~Август~

Спустя ровно год после тихой, необычно идеальной гражданской церемонии бракосочетания в здании окружного суда Клэллэма, мы с Эдвардом вновь поклялись друг другу в верности, на этот раз на небольшом пляже в Ла-Пуш. Не было никакой прежней, зудящей потребности, подталкивавшей меня в тот день, необходимости покончить с этим, получить бумажку, согласно которой Эдвард был моим, пока он не образумился и не осознал степень нашего обоюдного умственного помешательства.

Вместо этого, вглядываясь в глаза Эдварда, я была переполнена ощущением правильности; исчезли последние следы неуверенности с того момента, как Эдвард впервые прошептал в моё ухо «выйди за меня» ночью, когда мы вернулись в коттедж. Я сжала его руку, вспоминая свою первую свадьбу, которая, несмотря на безумство, прошла идеально; отсутствие необходимости в модном платье или цветах, или сотнях гостей; только наш момент.

– И он всегда будет у нас, – приглушённо проговорил Эдвард, когда мы удобно лежали друг против друга в темноте нашей спальни, после того как я постаралась объяснить своё нежелание, когда это казалось предать день, переопределивший мою жизнь и придавший ей новую форму.
– Но я уже не тот человек, что был в прошлом. Я хочу увидеть, как ты идёшь по проходу, зная, что мы оба здесь лишь потому, что любим друг друга. Хочу, чтобы все увидели, как сильно я нуждаюсь в тебе. Белла, в этот раз всё иначе для меня – для нас обоих. Это наше новое начало.

И оно было другим; я не могла отрицать, да и мне даже не хотелось. Эдвард, любящий меня и честный, исчезнувший дамоклов меч смерти изменил отношения между нами, создал близость иного рода, о возможности которой я даже и помыслить не могла. И чем больше проходило времени, тем больше я понимала, что мы были уже не теми людьми, необдуманно бросившимися в брак по личным и, вероятно, неверным причинам… Так что я согласилась.

В течение следующих трёх месяцев я сомневалась в своём решении сотню раз, особенно когда Элис начала ежедневно отправлять мне письма насчёт платьев, тортов, цветов, угрожая раздуть из мухи слона день моей мечты. Но стоило мне ступить на пляж, который, она, без сомнения, украшала всю ночь напролёт, я поняла, что мы поступили как надо. Горшки зелени раскиданы повсюду – яркие пятна на фоне однотонного песка и белых стульев и голубого неба. Всё выглядело естественно, романтично и ровно так, как я хотела.

Идя по проходу, созданному для меня Элис, и смотря на Эдварда, я поняла: та первая церемония стала началом нас, началом того, как притираться другу к другу, как нуждаться в партнёре… Эта же стала началом нашей вечности.

Низкий голос преподобного Вебера звучал успокаивающе и властно; умом я понимала, что, должно быть, он проговаривал эти слова сотни раз сотням пар за свою карьеру, но в данный миг казалось, что он произносил их впервые, только для меня и Эдварда.

– Клянетесь ли вы, Изабелла Мари Свон, взять Эдварда Энтони Мэйсена Каллена в законные мужья, жить в браке. Обещаете ли любить его, утешать, чтить и заботиться о нём, в горести и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, забывая о всех других, быть верной ему одному до конца дней своих?
Сердце глухо стучало в груди, исполненное возбуждение напополам с эмоциями. А я могла только и думать что – наконец-то.
– Клянусь.



В одиночестве я стояла в глуби пляжа, наблюдая за клонящемся к закату солнцем, буруны лизали мои босые ноги. Приподняв газовый подол платья, чтобы оно не намокло, я с тоской вспомнила последний раз, когда прыгнула в воду в свадебном платье; в течение некоторого времени мне хотелось поносить своё старое серое платье, пока я не решила, что это отдаёт чрезмерной ностальгией.

Я покорно отправилась по магазинам с Элис и, к удивлению, влюбилась в первое примеренное платье. С фасоном под старину оно навеивало романтические чувства, точно я перенеслась назад на пару сотен лет и попивала лимонад на чьём-то крыльце. Замысловатый кружевной узор покрывал лиф платья, которое в противном случае можно было принять за обычное платье без бретелек; вырез был глубоким и квадратным, а рукава – три четверти, которым я радовалась, так как они обеспечивали дополнительную защиту от прохладного ветра, дующего с океана.

Несмотря на прохладный прибрежный ветерок, выдался великолепный день: ясное голубое безоблачное небо казалось сюрреалистичным после затяжного летнего дождя. Яркий свет обжигал глаза, хотя они почти привыкли к палящему лос-анджелескому солнцу. Окончание этого дня вышло таким же зрелищным буйством розового и оранжевого, как и его начало.

