Хочешь, ты шофер будешь мой?
Все равно ты станешь звездой,
Хочешь, ты шофер будешь мой?
И, может, я тебя полюблю.

(«Baby you can drive my car», «The Beatles»)

— Гермиона! — крикнул Эдриан.

Увязая ботинками в грязи и траве, вывороченной колёсами потерпевшего аварию мотоцикла, он изо всех сил рванул мимо разрушенного деревянного забора к девушке, безжизненно валяющейся на земле в нескольких метрах от огромного дерева.

Эдриан буквально дышать перестал, когда Гермиона свернула с дороги в открытое поле и врезалась в ограждение. Время, казалось, замедлило бег, а сердце судорожно сжалось, пока он наблюдал, как мотоцикл, буксуя колёсами, скользит по грязи и, проломив забор, замирает по ту его сторону. Наездницу выбросило из седла ещё до полной остановки, и обломки маггловского мотоцикла, словно камешки из сказки братьев Гримм, указывали Эдриану путь к тому месту, где на земле невнятной кучей валялась Гермиона. Подбежав к ней, он бросился на колени, проехав ими по грязи, и завопил:

— Гермиона! Гермиона! Ты в порядке? Не пытайся двигаться! Не шевелись. Я здесь. Я с тобой, милая.

Трясущимися руками Эдриан осторожно снял с неё шлем, отвёл кудри с бледного, пепельно-серого лица и увидел, что глаза её закрыты.

— Гермиона? — отчаянным шёпотом позвал он.

«Дьявол! Если она умрёт, я себя никогда не прощу! Никогда! Ведь я столько сил угробил на то, чтобы помочь ей выжить!»

Приподняв с земли обмякшее тело, он прижал девушку к груди, и в этот момент она открыла глаза. Ресницы её затрепетали, веки медленно приоткрылись, и Гермиона невнятно пробормотала:

— Не следует перемещать жертву аварии, Эдриан Пьюси. Это азы первой помощи. Неужели я, пострадавшая, должна тебе объяснять настолько простые вещи? Ты меня разочаровал.

— А я не менее разочарован тем, что ты смогла устроить аварию. Предполагалось, что у тебя это априори не получится: я наложил на мотоцикл заклинание равновесия, которое должно было удерживать его в вертикальном положении.

Эдриан говорил, а сам в это время суетливо ощупывал её плечи, руки, ноги.

«С ней действительно всё в порядке?.. Пока ясно только одно: функция „Гермиона Грейнджер — всезнайка“ до сих пор работает безотказно».

— Я сняла его. После того, как ты столько времени потратил на то, чтобы показать мне сцепление и тормоз, как правильно держать руль и всё остальное, я подумала, что заклинание — это розыгрыш, проверка или что-то подобное. И решила: раз уж меня обучили таким подробностям, я могла бы и на практике применить полученные знания… — попытавшись приподняться, Гермиона невольно вздрогнула. — Ой! Я… всё-таки пострадала. Как больно-то. Задницу и рёбра отшибла.

Эдриан пригладил её волосы и, приподнявшись, остался стоять перед ней на коленях.

— Задницу и рёбра? Ты уверена, что пострадали только они?

Кивнув, она добавила:

— Ну, ещё моё достоинство.

— Мерлин подтвердит, ты ещё легко отделалась, — улыбнулся он. — А могла и головой удариться. Хотя… Это ведь самая непрошибаемая часть тебя.

Она даже не улыбнулась этим жалким потугам на юмор. В основном потому, что не заметила в его словах ничего смешного. Ну и отчасти потому, что ей действительно было немного больно.

— Пожалуйста, помоги мне встать.

Однако, вместо того, чтобы помочь подняться, Эдриан притянул Гермиону ближе и, прислонившись к дереву, уложил её спиной себе на грудь. Понимание того, что она жива и даже серьёзно не пострадала, возвращало его пульс к нормальным семидесяти двум ударам в минуту, но вид разбитого мотоцикла, отдельными мятыми запчастями раскиданного по полю, снова повышал сердцебиение до критической отметки.

