Глава 44. Ал. Все есть так, как есть

Если б я поспорил с кем-то, я бы сказал, что только две вещи на свете хоть немного волнуют моего брата.
Девчонки и квиддич.
Учитывая его внезапную моногамию, я бы поставил на то, что квиддич стал ему еще важнее, чем раньше. Если об этом подумать, с квиддича все и началось, вся эта ссора между нами. Если б я сказал, что не обижен, или что я пережил это, я бы солгал. Но я уже не так расстроен, как был, потому что, во-первых, Челси действительно оказалась очень хорошим Ловцом. Я не знаю, лучше ли она меня (она побила меня в тот единственный раз, когда мы играли друг против друга), но она точно не ужасна. Она, наверное, очень хорошее приобретение для команды. Но все равно хреново, потому что и для меня квиддич был единственным, что я любил, тоже.
Но Джеймс перевел увлечение квиддичем на совершенно новый уровень. Он практически измотал команду тренировками, и тренировками, и тренировками в течение года. У них больше нет времени ни на что другое, так что неудивительно, что у них всех ужасные отметки в этом году. Но может им плевать. Джеймсу точно плевать. Зачем ему хорошие оценки, когда все его будущее обеспечит гипотетический квиддичный контракт профессионала.
Или нет.
Папа, наконец, сказал ему, что он не будет играть против Слизерина. Я слышал об этом от Роуз, которая, как оказалось, слышала от Скорпиуса. Это довольно хреново, что вражеская команда узнала об этом раньше, чем сам Джеймс, но не скажу, что я очень удивлен. Мама с папой, наверное, боялись, что Джеймс спятит, слетит с катушек и еще сильнее себя травмирует.
И они были правы, насчет слетания с катушек, по крайней мере.
Мы с Джеймсом не говорили на самом деле с тех пор, как он в больнице. У нас будто негласное соглашение - не быть друг к другу полными ублюдками, но мы не стали лучшими друзьями. Мы как будто просто избегаем друг друга. Я был рад, что он в порядке, но не мог заговорить с ним, чтобы произнести большую речь с извинениями, которую придумал в своей голове, пока он был без сознания. Было слишком странно.
Я оказался в Мунго в тот день, когда папа ему, наконец, сказал. Это было за день до выписки, и мама хотела, чтобы мы с Лили забрали некоторые его вещи и отвезли в Хогвартс. Мы вообще-то были наверху в столовой, чтобы перекусить, когда ему объявляли новости. Когда мы вернулись вниз, Джеймс был уже на ногах и орал во все горло, что все хотят сломать ему жизнь.
– Вы не можете запретить мне играть! – кричал он, полностью проигнорировав то, что мы вошли в комнату. – Я взрослый и могу делать все, что хочу!
– Целители не подпишут твой допуск к игре, – спокойно сказал папа. Определенно, он подготовился к неизбежной драке. Лили выглядела растерянной, и я не удивлен, учитывая, что я узнал все детали прежде самого Джеймса.
– В жопу целителей, – Джеймс тоже не шутил. Он выглядел просто спятившим, и его глаза были огромными и серьезными. – Я должен играть!
– Ты снова можешь покалечиться. На этот раз хуже.
– Я уже почти умер, не знаю, что может быть хуже!
– Джеймс, – вступила мама, используя свой тон «постарайся-хоть-раз-подумать». – Твоя голова не полностью залечена.
– Ну, не знаю, в какой квиддич ты играла, мама, но я что-то не помню, чтобы мне хоть раз приходилось рулить метлою головой.
Она его проигнорировала:
– И твои кости еще слишком хрупкие.
Кто-то должен был ей подсказать, что говорить восемнадцатилетнему парню, что его самого или какую-нибудь его часть можно описать словом «хрупкий» – не самая верная тактика. Джеймс уставился на нее так, словно она спятила.
– Мои кости не нахер «хрупкие», господа ради, мама!
– Если больница не подпишет разрешение на игру, школа не допустит тебя, – ответила она, и ее тон был резче и раздраженнее. – И на этом все.
– Это последний матч! – спорил он, полностью игнорируя все ее попытки заткнуть его. – Это Кубок! И скауты придут туда!
– Мне жаль, Джеймс, но здесь уже ничего нельзя сделать, – снова вступил папа, потому что мама была уже на взводе.
– Ох, да это чертова ложь, и ты это знаешь! Ты всегда можешь что-то сделать, – прорычал Джеймс, и папа громко вздохнул, что еще больше разъярило Джеймса. – Это все мое будущее!
