Я беру сеть, свой трезубец и нож Эрованы, прежде чем оставляю ее тело. Кажется неправильным уходить от нее – если я вернусь домой, то собираюсь понести траур – но пока я знаю, что у меня нет времени на хандру, поэтому слезы останавливаются, как только она больше не в поле моего зрения. Боль в моей груди уступает намерению выполнить свое обещание и выиграть эти Игры ради нее и ее семьи.

Впервые с тех пор, как я ступил на арену, я действительно ощущаю себя частью этих Голодных Игр. Прежде всегда был некий кусочек меня, который сдерживался, боясь момента, когда мне придется бросить Эровану, или надеясь, что не мне придется столкнуться с задачей убить ее. Теперь же ее больше нет, и мне больше не нужно думать о подобных вещах: я полностью отдаюсь Играм.

Я прислушиваюсь к каждому движению, каждому мимолетному звуку, когда иду, неистово ища оставшихся трибутов. Руки сжимают трезубец в ожидании первого убийства, а разум уже придумывает план, как теперь поймать профи, когда они разбрелись в разные стороны. Нет, не только профи. Остались еще несколько трибутов, и любой, кто прожил так долго, представляет для меня такую же большую угрозу как и любой из профи. Особенно Титус. Я хочу убить его больше всех трибутов на этой арене, потому что он не заслуживает жить. И все же я не хочу разыскивать его, как других оставшихся трибутов. Если он убьет меня… Нет, я буду держаться от него подальше, только если он сам не окажется на моем пути. Серьезно, такое ощущение, что мы останемся последними двумя. Я пытаюсь вспомнить, сколько еще осталось живых трибутов.

В последний раз Эрована говорила, что девять. Я знаю еще о трех смертях, но возможно я что-то упустил, пока спал этим утром. Я пытаюсь вспомнить, кто остался. Девчонка из первого и мальчишка из второго. Я. Титус. Те единственные, в которых я уверен. Вчера вечером я спал во время гимна, поэтому я не в курсе, кто пережил торнадо, а кого оно убило. Полагаю, оно особо и не имеет значения. На самом деле не так уж и не обходимо знать, кого я собираюсь убить. Просто как. И теперь, когда я думаю об этом, моему плану вообще не нужно изменяться. Теперь осталось так мало рыб в этом океане, что не важно, поймаю я одну рыбешку или целую стайку. Я просто должен продолжать рыбачить до тех пор, пока они все не исчезнут.

Я иду и осматриваюсь, особо не ожидая кого-нибудь увидеть, так как арена настолько большая, а трибутов осталось не так много. К тому же сегодня явно не мой день, поэтому у меня мало шансов кого-нибудь подловить. Так что представьте, как я был удивлен, когда мне фактически удалось привести свой план в действие. Мельком заметить следы – чистая удача. Я никогда не пытался отследить что-либо в своей жизни, но дождь со вчерашней ночи сделал землю гладкой и мягкой, заставляя следы выглядеть заметнее.

Прежде чем двигаться дальше, я взбираюсь на самое ближайшее дерево вместе со своим биноклем, чтобы определить местонахождение владельца следов. Я начинаю с осматривания ближайших мест, но когда никого не замечаю, просматриваю вплоть до места, где повалены все деревья после торнадо. Вряд ли трибут отправится туда – негде спрятаться и нет видимых источников воды – поэтому я останавливаюсь, как только добираюсь до этой точки.

Я вздыхаю и прислоняюсь к дереву, зная, что здесь я легко могу упустить ее. Кто знает, она могла спрятаться за деревом всего в сотне футах от меня. Искать ее бесполезно. Хотя я не могу так быстро отказаться от столь простой цели, поэтому я еще раз все тщательно осматриваю, на сей раз разглядывая каждый квадратный дюйм земли. Я собираюсь снова сдаться, как замечаю вспышку голубого цвета, передвигающеюся между деревьями где-то в четверти мили от меня. Как только я увеличиваю масштаб, то вижу девчонку из двенадцатого, собирающую ягоды. Она чуть прикрыта деревом, поэтому я не заметил ее в первый раз.

