Не знаю точно, сколько пролетело времени с тех пор, как меня привезли в эту зефирную страну, но, надеюсь, проживание здесь подходит к концу.

Как думаешь, если я лизну одну из стен, будет она сладкой, как зефирка?

Что за неожиданное пристрастие к лизанию?

Просто любопытно. Хватит вести себя как злобная ведьма.

Ну, если тебе так хочется это знать, я на девяносто девять процентов уверена, что если ты лизнёшь одну из этих мягких стен, на вкус она будет как дерьмо.

Итак, это отрицательный ответ.

Ага.

Окей. Едем дальше…

Приближающееся освобождение из карцера вызывает у меня смешанные эмоции.
Здесь так спокойно.
Мне грустно уходить, но в этом есть и плюсы.

Да, начнем с того, что я предпочитаю иметь в распоряжении все свои конечности.
На случай внезапного зуда и всего такого.
Чтобы вытирать нос и делать другие настолько же важные вещи.
Вещи, которые люди обычно принимают как должное, пока не оказываются в подобном положении.

Ты же понимаешь, что очень малый процент населения Земли рано или поздно оказывается в таком же положении.

Продолжаю мысленную бессмысленную болтовню.

Нахождение в этой комнате дарило мне некую безопасность.
Извращенец 1 и его жизнерадостная банда неудачников не могут и пальцем меня тронуть, пока Большой Брат присматривает за моей спиной.
Ну, технически за лицом.
Редкий прилив благодарности побуждает меня подмигнуть своему маленькому другу, висящему в уголке.
Красная лампочка подмигивает в ответ, и мои губы украшает своим присутствием едва заметная, практически неуловимая улыбка.

Да, детка.

Стоит ли мне беспокоиться насчёт твоего флирта со съёмочным оборудованием?

Не вижу для этого причин.

Тот, кто следит за твоим «другом», должно быть, уже проверяет записи – а конкретно, что именно они включили этим утром в твою капельницу.

Мне плевать. Понимают они или нет – в эти выходные они защитили нас, и это заслуживает благодарности.

Знаешь, если там всё пойдёт наперекосяк, ты всегда можешь замутить какое-нибудь дерьмо, и они вернут тебя сюда примерно за полчаса.
Быстрее, чем доставка Pizza Hut.

Давай назовём это планом Б. И я проигнорирую тот факт, что ты сравнила меня с едой. Это не смешно.

Как скажешь.

Одна мысль о пропавшем Красном вызывает у меня долгий, драматический вздох.

Почему, ради любви к слонам, ты всё ещё зациклена на Красном?

Я не зациклена.

Просто продолжай плыть по этой реке.

Какой реке?

Что отходит от озера Рица, малышка. По реке От-Рица. Которая, так сказать, От-Рица-ет.

Я не зациклена. Я бы знала, будь я зациклена. А это не так. Поэтому, очевидно, ты неправа.

Снова железная логика?

Какая ты ершистая.

Значит, не зациклена?
Если верить доктору Вебстеру, если ты о ком-то постоянно думаешь, это называется «одержимость».

Ну, это, конечно, интересно, но нет.
Никакой одержимости.

А-ха. Конечно.

Почему кажется, что ты мне не веришь?

Конечно, не верю.
Эй, у меня есть идея!
Раз уж он всего лишь плод твоей пропащей психики, почему бы просто его не вызвать?
Очевидно, тебе просто необходим собеседник.

Во-первых, я не Гарри-грёбаный-Поттер. И не умею колдовать.
Когда-нибудь видела меня размахивающей палочкой и наколдовывающей какое-нибудь дерьмо?
Во-вторых, я не говорила уже год. Зачем разрушать такое отличное начинание?
И в-третьих, я не могу.

Уже пыталась.

Не можешь что? Говорить? Конечно, можешь.
У тебя обширный словарный запас. Я видела его в деле.
Даже если убрать из него все ругательства, уверена, останется достаточно слов, с которыми можно будет сотворить что-нибудь дельное.

Нет, я имею в виду, что не могу заставить его появиться.
Очевидно, мои галлюцинации не выполняются по заказу.

