Я стараюсь не думать о том, что делает Эдвард или что бы делала, если бы была с ним. Однако квартира пуста, и всё, чем я могу здесь заняться – лишь думать. Вот так я зачахну в последнее утро тысячелетия: свернувшись калачиком на диване, попивая кофе во фланелевых пижамных штанах, и всё это время стараясь не думать об Эдварде. В отсутствие отвлекающих факторов сдаюсь я довольно быстро – мои усилия тщетны. Испытывая необходимость занять себя хоть чем-то, – чем угодно, – я встаю и впервые реально смотрю на вещи, окружавшие меня в квартире.

Я оправдываю это для себя легко. Это и моя квартира тоже, а Карлайл говорил мне чувствовать себя как дома, и что я не должна стесняться, используя его вещи. В этом смысле я вовсе не сую свой нос в чужие дела. Однако мое лицо краснеет в любом случае, потому что это один из тех вариантов, когда намерения значат больше, чем действия, и я делаю это, чтобы разобраться с тем, кто же для меня Карлайл.

Квартира явно мужская, но не типично мужская в некоторой степени. Главный отличительный элемент у всего этого всё же имеется – кожаная мебель в гостиной, хай-энд стерео система, в основном голые стены. Наблюдается всеобщее отсутствие цвета – почти всё черное, белое или из металла. По большей части, всё это вроде как сочетается между собой. То есть эти кусочки здесь и там: на край дивана накинут плед глубокого красного цвета, ковер «flokati» (флокати*), тканевые занавески в ванной и корзина для белья. С эстетической точки зрения всё это смотрится, но есть в этом нечто такое, что не похоже на призраки бывших подружек.
Я иду в ванную и открываю медицинскую аптечку. Она пуста, за исключением упаковки презервативов «Магнум».

– Иззи? Если ты здесь, подними трубку.
Я слышу голос Карлайла на автоответчике, и мое лицо становится пунцовым, как будто он знает, что я делаю сейчас, хотя это невозможно.

Я закрываю дверцу аптечки и иду на кухню, чтобы поднять трубку.
– Привет, Карлайл.
– Слушай, у нас завал сегодня, и пара работников, которых мы наняли, не появились. Я не уверен, есть ли у тебя планы…
– Ты шутишь, верно?
– Я не хочу загадывать. В любом случае, если ты хочешь заработать немного денег и выйти из квартиры…

Трудотерапия, вероятнее всего, сейчас лучшая вещь для меня.
– Просто скажи мне, когда и где.


Когда я приехала в «У Джуда», Карлайл встречает меня в фойе. Я не помню, как он выглядел, когда вышел из квартиры этим утром, но это не имело ничего общего с тем, как он выглядит сейчас. Его волосы, которые я постоянно видела распущенными, стянуты сзади на затылке в тугой, короткий хвостик. Он одет в такую же черную униформу шеф-повара, как и штаны, которые носит дома. Тогда его униформа была мятая, потная – совсем не такая до безобразия безупречно выглаженная, как сейчас.

– Это странно, что я обиделась из-за того, что ты не носишь смешную шляпу?

Смеясь, он жестом показал мне следовать за ним.
– Извини, если я кажусь резким. Мне еще не приходилось думать о чем-то, кроме того, чем занимаюсь конкретно я, поэтому такое ощущение, словно я должен быть в сотне мест одновременно.
– Ты работаешь на кухне?
– Я работаю всюду.
– Так вот что значит быть су-шефом (помощником главного повара)?
– Нет. Технически, су-шеф – второй в команде, но, поскольку сегодняшняя концепция была моей идеей, мне была предоставлена полная свобода действий в ее исполнении. Если это будет успех, я стану гораздо ближе к тому, чтобы открыть свое собственное место.
– Так для тебя это большая ночь! Должно быть, ты взволнован.