Интересно, сколько еще ждать, пока нарисуется целитель или какой-нибудь ассистент, чтобы прекратить всю эту суматоху. Джеймс орал и был явно разозлен; на самом деле, он был очень близок к истерике.
Я все еще не понимаю, где я смог так повредить голову, что решил заговорить, но, наверное, я где-то потерял свой мозг и не заметил – кстати, терял ли кто-нибудь мозг, не заметив этого?
– Майкл Граст выйдет на замену. Он тренировался всю неделю.
Комната погрузилась в тишину после моего небольшого вступления. Я глянул на Лили, которая выглядела так, будто сейчас от меня отречется, мама с папой - будто хотят меня убить, а Джеймс… Ну, Джеймс выглядел так, будто не знает, кого убивать первым.
– Значит, вы все знали об этом, так? – спросил он, оглядывая нас всех.
– Не я! – сразу же сказала Лили.
– Джеймс, – попытался вмешаться отец, но Джеймс ему не позволил.
– Значит, так все было с самого начала. Ты, наверное, даже не пытался уговорить их позволить мне сыграть!
– Мы знаем, как для тебя важен этот матч, – тихо сказала мама, – но ты не подвергнешь свое здоровье опасности.
– Ох, не делай вид, что тебе не насрать, – хмыкнул он. – Тебе плевать!
– Джеймс, – снова папа, но его снова прервали.
– Если бы тебе не было плевать, ты бы знала, что это самый главный матч в моей жизни!
Я снова заговорил, удивляясь тому, что мой язык живет сам по себе:
– Ты отлично справишься на летних просмотрах, наверное.
Я пытался помочь, но мне следовало знать, что Джеймс этого не поймет.
– О, а ты, наверное, в восторге, а? – обвинил он, злобно сузив глаза в моем направлении. – Ты ведь на это надеялся весь год, ведь так?
Я ничего не сказал. Просто посмотрел на него. Я уверен, мама с папой пытались вмешаться, но ни я, ни Джеймс не обратили внимания.
– Ну, давай же, позлорадствуй, – едко сказал он. – Давай! Я знаю, что ты чуть не обоссался от счастья от того, что я не смогу играть. Ну, теперь твое долбаное желание исполнилось, верно? Теперь вся моя жизнь испоганена! – он серьезно смотрит на меня так, будто действительно меня ненавидит. – Извини, что не умер и не исполнил все твои желания. В следующий раз постараюсь лучше.
– Джеймс! – мама была в ужасе. Я просто продолжал смотреть на него, не отрывая глаз. Наконец, меня это достало.
– Я даже не понимаю, нахера я вообще пытаюсь, – пробормотал я, напоследок сузив глаза, а потом повернулся и вышел из палаты. Я пошел к камину и отправился прямо в школу, ни слова не говоря семье.

И с тех пор мы с Джеймсом не говорили. Он вернулся в школу вчера и, конечно, был встречен идиотски бесконечным обожанием и восторгом, которого вовсе не заслуживал. Он не слишком это оценил и, я думаю, ранил чувства многих, когда проигнорировал их милые попытки, занявшись вместо этого жалостью к себе. Квиддичная команда попросила его прийти на их последнюю тренировку, и, если честно, я был удивлен, что он пошел, но думаю, это связано с его желанием сказать им, что они все дерьмо и превратились в жуткую дрянь за те две недели, что его не было. В любом случае, он объявил, что это все еще «его команда», и что им нахрен лучше бы выиграть Кубок, даже если он не может сыграть.
Я долго спорил с собой, идти ли мне на матч. Я почти решил не идти, но, конечно, сдался, потому что, чтобы я не думал о Джеймсе лично, квиддич все еще единственное, что делает эту школу терпимой. И это действительно матч всех матчей.
Трибуны начали заполняться сразу после завтрака, несмотря на то, что матч не начнется раньше полудня. Думаю, люди хотят занять как можно лучшие места, и, когда я туда пришел, было уже порядком все забито. В итоге я сел с ДжейДи с одной стороны и Роуз с другой. Роуз в плохом настроении, и, думаю, это связано с тем, что они со Скорпиусом больше ссорятся, чем занимаются чем-то другим последние дни. Она ведет себя так с тех пор, как получила письмо от своей мамы, где она рассказала практически все, чего Роуз не хотела бы знать о Малфоях. Хуже всего то, что она ничего об этом Скорпиусу не рассказала, так что он, наверное, ни черта не понимает, что на нее нашло. Если бы я не считал его раздражающим, я бы даже посочувствовал бедолаге. Роуз, к чему бы это ни было, решила не поддерживать сегодня ни одну команду, так как нарядилась просто в джинсы и белую футболку. Это мудрое решение, наверное, потому что, если бы она хоть как-то проявила поддержку Слизерину, ее, наверное, убили бы прямо тут, на трибунах. Так что, думаю, она решила, что лучше оставаться нейтральной и не выказывать никаких предпочтений.