Я спускаюсь с дерева и иду по следам, пока не оказываюсь в достаточной от девчонки близости для того, чтобы она могла услышать меня. Затем я накидываю на себя сеть, хватаю трезубец и взбираюсь на хорошо скрытую ветку на другом дереве. Остальную часть своих запасов я оставляю спрятанными в кустарниках, зная, что сумею вернуться за ними чуть позже. Когда я готов, я нахожу идеальное положение, чтобы сбросить сеть и начинаю кашлять тем самым жутким кашлем, который всюду преследовал меня после пневмонии.

Как я и думал, девчонка сразу же мчится на шум, рапира поднимается в воздух и готова атаковать. Она замедляется, когда оказывается в нескольких футах от моего дерева и продолжает подкрадываться, зная, что кашель исходит откуда-то отсюда. Я бросаю на нее сеть, как только она встает под моей ветвью. Этот подобный животному крик издается из ее горла, и она начинает крутиться, бороться и бесполезно разрезать сеть своей рапирой, пока я не спрыгиваю вниз с дерева и не проникаю ее сердце своим трезубцем.

– Тебе там понравится. Там намного лучше, чем здесь, – мягко говорю я, а затем посылаю ей воздушный поцелуй и собираю свои вещи. Девятнадцать готовы. Осталось четыре.

Я прохожу еще одну милю или около того, когда замечаю, что небо снова начинает заполняться облаками. На сей раз они белые, но я знаю, что не стоит предполагать, что они безвредны. Так как пещера, в которой мы ночевали с Эрованой, единственное подходящее место для ночлега, о котором я знаю, я начинаю возвращаться назад, в случае если облака действительно не те, чем кажутся.

Сначала я медленно продвигаюсь, оглядываясь в поисках других трибутов, но как только температура неестественно снижается, я бегу в сторону гор. Моя куртка в рюкзаке, но так как он замедляет меня, я полагаю, что легче надеть куртку, прежде чем станет слишком холодно.

Я добегаю до ручья, когда начинает падать снег. Скалы все еще поддерживают часть высокой температуры с этого утра, поэтому он тает, прежде чем успевает накопиться, но я знаю, что Распорядители Игр не собираются просто покрыть арену легкой горсткой снега. Теперь очевидно, что опасность этой арены – экстремальная погода, и если то, что произошло за эти несколько дней, какой-либо знак, тогда этот небольшой снегопад превратится в полноценную снежную бурю еще до того, как настанут сумерки.

Мои предсказания сбылись. Легкий снегопад действительно развился в снежную бурю, но он намного быстрее, чем я предполагал. Снег начинает накапливаться снаружи буквально за несколько минут до того, как я оказываюсь в тепле и безопасности пещеры. Он не прекращает идти еще два дня. Мои спонсоры помогают мне выжить, присылая еду. Мой спальный мешок согревает меня. Я должен быть в порядке, но эти два дня ужасно сказались на моем разуме.

Первый день я трачу на раздумья.

Сначала я раздумываю о своих убийствах. Теперь на моей совести их четыре. Первое было самым сложным. Второе причинило боль. Насчет третьего я даже не думал. Последнее оказалось машинальным. Я помню, как разговаривал с Мэгз, она говорила, что если я выиграю, то вернусь с арены абсолютно другим человеком. Я кивнул и поклялся попробовать не меняться. Но теперь я знаю, что тогда я понятия не имел, как всего несколько дней могли изменить меня. Я не знал, что лишение кого-то жизни может стать настолько легким.

Не только легким. Теперь это воспринимается с одобрением. Я пялюсь на белую стену снега, которая накапливается перед пещерой, и понимаю, что ужасно хочу быть там, ловить на живца. Я хочу чувствовать адреналин, бегущий по венам, как тогда, когда я нашел ту девчонку. Я хочу ослабить удовлетворение от знания, что я выжил, когда как другой человек не сумел, что я умнее и сильнее их. И более того, я жажду вернуться в Дистрикт-4, и каждый мною убитый человек делает меня на один шаг к этому ближе.

