Драко вернулся к двери, на которой была вырезана выдра. На этот раз он был уверен, что знает, как открыть ее. Он выпустил своего патронуса, серебряную кобру, которая скользнула прямо сквозь дверь, отчего та немедленно растворилась в воздухе, и Драко увидел комнату, типичную для молодой девушки. Он вошел.

Полдюжины кукол было усажено в ряд на полу, а перед ними стояла девочка пяти-шести лет. На голове у нее была пластмассовая корона, в руках – игрушечная волшебная палочка с розовой звездочкой на конце. Каштановые кудряшки спадали на плечи, карие глаза с удовольствием взирали на игрушки. «Грейнджер», - догадался Драко.

Она заметила его, едва он переступил порог, с любопытством взглянула на гостя.

- Привет. Ты кто?

Вот как. Интересно. Значит, Грейнджер не узнает никого, или же только тех, кого знала в этом возрасте.

- Меня зовут Драко Малфой.

- А я Гермиона, - улыбнулась в ответ девочка. – Поиграешь со мной?

- А во что ты играешь?

- Я королева Джиневра, - заявила она, гордо поправляя корону. – И еще я волшебница. Несправедливо, что во всей стране только один волшебник – Мерлин, правда?

Ее слова удивили Драко.

- Да, наверное.

Девочка подбежала к коробке с игрушками и начала сосредоточенно рыться в ней.

- Ты будешь королем Артуром. – Достав пластмассовый меч, она неожиданно развернулась и пристально посмотрела на него. – Нет… нет, ты будешь Мерлином, ведь ты тоже отличаешься от остальных. Как и я.

От него не могла укрыться ее связь с магией; он медленно кивнул:

- Да… да, как и ты.

- Вот, - девочка протянула ему еще одну игрушечную палочку. Поколебавшись с секунду, он взял ее.

- Хм… Гермиона… - Мерлин, как непривычно и странно, оказывается, произносить ее имя. – А почему ты не играешь со своими друзьями? Помнит ли она кого-нибудь из Хогвартса?
Она нахмурилась, выглядя при этом немного огорченной.

- Я… На самом деле у меня нет друзей, - тихо призналась она, разглядывая узоры на ковре. – Потому что я отличаюсь от других детей. Я чувствую что-то, что… не чувствуют они. – Она, наконец, посмотрела на него. – Ты тоже не такой, как все.

- Гермиона, - негромко позвал он, - ты знаешь что-нибудь о магии?

- Конечно, - снисходительно усмехнулась она, напомнив Драко ту заносчивую всезнайку, которую знал весь Хогвартс. – Во всех моих любимых книжках говорится о магии. Папочка только что дочитал мне «Властелина Колец», а мы с мамочкой читаем сейчас «Лев, колдунья и платяной шкаф».

Она внезапно замолчала и огляделась по сторонам, словно решив окончательно удостовериться, что в комнате, кроме них, больше никого нет, после чего поманила Драко к себе. Он опустился на колени, чтобы быть с ней одного роста, и она заговорщицки прошептала:

- Иногда со мной происходит что-то волшебное.

- Волшебное?

- Иногда со мной случаются забавные вещи. Однажды я рассердилась на одного мальчика, Джереми, когда он катался на качелях. Неожиданно цепи разорвались, он упал и сильно ушибся. Мамочка говорит еще, что я часто ломала вещи на кухне, когда была маленькая, но я этого не помню. Мамочка и папочка всегда повторяют, что я должна быть осторожна, потому что люди не любят и боятся всего необычного.

Черт. Даже сейчас в пятилетней Грейнджер было что-то, что заставляло Драко чувствовать себя одновременно виноватым, раздраженным, в чем-то несведущим и при этом заинтересованным.

- Драко?

- Что?

- Почему ты здесь?

Он внимательно посмотрел на нее. Интересно, она всегда такая или только сейчас?

- Я… ищу кое-кого.

Она обернулась назад, к ящику с игрушками, потом ее взгляд метнулся к запертой двери.

- Может быть, этот человек не хочет, чтобы его находили.