До меня донёсся смех, и я обернулась, наблюдая группку людей, приглашённых на свадьбу. Всего лишь священник, наши семьи, также присутствовали Элис с Джаспером, хотя я знала от Рене, что половина Форкса жаждала попасть на торжество, раз правда о личности Эдварда просочилась наружу. Несомненно, это моей матери рук дело.

Рене завладело глубокое волнение при осознании, что её зять, к которому она относилась с недоверием, оказался сыном доктора Карлайла, и она мигом позабыла о том поклёпе, которым обкладывала Эдварда. Поразительно, как быстро её хмурая мина сменилась кокетливыми улыбками; теперь в глазах моей матери Эдвард был само совершенство, зять, которого она всегда хотела.

Я старалась не ненавидеть её за это.

Не то чтобы Рене была одна такая: многие из сплетничавших за спиной моего мужа внезапно запели на другой лад, без труда забыв обо всех мелкотравчатых слухах, ими же и распространённых с момента переезда Эдварда в Форкс. Стихшие за зиму пересуды и прекратившиеся разглядывания неожиданно вернулись в полном объёме, когда люди пытались разобраться, как Эдварду удалось скрыть свою личность ото всех и почему вообще он захотел жить инкогнито.

Я не рассказала и не собиралась никогда говорить Рене или кому-то ещё о моём неверном диагнозе. Ситуация обернётся её оскорблённым достоинством, особенно, когда выяснится, что с Чарли я поделилась первой. В последнюю очередь мне надо вбивать между нами новый клин.

Я вполне ощутила нараставшую между нами отдалённость, когда я сказала о второй брачной церемонии, – тогда мы впервые встретились за целый год. За время житья вдали от родственников я так сильно изменилась, настолько иначе стала воспринимать мир, что меня шокировало то, насколько моя мать не изменилась, по-прежнему перемывая одни и те же косточки, беспокоясь о мелочах и ведя себя как Сьюзи Хоуммейкер [п. п.: отсылка к детскому набору кухонных игрушек, производимых «Топпер тойс», а также к пренебрежительному отношению к женщинам-домохозяйкам]. Аналогично вышло и с Филом, который даже не испытывал чувство вины или робости, вопреки тому, что мы впервые пересеклись с ним после того провального вечера в квартире Элис, когда он схватил меня за руку, пытаясь силой увезти меня домой.

Любопытно, что когда я взглянула на мать с отчимом, нелепо смотревшихся в туфлях на высоком каблуке и парадном костюме, в то время как остальные оделись в свободные сарафаны и сандалии, я больше не испытывала гнев или отвращение, распалявшиеся во мне по мере взросления, когда я изнемогала от желания быть частью их идеального мирка. Меня осенило, что я переросла родителей и больше ни в чём не нуждалась от них, даже в извинениях.

Мне взгрустнулось.

Я улыбнулась, завидев моего широко ухмыляющегося отца рядом со Сью и с таким выражением лица, на которое практически было больно смотреть. Это заставило меня осознать, насколько редко я видела его оживлённым, счастливым. На пальце Сью красовался свой бриллиант, и через пару месяцев Эдвард и я вернёмся, но уже на их свадьбу.

Розали, Эмметт, Джаспер с Элис скучились в одном месте, болтая. После того как Розали навестила меня тогда в коттедже, у нас сформировалась робкая дружба. Ей никогда не стать мне лучшей подругой, как, допустим, Элис, но я больше не смотрела на сводную сестру в трепете и зависти.

Ранее Розали поцеловала меня в щёку, похвалила моё платье и наблюдала за торжественной процессией с ноткой томления, понудив меня задаться вопросом, а не желала ли она, впервые за всю жизнь то, что было у меня. Я надеялась на это и знала, что она дожидалась окончания резидентуры, чтобы выйти замуж за Эмметта – ни я, ни он не понимали этого решения. Я надеялась, что в ретроспективе она не пожалеет о нём.

Неизбежно мой пристальный взгляд вернулся к Эдварду, который стоял подле своих родителей. Его мать стискивала его руку, лучась каждый раз при взгляде на сына. Чьё лицо приобрело выражение особенной нежности, которая предназначалась только для Эсме. Я испереживалась, в первое знакомство с доктором и миссис Каллен в их вычурном гигантском доме, но они так явно были благодарны возвращению сына – и меня в довесок, что я мгновенно ощутила их радушие и почувствовала себя частью семьи.

И я стала свидетелем того, как очередная сломанная часть Эдварда медленно начала исцеляться. Сейчас в нём было почти не узнать уставшего человека, когда-то встреченного мною.

