Энн вернулась в Каллен Холл, и, хотя ее лицо было по-обычному умиротворенным, под глазами пролегла усталость. Белла сбежала по лестнице и заключила девушку в сильные объятия.
- Ты до смерти меня напугала! – пожурила ее герцогиня.
- Мои извинения, ваша светлость, - иронично сказала Энн. – Я буду пытаться предотвратить подобные аресты в будущем.

Белла снова обняла ее, ничего не сказав. По словам Эдварда, еще один арест был бы неизбежным, пока он не смог бы убедить Кайма вернуть ее обратно. Значит, вот куда Эдвард уехал сегодня. Кайм остался с его кузеном, Питером Ленсбийским, а Эдвард до отъезда сказал Белле, что намеревается предложить Кайму вернуть его место, если он примет Энн обратно.
- Но она не хочет возвращаться к нему, - запротестовала Белла.

- Она должна, - жестко ответил Эдвард. – Это единственный способ спасти ее. Мы убедим Энн, заявив, что она снова будет рядом с ребенком. Кайм может переехать сюда, в Каллен Холл. Они не должны делить комнату, пока находятся под одной крышей.
Но Кайм был непоколебим. Он принял бы Энн назад, если бы она покорилась ему и отреклась от ереси. Эдвард приехал домой разочарованным и раздраженным. Даже тонкий намек в виде взятки не сломил бы Кайма.

- Я не знаю, что делать, - сказал Эдвард Белле, когда они позже лежали в их кровати. – Энн не откажется от своего мнения, чтобы спасти свою жизнь. Она не сделает этого даже для ее детей.
Белла не понимала этого. Она готова была бы поклясться на что угодно, что от нее потребуют, чтобы воссоединиться с семьей. Это были просто слова. Что это значило?

В дверь громко постучали, и служанка поднялась с тюфяка, чтобы открыть ее. Белла услышала вопли, как только дверь открыли, и схватила сброшенную сорочку с кровати. Она скользнула за портьеры. Смущенная Эллен держала маленькую ручку Элизабет, пока девочка истерически всхлипывала, ее лицо было ярко-красным от усилий.

- Святые угодники! Что случилось, малышка? – спросила Белла, присев перед маленькой Элизабет, которая тот час же обняла Беллу и уткнулась в ее шею.
- Плохой сон, ваша светлость, - ответила Эллен. – Она бы не прекратила плакать, пока не увидела бы вас. Прошу, простите за то, что потревожили вас.
- Огонь, - всхлипнула Элизабет. – Ты была в-в огне, мама.

- Все нормально, - тихо заверила Белла Элизабет и помахала ей. Она вернулась в постель, где Эдвард торопливо надевал рубашку, и села на край с плачущей маленькой девочкой. Герцогиня покачивала ее на руках и пела, пока Элизабет не успокоилась, икая и шмыгая носом. Белла положила дочку рядом с ее отцом и забралась в кровать. Слуги вернулись ко сну. Их мягкое дыхание и стук дождя по окнам были единственными звуками в тихой комнате.

- Что тебе приснилось, из-за чего ты так расстроилась? – спросил Эдвард Элизабет. Девочка засунула большой палец в рот, и ее глаза стали большими на ее маленьком бледном лице, пока она мрачно рассматривала его.
- Огонь, - молвила Элизабет, вынула палец изо рта, но продолжила держать его рядом. – Огонь везде. Мама была в огне.
Белла вздрогнула и прижала ее сильнее. Подобный сон, наверное, заставил бы плакать и ее тоже.

- Кто рассказал тебе об огне? – спросил Эдвард. Глаза Элизабет расширились, и она вернула палец в рот.
- Кто это был? – настойчиво продолжал он. Элизабет захныкала и уткнулась в грудь Беллы.
- Эдвард, - мягко произнесла девушка.
- Я хочу знать, кто заполнил ее голову разговорами об огне, - заявил герцог. Его скулы покраснели от злости, а зеленые глаза засверкали как драгоценности, холодные и жесткие.
- Эдвард, прекрати, - изрекла Белла. Ее большие темные глаза умоляли его.
Эдвард сдался. Он полагал, что узнает об этом позже, когда ребенок будет не так расстроен. И жизнь того, кто напугал ее так сильно, превратится в ад.

Белла погладила каштанового цвета волосы Элизабет.
- Ты готова вернуться в постель?
- Нет! – Элизабет заплакала и прижалась к Белле, словно она чувствовала, что ее возвращают в место, полное кошмаров.
- Все хорошо, крошка, - протянул Эдвард, прилагая усилия, чтобы его голос был спокойным и умиротворенным. – Ты можешь остаться здесь. – Он натянул покрывало до подбородка Элизабет. Она зевнула и сунула палец в рот, заснув сразу, как только закрыла глаза.
- Бедная малышка, - пробормотала Белла.