— Бедный мой байк. Я владел им, кажется, целую вечность. Даже научил всех змеёнышей кататься, но только тебе удалось разбить его.

— Значит, я теперь тоже вхожу в ваш клуб? Если это так, разве не выполнила я ещё один пункт списка, одиннадцатый, и не стала «змеюкой» наравне с вами?

Его раскатистый смех, зародившись где-то в глубине тела, приятной вибрацией прошёлся по спине и плечам Гермионы. Так ничего и не ответив, Эдриан отряхнул от грязи и травы сначала собственные руки и джинсы, потом её, и только после этого пояснил:

— В списке говорилось, что тебе хочется узнать, чем мы занимаемся на собраниях клуба. Так что, нет, ты всё ещё не «змеюка»… — обхватив её лицо ладонями, он возмутился: — Ну, серьёзно! Посмотри, во что ты превратила мой мотоцикл.

— Я не могу. Ты слишком крепко стиснул мои щёки. Но подумай о хорошем: я-то в порядке. Разве это не главное? — легкомысленно спросила Гермиона и попыталась оттолкнуться от него, чтобы встать, но в конце концов решила, что останется сидеть на земле. — Где мы?

Эдриан, ухватив за предплечья, подтащил её ближе и практически усадил себе на колени. Заглянув в лицо, которое оказалось так близко, что при желании он смог бы сосчитать каждую веснушку, проникновенно сказал:

— Счастливица — вот ты кто. Тебе чертовски повезло.

— Ну да, счастливица — это как раз про меня, — саркастически подтвердила она. — Я умру через четыре с половиной месяца — это же просто обалдеть можно, какое везение! — с силой оттолкнув от себя руки Эдриана, она снова сползла с его коленей на землю.

— Что я слышу? Наша бедная, несчастная маленькая Гермиона добивается жалости? — поразился он.

— Боже сохрани, конечно, нет, — огрызнулась она. — Просто не желаю, чтобы ты переступал через самого себя. Ты не жалел меня до сих пор, и сейчас я не хочу этой жалости.

Переведя дыхание, она спокойно вытерла грязные ладони о его джинсы. Кинув на неё странный взгляд, Эдриан заклинанием удалил грязь и заметил:

— Ты так и не рассказала мне, как провела время с Поттером и Уизли.

— А ты так и не ответил, где мы. Судя по всему, эта территория — чья-то частная собственность, потому что просёлочные дороги, которыми мы воспользовались, оказались на удивление пустынны.

Эдриану не хотелось сознаваться, что они во владениях Малфоя. Почему-то ему казалось, что Гермиона будет не в восторге от этой новости.

— Неважно, где мы. Сейчас главный вопрос: где остальные фрагменты моего мотоцикла? Я вижу какие-то обломки вон там, — он указал пальцем, — и там, и там… О! И даже вон там!

Уцепившись за его руку и хмурясь от неприятных ощущений, Гермиона осторожно опустилась на траву, стараясь не причинить отшибленному копчику ещё больше неприятностей. Расслабленно затихнув, она вглядывалась в солнечный свет, украдкой пробивавшийся сквозь густой навес из веток и листьев, и некоторое время думала о чём-то своём, а потом вздохнула:

— Я отвечу на твой вопрос, пусть ты и не ответил на мой. Я лишь попусту потеряла время с Роном и Гарри. Не стоило и пытаться.

Встав на колени, Эдриан посмотрел ей в глаза и заявил:

— Я и сам могу рассказать, как всё прошло. Ты отправилась туда в надежде убедить их вернуться домой, не так ли? Но они отказались и продолжат поиски до тех пор, пока не найдут то, что покажется им антизаклятьем. Что же тебя мучает?

Он протянул руку, чтобы помочь встать, но Гермиона раздражённо откинула её и осталась лежать на траве. Хотелось, чтобы Эдриан сам догадался.

