Глава 18. Моя любовь согнулась под грузом обстоятельств

В этой главе Белла поет песню Питера Габриэля " В твоих глазах "

BPOV

- Твои гормоны беременности отобрали у тебя разум? Ты не можешь работать на этого мужика.
Я тяжело вздохнула, опуская ложку в мороженое, которое мы делили с Роуз.
- Это хорошее предложение, Роуз.
- Если бы это был любой другой мэр, я бы, может, и согласилась с тобой. Но с этим? Это ужасное предложение, и, если быть честной, мне тяжело даже представить, что ты не понимаешь, что оно ужасно. Он преследовал тебя, Белла! Преследовал! Что-то затуманило твою рассудительность, Белла Свон, и мне хочется знать, что именно.
Мир Розали был только черно-белым. Я никогда и не пыталась объяснить ей, что существуют оттенки.
- Он шантажирует тебя?
- Что? - моргнула я. - Нет! Ничего такого не было!
- Тогда объясни мне, - попросила Розали. - Дай мне хотя бы одну приличную причину того, что принятие этого предложения послужит тебе на пользу.
Я могла привести ей тысячу хороших причин.
- Деньги тебя устроят?
- Деньги? - заорала Розали так, что головы всех присутствующих в ресторане повернулись к нам. - Ты забыла, что твой приятель - миллионер?
Я знала, что Эдвард богат, но не представляла размеров его состояния.
- Правда?
- Вся его чертова семья, включая Эммета, неприлично богата.
- И это не пугает тебя? - с надеждой спросила я.
Возможно, после моего вопроса она поймет.
- Нет. Каллены - хорошие люди. Да, у них шикарный дом и куча денег, но ты никогда не услышишь упреков. Они примут нас обеих с распростертыми объятиями, и я знаю, что фактически они уже обожают тебя. Эдвард, с тех пор, как встретился с тобой, сильно изменился, и они молятся на тебя за это. А еще ты подаришь им первого внука… Белла, ты священна для них.
Я скривилась, ковыряя ложкой мороженое.
- Но я ничего не приношу в наши отношения.
Розали скептически уставилась на меня.
- Ты ничего не приносишь? Ты приносишь себя и ребенка. Чего тебе еще надо?
- Я не могу зависеть от Эдварда. Ты же видела детскую мебель. Она нереально дорогая! Конечно, это дизайнерская разработка, и все просто восхитительно, и он хочет, чтобы у его ребенка было все самое лучшее.
- Какой наглый мужчина, правда? - саркастически закатила глаза Розали.
- Я хочу быть равной ему, Роуз.
Моя лучшая подруга пристально посмотрела на меня, а потом бросила ложку на салфетку.
- Эдвард заставляет тебя чувствовать себя неровней?
- Нет.
- Ты любишь его.
- Да.
- Ты носишь его ребенка?
Я закатила глаза и показала на разбухший живот.
- Просто ответь на вопрос, Свон.
- Да, я ношу его ребенка, - вздохнула я.
- Ты никогда не будешь равной ему, - заключила Розали, - и он никогда не будет равным тебе.
Я в замешательстве сузила глаза.
- В смысле?
- Ты не понимаешь? Ты приводишь в этот мир его дитя. То, что он никогда не сможет сделать, Белла. Вместо этого он покупает ребенку дорогостоящую спальню и целует землю, по которой ты ходишь. В ответ ты носишь и растишь в себе его ребенка, и любишь Эдвард всем своим сердцем.
Я позволила ее словам впитаться в меня и стерла влажную полоску слезы с щеки.
- Деньги не создают равенства, - проворчала Розали. - Любовь делает люде равными.
Я молча кивнула. Конечно, она права, и странно, что Розали так мягка. Она никогда еще не философствовала и не говорила так нежно. Удивительно.
