Глава 15. Джеймс Поттер. Второй

Джеймс Поттер. Второй.
Это я. На самом деле в конце моего имени не стоит «II», но я иногда ставлю, просто чтобы дать людям знать, что я жив, а не мертв. Мой предшественник (Джеймс Поттер Первый) мертв уже много-много десятилетий. Я просто хочу дать людям понять разницу прежде, чем они начнут путать и путаться.
Я очень похож на первого Джеймса Поттера вообще-то, во всяком случае, так мне сказали. На самом деле осталось немного живых людей, у которых было бы достаточно прав сказать, что они знают, каким был первый Джеймс Поттер, потому что вся его семья и все его друзья погибли в Первой и Второй войне. Даже у моего отца таких прав нет, потому что знал он Джеймса Поттера Первого всего год и вспомнить об этом ничего не может. Но, думаю, пока он рос, вокруг было достаточно друзей его отца, чтобы рассказать ему, каким был его папа и тому подобное. А еще меня назвали в честь Сириуса, которого папа знал, и я вроде на него тоже чем-то похож. Полагаю, это хорошо, что я похож на тех, в честь кого меня назвали. Они, наверное, оба были бы ужасно разочарованы, если бы так назвали моего брата, который опозорил бы их имена, став гребаным нервным лузером. Уверен, что Джеймс Поттер (первый) и Сириус Блэк (единственный) чертовски рады, что это я тот, кто заслужил эти имена, а не тощий маленький придурок, который лажает по жизни, а именно – Альбус Северус Поттер.
Мы с братом в настоящее время не очень ладим. На самом деле, ему чертовски повезло, что я его еще не убил. Единственное, почему я этого не сделал, так это потому, что у моей мамы найдется, что по этому поводу сказать, а мне не улыбается сидеть и слушать нотацию на тему «Почему нельзя убивать своих братьев». Я просто не могу поверить, что он такая сволочь. Он внезапно отрастил себе пару яиц и решил вдруг, что может меня не уважать и вообще быть маленьким говном. Ну и отлично. Может светить своим маленьким префектским значком сколько хочет, это не изменит того факта, что я могу надрать его задницу когда только захочу, и я это сделаю.
Хотя на этой неделе не получится.

Если вы не слышали, у нас тут Неделя Гарри Поттера В Хогварте. Ну, то есть, не в прямом смысле. Я имею в виду, они на самом деле не назвали это так или типа того, но смысл в этом. Мой папаша заявится, чтобы провести тут недельку, обучая нас Защите от Темных Сил, и поэтому вся школа свихнулась. Даже некоторые учителя превратились в тупых любителей знаменитостей. Над входом даже висит идиотский баннер «Добро пожаловать домой, Гарри Поттер». Добро пожаловать домой. Определенно, тот, кто делал этот баннер, не в курсе, что у него уже есть дом. В Сейнт-Албане. И жена. И трое детей. Это тупо, серьезно, так и есть.
И папа этого терпеть не может. Он ненавидит, когда люди устраивают такую вот суету. Я даже не понимаю, зачем он вообще потрудился соглашаться приехать сюда и провести эту херню, но, думаю, он считает, что это его обязанность или вроде того, хоть я и не понимаю, почему. Он с этим справляется впрочем, по крайней мере, может скрыть свое презрение к увивающимся вокруг него людям и вести себя с ними вежливо и уважительно. Не думаю, что у меня хватило бы терпения, так что хорошо, что это мой отец, а не я.
Я ненавижу, когда он сюда приезжает. Это так раздражает, стесняет и надоедает очень быстро. Я в этом не одинок - Ал и Лили тоже это терпеть не могут, как и мои кузены. Я думаю, папа это знает и поэтому еще меньше хочет здесь появляться. Папа делает многое, чтобы подействовать мне на нервы, кроме одного – не старается нас нарочно опозорить. Вот одна из причин, почему я на самом деле не знал, кто в действительности такой Гарри Поттер, пока не пошел в Хогвартс. Они с мамой всегда старались держать нас подальше от этого, так что я даже не представлял себе всего величия, пока не начал об этом читать и слушать истории от людей в школе. Папа старается не вмещивать нас в это и поэтому, думаю, чувствует себя еще более виноватым, когда появляется тут раз в пару лет для всего этого дерьма.