Или… возможно, и я просто подкидываю тебе идеи, но, возможно, он существует не только в твоей голове.
Возможно, он настоящий.

Проехали.
Тебе так же хорошо, как и мне, известно, что он плод моего воображения.

Просто обязан им быть.

Да, конечно же. Ты права. С такими доводами не поспоришь.

Можешь отправляться прямиком в…

ЛАЛАЛАЛАЛАЛАЛА.
Как некрасиво.
Слова ранят, знаешь ли.

Раз уж я больше не разговариваю сама с собой, вспоминаю его первое появление.

Мечтала ли я, чтобы пришёл большой, сильный мужчина и спас меня?
Неа.
Этот корабль уплыл очень, очень давно.
Уплыл, кишащий крысами и несущий на себе мутантный штамм бубонной чумы. И трагически, лишённый выживших на борту, которые могли бы помочь ему успешно зайти в бухту, он врезался в скалы.
Да. Он уплыл, он утонул.

Задумывалась ли я, когда наконец заявится старуха с косой, чтобы потребовать выдать ей душу, за которой она охотилась последние четыре года?
Ага.
Надеялась ли я, что она вскоре положит конец моим страданиям?
Как и в любой другой чёртов день.

Так что изменилось тогда?

Это пятница, и до зрелищной самозащиты ложкой ещё три недели.
Для сентября северо-востока день не по сезону тёплый.
Тяжёлые облака висят низко-низко, провисая на сером небе.
Они столь плотные, что, кажется, будь я чуточку выше – и смогла бы, потянувшись, схватить горстку небесной мути.

Медсёстрам и санитаркам наказали вывести нас на улицу немного поразмяться и глотнуть свежего воздуха.
Погода благоприятствует, так что они подчиняются.
К своей досаде, им приходится сопровождать двадцать пациентов на дворик для прогулки.

Мы спускаемся со второго этажа.
Группами по семь человек.
Пять больных.
Два сотрудника.

Проходим через три двери, что открываются лишь карточкой-ключом, и через последний контрольно-пропускной пункт – единственный, за которым кто-то присматривает – и наконец выходим в закрытый со всех сторон двор.

Я хорошо его изучила.
Сюда выходит окно моей палаты на втором этаже.
Думаю, осенью он особенно хорош.
Футбольное поле и зелёный газон со всех сторон окружены деревьями.

Да, деревья призваны скрыть восьмифутовую решётку, ограждающую нас от остального мира.
Это напоминание, что мы больше не являемся желанными гостями для общества.
На что мне более чем наплевать.
Возвышающиеся деревья ещё и закрывают от назойливых взглядов.
Уединение.
Ну, иллюзия уединения в месте, где его не существует.

Вот бы они посадили их с внутренней стороны ограждения.
Наверное, решили, что бегающие с палками больные – не лучшая затея.
Согласно предписанию, они должны осмотреть территорию прежде, чем мы выйдем, чтобы ничто опасное или слишком соблазнительное по ошибке не проникло в наш мир.

Не могу заставить себя переживать по этому поводу.

Здесь создаётся обманчивое ощущение свободы.
И я счастлива.
Стою в центре левой стороны двора.
Просто осматриваясь.
Запоминая.
Дыша.

Собрат-пациент тут же садится на землю и пробует на вкус грязь.
Двое пытаются делать снежных ангелов в трёхдюймовой траве.
Шестеро пожизненников стоят спиной к зданию и курят, общаясь с отстранённым персоналом.
Три женщины уселись в кружочек на влажную траву, срывают одуванчики и связывают вместе их стебли.
Они делают короны, потому что какой девочке не хочется быть принцессой?
Остальные кружат по двору, слоняются без дела, некоторые парами, некоторые – по одиночке.

А ещё есть я.
Стою, уставившись на деревья, наслаждаясь этими творениями природы.
А как можно ими не восхищаться?
Каждое дерево одето по сезону в торжество ярких цветов – оранжевые, красные, пурпурные, зелёные, коричневые и бесконечные их оттенки.
Поздние цветы осени завораживающе вертятся в своём последнем полёте, оседлав сильный ветер, являющийся лишь предвестником близящейся грозы.