Он фыркает.
– Больше похоже, что я испуган до смерти. Если не выгорит, я буду убирать со столов. Ну да ладно, вернемся к делу. Если ты думаешь, что можешь справиться с этим, я бы хотел, чтобы ты работала с нашим сомелье. Он тот, кто…
– Обрабатывает вина, я знаю, – я закатила глаза. – Скажи мне вот что – неужели наличие груди делает человека неспособным к работе со штопором?
– Что?
– Почему каждый предполагает, что сомелье – парень? Мой бойфренд… – я останавливаюсь, намереваясь поправить себя. В тоже время я не могу заставить себя относиться к Эдварду, как к бывшему, – …я имею ввиду Эдвард… ну, он тоже так считает.

Карлайл останавливается и поворачивается лицом ко мне.
– Слушай, я не знаю, что произошло в Вашингтоне, и не пытаюсь лезть не в свое дело, но я здесь достаточно долго, чтобы знать несколько вещей... – он смотрит на меня, словно ожидая разрешения, чтобы продолжить.
– Хорошо, – киваю я.
– Как бы там ни было, тебя привело сюда, чтобы ты стала настоящей. Нельзя делать вид, что ничего не произошло; замалчивание ничего не меняет. Становится только тяжелее, и невозможно двигаться дальше.

Он прав, но от этого не становится легче. Когда я вновь обретаю дар речи, то смотрю на его ботинки со стальным носком.
– Мой бывший и его отец… ну, они оба были довольно настойчивы, указывая, что женщин-сомелье не существует. Его отец был шовинистом до мозга костей, я едва могла заставить себя находиться рядом с ним, но Эдвард... – я смотрю на Карлайла, пожимая плечами, – не знаю. Я думаю, его отец развил в нем всё самое худшее. Извини, что огрызнулась на тебя, услышав «сомелье» и «парень» в одном предложение, это задело меня за живое.
– Женщины-сомелье – редкость. У нас мужчина, вот почему я именовал его как парня.

Мои щеки горят.
– Ох.
– В любом случае, его зовут Лоран. Как правило, он говорит по-французски, когда мечется, и, поскольку ты свободно им владеешь, я подумал, что ему понравится, если ты будешь ему помогать. Пока всё остальное идет своим чередом, я бы не хотел и дальше отвлекаться на разговоры, потому что прямо сейчас выиграл еще немного времени.
– Верно. Прости.

Я следую за Карлайлом в винный погреб, где он проводит несколько краткое введение, затем ретируется. Поначалу Лоран запугивал меня. Ему, кажется, около пятидесяти, и его поведение весьма грубое. Но проработав с ним какое-то время, я начала замечать его отеческое тепло без видимых излишеств. После того, как он убедил меня, что винный сервис сегодня представляет собой в значительной степени количество, а не качество, я перестала беспокоиться, что уроню бутылку или пролью какое-нибудь шампанское.

Следующая вещь, которую я понимаю, – что до полуночи сталось пять минут, а Лоран протягивает мне бокал «Дом Периньон» и отправляет в обеденный зал, так что я не буду «начинать новое тысячелетие в одиночку». Это милый жест, но немного расточительный; даже если буду окружена людьми, я всё равно останусь одинока.



Я делаю глубокий вдох и сглатываю. Хотя я не рассчитывала, что разговор Эдварда с Карлайлом пройдет хорошо, но такого не ожидала.

– Мне было трудно поверить в то, что он об этом рассказал.
– Ему и не пришлось.
– Ох, – когда выдохнула, я наиграно засмеялась. – Ты, должно быть, неправильно понял. Он заботился обо мне, а не что-то другое.
– Послушай, я знаю, что после того, как ушла, ты пыталась двигаться дальше. Я ожидал, что… черт, даже надеялся на это. Я так люблю тебя, что хочу, чтобы ты была счастлива, даже если это значит, что мне нет места в твоей жизни. Но если это... – он взмахивает указательным пальцем, указывая то на себя, то на меня, – …будет продолжаться, ты должна быть честна со мной. А у меня складывается такое впечатление, что ты не была.

Вздохнув, я закрываю глаза. Когда открываю их, то вижу Эдварда – действительно вижу его, – пожалуй, впервые.