«Что меня мучает! Ничего себе… Может, я просто не хочу умирать в одиночестве? Он-то об этом точно не подумал».

Некоторое время она молча продолжала наблюдать, как солнечные лучи просачиваются сквозь переплетение ветвей и листьев, а потом спросила:

— Как думаешь, было бы мне легче, если бы смерть наступила внезапно? Например, сегодня?

И услышала раздавшийся рядом стон:

— Знаешь, всё это так жалко звучит! — резко прикрикнул на неё Эдриан. — Да Мерлина ради, Гермиона! Это просто авария, ты не справилась с управлением мотоцикла. Сама же сказала, что всего лишь отшибла задницу и бок!

Игнорируя его недовольство, она упорно продолжала:

— Я имела в виду не сегодняшний несчастный случай, а собственную смерть и проклятие. С одной стороны, я рада, что не страдаю, например, изо дня в день от боли (как мой копчик и всё остальное сейчас), поэтому благодарна, что у меня нет рака, как у моих родителей. Но иногда я задаюсь вопросом: может, быстрая смерть была бы лучше и легче этого выматывающего ожидания?

— Ты хотела сказать «вместо этой жизни»? — серьёзно поправил Эдриан.

— Вместо жизни, в которой до смерти рукой подать и известна её точная дата, — уточнила она, переводя пристальный взгляд с веток дерева на него. — Что лучше? Жить как я или погибнуть, скажем, во время войны, как Фред Уизли или Люпин? Ночью, одна, лёжа в постели, я часто думаю об этом… Ненавижу одинокие ночи, — она вдруг повернулась на бок и, свернувшись в клубок, заплакала. — Боюсь их.

Ласково поглаживая её руку, Эдриан спросил:

— Чего ты боишься, Гермиона?

— Умереть в одиночестве, — она издала дрожащий смешок, а потом судорожно всхлипнула. — Глупо, правда? Вот только… Одной жить плохо… ужасно… Но хуже всего одной встречать смерть… — она продолжала плакать, всё также лёжа на боку в траве под деревом. — Мама угасала в больнице, но мы с отцом были рядом до самого конца. Папа… Папа умер в своей постели, и я проводила его в последний путь вместе с Гарри с Роном. А кто будет держать за руку меня, Эдриан?

Он усадил её на колени и начал раскачиваться, баюкая в объятьях словно в колыбели.

— А тебе никогда не приходило в голову, что Гарри и Рон не отпустят тебя, не попрощавшись? — мягко укорил Эдриан. — К тому же какие бы ни были, у тебя есть мы. Пусть не настолько близкие, как семья, но мы любим тебя.

— Но вы же «змеёныши»! — всхлипнула она.

Эдриан тихо засмеялся, потому что точно не знал, что именно Гермиона хотела этим сказать, но подозревал, что она и сама толком не понимает этого.

— Не смейся надо мной! Я не знаю, чего ожидать: умру ли я в мучениях, или тихо отойду в мир иной во сне. А мне это знать просто необходимо! Я не хочу умирать… И не хочу встречать смерть в одиночку.

Гермиона попыталась отстраниться, встав на колени.

— Почему ты решила, что мы позволим этому произойти? — поинтересовался он, снова усаживая её рядом.

Эдриан имел в виду, что он не только не мог допустить её смерти, но и позволить ей пройти весь путь в одиночку тоже не мог.

— Я предупредил об этом во время твоей первой встречи со змеёнышами. Когда они решили помочь тебе с реализацией списка. Когда ты узнала, что я тоже член «Змеиного логова» (хотя, на самом деле, тебе уже давно следовало догадаться, что я тоже буду там). Мы вдвоём пришли в кабинет Тео, и я пообещал, что не позволю тебе умереть и не расскажу друзьям о твоей тайне.

Гермиона вытерла слезы и насмешливо отмахнулась в знак того, что он слишком много болтает.

— Твоё намерение не позволить мне умереть совершенно невыполнимо. И это совсем не то же самое, что не дать мне умереть в одиночестве, Пьюси!

