POV Карлайл

- Дерьмо.

В ящике моего стола валяется недопитая бутылка скотча, и я наливаю себе полный стакан, прежде чем расслабиться в кожаном кресле, закинув ноги на стол из темного дуба.

- Дерьмо, - повторяю я в пустую комнату. Выпив залпом, я поворачиваю кресло к угловому шкафу.

Я смотрю на него в течение нескольких минут. Потом ставлю пустой стакан на рабочий стол и замираю с поднятой рукой у дверцы шкафа.

«Надо сделать это быстро. Как сдирают пластырь. Ради Эдварда.»

Я дергаю дверь на себя и кашляю, вдыхая облако пыли. Я не открывал этот шкаф в течение пяти лет.

«И ты можешь закрыть его через минуту, если возьмешь то, что тебе нужно».

Мне не составляет трудности достать из шкафа потрепанный деревянный сундук, хотя он тяжелый и громоздкий.

Я подхожу, чтобы закрыть дверцу, но не успеваю остановить себя и делаю то, что поклялся никогда больше не делать. Я перебираю коробки со своими старыми исследованиями, выискивая небольшую лиловую шкатулку.

И я нахожу её в дальнем углу на самой высокой полке. Бумажные коробки разбросаны по всему полу, но я игнорирую их и возвращаюсь к своему столу, наливая в стакан ещё скотча.

Я поднимаю фиолетовую крышку и чувствую запах жимолости и яблони, который узнал бы в любом месте.

Эсме.

Я достаю прозрачный желтый шарф и провожу рукой по легкому и мягкому материалу.

Он был на ней в тот день, когда мы встретились на одной из вечеринок моих родителей. Золотой мальчик и золотая девочка. На тот момент я ни разу не слышал о вампирах, мой мир был полон надежд и света. Я только что закончил свою докторскую диссертацию в Йельском университете, где уже умудрился сделать себе имя, благодаря удивительным результатам, которые в скором времени будут использоваться для спасения жизней больных острым лейкозом детей. Я был дома в течение всего лета перед началом совместной исследовательской программы с Американским Институтом Гематологии и чувствовал, что могу делать и иметь все, что захочу.

И я точно знал, чего хочу в тот момент, когда увидел Эсме. Она разговаривала с другом моего отца, слегка опираясь на книжный шкаф. Её волосы спадали идеальными светлыми локонами, а в руках она держала бокал белого вина. Она засмеялась, и её смех был таким легким и веселым. Когда она повернула голову, её сияющие голубые глаза встретились с моими.

Друг моего отца познакомил нас. Она изучала социальную работу в Беркли, а ее отец был, как и мой, хирургом. Так же она играла на скрипке. Я жадно поглощал каждый клочок информации, которую она давала мне, восхищаясь каждым её жестом. Эсме спросила о моих исследованиях, ее любопытство и быстрое понимание поразило меня.

Садовый рододендрон (прим. ред.: вид растений, цветы, например азалии) на заднем дворе моих родителей полностью расцвел, и мы сидели там вместе на траве в течение нескольких часов, говоря о наших надеждах и мечтах, пока солнце не село, а голод не заставил нас пойти внутрь. По дороге ее шарф зацепился за ветку, и я, сняв его, сунул к себе в карман. Я никогда не говорил ей, что хранил его все эти годы.

Я аккуратно, почти благоговейно кладу ткань на стол, после чего достаю из шкатулки черно-белую фотографию, которая была сделана через шесть месяцев после того, как я украл у неё шарф. Эсме была у церкви в подвенечном платье, садясь в наш лимузин. Она сияла и была прекрасна, её взгляд был полон любви, и она смеялась под дождем из белых лепестков. Одна её рука внутри автомобиля держала меня за руку.

Я долго смотрю на фото, прежде чем положить его рядом с шарфом.

Следующий снимок - это ультразвук маленькой девочки. Мы бы назвали её Розалии, если бы она родилась.

Следующий снимок был так же ультразвуком, на этот раз это были близнецы. Их имена были бы Джаспер и Эммет.

Мы прекратили попытки после этого.

Странно думать сейчас, что это Эсме, а не я, нашла Эдварда. Социальный работник, который часто имел дело с проблемными детьми, предложил ей встретиться с семилетним мальчиком, которого нашли при необычных обстоятельствах в его собственном доме. Было три смерти: родители мальчика, убитые тупыми предметами, и злоумышленник, который истек кровью из-за маленькой раны на шее. Мальчик, по их словам, был найден рядом с последним телом, весь в крови, он сидел, прижав колени к груди. Он отказался говорить или двигаться, поэтому им пришлось силой уносить его оттуда.