Он мужчина.
Это всё, чем он является.

Не сенатор или отлитая из бронзы или вытесанная мрамора неправдоподобно большая фигура, подавляющая своим присутствием, и, конечно, не бог секса. Он просто мужчина, мужчина который боится потери или предательства больше, чем остальные. Мужчина, чьи страхи не беспочвенны, и это из-за меня.

– Ты прав, – говорю я. – Я расскажу тебе всё, но с одним условием.
– Хорошо.
– Я ожидаю того же от тебя.
– Я уже рассказал тебе. У меня был секс с несколькими женщинами, но никаких отношений и, определенно, чувств.
– Это не то, о чем я говорю.

Приходя в смятение, Каллен скрещивает руки.
– Что ты хочешь – имена и даты?
– Боже, нет. Все «взаимоотношения», какими бы они у тебя ни были, не имеют для меня значения. На самом деле, я предпочла бы притвориться, что ничего не произошло.
– Остальное ты знаешь! – его дыхание становится громче, а лицо краснеет еще сильнее. – Черт, целая, блять, страна знает всё остальное. Если не СМИ, прежде всего, то…
– Почему ты на седативных?

Он вдыхает, как будто хочет что-то сказать, но с его губ не срывается ни единого звука. Вместо этого он отворачивается, закрыв лицо руками.

Я не знаю, как долго продолжаю стоять там, пялясь на его спину, однако проходит достаточно времени, прежде чем я удивленно замечаю, что Эдварда бьет едва уловимая дрожь. Его молчание заставляет меня нервничать, и в итоге я начинаю паниковать. Именно в тот момент я оставляю все попытки разобраться в происходящем – меня так трясет, что я в любом случае не смогу ничего сказать.

Когда он наконец-то начинает говорить, то по-прежнему смотрит в другую сторону.
– Пожалуйста, не уходи от темы…

Его голос спокоен и размерен, но я думаю, что его лицо может рассказать другую историю. Если это не так, он бы позволил мне увидеть его.
– Я так сильно люблю тебя. Это… – не зная, что еще сказать, я прижимаюсь своим телом к спине Эдварда, надеясь донести до него, что я тоже пострадала физически, и в этом нет ничего позорного.

В мгновение ока я оказываюсь в его объятиях. Мое лицо снова на его груди, и я могу чувствовать, как дико колотится его сердце. Я не уверенна, плачу ли из-за стресса, полуопьянения или полного облегчения, которое пришло, потому что меня держит Эдвард. Главное, что я не в силах это остановить. Я уязвима так, как никогда, однако меня это не слишком беспокоит, потому что знаю, что не одна и что он тоже уязвим.

– Мне жаль, – говорю я, – я не имела в виду…
– Тс-с, – его руки обнимают меня. – Ты не можешь контролировать чувства других людей.
– Я не хотела совать нос в твою аптечку. Я только хотела посмотреть, по-прежнему ли ты такой мелочно-дотошный, каким был. Я… То есть… они? Дерьмо.

Я потираю под глазами и просто отстраняюсь достаточно далеко, чтобы иметь возможность заглянуть в лицо Эдварду. Он покраснел, но не похоже, чтобы он плакал. Я хочу спросить его, не мой ли уход отчасти стал причиной того, почему он принимает их; если это то, что он имел в виду тем вечером, когда сказал, что был зол на себя за то, что позволяет мне иметь всю власть, но я не буду; по крайней мере, не сейчас. Сначала мне нужно сказать что-то… что-то такое, что бы он услышал от меня, и что не подразумевало бы разговора о его сводном брате, которого не хотел иметь и, тем более, не хотел встречаться.

Поднявшись на цыпочки так высоко, насколько могу, я встречаюсь с ним взглядом.
– Я расскажу тебе. У нас с Карлайлом была дружба с привилегиями [друзья, между которыми существуют сексуальные отношения. – Прим. пер.], и хотя формально это было так, на самом деле всё было несколько сложнее. Я не знала, куда бы зашло всё между мной и тобой, или увижу ли тебя после той ночи вновь. Это был первый раз, когда мы провели наедине достаточно долго времени. Если бы это перечеркнуло всё то, что было у нас с тобой, то была бы необходимость поговорить об этом, но ничего не изменилось, поэтому я не хочу тратить время на разговоры о других людях.