Я его еще не видел, но, думаю, он уже прибыл этим утром. На завтраке его видно не было, но зато была уйма восторженных шепотков «Он уже здесь?», «Ты его видел?» и «Ах, как бы я хотел, чтоб у меня сегодня была Защита».
Ну, у меня она сегодня первым уроком, кстати. И сказать, что я бы этого не хотел, было бы огромным преуменьшением. Я бы точно прогулял, конечно, да вот только отец сразу заметит мое отсутствие, когда начнет проверять, кто пришел. Я имею в виду, что раз он так хорошо меня знает, будет трудно убедить его, что он меня просто не заметил.
Я иду туда как можно медленнее. Кабинет Защиты не так уж далеко от Большого Зала, но я выбрал самый длинный, из возможных, путь к нему, отсрочивая неизбежное как можно дольше. Брэмптон и Эллиот идут со мной, они оба хотят попасть туда побыстрее, скажу я вам, но, конечно, они этого вслух не скажут, потому что оба знают, что будут выглядеть как придурки. Вместо этого они идут и обмениваются взглядами за моей спиной.
Как оказалось, мы опоздали. Уроки должны начинаться ровно без пятнадцати девять, а уже 8:53, когда мы, наконец, доходим до двери. Я знаю, какой точно час, потому что посмотрел на часы перед тем, как войти в класс. Все остальные уже там, и, конечно, все столпились в первых рядах, оставив задние парты пустыми. Что меня совершенно устраивает. Я неудачно пытаюсь избежать отцовского взгляда, пока проскальзываю за заднюю парту и тяну Брэмптона с Эллиотом за собой. Он ничего не говорит, но, судя по взгляду, он вовсе не оценил того, что я заявился на его урок с опозданием.
– Ну, раз уж мы все здесь, – многозначительно сказал он, – давайте начнем.
Все тут же заткнулись, жаждя услышать, какую историю он собирается нам поведать. Просто сборище идиотов. Фу, ненавижу их всех. Папа будто бы не заметил их любопытства или потому, что привык, или думает, что это нормально для урока. Если он верит во второе… Ну, тогда он явно не самый умный на земле.
Он становится перед столом и садится на его краешек, выглядя удивительно расслабленным, а не таким нервным и раздраженным, как обычно.
– Итак, – начал он, сжимая руки перед собой, – раз уж это класс уровня ПАУК, я думаю, вы все осведомлены о Непростительных и тому подобном, верно? – раздался всеобщий гул согласия, и мне приходится приложить усилия, чтобы держать голову прямо. Похоже, у нее появилась собственная воля, и она хочет упасть прямо на парту.
– Просто, чтобы освежить память, кто мне назовет какое-нибудь?
Куча рук, которая взлетела ввысь – это просто позор. Никто в этом классе никогда не жаждал отвечать на вопросы. Даже Брэмптон и Эллиот (которые вроде бы должны быть на моей стороне) жадно подняли руки. На самом деле я вообще в классе единственный, кто не вызвался ответить, хотя, конечно, вопрос не трудный.
Папа вызвал Алексу Гэйли.
– Я могу назвать все три, – пылко пропищала она, и тупая улыбка, прилипшая к ее лицу, хорошо различима даже отсюда, сзади.
– Одного будет достаточно, – сказал отец, не сдвигаясь с места у первой парты.
Алекса кивнула, хотя я представляю, как она разочарована, что не может показать все свои способности.
– Империус, конечно, – четко сказала она. – Это наиболее часто используемое, по крайней мере, из тех, об использовании которых стало известно.