Эсме вошла в узкую комнату больницы, и это была любовь с первого взгляда. Даже при свете флуоресцентной лампы, когда он сидел с опущенной головой, а его ноги свисали с кровати, он был самым очаровательным ребенком, которого она когда-либо видела. Эсме говорила, что почувствовала необходимость взять его домой и заботиться о нем. Она назвала это материнским инстинктом, хотя, в конце концов, я начал подозревать, что он имел гораздо больше общего со мной, чем с Эсме.

К этому времени мои успехи в сотрудничестве с АИГ (прим. ред.: Американский Институт Гематологии) даровали мне много власти и престижа, не говоря уже о наследстве семьи, которое передал мне отец. Это было незадолго до того, как Эдвард стал частью нашей семьи. Как только он преодолел первоначальный шок от потери своих родителей и всего произошедшего, чему был свидетелем на месте преступления, он стал самим собой: не по годам развитым ребенком, веселым и проницательным.

Эсме и я постоянно баловали его, как и учителя и даже его друзья, до такой степени, что возможно, мы бы испортили маленького ребенка, но Эдвард, казалось, становился только более щедрым и терпеливым, ведь он был окружен любовью. Когда я узнал о нем правду, я стал часто задаваться вопросом, было ли наше поведение просто естественной реакцией на красивого, выдающегося, доброго и серьезного маленького мальчика или это было что-то... сверхъестественное, что влюбляло нас в него?

Мы действительно реагировали на физическое совершенство Эдварда, на его общение и интеллект, но, возможно, виной в этом была его сущность. В последующие годы я следил за каждым изменением личности Эдварда, но никогда не смог бы определить, где заканчивался вампир и начинался человек.

Но прежде, чем столкнуться с этим вопросом, Эдвард, Эсме и я прожили несколько прекрасных лет. Походы, фортепианные концерты, сказки на ночь – все, о чем мечтали мы с женой, но дважды получали жестокий отказ. И все с этим удивительным ребенком, который становился сильнее и умнее с каждым днем.

Я думал, что отдал бы все ради моей прекрасной жены и моего замечательного мальчика. Но выбрал ли бы я по-прежнему эту идеальную семью, если бы знал что должно произойти?

Кто знает? В конце концов, мой прекрасный мирок стал рушиться на части.

Эдварду было четырнадцать. В одну из пятниц июня, в день рождения Эсме, я пришел домой раньше, чтобы успеть приготовить ей сюрприз - романтический ужин при свечах. Когда я зашел на кухню, я обомлел от представленной передо мной картины. Выглядело, словно Эдвард обнимался с соседской собакой, которая радостно виляла хвостом, а мальчик гладил ее живот, уткнувшись лицом в шею.

За исключением лужи крови, что росла под ними.

Эдвард поднял глаза, когда услышал, как сумка с продуктами упала на пол. Его подбородок был измазан кровью. И мой желудок скрутило в отвращении. Собака выбежала из комнаты, чтобы избежать напряженности, с которой мы смотрели друг на друга. Ее лапы коснулись бумажного мешка, и оттуда выкатился апельсин, попадая в темно-красный бассейн.

Наконец, когда зрительный контакт стал совсем невыносимым, Эдвард вытер лицо рукавом и специально медленно встал. Он поставил сумку на стойку и, схватив горсть бумажных полотенец, начал вытирать пол. Он поднял измазанный апельсин и направился к раковине, по-видимому, чтобы промыть его, но, услышав сдавленный звук, который я издал, вместо этого выкинул его в мусорную корзину.

Кроме этого крошечного шума, я стоял неподвижно, потеряв дар речи, когда он удалил все доказательства нашей встречи с привычной эффективностью. Позже он осмотрел безупречную плитку и, взяв пакет с кухонным мусором, плотно завязал его и пошел в сторону выхода.

Он остановился, когда достиг порога кухни, после чего сказал тихим шепотом, который я мог расслышать:

- Это не причиняет ей боль.

Я открыл рот, чтобы ответить, но он уже был вне досягаемости.

На выходных Эдвард сумел избежать нашего разговора, уходя каждый раз, когда это было возможно, и, находясь рядом с Эсме, когда нужно было быть дома. Но он не мог убегать от этого вечно, утром в понедельник я должен был отвезти его в школу.

Он забрался на пассажирское сиденье и уставился в окно. Очевидно, он не хотел начинать первым этот тяжёлый разговор. Теперь, когда пришло время говорить, я медлил, боясь услышать его ответ, и уже хотел оставить Эдварда в покое.