- А вообще о чем мы спорим? - добавила Роуз. - Эдвард никогда не позволит тебе пойти на эту работу, и, прежде чем ты начнешь протестовать и говорить, что он не может указывать тебе, что делать, позволю себе напомнить, что хороший мужчина обязан так поступать. Он должен защищать женщину, которую любит, и его неродившегося ребенка. А хорошая мать не будет принимать идиотские решения, рискуя собой и своим ребенком, если примет работу от сталкера по имени Джеймс Миллер. И если ты серьезно рассматриваешь его предложение, то я побегу прямо к Эдварду и попрошу его запереть тебя в квартире, пока к тебе не вернется разум. Ты вообще с ума сошла?
Вот теперь вернулась подлинная Розали.
После словесного выговора от моей лучшей подруги мне требовалось расслабиться, так что я решила пройтись пешком, чтобы прочистить голову. Осень почти закончилась, и магазины уже украшали к Рождеству. Яркие лампочки и заснеженные окна вызвали у меня улыбку, и я задумалась: а как проводят праздники Каллены? Они открывают подарки под рождественской елью, или ждут следующего утра? Они любят индейку или ветчину? Парни окружают телевизор и смотрят футбол, а Эсме печет домашний пирог?
Конечно, это не мои рождественские традиции. Мое Рождество никогда не было ярким и красочным. Оно проходило в полетах на самолете между Форксом и Джексонвиллем, спасибо договору об общей опеке, против которого я протестовала долгие годы. Я больше всего хотела остаться навсегда с Чарли, и тогда мы бы смогли разработать собственные традиции. Мы бы открывали подарки под елкой, чтобы наутро смогли выспаться. Мы бы делали снежных ангелов на заднем дворе и снеговиков на переднем, а днем смотрели бы футбол и пили горячий шоколад. И это, а не подарки под елкой, действительно было бы Рождеством. Семья и дом - вот это Рождество.
То, что я хотела для собственного ребенка. Я хотела, чтобы каждый день для него был похож на Рождество. Я хотела дать ему чувство защищенности, которого никогда не имела, и понимала, что с Эдвардом и Калленами у моей дочери оно будет. Наш ребенок будет обожаем и избалован, и ее никогда не заставят силой жить в одном городе со мной, а с Эдвардом в другом, потому что мы никогда не допустим, чтобы это произошло. Даже если что-то между нами не сложится, мы останемся близкими друг другу ради нашего ребенка. В этом я была уверена.
Хотелось бы мне быть такой уверенной относительно всего другого в моей жизни.
- Привет, дорогая, - напугал меня голос Эсме. - Разглядываешь витрины?
Я повернулась к ней и увидела, что руки Эсме полны пакетов с покупками. Она светло улыбнулась мне, и я не удержалась от улыбки в ответ.
Вот это - хорошая мать.
- Просто гуляю, - ответила я. - Похоже, у вас сегодня был трудный день.
Эсме засмеялась - теплым материнским смехом, от которого поджались мои пальцы, а я сама сжалась. Моя собственная мать никогда там не смеялась.
- Ну, ходят слухи, что у меня скоро будет внучка. Надеюсь, ты не питаешь отвращения к розовому.
- Розовый - это прекрасно, - улыбнулась я.
Эсме несколько минут изучала мое лицо и, наконец, прошептала.
- Ты сегодня взволнована.
Я хмыкнула и отвернулась к витрине.
- Да, можно сказать и так.
