сборника сказок Братьев Гримм, – обращаюсь к продавцу в детском магазине, слыша трель своего телефона и роясь в сумке. Женщина кивает, скрываясь за прилавком, а я, достав прибор, подношу его к уху:
– Алло?
– Отвечать нужно после первого гудка, Белла, – смеётся на том конце баритон Каллена, и мурашки пробегают по моему телу. – Запомни это!
– Хорошо, – растерянно отвечаю, расплачиваясь с продавцом, и забирая пакет с книжками для Тони.
– Потрясающе, Белла, ты полностью здорова, – хмыкаю себе под нос, размышляя над тем, сколько денег он отстегнул Дженксу за такое скорое раскрытие результатов моего обследования – я вышла из центра всего полчаса назад.
В который раз благодарю свою счастливую звезду за то, что не наговорила доктору ничего про сына. Эдвард бы узнал, и могло случится непоправимое.
– Сегодня в девять, – шепчет он, и я вслушиваюсь в его слова, пытаясь разобрать их. – Ривер-стрит 98.
С этими словами телефон отключается, и лишь назойливое пиканье гудков слышно в нём. Чертыхаюсь и, хватая вещи, буквально бегу к такси. У меня всего три часа, чтобы побыть с Тони. Вот чёрт!
Машина быстро довозит меня по нужному адресу, и, не теряя более времени, я вхожу в клинику. Поднимаюсь на лифте, бегу по коридору и останавливаюсь перед белой дверью. Вздыхаю, предугадывая слёзы Энтони, когда буду вынуждена уйти, и собираюсь толкнуть от себя дверную ручку, но голос доктора Маслоу останавливает меня.
– Мисс Мейсен, мы можем поговорить?
Резко разворачиваюсь и киваю. Откуда он взялся? Почему так внезапно?
Сажусь на те самые металлические стулья, на которых прошёл наш прошлый разговор. Моя радость испаряется, когда я смотрю в серые глаза Джеймса, наполненные холодом и сталью. Ни капли сочувствия, только холод… острый и колючий, как у Каллена.
– Что-то случилось? – решаюсь задать свой вопрос, ощущая, как сгорают миллионы нервных клеток в моём теле. Я не могу так жить, не могу вечно думать, что мой ребёнок на грани смерти. Быстрее бы уже операция, а то я не выдержу… не доживу…
– Случилось, Белла, – он опускает глаза, вынимая из папки, которую всё время носит в руках, прозрачный файл с находящимися внутри бумажками. Он протягивает их мне, и я, непонимающе принимая файл, разглядываю их. Внутри взгляд улавливает кардиограмму сердца. Почему-то ощущаю страх, глядя на запечатлённое хаотичное движение ритма.
За тот год, что я и Тони боремся с его пороком, я уже научилась определять, что к чему относится, но сейчас всё будто впервые. Я не понимаю, что здесь изображено, не могу объяснить. С таким я ещё не встречалась.
– Что это? – поднимаю испуганные глаза на доктора Маслоу, и тот поджимает губы, проговаривая следующее:
– Острая сердечная недостаточность…
– Что это значит? – цепляюсь руками в металлическую поверхность стульев, чувствуя, как страх ледяными оковами охватывает моё собственное сердце. Если бы была возможность, я бы отдала его Энтони. Даже не задумываясь.…Но я не могу. Я вынуждена сгорать здесь от ужаса, ожидая пока всё это прекратится. То счастье, коим я светилась с утра, сейчас казалось ужасно далёким. Мне страшно, очень страшно. Я не знаю, что будет через секунду, лишь умоляюще смотрю в глаза Джеймса, ожидая объяснения. Может быть, всё не так плохо? Господи, да помоги же ты мне! Спаси моего сына!
– Сердечная недостаточность – комплекс расстройств, обусловленный, главным образом, понижением сократительной способностью сердечной мышцы, – изрекает доктор Маслоу, отводя от меня взгляд и все ещё поджимая губы. – Возникает при переутомлении сердца, но в вашем случае из-за нарушения кровоснабжения.
– Где Энтони? – меня подбрасывает на стуле, едва слышу подобные объяснения. В кровь, будто впрыскивают сильную дозу адреналина, глаза выхватывают каждую мелочь, каждую пылинку в коридоре. Проходящая мимо медсестра бросает на меня сочувствующий взгляд. Но едва я успею кинуться к ней с мольбами отвести меня к Тони, как Джеймс хватает меня за руку, усаживает обратно на стул:
– Мисс Мейсен, соберитесь, сейчас вам понадобится вся ваша выдержка!
– Он же выживет, правда? Он будет жить? – даже не пытаясь прятать слёзы, хватаюсь рукой за ладонь доктора, едва ли не падая перед ним на колени. И я упаду. Я сделаю всё что угодно. Всё, что будет нужно. Всё, что будет глупо и пусть даже убийственно. Но если это поможет Энтони – я всё сделаю. Умру сама, но его спасу… Я ведь мать, мать! И мой ребёнок, мой малыш, прямо сейчас может оставить меня, может умереть!