– Так ты и он были вместе…
– Не совсем. Я не была готова к вещам такого рода. Я приехала сюда, потому что чувствовала, что мне надо снова выяснить, кто я. Я не смогла бы сделать этого, если бы снова начала серьезные отношения. Первый год мы жили вместе и были только друзьями. Затем мы стали спать вместе, и, в конце концов, просто стали… чем-то большим. Хотела бы я знать способ, чтобы объяснить это. Если только...

Затем я вспоминаю о письме, которое написала Карлайлу много лет назад; теперь оно скрыто на дне моего ящика с нижним бельем, которое я использую один раз в месяц.
– Я кое-что хочу тебе показать, – я направляюсь в свою спальню и тяну Эдварда за собой.
Когда я отворачиваюсь от комода, держа в руке сложенный выцветший желтый листок из блокнота, то вижу Эдварда, стоящего около моей кровати, и замираю, неспособная пошевелиться. Его присутствие по-прежнему настолько запредельное, что на мгновение мне кажется, что я всё это только выдумала.

– Прости, – говорю я. – Я не тяну время. Просто иногда всё еще не могу поверить, что ты здесь.
– Мне знакомо это чувство, – его улыбка небольшая, но настоящая.

Это напоминает мне о том, как это действительно неловко, но оно того стоит.

– Я написала это примерно через год после того, как переехала сюда, – говорю я, вручая письмо Каллену. – Карлайл вернул его мне, надеясь, что я позволю тебе прочитать. Я не могла заставить себя показать его тебе, но не потому, что пытаюсь что-то скрыть от тебя. Те первые месяцы вдали от тебя... – я качаю своей головой.
– Что?
– Я боялась, что если позволю тебе прочитать это, ты решишь, будто я виню тебя во всех своих неприятностях. Во всяком случае, это многое объясняет.

Я не могу смотреть, как Эдвард читает. Вместо этого, я снимаю свое платье и готовлюсь ко сну. Я собираюсь идти чистить зубы, когда Каллен ловит меня за руку и тянет на кровать, где он сидит.

– Позволь, я всё же отвечу на твой вопрос. Проблемы с беспокойством у меня с тех пор, сколько себя помню. Я начал принимать таблетки во время моей кампании в Сенат штата по рекомендации моего доктора в Алтоне. У меня нечастые панические атаки, но они есть. Для этого прописали лекарства. Что же касается этого... – он указывает на мое письмо Карлайлу. – Ты могла просто сказать мне.

Я пожимаю плечами.
– Происходившее между мной и Карлайлом выглядит довольно странно, если не знаешь некоторых деталей. В любом случае, вот как всё было в начале. Это было спустя немного времени после того, как он и я стали спать вместе. Мы никогда не определяли наши отношения, но мы делили обязанности, словно были парой. С моей стороны это было наивно, но я подумала, что если мы не встречаемся друг с другом формально, то никому не будет больно. Я не собираюсь утверждать, что мы ничего друг для друга не значили, потому что это не так. Но ты должен поверить мне, когда я говорю, что не чувствовала к нему ничего отдаленно похожего на мои чувства к тебе. Карлайл не понимал, почему я считала, что чего-то не хватает, пока не встретил Эсми. Если кажется, что он вел себя со мной, как собственник, то это только потому, что он не хотел видеть меня страдающей.

Эдвард притягивает меня к своей груди, и когда он говорит, то делает это так тихо, что я едва могу разобрать слова.
– Он не один такой.

---

*«Flokati» (флокати) – шерстяной ковер с длинным ворсом. Название произошло от латинского слова «flock» (овечье стадо/отара) и «ati» (как), поэтому точный перевод слова «флокати» звучит «как стадо овец».[/i]

---