Драко проследил за ее взглядом. Эта была уже не та дверь, через которую он зашел сюда.

- Почему кто-то не хочет, чтобы его находили, если он потерялся?

- На твоем пути может быть много опасного.

- Но если человек храбрый, то он найдет в себе силы взглянуть в лицо этим неприятностям. Так ведь, Гермиона?

Она испытующе взглянула на него и кивнула. Махнула палочкой в сторону двери:

- Там находится что-то ужасное. Папочка говорит, что в туалете или под кроватью не могут жить чудовища, но… иногда я слышу их.

- Не бойся их. – Почему-то он ощутил странный порыв успокоить и защитить эту несуществующую девочку, стоящую перед ним. Может, помешательство заразно? - Они не причинят тебе никакого вреда.

Проходя в дверь, Драко жалел, что ввязался в эту авантюру. Возможно, потому что подобный опыт легиллименции был настолько необычным, что от него нельзя было ожидать ничего привычного. Так следующее воспоминание Грейнджер стало для него неожиданностью, да и привычный рывок, сопутствующий проникновению в сознание, оказался более неприятным, чем обычно. Отчего-то Драко сразу понял: это воспоминание - одно из самых болезненных для нее.

Находясь в ее разуме, Драко чувствовал все эмоции, которые испытывала тогда Грейнджер. Сейчас он стоял в длинном коридоре со стенами бледно-зеленого, болотного оттенка. В помещении витал неприятный запах, который был ему незнаком. Грейнджер тоже не нравился этот запах; атмосфера была настолько угнетающей, что наполняла ее сердце ужасом и скорбью.

Драко осознал, что он (или Грейнджер?) медленно идет по коридору, держась за руку идущего рядом мужчины. Драко взглянул на незнакомца: выражение горя и усталости на лице вкупе со взъерошенными черными волосами придавали ему изможденный вид; Драко неожиданно почувствовал, как изнутри поднимаются нежность и грусть одновременно. Неудивительно: это были чувства, которые испытывала Грейнджер. В том, что это был ее отец, Драко не сомневался. Он уже видел его на фотографии, которая стояла в комнате девушки; сейчас он выглядел молодо и… невероятно угнетенно. Судя по росту, Гермиона была ненамного старше, чем в предыдущем воспоминании, сейчас ей было около шести лет.

Они остановились около какой-то двери, и Драко почувствовал, что сердце Гермионы начинает сжиматься от страха и глубокой тоски. Сам он испытал подобные чувства лишь тогда, когда в девять лет узнал, что у матери случился выкидыш.

Они вошли в комнату еще более мрачную, чем коридор.

В комнате стояла высокая кровать. От нее к разнообразным ящикам с кнопочками и цветными огоньками тянулись многочисленные веревочки. Драко, смотрящему на это глазами Гермионы, они показались зловещими. На кровати лежал ребенок, маленькая девочка примерно трех лет, с иссушенной кожей, мертвенно-бледная. Перед ней сидела женщина с растрепанными русыми волосами. На узком лице блестели дорожки слез. Было ясно: она только что перестала плакать, но в глазах затаилась такая мука, что смотреть на нее было невыносимо. Это была мать Гермионы.

Отец выпустил руку Гермионы и подошел к жене, а девочка, казалось, этого и не заметила. Ее внимание было полностью приковано к изнуренному ребенку, неподвижно лежащему на кровати. Драко почувствовал, что ее сердечко сжимается от нежности, боли и замешательства, и совершенно неожиданно осознал, свидетелем чего сейчас станет. Смерть младшей сестры Гермионы. Он даже и не подозревал, что у гриффиндорки была родная сестра, и потому, конечно, не мог предполагать, что Грейнджер потеряла ее в детстве. Было необычайно странно видеть ее такой… неидеальной.

- Гермиона, - неуверенным голосом позвала ее мать. – Ты знаешь, что Шарлотта очень долго болеет. Мы ведь не хотим, чтобы ей было плохо?

- Нет. - Драко с удивлением осознал, что отвечает ей, но… вместо этого в комнате прозвучал голос маленькой испуганной девочки. Драко чувствовал, что глаза Гермионы застилают слезы и осознал, что его опасения начинают стремительно расти.