– Присядьте, Белла, – он поддерживает меня за локти, усаживая на стулья рядом с собой и обращая полный профессионализма взгляд на мои заплаканные глаза, начинает говорить то, что я едва разбираю от рыданий, вырывающихся из груди: – Сейчас ваш ребёнок в реанимации, мы делаем всё возможное. Я могу гарантировать, что у него есть двадцать пять процентов из ста, чтобы выжить. Мы вовремя диагностировали проблему. Это кардиогенный шок…
– Кардио… что? – от рыданий слова выскальзывают обрывками, а в голове пульсирует лишь одна фраза: «Господи, помоги, спаси, убереги, сохрани!». Беспрерывно молюсь и в то же время слушаю доктора. Но ни одного слова, которое, хоть немного облегчило бы мои страдания, не слышу:
– Кардиоге́нный шок — крайняя степень левожелудочковой недостаточности, которая приводит к неадекватному кровоснабжению всех органов и тканей, прежде всего — жизненно важных органов. Чаще всего он развивается как осложнение инфаркта миокарда…
– Боже! – рыдаю навзрыд, не в состоянии унять слёзы. С утра всё казалось прекрасным. Сегодня в банке я перевела деньги на счёт клиники, заплатила за услуги доктора Маслоу, а в это время мой ребёнок умирал! Он и сейчас умирает…
– Вы сказали, что у Тони есть только двадцать пять процентов на то, чтобы выжить… – говорю с придыханием от слёз, давящих глотку, будто сама на грани кончины. – То есть, семьдесят пять процентов, что он…
Простой математический подсчёт складывается в голове словно пазл. От ужаса у меня сбивается дыхание, и, кажется, даже слёзы замирают. Нет, такого не может быть. Энтони не может умереть! Он ещё маленький, у него вся жизнь впереди. Господи! Нет!
– Мне жаль, мисс Мейсен, – впервые слышу в голосе Джеймса сочувствие, но на него сейчас наплевать. Одна-единственная мысль – двадцать пять процентов – отстукивает, будто выжженная калёным железом. Я забываю про Эдварда, про деньги, про всё на свете. Я помню лишь о том, что мой сын, возможно, умрёт. Я не увижу его небесных глаз, не увижу его улыбку, не посмотрю на прекрасное личико, не прочитаю сказку, не обниму, не прижму к груди, не поцелую…
– Когда всё решится? – хриплый, ужасающий шёпот вместе со слезами.
Доктор Маслоу смотрит на меня не то растерянно, не то удрученно – сообщать такие новости очень трудно, а видеть слёзы ещё труднее… но он привык. Привык не только ко всем своим пациентам, но и ко мне.
– Завтра утром. Я сам сообщу вам, Белла, – говорит он, отпуская мою руку, которой я судорожно сжимаю его, и, вставая, поднимает за собой. – Подождите результатов в комнате отдыха. Вам там будет удобнее.
– Нет, я хочу к сыну, я хочу к Энтони, пустите меня! – пытаюсь вырваться из его рук, но он не выпускает меня.
– Вы не поможете ему. Вам туда нельзя. Будете ждать там, где это необходимо. Поверьте, для спасения Энтони мы сделаем всё возможное!
– Доктор Маслоу, – вселяю в голос всю мольбу, какую только можно, – у меня есть деньги, любые, какие запросите! Но умоляю, спасите моего ребёнка! – в этот момент я действительно готова отдать любые деньги и богатства, лишь бы только Тони остался жив.
– Конечно, мисс Мейсен, конечно, – напряжённо шепчет он, ведя меня, уже не упирающуюся, а как-то безысходно следующую за собой, по помещениям коридора. – Я обещаю вам!
Рассеяно киваю, ощущая, как сгорает в венах адреналин, и отчаянье разливается по организму. Ещё пара секунд, и вот я уже на диване в комнате отдыха. Улыбающаяся сочувственной и ободряющей улыбкой медсестра, та самая, которую я видела в коридоре, протягивает мне стакан воды. Лениво выпиваю её, возвращая пустой стакан обратно. В голове – полная каша. Не понимаю ничего. Кляну и себя, и целый свет, но спустя пару минут после того, как вода продвигается по моему пищеводу, чувствую непреодолимую слабость и устало склоняюсь на жёсткий медицинский диван. Звуки постепенно растворяются, а путающиеся мысли ускользают всё дальше… Пытаюсь схватиться хоть за одну из них, но внезапное помутнение рассудка мешает. Закрываю глаза и ускользаю в объятия навязанного успокоительного сна…
Может, так и лучше…
По крайней мере, когда я проснусь, то узнаю всё сразу и быстро. Не мучаясь ожиданием…