Папа кивнул:
– Верно. Империус часто используется как отговорка, когда человека ловят на преступлении или проведении темномагических ритуалов. Нельзя сказать, что каждый раз, когда пытаются так оправдаться, ложь… Но иногда случается…
Рука Алексы снова взлетела в воздух, и папа остановился, чтобы вежливо ее выслушать:
– Простите, сэр, – оживленно сказала она, – но как вы определяете, использует ли человек Империус просто как отговорку или он действительно был под заклятием?
– Это отличный вопрос, и я на самом деле рад, что вы его задали. Вы можете только представить, я уверен, сколько арестованых могут просто сказать, что их прокляли, и они были вынуждены против своей воли совершить то, что привело к их аресту. Но, как вы, наверное, понимаете, это не всегда так.
– Вы часто такое видите, верно? – на этот раз вопрос задал Майкл Поллард, и папа внимательно его осмотрел. Папе не очень нравится Майкл Поллард, потому что он то, что папа называет «дурным влиянием». Типа Майкл негативно влияет на мой характер. Папа так думает вообще-то потому, что на третьем курсе я обвинил его после одного из своих наказаний, так что это не вина Майкла, что у отца сложилось о нем такое мнение. К счастью, отец не позволяет своим чувствам отразиться на его лице и отвечает на вопрос:
– На самом деле, мы больше не видим такого часто, потому что это очень легко проверить. Когда кто-то теперь защищается так, очень легко доказать, правда это или нет. Конечно, мы только недавно усовершенствовали этот процесс, а вот раньше это было так легко и недоказуемо, что очень многие часто использовали эту отговорку. Особенно после войны.
Все выпрямились.
Им всем хочется послушать военных историй, потому что они думают, что они интересные и потрясающие, и, хотя они засыпают на тех же самых страницах на Истории Магии, когда рассказывает Гарри Поттер, все стараются быть бодрыми и внимательными. Вы, наверное, думаете, что я знаю все эти истории наизусть, но на самом деле я знаю не больше, чем все остальные в этой комнате. И я не хочу. Эти истории меня всегда утомляют, не говоря уже о том, что они заставляют меня чувствовать себя неполноценным.

Быть сыном Гарри Поттера – значит делить с ним все плюсы и минусы его жизни. Плюсы включают в себя, конечно, славу, деньги, девочек, вешающихся тебе на шею… Минусы же – это чувство постоянного давления этого наследия, повторить которое тебе не суждено. Я не мой отец и никогда не буду моим отцом. Даже если бы появился новый Темный Волшебник, угрожающий миру, я не могу пообещать, что буду одним из первых, кто бросится с ним сражаться. Смерть меня тоже неособенно привлекает, так что мне лучше было бы не присоединяться ни к одной из сторон, а просто спрятаться где-нибудь с хорошенькой девочкой и бочонком огневиски. Это звучит интереснее, чем решение предложить себя на заклание, знаете ли.
Папа рассказывает историю о Пожирателях Смерти, которые объявили, что были под заклятием Империуса, когда работали на Волдеморта, после того, как кончилась война. Он быстренько пробежался с нами по Истории Поттера, которая включает в себя тот факт, что он пошел в авроры, когда ему было едва восемнадцать, и что поэтому он наблюдал за судами над многими из этих людей. Я перестал слушать, когда он начал рассказывать о том, скольких освободили из тех, которых, как он думает, следовало осудить:
– Зная то, что мы знаем теперь, было бы очень легко доказать, что они лгали…
И… Тут я отключился.
Я провел следующий час и еще пять минут, считая царапины на моей деревянной парте. Я едва слышал голос моего отца, когда он задавал нам эссе на двенадцать дюймов о том, как найти следы применения Империуса на людях, но я быстро очнулся, когда люди начали собираться. Обычно, когда урок заканчивается, все запихивают книги в сумки и бегом уносятся из класса как можно быстрее, но сегодня люди стараются не торопиться. Никто не собрался заранее, и никто не жаждет поскорее выскочить в коридор. Я встал вместе с Брэмптоном и Элиотом, которые записывали домашнее задание (вот и хорошо, потом мне понадобится), и мы готовы убираться. Но, когда я закинул сумку на плечо, я услышал хорошо знакомый голос, зовущий меня по имени. Это мой отец, конечно, и он машет мне, веля подойти к нему.