- Бедный тот, кто забил ее голову подобными вещами, - жестко бросил Эдвард.
- Эдвард, она могла услышать это где угодно. Разговор о сожжении у всех на устах.
Они сжигали трех или четырех человек одновременно, и церковный суд внедрял в народ свои убеждения каждый день.
Эдвард выглядел недовольным, но выпалил:
- Полагаю, что так. Меня просто разрывает на части ее печальный вид из-за того, что она не может этого понять.

- Я тоже не могу их понять. – Белла взглянула на спящую девочку и пожалела ее за то, что она должна жить в таком непредсказуемом мире.
- Я хочу защитить ее от этого, - Эдвард задумался. – Но не знаю, как это сделать.
- Знаю, - молвила Белла. – Ты хороший отец, Эдвард.
Герцог погладил дочь по вьющимся волосам.
- Только с тех пор, как ты появилась.
…

Несколько дней спустя Белла взяла паланкин и отправилась в богадельню. У Эдварда к Эммету был вопрос относительно управления поместьем. Он сказал жене, что хотел бы узнать, но это было так сложно – что-то об аренде и налогах, – поэтому, утратив всякую надежду запомнить детали, герцогиня сказала, что попросит Эммета встретиться с Эдвардом в его кабинете. Во всяком случае, Белла все равно собиралась посмотреть, как продвигается восстановление места, где дети будут учиться. Ведь с ее последнего визита прошла уже неделя.

Вчера для Эдварда и Беллы был судебно-присутственный день. С тех пор, как герцог и герцогиня стали проявлять более глубокий интерес к своему поместью, таких дней стало намного больше, и теперь люди чувствовали себя увереннее, обращаясь к ним со своими проблемами. Казалось, что чем больше они делали, тем больше становилось дел. Приходило так много человек, что теперь герцогиня принимала людей в редко используемой комнате, куда всех направляли как в портретную галерею, где картины предков и родственников Эдварда покрывали стены. На них были изображены суровые и жесткие личности в своих пышных украшенных драгоценностями нарядах. Портрет дяди Эдварда, короля Генриха VIII, занимал почетное место на стене за маленьким помостом, где сидела Белла на похожем на трон стуле, а поверх ее головы находился красный бархатный балдахин с вышитым гербом семьи Каллен.

Девушка предпочла бы проводить данное мероприятие по-другому, но перед слугами это выглядело бы неподобающим. Когда Белла прибывала в деревню, то обычно занимала столик в пабе и ела хлеб и вполне известный луковый суп жены трактирщика, пока женщины неформально обращались к ней с их нуждами. Трепет перед герцогиней повышался за счет крестьянского ребенка на ее коленях, ибо она позволяла ему еще и баловаться с ее драгоценностями, и они настаивали, чтобы Белла напомнила людям о своем положении в обществе и надлежащем ей поклонении, чтобы они уважали ее как следует.

С другой стороны сидела Энн с корзиной маленьких ботинок. Разбираясь в домашнем хозяйстве, Белла обнаружила, что в Каллен Холле был собственный сапожник. Отчего-то о нем позабыли. Эдвард сказал, что не мог даже запомнить заказанную у него пару ботинок, но предположил, что, может, другие домочадцы смогут воспользоваться его услугами. Белла нашла сапожника в пыльном магазине рядом с конюшней, где он делал седла и уздечки для лошадей за неимением заняться ничем другим. Герцогиня распорядилась, чтобы он сшил детские ботинки, так как она видела так много маленьких босых ножек в деревне, и оказалась удовлетворена результатом. Мужчина был талантлив и сшил фантастические ботинки, которые, она знала, понравятся детям.
Носильщики оставили вещи перед богадельней и соорудили навес от дождя. Энн помогала Белле надевать башмаки и поддерживала ее, пока та вышагивала. Она заметила, что снаружи здание нуждается в покраске, но эту работу нельзя делать, пока не кончится дождь.

Внутри Белла нашла Эммета, блуждающего между столами и наблюдающего за работающими людьми. Тут они плели корзины, собирали паклю, вышивали платки или занимались рукоделием. Плоды своих трудов они могли продать, чтобы помочь поддержать содержание богадельни. Сапожник предложил обучить своему ремеслу мужчин (герцогине нужно было не забыть сказать это Эммету), и, когда дождь остановился, и люди смогли начать строительство нового крыла, то сумели также обучиться и плотничеству.