«Нет, Карлайл, он твой сын. Ты должен знать».

Я въехал на парковку школы, и Эдвард нервно провел рукой по волосам.

«Но что я должен спросить? Ты попробовал много вкусных домашних животных в последнее время?»

- Эдвард, - я сделал глубокий вдох, - мне нужно объяснение.

- Я думаю, ты должен забыть об этом, Карлайл. – Его голос звучал достаточно мрачно, такой интонации я никогда раньше не слышал от него.

Никогда не было проблемой то, что Эдвард называл меня Карлайл, а не папа, но по некоторым причинам это обеспокоило меня именно сейчас.

- Я твой отец, черт возьми. Рассказывай.

- Хорошо. - Он снова провел рукой по волосам. - Я пью кровь, - решительно сказал он.

- О, я думаю, что мне нужно знать немного больше, чем это.

И он объяснил. Слегка нервничая в начале, но постепенно увлекаясь, испытывая облегчение от того, что, наконец, поделился своей тайной со мной. Эдвард рассказывал все. То, что он чувствовал долгое время, сколько себя помнил, пробуя вкус крови, как это управляло им, пока он не вырос. В большинстве случаев он мог сдержать это, но иногда жажда охватывала его, и он не мог думать ни о чем другом, не мог делать ничего другого, пока не утолит её.

Он рассказал мне, что после того как выпивал крови, мир становился настолько ярким, таким красочным... Но если он жил без крови слишком долго, ощущения становились приглушенными, цвета гасли, а еда становилась похожей на пыль. О том, что жажда часто сопровождалось безумным желанием напасть на кого-нибудь, иногда настолько сильным, что ему было необходимо сидеть совершенно неподвижно в течение нескольких часов со сжатыми кулаками и напряженными мышцами, не рискуя двигаться, пока это чувство не проходило.

Он поделился, что первое воспоминание о вкусе крови было, когда ему исполнилось четыре. Он действовал импульсивно и прикусил запястье своей матери, ругавшей его за что-то. О чудесном чувстве покоя и силы, яркости и освобождения. Об ужасе его родителей и их постепенном принятии его сущности.

Он сказал мне, что никогда не пил кровь человека, кроме того случая и нескольких вспышек гнева, когда он кусал своего отца. Хотя она приносила гораздо больше удовлетворения.

Но промолчал об убийце, которого он укусил в тот вечер, когда его нашли. Я не напоминал ему об этом, слушая и не смея перебивать.

Он завоёвывал доверие зверей так же легко, как и любовь окружающих и знал, как уговорить соседских домашних животных терпеливо сидеть, пока он пил их кровь. Он никогда не вредил им, клянясь мне, что инстинктивно знает, когда нужно остановиться, чтобы сохранить здоровье существа.

Он рассказал мне, как трудно было хранить это в секрете.

Когда он был маленьким ребенком, нормальные человеческие движения казались крайне медленными для него, но его родители внушали ему необходимость двигаться со скоростью других. Он был гораздо умнее своих сверстников. Он мог почувствовать запах, который никто не мог обнаружить. Ему было безумно сложно скрывать растущее желание укусить, особенно когда люди краснели или подходили слишком близко. В школе он сделал вид, словно боится крови, отворачиваясь даже от незначительных порезов, чтобы сдержать жажду.

Когда я слушал, мой страх и шок затмило очарование. Я знал, что мои коллеги будут смеяться и выгонят меня из здания, если я приду к ним, восклицая, что вампиры существуют. Но даже если я никогда не смогу поделиться своим открытием, я должен понять для себя природу существования Эдварда.

Сначала Эдвард нехотя участвовал в моих экспериментах, но стал намного охотнее проходить их, когда стало очевидно, что мое научное любопытство полностью затмило любое эмоциональное отвращение к отклонениям Эдвард, которые он скрывал.

Во-первых, мы проверили его скорость. Она была настолько велика, что измерить её было не просто.

Потом его силу. Менее впечатляющую, но все-таки выше среднего. Он не сможет перепрыгнуть высокие здания одним прыжком или остановить движущийся транспорт одной рукой. Но в то время ему было пятнадцать, и у него были большие шансы победить в бою кого-то вроде культуриста, мастера карате или легкоатлета.

Его слух был не на много лучше среднего, но его зрение и обоняние были превосходны. Осязание тоже оказалось аномально острым. Эдвард может провести большим пальцем по кусочку ткани и сосчитать все нити, или стоять на заднем дворе и назвать все ингредиенты, которые использовала Эсме, чтобы приготовить воскресный ужин.