Я простонал про себя, но сказал друзьям идти без меня. Все остальные с любопытством смотрели, как я неохотно подошел к своему отцу у учительского стола. Но так как никто не хочет слишком уж бросаться в глаза, из кабинета все, наконец, выходят.
- У тебя есть важная причина, по которой ты опоздал на урок?
Ладно, я должен был знать, что это случится… Но, если честно, если у меня проблемы из-за опоздания, то разве не правильнее было, если бы Брэмптон и Эллиот разделили их со мной? Они опоздали так же, как и я, в конце концов.
Я, конечно, этого не говорю, а просто пожимаю плечами и отвечаю:
– Неособенно.
– Значит, у тебя такая привычка – опаздывать на все уроки?
– Нет.
Он приподнмает брови:
– Значит, только на этот?
– Нет… Пап, что ты хочешь мне сказать? – спросил я, потому что меня уже начало тошнить от этого разговора.
– Я хочу, чтобы ты объяснил мне, почему ты считаешь для себя допустимым являться на уроки, когда тебе угодно. Я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты действительно хотя бы отдаленно серьезно относишься к своему образованию.
Он не шутит. Он использует такой тон обычно, когда он на что-то тайно зол, и хочет, чтобы я это понял.
Я легко вздыхаю и смотрю ему прямо в глаза.
– Я отношусь к своему образованию отдаленно серьезно, – медленно и со значением сказал я.
– Джеймс, это не шутка, – говорит он сурово (я же сказал, что он не шутит). – Ты не имеешь права считать, что можешь приходить на урок, когда тебе только захочется.
– Ну, хорошо хоть мне вообще хочется, верно?
– Если ты не перестанешь валять дурака, ты не закончишь школу.
И он имеет наглость говорить об окончании школы. Ну, раз ему так хочется…
– Ну, если и не смогу… У тебя же получилось, верно? Вот ты, стоишь тут в Хогвартсе и учишь, а ведь ты даже не сдавал ПАУК.
Но папа на это не ловится:
– Не приплетай сюда меня. Мы говорим о тебе, а не обо мне.
– Бывает же еще… – бормочу я, но по тому, как он схватил меня за руку, понимаю, что он меня прекрасно слышал.
– В следующий раз, когда ты опоздаешь на мой урок, – сказал он тихо, – будь готов к тому, что тебе придется объяснить свое опоздание перед всем классом. И тебе бы лучше надеяться, чтобы объяснение было удовлетворительным.
– Хорошо, – сказал я, одергивая руку. Он меня иногда бесит. – Господи, почему тебя вообще это волнует? – я знаю, я ступил на тонкий лед, но в настоящий момент я не могу остановиться.
– Потому, – отвечает он, не колеблясь, – что я твой отец, и это моя обязанность – беспокоиться.
– Ну, тогда тебе не стоит забивать этим свою драгоценную голову, – огрызаюсь я. – У меня в школе все отлично.
– Я надеюсь, что так, – холодно ответил он. – Потому что иначе у нас будут серьезные проблемы.
Я знаю, о чем он, и я попытаюсь его заставить в этом признаться. Он не признается, конечно, но мы не можем этого оставить:
– Ты все еще злишься из-за квиддичной команды?
Оба моих родителя предпочитают младшего брата, и это настолько очевидно, что они могли бы уж это признать. Они оба злы на меня за то, что я вышвырнул Ала из команды, но я уверен, никто из них не знает о том, какой у него сволочной характер в последнее время…
Отец смотрит мне прямо в глаза, когда говорит:
– Это не имеет отношения к квиддичу, но если окажется, что из-за него ты не успеваешь прийти на уроки вовремя, возможно, нам придется пересмотреть твое расписание.