Белла оставила им сообщение, а затем пересекла класс и выглянула за дверь. Она нашла сидящую на полу Розали, окруженную детьми и держащую ребенка на коленях, пока та читала им историю из Библии. Увлеченные дети слушали в тишине.
- Замечательное зрелище, не так ли? – мягко пробормотал Эммет. Он зашел за Беллой, пристально наблюдая через щель за отрешенной женой с задумчивым видом.
- Да, это так, - ответила девушка.

- Что бы ты ей ни сказала, Белла, я только восхищаюсь результатами. Это не просто обучение. Она многое делает в деревне, платя из собственных сбережений. – В голосе Эммета сквозила нотка гордости. – Они боялись приближаться к ней поначалу, так как помнили ее острый язычок, но она изменилась, Белла. Я бы не поверил, если бы не увидел.
- Ты тоже это видишь, - молвила Белла. – Возможно, тебе следует убедиться, что те, кем вы стали, смогут поладить.

- Я плохо с ней обращался, - выдавил Эммет и покачал головой. – Я был пьяным дураком, который игнорировал жену в дневное время и использовал как проститутку по ночам.
- Да, и она была эгоистичной и жестокой. Вы оба должны сильнее сблизиться друг с другом. – На мгновение Белла остановилась, а затем покачала головой. – Эммет, твоей дочери нужна семья. Вы задолжали Маргарет попытку.
В главной комнате зазвенел колокольчик.

- Время обеда, - произнес Эммет, но не сдвинулся с места и не оторвал взгляд от Розали. Позади него рабочие начали очищать столы, чтобы поесть.
Розали закрыла книгу и сказала детям, что продолжит после обеда. Она передала ребенка одной маленькой девочке, и дети побежали к двери, чтобы потом разбежаться в поисках родителей. Розали увидела Эммета с Беллой и присела в реверансе. Эммет поклонился ей.
- Моя леди, мне интересно, не хотели бы вы присоединиться ко мне за обедом в таверне?
Розали порозовела, но кивнула. Он предложил ей руку, и она робко приняла ее. Девушка взглянула на Беллу, которая большими глазами посмотрела на Розали и жестом показала удалиться.

- Ты можешь взять мои котурны, - предложила Белла.
- Нет нужды, - промолвил Эммет и подхватил жену на руки, словно та весила не больше ребенка. Розали взвизгнула и обхватила мужа за шею руками.
Люди уставились на них, моментально забыв о еде. Все знали, что виконт и виконтесса были женаты, конечно, но они редко видели их так близко друг к другу. Челюсти всех упали, когда они увидели, как Эммет вынес ее за дверь. Затем кто-то присвистнул, и Эммет остановился, чтобы усмехнуться через плечо. Розали покраснела, и комната взорвалась смехом и аплодисментами с непристойными шуточками.

Они не вернулись после обеда, так что Белла присматривала за классом до конца рабочего дня. Она помогла подобрать ботинки для тех, у кого их не было, и отнести оставшуюся часть обуви в хранилище, чтобы позже их раздали в деревне. Герцогиня помнила то, что хотела проверить: как держится матрасный тик. Его сделали из тяжелой пеньковой ткани, и она планировала посмотреть, была ли та такой крепкой, как обещалось. Никто больше не должен был спать на голом полу, но, так как слова распространялись быстро, все больше людей прибывало каждый день. Все больше тиков нужно было вскоре изготовить, но, если они не были надежными, ей следует выбрать другой материал. В течение дня тики сложили в одном из спальных помещений.
Приблизившись к комнате, Белла услышала женский голос. Она была так погружена в мысли о Розали и Эммете, а потом и о преподавании, что не заметила, как Энн ушла. Ее голос доносился из спального помещения, дверь которого была не до конца прикрыта. Герцогиня заглянула внутрь.

Женщина разговаривала с маленькой группой девушек, которые сидели на тиках, расположенных полукругом вокруг нее.
- Правильно, что в наших молитвах мы взываем к Богу, чтобы запечатлеть все это на наших челах – это истинное значение вероисповедания. Как сказал Святой Павел, «Грамота душит, Свобода – это все, что дает нам жизнь». Запомните хорошенько шестую главу Джона, где все обращается к вере. Отметьте также четверную главу Второго послания к Коринфянам от святого Павла. В конце, поймите, то, что мы можем наблюдать своими собственными глазами, преходяще, но то, что незримо, вечно. Я обнаружила в Священном Писании, что Христос взял хлеб и дал его своим ученикам со словами: «Возьмите, ешьте, это мое тело, которое сломается для вас», подразумевая, что его собственное тело будет сломлено, и хлеб – единственный знак или символ этого. Он использовал тот же тип аллегории, когда говорил, что разрушит Храм и через три дня построит его снова, подразумевая свое тело под храмом, как пишет Святой Джон, а не каменное строение. Поэтому хлеб – воспоминание о его смерти или символ благодарения за это. Мы связаны вместе с ним единой христианской любовью. К несчастью, многие не могут понять истинное значение этого.