Эдриан в сердцах схватил её за руку.

— О чём ты?

— Как будто ты в силах уберечь меня от смерти! В высшей степени несерьёзная теория Эдриана Пьюси о том, что занятия любовью с парочкой его друзей спасут меня от гибели, — это полная чепуха. В Перу Билл Уизли подтвердил мои предположения. Тот самый Билл Уизли, который (напоминаю!) является экспертом по взламыванию заклятий. И этот эксперт уверенно сообщил, что твоя теория не сработает, в чём я и без него была уверена! Кроме того, если ты сам до сих пор не заметил, открою тебе глаза: Маркус любит свою девушку, Блейз бисексуален, Драко влюблён исключительно и навсегда только в человека по имени «Драко», а Тео настолько разбит обстоятельствами, что и сам не знает, в состоянии он жить или нет, что уж говорить о любви. Тебя даже и упоминать не стоит, потому что мы оба знаем, что никаких «нас» быть не может!.. Так что я уже всё равно что мертва!

— Это не моя теория, — спокойно возразил Эдриан. — Её создал кто-то до меня. Я отправлюсь в Хогвартс, найду ту книгу с древними рунами, в которой читал чёртово антизаклятие, и докажу свою правоту, — он смахнул с её щеки невысохшие слезы. — Ты права: Маркус любит Дафну, а Драко любит только самого себя, но Тео… В нём очень много любви. Просто он так глубоко её запрятал, что и сам забыл, где она ждёт своего часа.

Вытянув пальцы из его руки, Гермиона отвернулась.

— А… Блейз? — спросила она, подняв его ладонь к своему лицу и вытираясь рукавом.

Эдриан взглянул на неё недоверчиво, усмехнулся, и подтвердил:

— И Блейз. Он — тот самый клей, который будет удерживать вас вместе. Кстати, ты никак не отреагировала на мои слова о том, что Забини рассказал ребятам о твоём проклятии.

Она снова откинулась спиной на мягкую траву и рассеянно уставилась вверх.

— Меня уже не волнует, знает ли кто-то об этом.

Нагло усевшись на её бёдра, Эдриан сварливо глянул на Гермиону сверху вниз и упрекнул:

— А должно бы! Подобная новость меняет ситуацию в корне. А кто в этом виноват, Грейнджер? Ты разболтала Забини о проклятии, не я! Однако позволила мне остаться рядом, чтобы свести к минимуму все неприятные последствия, и теперь я только этим и занимаюсь!

— Ну, и кто из нас здесь полон жалости к себе? — презрительно пыхтела она, извиваясь под ним и взбрыкивая ногами в бесплодных попытках скинуть нахала. Вот только он оказался слишком большим и слишком сильным, поэтому Гермионе пришлось даже прикрикнуть: — Отвали!

— Заставь меня!

Ему определённо нравилось дразнить её, поэтому она решила сменить тему.

— Эй, что имелось в виду под этим «позволила остаться рядом, чтобы свести к минимуму неприятные последствия»? Неужели ты во всём признался змеёнышам, когда Блейз открыл им мою тайну? Ты так и не рассказал мне об этом.

— Я заверил их: Блейз окончательно спятил и лжёт, чтобы привлечь к себе внимание!

Он видел, что Гермиона возмущёна его словами, поэтому, нахмурившись, слез с неё и, усевшись рядом, прислонился спиной к дереву.

— Успокойся. Ничего такого я не сказал. Наверное, надо было заобливиэйтить воспоминания всех моих друзей: как невыразимец я имею на это полное право… Но я всего лишь очень убедительно попросил их ничего сейчас не рассказывать Тео.

Гермиона тихо вздохнула, приподнимаясь с земли.

— Как будто ему есть какое-то дело до меня…

Эдриан задумался.

«Должен ли я рассказать, что в её отсутствие Тео выучил песни Битлз и играл их каждый день только потому, что они нравятся ей? Что когда я попытался забрать к себе Джона, её котёнка, Тео не позволил унести этот маленький комок шерсти из своего дома?.. Нет. Я промолчу. Некоторые вещи ей придётся понять самой».