- Чем я могу помочь? - мягко спросила она, словно бы могла схватить в кулак все мои неприятности и отбросить их прочь.
Я тяжело вздохнула.
- Отвезти меня домой.
Эсме улыбнулась, предложила свою руку, и мы медленно направились к машине. Я не уточняла, в чей дом меня нужно отвезти, и через полчаса мы сидели за ее кухонным столом. Она пила чай, передо мной стоял стакан молока и три ореховых печенья.
Ее кухня пахла домом, и я молилась, чтобы моя собственная дочь была счастлива.
Мы говорили о ребенке, и она внимательно слушала, когда я рассказывала о подкупательной тактике Эдварда к нашей дочери. Ее глаза светились счастьем, и гордость исходила от нее волнами.
- Все просто прекрасно, - мягко прошептала Эсме. - Так почему мамочка несчастлива?
- Потому что мамочка чувствует себя недостойной и не заслуживающей этого.
К моему удивлению, она понимающе кивнула.
- Слишком много всего, да? В тебе растет красивый малыш, и мужчина, который может переместить небо и землю, делает тебя счастливой.
- Да.
- Я чувствовала то же самое, - с улыбкой призналась Эсме. - Мы с Карлайлом обнаружили, что ждем ребенка, и, в довершение всего, что это близнецы. В это время он закончил обучение и начал работать в клинике. Так что - но не потому, что я ждала двойню - большую часть времени я была одна. Он много времени уделял пациентам. Хотя его семья много помогала. Когда Эдвард и Джейн узнали обо всем, они быстро переехали поближе к нам. Они вышли на пенсию и возились с внуками.
- Надо полагать, это стало большим облегчением, - сказала я.
- Так и есть. - кивнула Эсме. - Родители Карлайла - замечательные люди. Но мне пришлось привыкать к ним. Я выросла не в роскоши, о которой всегда знал Карлайл, и, хотя его родители были добрыми и терпеливыми, я прошла через все круги ощущения недостойности.
Эсме поднялась, чтобы налить себе еще чая, и предложила мне еще попить. Я нервно сглотнула, когда она открыла холодильник.
- Эсме, как вы пережили это?
- Недостойность?
Я кивнула, она вернулась за стол и налила мне молока.
- Я отказалась от этой мысли, поскольку то, что мы выросли в разных условиях, не означает, что я не стою его любви. Он мой муж, я - его жена, и у нас прекрасные дети. Все, что от меня требовалось - это быть хорошей матерью и женой. И, по большому счету, это все, что имеет значение.
В гостиной зазвонил телефон, и она, извинившись, вышла, чтобы ответить. Я обдумывала ее слова, отправившись бродить по дому, и обнаружила себя перед пианино. Я села на скамеечку и медленно подняла крышку. Мои пальцы пробежали по клавишам, и я начала играть. Конечно, мое настроение диктовало пальцам, и мелодия получалась грустной и печальной.
Я перевела взгляд на фотографии в рамках, стоявших на крышке, и он остановился на снимке Эдварда, одетого в мантию и шапочку выпускника. Он выглядел молодо, так что я прикинула, что это должно быть окончание старшей школы. Большинство выпускников улыбалось, но только не Эдвард, и легко было понять, почему. Он выпускался без сестры рядом - и этого факта было достаточно, чтобы убить радостное настроение. Эдвард казался невообразимо красивым, и его зеленые глаза, которые я так любила, смотрели на меня через стекло. Самопроизвольно мои пальцы начали играть другую мелодию, и я тихо запела.