Затем я думаю о том, как я впервые оказался в этой пещере с Эрованой, и как она легко могла бы не дать мне лекарства и позволить умереть, но она этого не сделала. Я думаю о том, как ее старшего брата и сводную сестру заставили наблюдать за ее смертью. Я знаю, это должно ужасать меня, мне должно быть грустно и печально из-за того, через что прошла ее семья. Но мне не грустно. Я оцепенелый и безэмоциональный, а в душе пустота.

И первый день подошел к концу. Второй – еще хуже. Нет больше никаких пустых мыслей в моем наполовину здравом разуме. Теперь мною завладела часть, которая сходит с ума. Когда я встаю утром, Рэйф сидит рядом со мной. Часть меня осознает, что его здесь нет, но другая же так ужасно хочет, чтобы он был здесь, что мой разум легко проецирует его сюда, а я даже не пытаюсь избавиться от этого наваждения.

– Ты скоро вернешься домой? – спрашивает он. Я начинаю отвечать, а затем вспоминаю, что я на национальном телевидении, и люди смотрят. Будет не очень хорошо, если золотой мальчик Капитолия начнет говорить сам с собой. Я заставляю себя молчать. Рэйф, кажется, этого даже не замечает. Он начинает рассказывать старые истории о нас, которые я едва слушаю.

Для меня они нудные. Финник из тех историй совсем не тот, что сидит сейчас в пещере. Словно он говорит полностью о другом человеке. Я крепко сжимаю подвеску, которую он мне дал, пытаясь вернуть прежнего Финника. Я сам хочу слушать эти истории и плакать из-за того, что я потерял, и чего мне не хватает. Вместо этого я ничего не чувствую, и это пугает меня еще больше, чем трибуты на этих Играх. Потому что даже если я выберусь отсюда, сколько настоящего меня действительно вернется в Дистрикт-4?

Рэйф исчезает сразу после того, как проигрывает гимн. Не знаю, пришло ли время ему уходить, или он просто устал от моей молчаливости, но он встает, обнимает меня и выходит из пещеры. Я закрываю глаза и прислоняюсь к стенке пещеры, моля, чтобы мой приступ временного безумия сошел на нет. Но я не настолько удачлив.

Когда я открываю глаза, передо мной оказывается моя мама. Она кладет руку на мое плечо и ведет меня к спальному мешку. Она укладывает меня и начинает рассказывать красивые истории о нашем доме, всегда бдительно следя за любыми трибутами, которые могли бы придти за мной. Я знаю, что все это нереально, потому что моя мать в жизни бы не сделала нечто подобное, но, по крайней мере, это заставляет меня почувствовать себя хотя бы немного как прежний Финник. Не четырнадцатилетним мальчишкой, но, может, пятилетним, который чувствовал себя в безопасности и спокойствии, пока его мамочка присматривала за ним.

Когда я просыпаюсь на следующий день, моя ненастоящая мама исчезла, но яркое солнце быстро гасит унылый удар одиночества, который я чувствую. Я мчусь к выходу из пещеры и продвигаюсь через четырехфутовую груду снега, перекрывающую мне путь. Легкие нетерпеливо приветствуют свежий воздух. Открытое пространство и перспектива ловли снова помогают мне очистить разум, и улыбка расползается по моему лицу. Пришло мое время закончить эти Игры.

Пока я иду и обдумываю свой план, я осознаю, что не слышал пушки во время снежной бури. Ни один трибут не умер за эти два дня. Я несколько разочарован, что трибуты ничуть не отсеялись, но затем я понимаю, как же мне было хорошо в пещере с моим теплым спальником и армией спонсоров, ожидающих прислать мне пластырь при моем малейшем порезе. Даже если снежная буря никого не убила, то, скорее всего, хоть немного навредила.