— Ты права. Вероятней всего, ему пофиг. Так… Если тебе полегчало, вставай. Пора ехать домой. Если желаешь хорошенько пореветь, там это делать гораздо удобней, чем здесь.

— Ненавижу тебя, Эдриан Пьюси, — прошептала она, не удержав последней слезы.

Он встал и философски изрёк:

— Как и все. Ну же, давай руку. Поднимайся, и поедем отсюда.

Вздохнув, Эдриан потянул её за руки и помог подняться. Убедившись, что Гермиона твёрдо стоит на ногах, он выпустил её ладошки и заклинаниями установил и отремонтировал мотоцикл. Байк выглядел… странновато, но на что-то лучшее Эдриан сейчас всё равно был неспособен.

— С твоей стороны это было довольно беспечно, — укорил он в очередной раз, указав на мотоцикл и наблюдая, как она, прихрамывая, ковыляет к забору и восстанавливает его.

— Кажется, сегодня беспечность — мое второе имя, — пробормотала Гермиона и, прислонившись к забору, пожаловалась: — Как-то всё не по плану идёт. И попойка, и дуэль, и катание на мотоцикле. Только и удалось, что Люциуса Малфоя волос лишить... Вероятно, мне следует потратить оставшиеся месяцы на вязание или что-то ещё подобное. Скучновато будет, зато безопасно.

Пьюси хмыкнул.

— Да уж… Так до сегодняшнего случая лишения Люциуса Малфоя волос казалось самым опасным заданием. Согласен, даже представить такое жутко... Хорошо, тогда приступим к вязанию. Можешь сотворить замену этому свитеру, — предложил Эдриан, проводя ладонью по закатанной коричневой шерсти.

— Я действительно не понимаю, чем он всем вам не нравится, — Гермиона недоумённо переводила взгляд с кофты на его лицо и обратно.

— Мой девиз: люблю девушку, ненавижу её свитер... — он внезапно затих, а потом, небрежно опёршись на забор рядом с Гермионой, решился спросить: — Почему ты ушла так быстро? Вы с Тео поссорились?

Отрицательно качнув головой, она ответила:

— Нет, мы целовались.

— Ага… Понятно… — кивнул Эдриан и повернулся к ней. — Нет, на самом деле совсем не понятно. Как так? Вы целовались — и это прекрасно, но потом разбежались — а это уже совсем не хорошо. Объясни, Гермиона.

— Он поцеловал меня, я поцеловала его, а потом мы вместе решили, что не стоило совершать подобной ошибки.

Эдриан всё ещё молчал, а когда Гермиона повернулась, увидела, что он садится на отремонтированный мотоцикл и, не проронив ни слова, уезжает. Один.

Оглядевшись вокруг, она спросила неизвестно кого:

— Что такого я сказала?


Стоило только мотоциклу скрыться за ближайшим поворотом, Эдриан затормозил и аппарировал в дом Нотта. Взбежав по лестнице так быстро, словно мечтал сломать себе шею, он заколотил в дверь спальни Тео, изображая страх, которого на самом деле не чувствовал.

«Они целовались, и это не было ошибкой, а стало началом чего-то большего! Простой поцелуй может оказаться настолько важным, что спасёт и Гермиону, и Тео, а это замечательно! И если ни один из этих напуганных зануд не собирается ничего предпринимать, кроме как сбегать в Перу или запираться в спальне и наигрывать песни «Битлз» день и ночь, что ж... тогда мне придётся брать всё в свои руки!»

Из размышлений его вырвал неожиданно раздавшийся за спиной голос:

— Чего тебе, Эдриан?