Но мое сердце не было пустым. Оно было наполнено большей любовью, чем я себе представляла когда-то. И тень на мое счастье падала только от моей неуверенности в себе. Я продолжала петь, глядя в лицо человека, которого так сильно любила.



По лицу потекли слезы, когда я заканчивала петь, и внезапно теплые руки обвили мою талию и приподняли со скамейки. Мне не нужно было открывать глаза. Его запах окутал меня, и я зарылась лицом в его шею, пока он нес меня наверх.
Глаза открылись, когда он положил меня на матрас. Мы смотрели друг на друга, и в его взгляде читалась смесь любви и страха. Я нежно провела пальцами по его лицу, а он начал медленно раздевать меня. Холодный воздух обжег мою кожу. Я смотрела, как он снимает через голову рубашку и отбрасывает ее в сторону. Через мгновение он прижался ко мне, кожа к коже, и я почувствовала себя дома.
Я прилипла к нему. Его пальцы начали перебирать мои волосы, и мы нетерпеливо занялись любовью. Единственные звуки, раздававшиеся в комнате - это скрип кровати и наши тихие стоны.

Он ласково целовал меня, пока мы успокаивали наше дыхание, и, наконец, растянулся на кровати, прижимая меня к груди. Я слышала, как колотится его сердце, и удовлетворенно закрыла глаза, пока его пальцы скользили по моим волосам.
- Надеюсь, это была твоя спальня.
- Да, - прошептал Эдвард мне в волосы. - Боже, я так испугался, Белла.
Я подняла голову.
- Почему?
- Потому что мне позвонил Феликс, - прошептал он. - Прости, что Джеймс смог так близко подойти к тебе, детка.
Я оцепенела в его объятиях. Значит, Феликс все еще присматривает за мной. Эдвард, должно быть, почувствовал мое напряжение, потому что прижал к себе ближе и поцеловал в лоб.
- Эдвард, мне нужно поговорить с тобой о Джеймсе.
- Белла, он больше не побеспокоит тебя.
- Он и сейчас не беспокоил, - прошептала я. Если честно, не был смысла скрывать что-то от Эдварда. Мы были предельно честными друг с другом с самого начала, и я понимала, что не смогу ничего от него скрыть. Я села на постели так, чтобы видеть его лицо.
- Он предложил мне работу в его администрации.
Глаза Эдварда раскрылись от удивления.
- Ты смеешься надо мной?
- Его пресс-секретаря.
- Наглый ублюдок, - прорычал Эдвард. - И как он отреагировал, когда ты послала его ко всем чертям?
Я уставилась на сплетенные пальцы.
- Я ничего ему не сказала.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Через несколько секунд его палец лег на мой подбородок, и Эдвард мягко приподнял его.
- Только не говори, что ты серьезно обдумываешь это.
Я сглотнула.
- Он утроит мое жалованье.
- Мне плевать, даже если он учетверит его! - взревел Эдвард. - Ты никогда не будешь работать на этого ублюдка!
- Не ори. Твоя мама внизу.
- Моя мама ушла, как только я приехал. Она позвонила мне, потому что посчитала, что мне нужно знать: ты от чего-то расстроена. А теперь я узнаю, что ты серьезно обдумываешь предложение о работе с этой сволочью. Он преследовал тебя, Белла. Ты сошла с ума? Ты не видишь, что он делает?
- Я думала, мы сможем поговорить об этом более спокойно и рационально.
- Черт, нет! - рявкнул Эдвард. - Здесь нечего обсуждать. Ты забыла, как испугалась, когда он послал тебе цветы? Ты подумала о безопасности нашего ребенка?
- Только об этом я и думаю: о безопасности малыша.
- Я позабочусь о нашем ребенке, - прорычал Эдвард. - Это все деньги, так? Ты считаешь, что только потому, что Миллер утроит твое жалованье, твоя жизнь сразу станет радостной и безопасной? Он маньяк, Белла. Он хочет тебя, и ему плевать, что ты моя и беременна моим ребенком!
- Я не твоя, - прошептала я.
Мое сердце принадлежало ему, но я сама - ничья.
- К черту все, - прорычал Эдвард. - Ты моя, телом и душой, и знаешь это. Я люблю тебя. Люблю так сильно, что едва могу дышать. Ты правда веришь, хотя бы на секунду, что я позволю тебе ставить под удар себя и нашего ребенка, работая на этого ублюдка?
- Я не собиралась ссориться с тобой. И не хотела от тебя ничего скрывать. Я просто рассказала тебе, что получила предложение, и была бы дурой, не обдумав его.
Эдвард откинулся на спинку кровати и внимательно начал рассматривать меня. Его взгляд пронизывал меня насквозь, но я смотрела прямо в его зеленые глаза, не отворачиваясь.
- Только через мой труп, - мрачно процедил он.
Он слишком злился, чтобы вести себя рационально. Я слезла с кровати и быстро оделась, чувствуя на себе тяжелый взгляд, пока застегивала пуговицы на блузке, и игнорировала его, надевая джинсы.
- Я люблю тебя, - сказала я, кладя руку на дверную ручку. И не могла посмотреть на него.
- Да? - Его голос дрожал, и я почти расплакалась. Как может он сомневаться?
- Да, - ответила я, - но я сама, уже очень долгое время, принимаю за себя решения.
- Сейчас все изменилось, - тихо возразил мне Эдвард. - Ты больше не одна.
Я кивнула, поворачивая дверную ручку. - Знаю.
- Не уходи от меня, - прошептал он, разрывая мое сердце надвое.
- Не обращайся со мной как с ребенком.
- Не действуй как он.
Я стерла слезы, выходя и закрывая за собой дверь.