Энн улыбнулась своим слушательницам, но сердце Беллы билось так быстро, что она подумала, будто ее сейчас стошнит. Отрицания того, что причастие в буквальном смысле совершалось плотью и кровью Христовой, было достаточно, чтобы обвинить человека в ереси. Если кто-то из этих женщин сообщит об этом… Она должна прекратить это.

Белла открыла дверь. Женщины вздохнули, когда увидели герцогиню, и вскочили на ноги. Вина была написана на их лицах, пока они склонялись в низком реверансе.
- Энн, мы должны идти, - сказала Белла. Она сделала вид, что ничего не слышала, и понадеялась, что эти женщины также притворятся, что ничего не произошло.
Она вышли из помещения, и Белла подняла по очереди ноги, чтобы Энн смогла надеть на них ботинки. После она поддержала герцогиню, чтобы помочь той спуститься.

Не было сказано ни слова, пока они не оказались в безопасности и пока не были опущены занавески. Затем Белла не выдержала:
- Энн, ты играешь со смертью, произнося подобные слова. – Страх все еще преследовал ее, заставляя желудок сжиматься, а сердце биться.
- Мое время может быть коротким, - изрекла Энн. – Я должна достучаться до стольких, до скольких смогу, за то время, которое мне осталось.
- Святые угодники, Энн, одно лишь чтение Библии…

- Я не читала ее им, - перебила Энн, на ее лице появилась слабая улыбка. – Я запомнила это. Чтение противоречит закону, но не пересказ.
Белла уставилась на нее.
- Ты выучила Библию?
- Только Новый Завет, - ответила Энн Эскью, словно это снижало достижение. – Я знала, когда Мэри займет трон, нам будет запрещено читать Священное Писание, поэтому поставила себе задачу и с помощью Бога запомнила слова.
Белла была впечатлена, но должна была вернуться к более уместной теме.
- Энн, я не хочу потерять тебя. Что ты сказала тогда: если отец Джейкоб услышит это, то замучает тебя до суда.

- Моя судьба в руках Бога, - заявила Энн. – Он приказал его последователям обратиться к миру и проповедовать Евангелие – это я и делаю.
- Я должна рассказать об этом Эдварду, и он будет зол, что ты использовала богадельню как церковь, - предупредила Белла.
Энн кивнула.
- Конечно, ты должна сказать ему. Ты его жена, и ты не держишь секретов от других. Ох, Белла, как бы мне хотелось, чтобы Бог увидел подходящего для меня мужа, как у тебя. Но, возможно, если он сделает это, у меня будет дом как у достойной жены, а не как у проповедницы его слова.

- Я видела, как многие браки начинались при неблагоприятных обстоятельствах и заканчивались полюбовным союзом, - заметила Белла.
- Ты хотела выйти замуж за Эдварда? – Энн с любопытством наклонила голову.
- Нет, - заметила Белла. – Не сначала. Я не хотела такую жизнь. – Герцогиня указала на усыпанное драгоценными камнями платье. Энн улыбнулась.
- Но кажется, ты превратила жизнь герцогини в то, что желаешь.

- В какой-то мере, - Белла крутила жемчужины, пришитые на рукавах. – Мне бы хотелось жить в маленьком коттедже у моря с Эдвардом и детьми, чтобы никто не зависел от нас и не наблюдал за тем, что мы делаем.
Энн засмеялась.
- Это не та жизнь, которая доступна для всех. Все мы звенья социальной цепочки, созданной Богом.

Белла ничего не сказала. Она заметила, что одна жемчужина еле держалась, и оторвала ее, а после рассеянно катала между пальцами.
- Я видела, что сегодня утром прибыл королевский посланник, - произнесла Энн.
- Да, он доставил письмо от королевы, - ответила Белла. – Ее письма тяжело читать. Она самая несчастная женщина. – Бумага всегда была забрызгана слезами. Мэри была одинока, и она прямо давала понять, что желает возвращения Беллы и Эдварда ко двору, но еще не сделала это приказом. Они ожидали, что это случится в любое время.