Теперь он бросает вызов мне. Я смотрю на него, пытаясь прочесть его чувства по лицу. Я сомневаюсь, что он серьезно, но я в этом не уверен. Все те прошлые разы, когда у меня случались проблемы, он никогда не угрожал мне квиддичем. Но, определенно, он не серьезно.
– Это не из-за него, – спокойно отвечаю я, не желая позволять ему наслаждасться победой, но и не желая проверять, как далеко он зайдет, если он серьезен.
Отец кивнул:
– Это хорошо. Потому что если бы это мешало, поверь мне, мне не составило бы труда с этим разобраться.
– Это не проблема, – повторяю я. – Я просто поздно ушел с завтрака, поэтому я опоздал, – он не посмеет отобрать у меня мой квиддич.
Он снова кивает и начинает собирать бумаги на столе.
– Еще кое-что ты должен узнать, – медленно начинает он. – Шеклболт планирует уйти на пенсию с позиции министра в этом году.
– Почему? – Кингсли Шеклболт был министром магии с самого моего рождения. Я не могу представить никого другого на его месте.
- Он несколько состарился и, полагаю, хочет провести остаток жизни в спокойствии.
Мысль пришла мне в голову почти в ту же секунду:
– О господи! Ты же не собираешься этого делать, верно?
- Что делать?
– Быть министром…
Он качает головой, и я вздыхаю с облегчением. Пока спустя секунду он не произносит:
– Гермиона собирается. То есть, она собирается выставить свою кандидатуру. Будут выборы, конечно.
Что? О, дерьмо. Я смотрю на него с неверием, и, скажу вам, он несколько шокирован моей реакцией.
– Она что, так сильно ненавидит своих детей? Я имею в виду, Роуз, конечно, заноза в задни…
– Почему ты думаешь что, чтобы захотеть стать министром магии, надо ненавидеть своих детей?
– А почему еще она хочет провести их через это? – Он что серьезно? Он правда не видит тут проблему? – Она поломает их жизни, если станет министром!
Очевидно, отец не понимает. Определенно, он не понимает, что оказаться ребенком министра магии – худшее, что может случиться с подростком именно сейчас, когда у него проблемы с жиром и прыщами. Я ненавижу Роуз так же сильно, как и второго ребенка, но даже я не пожелал бы ей такого. Или Хьюго. Не говоря уже о бедном, беззащитном Лэндоне, которому придется расти и жить с этим всю жизнь!
– Роуз и Хьюго уже знают?
Отец качает головой:
– Не то чтобы я знал. Она просила меня поговорить об этом с тобой.
– Скажи ей, чтобы она этого не делала, – твердо сказал я. – Пожалуйста, скажи, чтобы она этого не делала.
Папа просто смотрит на меня. На его лице растерянность, но он внимательно меня разглядывает. Наконец, он решает сменить тему и говорит:
– Ты опоздаешь на следующий урок. Я не хочу, чтобы ты опоздал на два урока в один день.
– Папа, – быстро сказал я, – я серьезно. Роуз просто спятит…
– Что ж, это касается Роуз и ее родителей, – но я вижу, что он начинает сомневаться.
– Скажи ей, что это плохая идея. Папа, пожалуйста.
– Иди на урок, Джеймс, – говорит он, игнорируя меня.
Я сдаюсь. Отец не хочет меня слушать – как будто это что-то новенькое. С громким вздохом и недоверчивым покачиванием головы, я ухожу и направляюсь на Прорицания. В этот момент Прорицания не кажутся мне столь безумными в сравнении с идеей моей тетки стать министром магии.
Пожалуй, хорошо, что папа здесь на этой неделе. Он сможет поймать Роуз, прежде чем та спрыгнет с Астрономической башни. Это только вопрос времени, когда она помчится в том направлении, когда услышит о планах своей матери.
И, в конце концов, не думаю, что самоубийство дочери может хорошо отразиться на чьей-либо политической кампании.