Я напеваю под нос на своем пути в лес, прямо так же, как тогда, когда Эрована злилась на меня. Тогда это было, чтобы разрядить напряженность. Теперь же потому что я действительно в хорошем настроении. Другие трибуты слабые, а я сильный, и очень скоро я вернусь назад в Дистрик-4. Фактически это я себе и напеваю, и эти слова приятно слетают с языка, делая дорогу вниз с горы и через ледяной ручей практически незаметной. Именно в этот момент я слышу неописуемый грохочущий звук позади себя, и слова замирают на моих губах.

Мое эго возвращается к нормальным размерам, пока я наблюдаю, как свирепая лавина несется вниз со стороны горы, сбивая сосны и блокируя весь доступ к горе. Если бы я покинул свою пещеру двадцати минутами позже, то был бы захоронен заживо. Мое дыхание сбивается, когда я слышу пушку. Пушка могла бы стрелять также легко и из-за меня.

Но нет. Я здесь, а там кто-то, кому не очень повезло. У меня есть работа, и никто не остановит меня. С сетью в одной руке и трезубцем в другой я отправляюсь, чтобы отловить последних трех рыб.

Мальчишку из второго я нахожу спустя пару часов поисков. Ну и не то чтобы поисков. Я оказываюсь на поляне, не видя признаков живых, затем замечаю, как он начинает разжигать костер. Он не видит меня, пока я не нахожусь в десяти футах от него, и даже притом, что у него есть впечатляющая небольшая коллекция копий, лежащих около него, я бросаю на него сеть, прежде чем он успевает добраться хотя бы до одного. Мой трезубец находит свой путь в его сердце, и я еще на один шаг ближе к победе. Оставив его тело, я очищаю кровь с трезубца в тающем снегу. Я хочу, чтобы он блестел, когда я дойду до последнего убийства.

Девчонка из первого находит меня спустя час, но хоть у нее есть щит и рапира, я готов к ней и даже ничуточку не напуган.
– Оу, так дерзкий мальчишка, не умеющий бросать копья, все еще жив. Ты многих из нас одурачил, – говорит она, когда я поворачиваюсь к ней.

– Разве можно причинить боль этому красивому лицу? – спрашиваю ее я.

– Красавчиков всегда веселее убивать, – говорит она, а затем наносит мне удар своей рапирой. Я уворачиваюсь как раз вовремя, затем мчусь к самому близкому дереву и подтягиваюсь на самую низкую ветку. Она прогибается под моим весом, но не ломается, давая мне время подняться на более крепкую ветвь.

Я не очень высоко, но она знает, что сумеет дотянуться до моих ног своей рапирой, поэтому она делает то, что сделал бы любой: подходит к дереву и начинает замахиваться. Она видит мою сеть, пытаясь отступить, но уже слишком поздно: она поймана в ловушку. Если бы у нее были десять секунд, она сумела бы сбежать. Единственная проблема в том, что я одерживаю над ней победу прежде, чем у нее появляется шанс сдвинуться.

– Согласен, – шепчу я, опускаясь на колени около ее мертвого тела и откидывая светлые волосы с ее лица. Глаза великолепного синего цвета подняты на меня. – Красоток всегда веселее убивать. – Затем я целую ее в лоб и ухожу.

И нас осталось двое.

Я рыскаю весь день, но последний трибут не появляется. Солнце поднимается выше, и весь снег тает, ноги шлепают по мокрой земле, но никто не слышит меня, так же как и я никого не слышу.

Ночью нет грозы, поэтому я сплю на дереве. Я не засыпаю, пока не вижу в небе тех двух, что я убил, и узнаю, что Титус был тем, кто умер от лавины. Я рад. Даже если я умру завтра, то ни одну из моих частей тела не съедят. С этой счастливой мыслью я засыпаю.