Я провел новый эксперимент, чтобы увидеть, как долго он может обходиться без человеческой пищи, выживая только за счет крови.

И это стало моей первой ошибкой. После трёх недель он изменился до неузнаваемости. Эдвард стал высокомерным и агрессивным. Он пропускал занятия, зачинал драки в коридоре, бил девушек и слишком быстро прогрессировал в своем развитии. Его чувства обострились, и его сила росла в геометрической прогрессии, поэтому мне потребовалось несколько недель, чтобы уговорить его вернуться к диете, которая включала человеческую пищу.

Заинтересованный этими изменениями в поведении, я попросил его посмотреть, как долго он сможет жить на человеческой еде, совсем исключив кровь. После первой недели он стал раздражительным и меланхоличным. Эсме сослала все на подростковые гормоны, не забывая жаловаться мне на их последствия. Это длилось месяц, после которого он сказал мне, что при большом желании он сможет прожить так довольно долго. Но я был, безусловно, рад, когда он спустился к завтраку с легким румянцем на щеках, вернувшись к своей прежней диете.

Я часто приносил образцы его крови в лабораторию, проведя много бессонных ночей, пытаясь понять, что сделало его другим. И не нашел ничего, что могло бы объяснить его невероятно низкую температуру тела, способность находиться без одежды при любой температуре и чувствовать себя комфортно, или его способность заживлять раны так быстро, что за этим процессом можно было наблюдать. Я не был уверенным, поскольку не мог определить причину его исцеления, но подозревал, что реально повредить его здоровью могла только старость.

Не найдя ни одной значительной аномалии, кроме превосходно функционирующей иммунной системы, я начал задаваться вопросом, что, если причина его состояния - это психологические, а не физиологические отклонения.

Я не мог найти объяснение его сущности, пока мне не пришло в голову проверить его слюну. Не часто, но иногда он ел в моем присутствии, и однажды я видел, как он пил из крысы, от чего понял, что кровь не кончалась гораздо дольше, чем должна.

Очередной ночью я взял в лабораторию его мазок, в котором при рассмотрении не обнаружил слюны вообще. Это вещество больше походило на яд. При смешивании с кровью оно продемонстрировало любопытные свойства. Наиболее интересным было то, что при контакте с ядом кровь утраивалась в объеме. Я до сих пор не в полной мере понял, как работает этот процесс, но четко увидел способность увеличивать собственное удовольствие и средства к существованию.

Яд Эдварда был очень притягателен для меня. Его состав менялся в зависимости от настроения и мыслей Эдварда, когда он его выделял. Гнев и страх производили наполнители для разжижения крови и кислые вещества, которые могут вызвать сильную боль и повышают вероятность смерти жертвы, а любовь и комфорт производили бета-эндорфины и другие вещества, притупляющие боль, способствующие заживлению и проявлению положительных эмоций.

Тогда я еще не знал, как эти эксперименты повлияют на мою жизнь.

Было бы все по-другому, если бы я все рассказал Эсме в самом начале? Не сказать, что я не пробовал. Я начинал много раз, но просто не мог уничтожить ее иллюзию нашей совершенной жизни и её идеального сына. Если бы я сказал ей правду, легче ли ей было бы принять мои частые ночные отсутствия для тайных экспериментов, мою необъяснимую одержимость, зависимость от Эдварда, как от лабораторной крысы и постоянного спутника?

Может быть, я уже потерял ее, когда решил оградить от моего тайного мира. Может быть, честность смогла бы сохранить наши отношения еще на несколько лет.

Но нет, это не могло бы предотвратить то, что произошло в конце.

Мои эксперименты прогрессировали, пока не стало ясно, что мне нужно больше, чем один образец, чтобы сделать окончательные выводы. Эдвард тоже был безумно рад возможности встретиться с подобным себе. Теми, кто бы понимал, кем или чем он является. Мы изучали все виды источников информации. И, в конце концов, эта навязчивая идея начала мешать моей работе с АИГ, поэтому я уволился оттуда. Я сказал Эсме, что мои исследования можно проводить и дома.

Моя терпеливая и понимающая жена видела, как разговоры об увольнении расстраивают меня, и не настаивала на деталях.

Мой офис был усыпан коробками из-под пиццы, грязной посудой и стопками бумаги, и я проводил большинство своего времени именно там. Обычно Эдвард заходил ко мне, когда возвращался домой, и мы могли читать или разговаривать часами. Каждый раз, когда запах, стоящий там, становился слишком раздражающим для него, он убирал весь мусор на кухню.