Матч начался просто ужасно, и спустя пятнадцать минут становится еще хуже. Я не хочу сказать, что это все связано с новым Охотником, чтобы не давать таким образом Джеймсу хоть отдаленной похвалы, и мне совсем этого не хочется. Но в любом случае трудно отрицать, что голов забивается мало. Даже Маришка и Эмили словно в отключке, а обычно они очень хороши. Майкл Граст выглядит полным идиотом и ни в чем себя хорошо не показывает, кроме избегания бладжеров.
Мы на несколько рядов выше того места, где Джеймс сидит с друзьями. Они сбежали вниз, к краю трибун, и он выкрикивает оттуда приказы команде. Трудно сказать, слышат ли они его, но они точно не обращают особого внимания. Они просто продолжают проваливаться. Слизерин уже ведет 70-10, и, похоже, не только наши Охотники, но и наш Вратарь сегодня в жопе. Он бы с таким же успехом мог попивать чаек и болтать с судьей на полянке, судя по тому, как он «защищает» ворота.
На другой стороне слизеринская болельщицкая секция просто взбесилась. Если они выиграют, они получат Кубок, а если так продолжится, то Гриффиндор даже не будет вторым. Слизеринцы даже ударили ниже пояса и начали распевать «Мы любим Поттера», что явно показывало, что они просто не в себе от счастья, что он не может играть.
Джеймс же, в свою очередь, с каждой секундой все злее, и ругательства, что сыплются из его рта, вряд ли подходящи для ушей кого-нибудь младше тринадцати. Большинство гриффиндорцев присоединились к нему, и, кажется, развернулась настоящая война насмешек и подколок между противоборствующими факультетами. Учителя делают все возможное, чтобы держать все под контролем, но это бесполезно. Парочка из них даже брала комментаторский микрофон и призывала к порядку, но не получила ничего в ответ. Равенкловцы и хаффлпаффцы были вынуждены выбирать стороны, и неудивительно, что Равенкло выбрал Слизерин. Если они достаточно разгромно уничтожат Гриффиндор, равенкловцы займут второе место, так что, думаю, они это поняли и присоединились к чествованию Слизерина.

Матч, кажется, идет уже вечность. Слизерин продолжает убивать Гриффиндор, и спустя некоторое время счет уже 120-30. Мы могли бы уже просто сдаться. В ту же секунду, как я это подумал, я заметил проблеск чего-то золотого, кружащегося у земли. Я проклял то, что я не в команде и не могу спасти день, схватив снитч и обеспечив победу. Но без разницы, Челси уже заметила пятнышко, почти сразу же после меня. Она развернула метлу и понеслась к земле на огромной скорости. Толпа тут же забесновалась, и Скорпиус без колебаний отправился за ней. Его метла быстрее ее, поэтому, несмотря на то, что она раньше стартовала, он скоро ее обходит. Прежде чем они оба успели добраться до него, снитч взлетает вверх в небо, и они оба разворачивают свои метлы и мчатся за ним. Тяжело услышать сквозь все эти вопли, но голос Джеймса как-то перекрикивает их всех:
– Выбей его! – громко кричит он, дико размахивая руками Эллиоту, который на этот раз ловит его взгляд. – Малфой! Сбей его с его гребанной метлы! Выбей его нахер!
Я сразу же глянул на Роуз и увидел, что она все расслышала. Она была невероятно тиха весь матч, но, когда я взглянул на нее, я был шокирован тем, насколько ее лицо было красным, и сколько на этом лице было ярости. Прежде чем я смог что-то сказать, а тем более остановить, она уже проталкивалась сквозь толпу, спускаясь на несколько рядов вниз, туда, где стоял Джеймс. И когда она добегает до него, она так его сзади толкает, что я почти удивлен, что она не выкинула его за край трибуны.
– Заткнись! – злобно выкрикнула она.