EPOV

- Двойной, - промямлил я, прижимая стакан к виску. Бармен бросил на меня странный взгляд, но все равно налил. Голова гудела от боли, и яркий свет ламп в клубе не помогал. Все вокруг расплывалось, но лучше уж так, чем играть с закручивающимися в петлю мыслями в голове.
Двенадцать часов назад она ушла из моей спальни. Двенадцать часов назад я орал ей в лицо. Прошло двенадцать часов с тех пор, как девушка, которую я любил больше всего на свете, превратилась в странную незнакомку прямо у меня на глазах.
Особенно если учесть то, что предложение Миллера о работе было полным безумием. Я напился в стельку, но даже в этом глубоком опьянении видел, к чему клонит ублюдок. Очевидно, я не совсем ясно выразился, когда требовал держаться от нее подальше.
Я исправлю это - как только смогу выйти за дверь.
Белла ушла от меня, и я потерял ее. Я не погнался за ней - не в этот раз. Она могла моргать своими оленьими глазами и хлопать ресницами сколько угодно - на этот раз Белла ничего не добьется.
Она никогда не будет работать на эту сволочь.
Деньги.
Это корень зла… смерть стольких браков.
Брак.
Я на самом деле говорил девушке, что хочу жениться на ней? Она слышала меня? И если да, то как отреагировала?
Конечно, она слышала. До этого ее никогда не волновали деньги. Она всегда спокойно принимала, что моя семья богата. Конечно, мы никогда не говорили об этом.
Очевидно, мы еще о многом не говорили.
Я допил свой виски, и бармен отказался налить мне еще. Ну и ладно. Все равно на планете недостаточно алкоголя, чтобы добавить в это дерьмо побольше смысла.
- Ты чертовски плохо выглядишь, - прошептал над ухом нежный голос. - Трудный день в офисе?
Я мысленно простонал. По крайней мере, надеюсь, что мысленно. Таня всегда с трудом расшифровывала мое настроение, и последнее, чего мне сейчас хотелось - давать ей фальшивую надежду.
- Таня.
Я посмотрел на нее, и она ухмыльнулась, заказывая себе выпить. Разумеется, она выглядела как грех. Обтягивающая белая блузка с двумя расстегнутыми белыми пуговицами. Длинная юбка-карандаш и туфли на шпильках. Фантазия любого мужчины.
Каждого мужчины, за исключением одного.
- И сколько ты выпил? - с любопытством спросила Таня.
- Недостаточно много, - пробормотал я, отодвигая стакан. - Что ты делаешь в Сиэтле?
- Заканчиваю банковское поглощение, - пожала она плечами, отхлебывая из стакана. - Помнишь, я рассказывала тебе?
Я не помнил, но притворился, что да. Мы немного поговорили, прежде чем я, наконец, начал чувствовать воздействие алкоголя на свое тело.
- Ты выглядишь усталым, детка, - проворковала Таня мне на ухо. - Я в городе еще два дня. Почему бы нам не взять такси и не поехать в номер в Хилтоне? Я бы с удовольствием.
Я посмотрел на нее, и, когда наконец смог сфокусироваться на ее лице, вспомнил, как без напряга проходило все между Таней и мной. Никаких связей. Никаких ожиданий. Никаких чувств. Никакой сердечной боли.
Если Белла может размышлять над идиотскими поступками, почему нет?

Двадцать четыре часа спустя я, чертовски мучаясь от похмелья, услышал вибрацию телефона, лежащего на тумбочке возле кровати. Я простонал, перекатываясь набок, и открыл один глаз, чтобы увидеть имя на экране.
- Это должно быть хорошей новостью, Эм, - пробормотал я, откидываясь назад на подушку.
- Приезжай в больницу, - произнес брат наполненным паникой голосом. - Не знаю, что случилось. Я только знаю, что Белла позвонила маме, мама - отцу, а отец настоял, чтобы мы отвезли ее в больницу. Почему, черт возьми, ты не отвечал на звонки?
- Подожди минуту, черт! - проорал я, скатываясь с постели. - Отец настоял, чтобы вы отвезли кого в больницу?
- Беллу, - прошептал Эммет.