Как всегда нежная и всепрощающая Эсме со смиренным молчанием приняла, что мы все больше отдалялись от неё.

Слишком затянутый всем этим я и не заметил, как угасали смех и свет в её глазах.

К шестнадцати годам Эдвард гораздо быстрее читал и был более интеллектуально развит, чем я. И меня ни сколько не удивило, что он был первым, кто обнаружил возможное местонахождение его сородичей вампиров.

В горах недалеко от Форкса было несколько таинственных нападений зверей. Их жертвы – люди и животные – были полностью обескровлены.

Эсме не усомнилась в нашем желании отправиться в поход вместе, и к тому времени, вряд ли ей показалось странным, что она не была приглашена.

Я мог бы полностью потеряться в лесу, если бы не Эдвард, которого очень раздражала моя маленькая скорость. К счастью нам нужно было идти лишь несколько часов, а благодаря совершенному обонянию Эдварда, мы подошли прямо к входу в пещеру. Я не видел ни каких признаков обитания кого-либо, но Эдвард заверил меня, что это именно то место, где он, она, или они жили.

- Ау? - позвал я. - Мы не причиним вам...

- Вреда? – спросил тягучий голос.

Обернувшись, я увидел долговязого молодого человека стоящего слишком близко около меня, его длинные волосы были туго стянуты в хвост сзади. Посмотрев в его ярко-красные глаза, я понял, насколько наивными мы были, решив прийти сюда.

Не было никакой цивилизованности в его глазах, но я решил продолжать, словно это была дружеская встреча Эдварда, и, как дурак, представился:

- Меня зовут Карлайл Каллен, а это мой сын Эдвард.

Незнакомец приподнял бровь, смотря на мою протянутую руку, но все-таки пожал её.

- Джеймс, а это Виктория. – Он указал на рыжеволосую женщину, прислонившуюся к дереву в нескольких футах. – Чем мы обязаны... удовольствию познакомиться с вами?

Его взгляд остановился на моей шее, от чего мой пульс участился.

И чем я думал, приводя Эдварда знакомиться с этими... этими убийцами, считая, что они родственные души?

Моя членораздельная речь испарилась, когда Джеймс, облизнув губы, подошел ближе.

- Я... ммм...

Эдвард шагнул в небольшое пространство между Джеймсом и мной. Последний улыбался насмешливой, зубастой улыбкой словно хищник.

- У нас были основания полагать, что у меня есть много общего с вами и вашей подругой. Мне любопытно узнать о нашем роде, и я думал, что мы могли бы поговорить. – Обычная мягкость его голоса была увеличена, чтобы соответствовать потоку речи Джеймса.

Темный хохот вырвался из горла вампира.

- Ты, который представляет себя человеком, притворяющийся слабым и проводит свои дни, заключенный в пыльных помещениях? Я чувствую запах этого на тебе: зловоние человеческой пищи, рутины и послушания. Нет, мы не имеем ничего общего.

Он повернулся ко мне, обходя Эдварда.

- Ты не имеешь ни малейшего представления, что он теряет, насколько труслив твой сын. Он мог быть королем этого леса, сильнее любого животного, если бы только оставил твой крошечный жалкий мир. Более того, он мог быть намного свободнее, намного мощнее и намного красивее, чем ты даже можешь себе представить. И все же он цепляется за ваш жалкий род! Весело, ты так не считаешь?

Он был очень близко, и его гнилое дыхание коснулось моих щек. Я стоял на своем месте, желая, чтобы мое сердце прекратило так сильно стучать, а кровь громко звенеть в ушах.

- Но ты... - Он положил свою твердую руку на моё плечо. - Ты любопытный мужественный человек, раз решил прийти в наше логово. Может быть, нам не стоит растрачивать такой подарок.

Эдвард издал зловещий животный рык.

- Не будь смешным, Эдвард, - сказал небрежно Джеймс, сглаживая воротник моей рубашки. - Мы живем исключительно на крови на протяжении нескольких лет, и мы в несколько раз сильнее, чем ты когда-либо был. Неужели ты думаешь, что можешь представлять угрозу для нас?

Эдвард сделал шаг назад, сгорбившись, но до сих пор сжимая кулаки.

- Да, это так. Мы все здесь друзья. – Джеймс снисходительно похлопал меня по щеке. - Именно поэтому я хотел бы подарить нашему гостю человеку - Карлайл, верно? – выбор, который предрешит твою жизнь. Я тебя укушу. Уверен, ты понимаешь, что это значит.

Я кивнул. Не было никакого смысла отрицать это.