- Моя дорогая, ей больше никогда не будет плохо, - продолжила мать, с трудом сдерживая слезы. – Скоро она окажется там, где сможет играть и смеяться, там, где она снова будет здорова и счастлива. Она будет вместе с дедушкой и дядей Джоном, ей больше никогда не будет больно. – Женщина не выдержала и разрыдалась, уткнувшись в плечо мужа. Тот успокаивающе поглаживал жену по спине, но в глазах у него блестели непролитые слезы. Гермиона была настолько напугана, огорчена и смущена, видя, как плохо родителям, что Драко неожиданно осознал: он жалеет ее.

- Но… если она будет счастлива… почему вы тогда такие грустные? – услышал Драко собственный вопрос.

- Потому что мы не можем отправиться туда вместе с ней, солнышко, - объяснил ее отец надломившимся от горя голосом.

- Но я хочу, чтобы она осталась с нами, - Драко услышал протест Гермионы и, несогласная с родителями, она расплакалась; слезы потекли по пухлым щечкам.

Родители не успели возразить ей – таинственные коробочки начали пронзительно пищать, мать Гермионы судорожно всхлипнула, а отец вскочил с кровати, бросился к двери, и, распахнув ее, начал звать какого-то «доктора». Уже через пару мгновений в комнату вбежали несколько человек в белых халатах, которые немедленно оттеснили Гермиону в дальний угол. Незнакомая полная женщина удерживала ее, не давая пробиться к донельзя взволнованным родителям и умирающей сестренке, отчего ее сердечко разрывалось от бессильной злости.

Судорожно вдохнув, Драко вырвался из разума Гермионы и с облегчением обнаружил, что снова сидит в спальне в особняке, который ранее принадлежал Блэкам. Сердце все еще бешено колотилось, а глаза по-прежнему смотрели прямо в безжизненные глаза гриффиндорки. На какой-то миг ему привиделся проблеск разума в ее бессмысленном взгляде, на мгновение подумалось, что ее глаза сейчас очень похожи на глаза ее матери – в них плескался ничем неприкрытый ужас, словно сестра умерла только вчера, а не много лет назад…А потом наваждение прошло, и глаза вновь стали пустыми, но Драко знал, что ему это не привиделось.

Он резко отпрянул назад, сбив стул. Какая-то часть испытываемой ею нежности и грусти передалась и ему, и осознание этого невероятно взволновало его. Драко знал, что никогда не сможет стать Пожирателем Смерти, но все же предпочитал думать о себе, как о жадном и бессердечном ублюдке, привыкшем заботиться только о нескольких людях, к которым был искренне привязан. Для него было совершенно неожиданным испытывать такие сильные чувства по отношению к человеку, которого он ненавидел в течение многих лет, к человеку, которого он относил к отбросам общества… Это было странно, сбивало с толку и пробуждало в нем неприятные воспоминания с той памятной ночи на Астрономической башне…

Черт. Драко потряс головой, пытаясь прогнать эти мысли. Нужно выбраться отсюда. Просто необходимо. Он почти выбежал из комнаты («почти», потому что ему, Малфою, не пристало бегать, как расшалившемуся ребенку) и быстрым шагом направился в сад, чувствуя, что ему сейчас жизненно необходим глоток свежего воздуха. Воздух был морозным, но Драко едва ли почувствовал это, без сил опустившись на качели.

Он не хотел знать о ее горе, потому что оно заставляло его вспомнить о своем. А чувства, которые он испытал, узнав о смерти отца, были невероятно мучительными и противоречивыми; смерть отца перевернула все с ног на голову, опровергнув все суждения Драко о верности и чистоте крови, добре и зле так стремительно и бесповоротно, что на какой-то миг он подумал, что сойдет с ума.