Боже, он выглядел прекрасно. В простых льняных брюках и жилетке, с подвёрнутыми до локтей рукавами, мягкой улыбкой на губах, растянувшейся шире, когда наши взоры пересеклись. Не прошло много времени, как Эдвард извинился перед родителями и подошёл ко мне.

Поймав руками мою ладонь, он поднёс её к губам, сначала оставляя поцелуй в центре, а затем на моём обручальном кольце. Я улыбнулась про себя, увидев, как сверкнул золотой ободок его кольца, напоминая мне об удовольствии, которое я получила, мягко надев его на палец мужу.

– Счастлива? – приобнимая меня, поинтересовался Эдвард, чьи губы искривились в удовлетворённой улыбке, и пропуская мои распущенные волосы сквозь пальцы. Я кивнула, положив голову ему на плечо. Несколько долгих минут мы стояли, наблюдая закат.
– Я люблю тебя, Белла, – склонившись, прошептал он мне на ухо.

Я улыбнулась, сжимая его руку в ответ, крепко лелея эти слова. Эдвард всё ещё нечасто произносил их, но я не возражала, хотя могла. Я научилась распознавать проявления его любви в каждом поцелуе и лёгком касании, в наполненном утром чайнике и чашке с чайным пакетиком на плите, чтобы, проснувшись позже него, осоловелая и медлительная, я полчаса не гремела на кухне. Его «я люблю тебя» ощущалось в объятиях – крепких, словно ему всегда хотелось быть ко мне ещё ближе, в том, как Эдвард всегда казался счастливее, если мы просто сворачивались клубком на диване и смотрели телевизор или же готовили ужин.

Эта любовь пребывала с нами постоянно, даже когда никто из нас не осознавал этого, пока не стало слишком поздно.

И всё же я не могла не чувствовать слабую дрожь, прошибавшую позвоночник, когда муж произносил эти слова. Я осознавала их редкость, наделявшую их значимостью, – каждый раз, когда он повторял их, становился особенным; с Эдвардом я не боялась, что «я люблю тебя» будут произноситься по привычке и что мне это приестся. Когда Эдвард признавался мне в любви, то я верила, что он вкладывал в них чувства. Каждый раз.

– Уже почти настало время уезжать, – тихо промолвила я. – Вероятно, нам следует прощаться с гостями.

Мы планировали провести ночь в коттедже, затем поехать в Сиэтл утром, где сядем на самолёт до Лондона, где проведём медовый месяц. Наш примерный план состоял в том, чтобы провести выходные в Лондоне, затем взять машину в прокате и ехать куда глаза глядят, останавливаясь в придорожных отельчиках. Я хотела посетить Озёрный край [п.п.: заповедник в северо-западной Англии, графство Камбрия] и вересковые заросли, и побережье, даже Уэльс, если нам хватит времени. По возвращении мы прямиком отправимся в недавно арендованный – в этот раз во благо, – в Лос-Анджелесе домик, а не метаться всё лето, занимаясь делами.

Опять же, всё в моей жизни менялось, в перспективе уходя из-под контроля, наполненное сомнениями, которые, как я надеялась, мне не придётся отвечать. Возможно, через несколько месяцев Эдвард начнёт колесить с туром, возможно, рукопись, отослать которую паре агентов и издательств я только набралась смелости, примут, возможно, живя в Лос-Анджелесе, я ужасно заскучаю по дому…

Может быть. Может быть. Может быть.

Но вместо того чтобы ужасаться наплыву неопределённости, как повела бы себя прежняя Изабелла Свон, я воодушевилась, готовая к новому опыту.

Я не была женщиной, которая растерянно смотрела в дождь, наблюдая за мужчиной, которого, по её мнению, она не могла заполучить. Я не была женщиной, которая каждый день за последние четыре года шла в дом, который никогда не был её. Жизнь, которая была сносной только потому, что я могла мечтать о нечто далёком и невероятном, мой личный голубой замок.

Завтра я проснусь в жизни, о которой прежняя я не могла помыслить, никогда не думала, что способна прожить. А самое лучшее в том, что у меня была вечность, чтобы наделать ошибок, быть счастливой, прожить жизнь с человеком, которого любила я и который любил меня.

Ладонью я ощущала тёплую и сильную руку Эдварда. И улыбнулась. «Дерзай, – обратилась я к себе. – Я не боюсь».



Вот мы и приблизились к концу этой истории, всё выяснили или нет? Все вопросы и предложения, отзывы и комментарии я буду рада увидеть тут и на форуме. Там в шапке вас дожидаются фотографии платья Беллы и ещё много чего.