- Но я сомневаюсь, что ты знаешь, какой эффект произведет мой укус. Это зависит лишь от моей прихоти, в этом и заключается твой выбор. Ты можешь выбрать остаться добычей, и я был бы более чем счастлив, показать тебе гостеприимство любого настоящего вампира, которого посетил человек.

Он облизнул губы и поднял бровь.

- Или, если ты хочешь, я могу сделать тебя одним из нас. Но я не позволю тебе стать бесхребетным червяком, как тот, кого ты называешь своим сыном. Я дам тебе несколько минут, чтобы решить: хищник или жертва?

Я хотел бы сказать, что мое решение продиктовано отчаянием, и трансформация во что-то похоже на Джеймса отталкивала меня, что я бы согласился на что угодно, лишь бы вернуться домой к моей жене.

Но правда состояла в том, что я хотел, чтобы он сделал это. Я провел годы, изучая этот странный и сверкающий мир извне, и мне хотелось оказаться в нем.

Если честно, я не хотел возвращаться к моей обыденной жизни и пытался оставить её позади.

- Хищник. – Мой голос был тихим, но уверенным.

Был резкий вздох рядом со мной, и я увидел размытые очертания Эдварда и Виктории, которые двигались так быстро, что я не мог их заметить. Через несколько секунд все было кончено, и Эдвард лежал без сознания у входа в пещеру.

Виктория посмотрела на меня с отвращением и скрестила руки на груди.

- Пожалуйста, заканчивай, милый. Мне становиться ужасно скучно.

- Конечно, дорогая. Только я нахожу эту часть очень... завораживающей...

Он ласкал сторону моего лица, а я дрожал от ужаса, но в предвкушении.

Мгновенье, и я был прижат к каменной стене пещеры. Джеймс держал меня за запястья над моей головой одной рукой, нажав коленом на живот, чтобы удержать меня на месте. Я отвернулся от него, поскольку он был слишком близко. Он высунул язык и лизнул мою сонную артерию, от чего я невольно вздрогнул.

А потом он укусил меня.

Сначала это было похоже на... экстаз. Спазмы головокружительного освобождения, самоограничение, уходящее из меня. Я смаковал мощь моей пульсирующей крови.

А потом была боль. Огонь, вспыхивающий в месте укуса и пронизывающий мои вены, прожигал меня изнутри. Словно скалы горели вместе со мной, сжигая заживо. Звук моего сердцебиения заполнил мою голову, и я еле расслышал свой собственный сдавленный крик, словно издалека.

А потом я упал, и Джеймс отошел на несколько футов. Но боль не уменьшалась. О Боже, это когда-нибудь закончится? Я посмотрел на Джеймса, не скрывая, что плачу, на что он рассмеялся своим черным смехом.

Виктория стояла рядом с ним, а к ней прислонилась какая-то растрепанная форма, но я уже не мог видеть - боль размыла мое зрение.

- Что случилось, Карлайл? – спросил Джеймс, изображая невинность.

- Я не могу… Боль... Слишком много… пожалуйста… - шептал я бессвязно.

- Хочешь остановить боль, не так ли? - спросил он.

В любой другой ситуации я был бы оскорблен его ироничным тоном, но все было именно так, как есть, поэтому я просто кивнул в отчаянии.

- Легко, - сказал он, подталкивая хромую фигуру ко мне. - Это все, что тебе нужно. Просто пей. - Его неожиданно нежная интонация слов успокаивала меня.

На моих руках оказалась человеческая плоть, такая невероятно теплая, даже слишком теплая на ощупь. Я действовал не думая, мной управляли лишь инстинкты. Я укусил его за шею, зубы легко вошли в кожу и порвали артерию.

Мой рот был переполнен кровью. Горячая, сладкая с металлическим привкусом вязкая жидкость хлынула в мой рот, и я глотал её, как человек, умирающий от жажды. Когда я все выпил, жгучая боль утихла и немного притупилась, а затем её заменили поистине невероятные ощущения. Было так хорошо, похожее на экстаз, который я чувствовал минутой раньше, но немного другой.

Я был настолько свободным, все мое тело гудело от энергии крови. Но я также чувствовал, словно разрываюсь на куски, растворяясь в необходимости выпить ещё, желая только больше, больше, больше, ведь я забирал жизнь, что текла по мне, сжигая горло.

Жизнь вдруг потухла, кровь потеряла большую часть своего неповторимого аромата, и я упал насыщенный рядом с камнем. Мой мир почернел.

Спросите любого, кто знает меня, и он скажет вам, что я хороший человек. Я взял сироту и заботился о нем, как о собственном ребенке. Я добровольно жертвовал огромные средства на благотворительность. Мои исследования помогли производить лекарства, которые спасли Бог знает сколько людей.