Обернувшись, он увидел в коридоре Теодора с котёнком в руке. Тяжело дыша не от усердия, с которым бежал наверх, а от страха, что его план может не сработать, Пьюси забормотал:

— Мы выполняли очередной пункт в списке… Я пытался научить её водить мотоцикл, а она разбилась… Мы были в пригороде Лондона… в поместье Малфоя… там, где я учил вас кататься на байке и... Она разбилась…

Эдриан искренне надеялся, что достаточно повторил слово «разбилась», чтобы изложить историю максимально ярко и убедительно, но засомневался:

«Следует ли сказать об этом ещё раз?»

И предпочёл перестраховаться:

— Она разбилась…

Тео швырнул котёнка в руки Эдриану и метнулся по коридору, мгновенно скрывшись из виду.

— Подожди! — крикнул Пьюси ему вслед.

На этот вопль из собственной спальни вышел Драко, глянул на часы и зевнул:

— Ещё только четыре часа долбаного пополудни. Слушайте, вы себя, наверное, преступниками посчитаете, если позволите кому-то выспаться хотя бы иногда?

Эдриан преспокойно сунул ему в руки котёнка и спустился по лестнице, тоже исчезнув из поля зрения.



Собираясь перелезть через ограждение, Гермиона встала на нижнюю ступеньку и оглядела просёлочную дорогу, поворачивая голову налево и направо. Ощутив в этот момент в кармане джемпера палочку, она уже хотела отправиться домой, когда услышала позади отчётливый хлопок аппарации.

Мгновенно обернувшись, она увидела стоящего за спиной Тео. Он тут же бросился к Гермионе, сильные пальцы пробежались по её щекам, нырнули в растрёпанные волосы, ощупывая голову.

— Ты ранена?

— Что?

Она не чувствовала боли от его прикосновений, только смущение.

— Эдриан аппарировал прямо ко мне, и первые его слова были: «Она разбилась». Он сказал, что ты попала в аварию, разбила мотоцикл… Ты ранена? — Теодор говорил, а сам, склоняясь над ней, продолжал тянуть за рукава, ощупывать ладони, пальцы, ворочать её туда-сюда, отыскивая предполагаемые раны.

— Как ты узнал, где я?

Эта мысль не приходила ему в голову, и от неожиданности Тео выпустил руки Гермионы и выпрямился.

— Не знаю… Он сказал, что ты ранена. Я схватила палочку и… Я… не знаю. Я вдруг оказался здесь.

— Правда?

Он кивнул и осторожно пригладил её растрёпанные волосы.

— Уверена, что с тобой всё хорошо?

Она кивнула в ответ, и тогда Теодор, схватившись за её коричневый свитер, притянул Гермиону к себе и обнял, правда, всего лишь на мгновение. А затем оттолкнул её и сам отпрянул, как если бы обжёгся или ужаснулся собственному поступку. Спотыкаясь, он медленно отступил к тому самому дереву, под которым всего несколько минут назад сидели Эдриан с Гермионой, и опустился на землю.

Пошатываясь, она подошла к нему. Нотт сидел, прислонившись затылком к стволу дерева и прикрыв глаза. Гермиона понимала: с ним что-то случилось, но не знала, что именно.

— Тео, ты в порядке?

«Он только что спрашивал, не больно ли мне, а теперь впору за него самого волноваться».

Теодор выглядел так, словно прямо сейчас страдал от боли, мучился эмоционально, а может быть, даже физически. Он медленно поднял дрожащую руку.

— До сегодняшнего дня мне лишь дважды удавалось так точно настроиться на человека, которому, казалось, я был нужен. И вот это случилось снова… Я не хотел, чтобы подобное повторилось.

— Правда? — не зная, что ещё сказать, Гермиона потихоньку подошла к нему и присела рядом. — Необычный дар. Никогда о таком не слышала.

— Я очень чувствителен к людям и их настроению, — хрипло пробормотал Тео, утирая ладонью влажный лоб. — Первый раз это случилось, когда умирала моя мать. Я даже не подозревал… Она хотела оградить меня от этого, но я вдруг почувствовал, как нестерпимо стянуло вот здесь… — он показал на живот. — Я был с друзьями в тот момент, но объявил им, что мне необходимо уйти. Отправился домой и нашёл её при смерти.