Я просыпаюсь спустя четыре часа, но адреналин, приходящий при мысли, как близко я к возвращению домой, заставляет меня почувствовать себя полностью проснувшимся. Без колебаний я спускаюсь с дерева и начинаю идти, ища оставшегося трибута. Все мои чувства в состоянии повышенной готовности, а мой трезубец готов убивать все на своем пути.

Распорядители Игр решили немного очистить арену для этой заключительной бойни. Травяной покров, который вчера вечером был полностью промокшим, теперь был сухим. Впервые на арене температура воздуха приятная, и на небе нет ни единого облачка. Хоть первый проблеск солнечного света едва виднеется на горизонте, птицы уже начали петь веселые песни. Вся страна будет знать, что сегодня день, когда их золотой мальчик вернется домой.

Я залезаю на деревья время от времени, чтобы оглядеться с биноклем, но таинственного трибута нигде не видно. На мгновение я раздумываю создать немного шума, чтобы привлечь к себе его/ее внимание, но не хочу кончить тем, чтобы получить стрелу в голову. Помогло бы, сумей я вычислить, кто остался, чтобы я мог узнать, какие у трибута достоинства и недостатки, но та ночь, которую я упустил, болея пневмонией, делает это невозможным.

Немного обдумав, я снова пробую уловку с кашлем. Трибут не попадается на это, чего я и особо не ожидал. Я начинаю спускаться с дерева, чтобы попробовать что-нибудь еще, когда глупость последнего трюка полностью доходит до меня. Если трибут где-то рядом со мной, он знает, где я, в то время как я без понятия, где он. Я поднимаюсь назад на ветку.

Раз уж особо делать нечего, я взбираюсь немного выше и снова оглядываю окрестности с биноклем, но мне везет не лучше, чем в прошлый раз.

Я спускаюсь вниз к своему первоначальному месту на дереве и прячу лицо в ладонях. Это так обескураживает. Почему этот глупый трибут не может прийти сюда и бороться?

Затем я осознаю, что возможно знаю ответ на это. Скорее всего, он считает, что у него нет реальных шансов против меня. Так что я даже не думаю, когда немного выпускаю трезубец из пальцев, наклоняясь вперед, чтобы захватить его и упасть вниз на траву.

Ветер выбивает из меня весь воздух, такое чувство, что я довольно хорошо ушиб ребра, но я все еще могу двигаться и думать. Я притворяюсь, издавая стоны и просто лежа там, как будто я сильно повредил позвоночник.

Я не оглядываюсь по сторонам, потому что это испортит мою уловку, но мои уши пристально прислушиваются к любым звукам шагов. Сначала я ничего не слышу. Проходят пять минут, затем десять, и я начинаю сомневаться, что мой план сработал. И только потом я слышу мягкое потрескивание листьев, сопровождаемое свистом копья, жаждущего оказаться у меня во лбу. Несмотря на протест моих ребер, я поднимаю свой трезубец и отражаю копье, встаю на ноги в быстром, но шатком движении. Подняв взгляд, я смотрю в ярко-зеленые глаза девочки из седьмого; пламенные рыжие волосы обрамляют ее лицо, топор в ее руке готов одержать надо мной победу. Плавным движением, которое я практиковал уже тысячу лет, я тянусь к своему поясу и хватаю один из ножей, а затем бросаю им в девчонку.

Я впечатлен: она реагирует достаточно быстро, чтобы уклониться, но не только нож собирался ранить ее. Лучше бы она не уворачивалась и попробовала защититься от моего трезубца, который я направляю прямо ей в живот, когда ее внимание полностью занято ножом. Отец научил меня этому, и по некоторым причинам единственная мысль, проносящаяся в моей голове, пока я вытаскиваю трезубец из ее тела, что мне придется поблагодарить его за это, когда я вернусь домой.

Начинают реветь трубы, и голос Клавдия Темплсмита заполняет арену:
– Я рад представить вам победителя шестьдесят пятых Голодных Игр. Финник Одэйр.

Именно тогда я действительно осознаю, что победил. Что я возвращаюсь домой.

Перевод: Rob♥Sten