Письмо также содержало «печальные известия» о том, что их кузен Куртенэ умер, хотя, когда Эдвард прочитал эту часть письма, то сказал Белле, что Мэри и его мать были, вероятно, единственными людьми в мире, которые оплакивали его смерть. Королева, которая все еще отказывалась мириться с сестрой, пока Элизабет не «исповедуется», чувствовала, что ее семья сокращается, и Эдвард сказал, что она, наверное, скорбит больше, чем горюет на самом деле из-за потери напыщенного нахала.

После его участия в восстании Уайетта Мэри заставили наказать Куртенэ, и она выбрала «сослать» его на континент, что в реальности означало для него длинную развлекательную поездку. Мэри не забрала его поместье или титул, так что он мог насладиться гостеприимством европейской аристократии, которая принимала его, боясь обидеть его кузину, королеву Англии.
Мэри был послан отчет от английского посланца в Венеции, который утверждал, что Куртенэ стал жертвой лихорадки, которую подхватил, попав под дождь во время охоты со своим соколом и не сменив промокшей одежды. В любой смерти на вид здорового мужчины подозревают яд, но это недоказуемо. Белла лично думала, что, скорее всего, он умер от сифилиса, от которого, если верить слухам, сам и страдал.

- Король скоро вернется?
Герцогиня покачала головой.
- Мэри пишет ему почти каждый день, умоляя вернуться, но он продолжает с извинениями отклонять ее предложение. – Из письма принцессы Элизабет они узнали, что Мэри расстроена слухами о его изменах и приказала снять со стены картину, которой восхищалась до свадьбы. Сейчас каждый взгляд на его портрет разбивай ей сердце.
- Надеюсь, он останется в Испании, где ему и место! – фыркнула Энн. – Это он принес отвратительную инквизицию на наши берега.
Белла покачала головой.

- Обвинение не падает только на него, - заметила она. – Мэри думает, плохой урожай – знак божьей немилости, так как она не очистила землю от еретиков. Чем дольше это продолжается, тем жестче становится ее уверенность.
- Однажды справедливость будет восстановлена, - поклялась Энн. – И католиков ожидает сожжение.
- Надеюсь, никого не ждет сожжение, - резко бросила Белла. - Сознание человека должно находиться между ним и Богом.
Энн прищурилась.
- Ты не веришь в ересь?

- Я не верю, что это моя задача – решать, что считается ересью.
- Белла, здесь есть и правильный, и неправильный путь, - согласилась Энн. – Ересь распространится, если не препятствовать ей. Доверчивые умы…

- Должны осуждаться Богом… и только Богом, - закончила Белла. Энн открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала. Герцогиня предположила, что то, что она сказала, было скорее всего еретическим, и понадеялась, что носильщики не подслушивали, но затем утомленно прогнала эту мысль. Женщина устала от этого, устала от необходимости оглядываться, помнить, что в каждой комнате есть слуги, любопытно прислушивающиеся, чтобы собрать материал для сплетни.

Они вернулись домой и прошли через всю рутину, связанную с башмаками. Белла ненавидела это, но знала по опыту, что ее юбки становятся невыносимо тяжелыми, если подол намокает. Оказавшись внутри, герцогиня сбросила их и направилась к лестнице. Она хотела увидеть детей. Хотела увидеть в их глазах невинность, лишенную интриг и предубеждения. Желала немного поиграть с ними, чтобы снова прикинуться беззаботной, пусть даже на несколько мгновений, но то, что увидела, когда открыла дверь в детскую, заставило ее остановиться и вздохнуть.

Эммет и Розали сидели бок о бок на королевском ложе Уорда. (Будучи сыном герцога, Уорд имел огромную кровать с золотым парчовым покрывалом и красными бархатными портьерами с вышитым гербом. Ее использовали редко; Уорд обычно спал на маленькой соломенной постели, пока Белла не захотела дремать с ним.) Маргарет находилась на руках Розали.

Слезы беспрепятственно текли по щекам жены виконта. Эммет потянулся, мягко стер их и притянул лицо Розали к своему для поцелуя… такого мягкого и нежного, что Белла тоже захотела всплакнуть. Она попятилась, не замеченная парой или ребенком, который счастливо жевал застежки отцовской накидки.

С легкостью в ногах и улыбкой на лице Белла закрыла дверь и отправилась в комнату маленькой Элизабет.



Автор: Lissa-Bryan
Перевод: Alice_Green
Бета: LanaLuna11

Наш ФОРУМ, где мы всегда вас ждем

Исторические заметки:

- «Тики» - матрасы, в сущности представляющие собой мешки, набитые сеном или (для богачей) перьями.

- Слова Энн взяты из двух писем, которые она писала, я просто их немного отредактировала.

- Люди того времени называли сифилис «Французской чумой». Его «лечение» было ртутным: ее принимали или внутрь, или поверхностно.