Он яростно развернулся и токнул ее в ответ, из-за чего она отлетела назад на одного из его друзей. Полагаю, правило не драться с девчонками не применяется к девчонкам, которых купали в одной с тобой ванне (пока у них не появилось право выбора).
– Держись от этого подальше, Роуз! – кричит он в ответ.
Она не отступает и снова толкает его, на этот раз прямо в грудь:
– Ты такой ублюдок!
– Отстань от меня нахер! – по крайней мере, он ее больше не пихает.
– Как насчет того, чтобы я врезала тебе по гребаной морде? – кричит она, и я могу сказать, что отсюда видно, что у нее какой-то приступ бешенства. Джеймс, похоже, это понимает, но решает продолжить ее провоцировать.
– Ну, попытайся нахер! Как насчет этого?
Кто-то, не знаю кто, велит им остановиться, но они оба это игнорируют. Секунду спустя, тем временем, толпа начинает бурлить еще сильнее, вопли радости и разочарования одинаково громки. Я посмотрел вверх, боясь того, что могу увидеть, и вижу, что Скорпиус поймал снитч и сейчас с ликующим видом держит его в руке. Джеймс и Роуз моментально отвлеклись, как и все, но секунду спустя все замолкают, когда Джеймс снова оборачивается к ней, то смотрит с такой ненавистью, что это пугает даже меня.
– Ты гребаная предательница! – орет он на нее. – Ты нахер предала весь свой сраный факультет и всю свою долбаную семью!
Трибуны все еще ужасно шумят, но небольшая часть вокруг нас погрузилась в молчание, и все смотрят на назревающую драку. Кейт, которая сидит здесь же, выглядит расстроенной, но она ничего не говорит и не делает. Джеймс понятия не имеет, но он задел самое больное место Роуз, хотя я уверен, он не волновался бы об этом, даже если бы знал. Роуз замирает на несколько секунд, и, когда она, наконец, отвечает, на ее глазах слезы, и ее лицо еще краснее, чем раньше.
– Пошел ты, Джеймс! – тихо сказала она и ушла, прежде чем он успел ответить. Я вижу, что она готова разрыдаться, и думаю, это видят все. Я почти встал, чтобы пойти за ней, но я в шоке, когда слышу, что кто-то другой кричит ее имя вместо меня.
– Роуз, подожди! – это Элизабет, и она уже на ногах и бежит за Роуз почти сразу же. Я не знаю, какого хрена вот это случилось, учитывая, как зло она относилась к Роуз почти весь год. Но у нее совершенно искренне и неподдельно озабоченное лицо, и Меган с Сюзи тоже бегут за ними.
Джеймс тоже уходит в противоположном направлении. Кейт идет за ним, но она оборачивается на Роуз, которая изо всех сил старается протолкнуться сквозь толпу и убежать, прежде чем кто-нибудь ее остановит. Я правда не знаю, что мне делать. Я вроде разозлился, что Гриффиндор проиграл с разницев в больше чем двести очков, из-за чего мы упали с первого места на третье. Но в большей степени я в шоке. Я даже не знаю, из-за чего я в шоке, наверное, из-за всего подряд, что сейчас случилось.
Произошло столько всего, и большая часть этого – просто дерьмо.

Общая гостиная Гриффиндора – не самое радостное сейчас место. Сумасшедшая вечеринка, на которую надеялось большинство, теперь совершенно исключена, и все топчутся вокруг в мерзком настроении. Я не видел Роуз и ее соседок по комнате с тех пор, как они ушли с трибун, и я не видел Джеймса с Кейт. Я не знаю, куда и те, и другие могли убежать, но думаю, это не мое дело.
СОВы начнутся через две недели, так что я решил, что это подхоящее время перечитать изученное. У меня невысокие ожидания в отношении оценок, но я решил хотя бы не выглядеть полным троллем, когда получу результаты. В конце концов, меня неизбежно будут сравнивать с Роуз, которая наверняка получит двенадцать «П», уверен. Иногда это ужасно хреново, быть одного с ней возраста, потому что теперь меня сравнивают с ней так же, как и ее родных братьев.
Зелья. Экзамен, который я наверняка абсолютно завалю. Я даже не знаю, зачем я стараюсь. С той же секунды, как я начал снова повторять все, я понял, что мне полный пиздец. Я не знаю ничего из теории, а в практике я буду вообще полным дерьмом, можно даже не пытаться. Но все же, голос Роуз пилит меня где-то в глубине моего мозга: «Если ты не будешь учиться, то у тебя не будет никакого выбора в будущем».