Но сейчас я чувствовал больше удовольствия, забирая жизнь, чем я получил от всех этих спасенных жизней вместе взятых.

Когда я оглядываюсь назад на все, что я думал и делал, то это было то, что беспокоило меня больше всего.

Моё обоняние проснулось во мне. Влажная пещера, свежие, яркие листья, гнилой запах разложения, чистый аромат Эдварда и затяжной запах животных от двух других вампиров, которые уже ушли. Я думал, что мог попробовать солнечный свет, мог различить каждую травинку и каждого червя на земле.

И да, я мог чувствовать, как каждый волосок на моей голове реагирует на легкий ветерок, рельеф каждого камешка подо мной, вибрацию в земле. Наконец, я открыл глаза и был заворожен яркостью насыщенных цветом листьев, глубоких коричневых гранул грязи и ползающих насекомых подо мной.

Вибрация становилась все более интенсивной, и я услышал сопровождающий скоблящий звук, который разбудил мой интерес, поэтому я поднял голову. Это был Эдвард, и он копал. Темп его движений был неестественно быстрым, но он чувствовал себя естественно, как и я.

Я решил подойти к нему, ожидая почувствовать последствия моего обращения, и был удивлен, обнаружив, что никогда не чувствовал себя лучше в своей жизни. Таким сильным, полностью контролирующим свои движения.

- Эдвард, - начал я.

Что я должен был сказать? Мы оба все понимали.

- Иди в пещеру. Не смотри, - сказал он напряженным голосом.

И я, конечно же, посмотрел.

Мои улучшенные чувства значительно преобразили лесной пейзаж, так же как и труп, лежащий у ног Эдварда, был еще более ясным.

Это был старик, вероятно, уже обескровленный. Я мог видеть отпечатки пальцев на его измазанном в грязи желтом лице, даже места, где Эдвард слегка коснулся его, закрывая глаза. Сосредоточившись на нем, я смог почувствовать запах рома в его дыхании и старый пот на потертой одежде, даже гнилой запах крови на ране, которую я сделал.

На мгновение я был благодарен, что Виктория выбрала того, кого, скорее всего, не хватятся.

А потом на меня ударила вина, внутренняя и испепеляющая, ударила прямо в кишечник. Пошатнувшись, я освободил свой желудок в кустах.

После этого я пошел в пещеру и сев на влажный рельефный выступ скалы. Я окунулся прохладную темноту, закрыв глаза и едва дыша. Я не знаю, как долго просидел опустошенный и неподвижный. Но это было тем, чего я хотел. Я выбрал это сам.

В конечном счете, вошел Эдвард и, взяв меня за руку, повел, как маленького ребенка, на свет.

Когда солнечные лучи коснулись моего лица, я понял, что был голоден. Прежде, чем я успел открыть рот, он сунул руку в рюкзак. Там был бутерброд и живой кролик.

- Ешь все, - сказал он, что я и сделал. И первым был бутерброд с незнакомой текстурой.

Вспоминая свои эксперименты на Эдварде, я спокойно мыслил, пока пил из перепуганного кролика, и его дрожь утихала. Вскоре я почувствовал воюющие инстинкты: один сказал мне, что пришло время остановиться, а другой толкнул меня для продолжения, пока животное не иссякнет до последней капли. Но сейчас я был силён, все было под контролем, поэтому я аккуратно отпустил кролика на землю, и он отскочил.

Мой дом выглядел, словно во сне, более ярким и реалистичным, чем когда-либо был в моей человеческой жизни. Я прикоснулся к дверной ручке, как будто это был посторонний предмет неизвестно для чего.

Эсме открыла входную дверь прежде меня. Ее удивленная улыбка быстро исчезла, когда она посмотрела на мое лицо.

- Карлайл, твои глаза. Они красного цвета… – Она отступила в фойе.

Боже, она была так красива. После нескольких лет брака ее вид стал привычным, но сейчас, с моим улучшенным зрением, я увидел, как она прекрасна на самом деле. Мягкий изгиб скул, длинные идеальные ресницы - я мог сосчитать количество их отсюда - и небольшие морщинки на её лице, которые я смог обнаружить только сейчас. Я чуть не упал на землю, сраженный интенсивностью любви, которую чувствовал к ней.

- О, Эсме, я должен так много тебе рассказать! Я столько скрывал! Это чудо, что случилось со мной. Ты никогда не поверишь в это.

Я последовал за ней в гостиную.