— А второй раз?

Уже тянуло прохладой, но Гермиона видела, что на его лбу всё ещё поблёскивает испарина. Поднявшись с земли и присев на корточки, она промокнула его лицо рукавом свитера.

Тео не хотел рассказывать о том случае. Не хотел и не мог. К тому же после подобных откровений Гермиона наверняка снова уйдёт, а этого Теодор допустить не мог. Ему нравилось ощущать, как она прикасалась к нему, поглаживала лихорадочно горящий лоб и сжимала его дрожащую ладонь. Слишком долго о нём никто не заботился, а Теодор сейчас так остро нуждался в этом.

— Это было очень давно.

«На самом деле не так уж и давно…» — как всегда некстати влез назойливый внутренний голос.

Теодор ненавидел лгать Гермионе.

Они оба молчали, сидя практически напротив друг друга. Его спина опиралась о дерево, её рука доверчиво покоилась на его бедре.

«Я же не хочу ничего знать об этом мужчине, правда? И в Перу уехала, потому что трусливо бежала от собственных чувств к нему…»

Словно читая её мысли, Тео спросил:

— Почему ты ушла?

— Меня не было всего несколько дней, — отрезала она.

— Я не об этом спрашивал, так что, пожалуй, твой ответ не засчитан.

Гермиона ответила так, как было удобно ей, Тео понял это и снова отметил, насколько они похожи друг с другом. Он внимательно рассматривал её, изучая так, словно видит первый или последний раз в жизни.

— Ты ушла, потому что я поцеловал тебя?

— Ты не хотел целовать меня, — сухо напомнила она.

— Я никогда не говорил этого, — нахмурился Теодор, но, помолчав некоторое время, устало кивнул и поправил: — Я лишь сказал, что нам лучше подождать.

— А я не могу ждать! — рявкнула она и попыталась встать, но Тео так сжал в кулаке край её коричневого свитера, что побелели костяшки пальцев.

Прислонившись затылком к стволу дерева, он зажмурился и попытался успокоиться, а когда снова открыл глаза, уставился на лоскутное одеяло солнечных бликов, пробивавшихся сквозь листву.

— Ты такая противоречивая, Гермиона Грейнджер.

— Беру пример с тебя, — тихо отозвалась она, разом успокоившись и склоняясь к нему.

Как-то само собой получилось, что удобно пристроив голову на бедре Теодора, она вместе с ним залюбовалась пронизанным солнечными лучами лиственным навесом.

— Чего ты боишься сильней всего, Тео?

— Я больше ничего не боюсь, — солгал он.

Теодор знал, что обманывает её сейчас. Понимал, что Гермиона чувствует его ложь. Но, Мерлин свидетель, он так хотел, чтобы слова эти стали правдой!

— Теперь тебе нечего бояться, Гермиона, ведь самое страшное, что могло случиться, ты уже пережила.

— Хм, как интересно… — она вдруг замолчала и тихо, слабым голосом продолжила: — Я всегда без особого волнения встречала страх лицом к лицу и была уверена, что способна преодолеть всё что угодно.

Гермионе показалось, что горло сжали невидимые тиски, а сердце забилось неровно, пропуская удар за ударом. Она села и, покачиваясь вперёд-назад, попыталась успокоиться.

— Теперь мне всё время страшно. Я ненавижу… ненавижу это чувство. Я была храброй гриффиндоркой, девушкой полной мужества. Смотрела страху в глаза. Брала других за руку и помогала в самые тяжёлые времена… А сейчас так переполнена страхом, что всё время чувствую себя пустоголовой слабой дурой.

Теодор погладил её по голове, а потом самыми кончиками пальцев начал массировать кожу от макушки до затылка, даря тепло и покой.