Люциус Малфой обладал разными качествами: будучи подлым надменным интриганом, пекущимся только о собственных интересах, он никогда не был жесток с женой и сыном. Во всяком случае, он ни разу не поднял на них руку. Настояв на регулярных занятиях сына спортом, Люциус не позволял ему при этом применять физическую силу. «Только плебеи вроде Уизли дают волю кулакам, подобно грязным маглам. Малфои используют для этого свой ум». Большую часть своей жизни Драко страстно жаждал лишь одного: не новейшую модель метлы, не первенства среди своих сокурсников, не превосходства над Гарри Поттером, - одобрения и расположения отца. Но Люциус был искуснейшим манипулятором… он обещал сыну вещи, которые тот хотел иметь, но в действительности не давал ничего. Он использовал слова как оружие, всегда зная, как унизить Драко и плюнуть ему в душу одной небрежно брошенной язвительной фразой. Драко тоже мог без труда оскорбить человека всего одним словом, легко определял слабости окружающих и использовал это в своих целях, но… превзойти Люциуса ему не удалось бы никогда.

И сейчас он пытался помочь одному из тех многих людей, о которых отец упоминал, желая заставить его сгорать со стыда. Драко смутно припомнил разговор, произошедший в лавке Борджина и Бёркса в то время, когда он учился на втором курсе.

Он заворожено смотрел на ссохшуюся руку, которая, по словам мистера Борджина, называлась Рукой Славы: «Вы вкладываете в нее свечу, и она освещает все вокруг только для того, кто держит ее! Это лучший друг воров и грабителей! У вашего сына прекрасный вкус, сэр».

Ответ Люциуса прозвучал отповедью как для владельца магазина, так и для Драко:

- Надеюсь, мой сын станет кем-то более значительным, нежели грабитель или вор.

Этих слов было достаточно, чтобы Драко отпрянул от артефакта и устремил взгляд на отца, а Борджин принялся суетливо извиняться.

- Хотя, - продолжил Люциус, меряя сына презрительным взглядом, - если его школьные оценки не улучшатся, для него действительно станут невозможными иные профессии, кроме этих двух.

Драко счел это крайне несправедливым. Отец вел себя так, словно он был худшим учеником, хотя на самом деле он входил в пятерку лучших учеников курса. Впрочем, Малфои всегда должны быть первыми.

- Я не виноват в этом, - возразил он. – Все учителя обожают Грейнджер.

Голос Люциуса прозвучал как удар хлыста:

- Я думал, тебе стыдно из-за того, что девчонка из семьи маглов обходит тебя на каждом экзамене.

Драко было нечего на это ответить; он почувствовал, как лицо заливает краска стыда и злости.

А ведь это на самом деле не было его виной: Грейнджер всегда являлась выдающейся личностью, настолько яркой, что не имело значения, грязнокровка она или нет. Но Драко никогда не признался бы в этом отцу – тот бы наказал его за такие мысли, ведь его мировоззрения и принципы противоречили этому. Те принципы, про которые он, тем не менее, забыл сам, когда изъявил желание прислуживать полукровке.

Драко вспомнился разговор с Люпином, когда он узнал о том, что пренебрежение к окружающим может помешать развитию навыков легиллименции.

Стал рабом психопата, был посажен в тюрьму за то, что разгромил, словно последний идиот, чертово министерство, и убит - потому что его собственный сын не стал убийцей.

Драко любил отца. Да, он любил этого ублюдка. Ведь даже жестокий, бессердечный и подлый, он все равно был его отцом. Драко боготворил его, сколько себя помнил. И он знал, что Люциус тоже любил его. Его любовь была весьма своеобразной, направленной лишь на подавление личности сына, но все же Люциус любил его.

И все же Драко ощутил облегчение, когда отец умер. Если бы он был жив, Драко и Нарцисса не смогли бы обратиться за помощью к Ордену. Если бы Люциус был жив, они бы, наверное, уже были мертвы. Или попали бы в рабство к Волан-де-Морту.

Драко неожиданно почувствовал, как его с головой захлестывает чувство вины, вызванное столь противоречивыми мыслями.

Слова матери, с грустной улыбкой сказанные однажды, явственно прозвучали в голове: «Одна из самых мучительных вещей на свете, Драко, – любить тех, кто не заслуживает твоей любви».