- Исследование, что я проводил, было вовсе не для изучения заболеваний крови… По крайней мере, я думаю, что это не болезнь крови, хотя есть некоторые признаки того, что... это не имеет значения. Дело в том, Эдвард не такой, как...

- Я всё знаю об Эдварде, Карлайл. - Ее голос был мягким, но появились раздражённые морщинки в уголках глаз. - И теперь ты тоже?

Я кивнул. Она закрыла глаза и ее руки упали по сторонам.

- Я вижу. Ну, тогда мы должны готовиться к ужину?

Она ушла прочь, фальшиво напевая, прежде чем я успел ответить.

Возможно потому, что я был старше Эдварда, жажда крови была сильна с самого начала. Но... я сосредоточенно занимался некоторыми делами несколько недель, чтобы успокаиваться. Я чувствовал необходимость насилия, поэтому я нарезал огромное количество древесины в первые пару месяцев, пока не научился контролировать себя.

Были вещи, которые я хотел сделать с Эсме, что удивляло меня. Эдвард не сказал мне об этом. Это отличалось от моей потребности в насилии, но было также сильно.

Это была необходимость властвовать.

И Эсме попыталась дать мне то, в чем я нуждался. Она с головой окуналась в свои чувства, а я пытался показать ей все больше внимания и преданности, но сам секс был проблемой. Я пытался превратить его в игру, и вскоре узнал с помощью Интернета, что многие люди так играют. Надеясь, что правила сделают все более удобным для нее, я купил все необходимые книги и игрушки.

Но Эсме была мягкой, сдержанной и романтичной до глубины души. Она отвечала на тонкие ласки, тихий шепот, свечи и доброту. Моя грубость причиняла ей боль, она паниковала, когда я держал ее вниз головой. Она не слушалась, и это меня бесило.

Всегда заканчивалось одинаково. Эсме, на одном краю кровати, плача от потери собственного самоуважения и нежности, которую я не мог ей показать. Я, на другом краю кровати, дрожа от усилий сдержать мое бурлящее, открытое желание. Каждый из нас по разным сторонам друг от друга.

В конце концов, я не был удивлен, когда однажды вечером пришел домой поздно с работы, а её не оказалось дома. Она оставалась дольше и была смелее, чем я мог ожидать.

Другое дело, Эдвард не сказал мне, что вампиры никогда не забывают. Я не знаю, это просто аномалия головы или же сердца, но я так же страстно люблю её и скучаю по ней так же яростно, как и в первые дни её ухода.

Ее тонкий аромат весны все же исчез из дома, но я могу вспомнить его в любое время, как только захочу, так же ярко и свежо, как тогда.

Я глотаю последний глоток виски, охлажденный от холода моей руки.

В шкатулке находиться ещё один небольшой предмет. Это маленький конверт, который Эсме оставила на столе в столовой в тот день. В нем лежит ее обручальное кольцо и очень короткая записка.

Я говорил несколько раз с Эсме с того дня, как она ушла. Два года назад она позвонила мне, чтобы попросить развод. Сейчас она с другим мужчиной, с тем, кто может прикоснуться к ней мягко и нежно, с почтением, которого она заслуживает. Человек, которому бы никогда не пришло в голову мечтать попробовать вкус ее крови.

Иногда все, что я могу сделать, это запереть дверь моего офиса и сидеть очень-очень неподвижно, чтобы побороть свое желание охотиться, поймать того человека и причинить ему жестокую боль. Но большую часть времени я рад, что кто-то может сделать ее счастливой, раз не смог сделать этого я.

Я верчу маленький конверт в своей руке, но не открываю его. Я и так знаю, что сказано в записке…

«Я люблю человека, которым ты был, Карлайл, но не того, которым ты стал».

Это говорит о том, что у нас, вампиров, в пределах нашей досягаемости существует разнообразие удовольствий и чувств, кроме одного. Дарить любовь и быть любимым. Как мы с Эсме когда-то любили друг друга. Это лишь человеческое чувство.

И я знал это ещё до того, как она ушла:

«Ты монстр. Ты знаешь, что ненавидишь себя».

Эдвард уже знал это прежде, чем я ему сказал.

Если ты любишь кого-то, держись от него подальше. Если ты не можешь сделать это, по крайней мере, скрой от него, кто ты на самом деле. Правда может навредить вам обоим.

Так почему же Эдвард наверху в своей спальне с красивой девушкой? И почему же я сижу, глядя на этот дурацкий старый сундук?

Может ли быть абсурдным то, что произошло, и безрассудным то, что произойдет, но так или иначе, мы все равно… надеемся?

____________________________________________________________________________________