Он нашёл силы признаться:

— В следующий раз, когда я почувствовал, что кто-то нуждается во мне… очень сильно нуждается… я решил, что не хочу видеть этих людей. Проигнорировал свои ощущения. Закрылся прежде, чем узнал, что им было нужно. С тех пор я сожалею об этом каждый день своей жизни. Вот что стало моим самым худшим страхом. Я холодею от ужаса, когда думаю, что могу не придать должного значения собственному чувству и найду тебя раненой или ещё чего похуже… Что окажется слишком поздно…

Тео умолк. Ему хотелось, чтобы Гермиона смотрела куда угодно, только не на него. Он не смог бы выдержать её взгляд сейчас.

Она снова попыталась устроиться на траве, но на этот раз Теодор помог ей, поддержав и уложив головой к себе на колени.

— Тео, я боюсь, — вдруг внятно сказала Гермиона.

— Я тоже, Гермиона, я тоже.

— Думаю, мы боимся разных вещей, — уточнила она, поднимая руку, чтобы прикоснуться в его щеке и тут же отдёргивая её, словно ошпарилась.

— Хотел бы я, чтобы Гермиона Грейнджер хотя бы раз ошиблась, но, думаю, она и на этот раз права, — согласился Теодор.

Он потянулся кончиками пальцев к её шее, медленно повёл ими вниз, касаясь подрагивающей под кожей жилки, ныряя в открытый ворот рубашки и обводя изгиб ключицы. Выражение его лица, когда он смотрел на Гермиону сверху вниз, стало более мягким, почти интимным. Ему невыносимо хотелось поцеловать её, но она была права: Тео слишком боялся. Он не хотел влюбляться ещё раз.

«Слишком больно любить кого-то и постоянно бояться потерять его».

Подумав так, он оттолкнул Гермиону, встал и, потянув за руки, поднял её. Затем, не спрашивая разрешения, аппарировал их обоих во дворик позади собственного таунхауса.

Они оказались в маленьком палисаднике, со стороны дома отделённом неширокой прогулочной дорожкой, а с улицы огороженном забором из кованного железа.

Малфой и Забини стояли у ворот, дожидаясь их.

— Мы не знали, то ли вы аппарируете, то ли приедете на мотоцикле, поэтому решили ждать здесь. Где Пьюси и что с тобой случилось? — спросил Драко у Гермионы, вытаскивая из её волос застрявший лист. — Ты, что, свалилась?

— Ага. С мотоцикла. Но один из пунктов списка всё же считается выполненным, — оправдалась она, почёсывая котёнка за ухом, пока тот извивался, стараясь выбраться из рук Драко.

Малфой выпустил кота на свободу. Тот сразу же засеменил к забору и, просочившись сквозь железные прутья, выбрался на улицу.

— Думаю, раз ты угробила байк, задачка всё ещё не решена, — поддразнил её Драко. — Возможно, если собственными глазами увижу, что ты научилась кататься на мотоцикле, я и засчитаю этот пункт, дорогая Грейнджер.

Малфой плутовато улыбнулся, и Блейз подтолкнул его плечом, а Гермиона, глядя на них, рассмеялась.

— Да ладно, уступи разочек-то. Ни один из пройденных пунктов не был выполнен по всем правилам, но ты же засчитал их.

В этот момент из дома вышел Маркус и остановился на крыльце, наблюдая за троицей.

Гермиона поочерёдно разглядывала змеёнышей, и в этот момент до неё дошло, что все они, за исключением Тео, теперь знают, что она скоро умрёт. Однако она не чувствовала перемены в отношении к ним, не считала, что их привязанности или симпатии — притворство или что-то подобное, и за это была благодарна им.

Гермиона улыбнулась.

Маркус начал спускаться по ступенькам, попутно распорядившись:

— Малфой, подбери кота. Он пролез сквозь забор и собирается выбежать на дорогу.

Они услышали звук мотора, и к дому подъехал Эдриан. По-видимому, он вовремя не заметил выскочившего на дорогу рыжего малыша, к которому были прикованы взгляды присутствующих…

Когда колесо мотоцикла зацепило котёнка, подбросив его в воздух, Гермиона закричала.