– Я даже не понимаю, зачем ты стараешься. Нам всем полный пиздец на Зельях.
Я поднимаю голову, когда слышу реальный голос вместо воображаемого. Я узнал этот голос, конечно, так что не удивлен увидеть говорившего, но все же я в шоке, потому что Меган Томас не говорила со мной с января.
Я не знаю, что ответить, так что просто сижу и глупо себя чувствую. Меган приподнимает брови и немного улыбается.
– Не против, если я присяду? – она показывает на пустой стул напротив меня.
Я пожимаю плечами.
Меган садится и начинает барабанить пальцами по дереву, прежде чем снова кивнуть на мой учебник:
– Я серьезно сказала про Зелья, нам всем полный пиздец. Никто не сдаст, кроме Роуз.
Если Монтагю постарается, то даже и Роуз.
– Они с Лиззи помирились, – продолжает Меган, то ли не заметив, что я не отвечаю, то ли решив не обращать на это внимания. – Ну, мы все вроде как помирились. Ты ведь знаешь, Роуз плакала, и, думаю, Лиззи уже больше не могла видеть ее такой несчастной.
Я удивлялся, почему Элизабет за ней побежала. Они ссорились весь год, но я подозревал, что это не навсегда. Они ведь были лучшими подругами с первого курса. Это был только вопрос времени.
– Это заставило меня задуматься, – продолжает Меган, и мне на самом деле интересно, чего она хочет, и действительно ли она не заметила, что я ей ни слова не сказал? – Мы были друзьями, ведь так? Мы с тобой?
Я, наконец, смотрю на нее, хотя все еще ничего не говорю. Она выглядит нервной, но решительной, бездумно барабаня по крышке стола.
– Я просто хотела попросить прощения, – наконец говорит она. – Я знаю, что я, наверное, все на хрен испортила.
– Ты не можешь что-то испортить, если этого нет, – резко отвечаю я. Я даже неуверен, что думал так ответить, но это произошло само собой.
Меган хмурится, потом медленно кивает:
– Верно. Но ведь мы были друзьями, так?
Я пожимаю плечами.
– Я знаю, я, наверное, сделала тебе больно, – продолжает она, ее голос натягивается, как будто она думает, что сказать. – Но я не знала.
– Не имеет значения, – отвечаю я. – Все есть так, как оно есть.
– Но ведь все не так, верно? – она громко вздыхает, и я рад, что все так сконцентрированы на своем дурном настроении, что никто не замечает нас. – Это по-другому, потому что теперь я знаю.
– Знаешь что? – требую я, хотя и не позволяю своему голосу повыситься. – Ты думаешь, что во всем разобралась, так? Ты пошла, трахнула моего брата, но потом, когда он начал обращаться с тобой как с дерьмом, я должен был явиться и собрать разбитое по кусочкам, так? Ну, так я не собираюсь этого больше делать. Я больше не подчищаю за ним, как и ни за кем другим!
– Слушай, я знаю, вы с Джеймсом не ладите…
– Ты ни хрена не знаешь обо мне и Джеймсе, – прервал я ее. – Ты ни хрена о нас не знаешь.
– Я знаю, что вы полные противоположности. Я знаю, что он мерзавец, а ты слишком хорош для своего же блага, – она все еще выглядит очень решительной.
– Мы не настолько разные, - спорю я, не понимая, откуда это взялось. – Ты не знаешь только потому, что не знаешь никого из нас.
– Слушай, мне плевать на Джеймса, ясно? Мне плевать, если я больше никогда его не увижу.
Я закатил глаза:
– Ну, к счастью для тебя, через месяц тебе не придется об этом беспокоиться. Я же не настолько удачлив.
– Неужели мы должны его сюда вмешивать? – по тому, как она вздрагивает и как меняется ее голос понятно, что это для нее все еще больная тема.
– Нам не нужно никого никуда вмешивать, потому что ничего тут нет, - ровно говорю я.
Меган снова вздыхает и долго смотрит на меня, прежде чем снова успокоить голос.
- Я просто подумала, что мы снова сможем стать друзьями.
Я не знаю, почему я веду себя, как ублюдок, но не могу ничего поделать:
– Ну, значит не такая уж ты и умная, да?
Меган расстреливает меня взглядом, потом закатывает глаза и отходит. Я не смотрю, как она уходит. Вместо этого я возвращаюсь к книге, чтобы доказать, что она не права. Нам не полный пиздец на Зельях.
И мы с ней никогда не будем друзьями.