Вот стою я.
Дышу так глубоко, как только могу, купаясь в свежем, чистом аромате стареющих листьев и дождя.
Никакого затхлого, рециркулирующего воздуха.
Никакой невыносимой хлорки, жалящей обоняние.
Никаких противных цитрусовых химикатов, пытающихся побороть неизменную вонь мочи или рвоты.

Чистый воздух.
Ничего кроме чистого воздуха.

Неожиданно я немного поворачиваю голову налево, словно кто-то позвал меня по имени.
Он стоит под моим любимым кизилом, в левом углу двора, ярдах в десяти от ограды.
И полностью захватывает моё внимание, что уже можно счесть за подвиг.
Я замечаю все всячины и большинство мелочей.
Нет ничего несущественного, но, думаю, сейчас он заслуживает не меньше, чем всю меня.

Красный.
Он вне всяких сомнений красив, но за время пребывания в этом учреждении я не видела ни одного человека по ту сторону забора.
Однако не это покоряет меня.

После минутного пожирания его глазами, я встречаюсь с изучающим взглядом.
Глубокие алые омуты сверлят меня.
Сердце, этот орган-предатель, всего на секунду спотыкается в узнавании.
Никто другой бы не заметил.
Но, продолжая всматриваться в его расчётливые глаза, я знаю, что он – не «никто другой».
Он знает, что я знаю, кто он.
Нет. Не кто, а что.
Я знаю, что он такое.

И знаю, что он знает, что я знаю, что он.

Мысленный голос пытается воспроизвести ту яростную борьбу, что разворачивается в его необъятном уме.

Вокруг ходит-бродит невинный вампирчик.
«О, смотрите-ка, их выпустили попастись. Это может быть забавно. Времени у меня предостаточно, а здесь увижу хотя бы что-то, о чём можно будет вечером рассказать парням за кружечкой негативной второй группы».
А потом замечает уставившуюся на него странную девушку.
Втягивает воздух своим улучшенным носом, и рот заполняется слюной.
Он вытирает её, собравшуюся в уголке губ.
«Может, прихвачу одну, на дорожку».
Но девушка всё ещё смотрит.
«Любопытно. Она на убегает и не отворачивается».
Чокнутая продолжает пялиться.
«Она знает. Вот дерьмо, она знает. Но откуда? Она знает, так какая разница, откуда? Вот дерьмо. Что же делать?»
И он какое-то время продолжает крутиться в этом «дерьмо-констатировать факт-вопрос-дерьмо» круге.

Удивлена, что из его ушей не начинает идти дым от усилий, которые он прикладывает в попытке найти решение дилеммы, в которую он в прямом смысле вляпался.
И в конце концов он сводит всё к двум вариантам.
Бороться или бежать.
Свалить и игнорировать девчонку, которая знает слишком много, или похитить её и поужинать?
Очевидно, он застрял в дерьмо-круге, так что я решаю помочь ему выбраться.
Добрая самаритянка, и всё такое прочее.

Дождавшись, когда его проникновенный, немного сконфуженный, но потемневший взгляд встретится с моим, я медленно склоняю голову направо.
Продолжая очень медленно – даже для человека – поднимаю руку, которой собираю волосы с левого плеча и перекидываю их за правое.
Поднеся вторую руку ко рту, высовываю язык, чтобы лизнуть кончики указательного и среднего пальцев.
На скорости запаха подношу влажные подушечки к шее и глажу ими открытую яремную вену, после чего лениво трижды стучу по ней.
Я на сто процентов уверена, что его глаза расширились от этого представления.
Но я, конечно же, ещё не закончила.
Сделав глубокий вдох, я наконец выдыхаю шёпотом, что тише крутящихся вокруг ветров: «Отсоси».
И потому что я могу быть глупой, когда чувствую себя особенно стервозной, медленно поднимаю бровь в безмолвном «подойди и возьми» вызове.

Его лицо застыло в безэмоциональной маске, что кажется такой досадно-знакомой.

Вампиризм. Базовый курс. Могу поспорить, им приходится учиться этому дерьму, прежде чем получить разрешение на сверкание.

Однако я наблюдательный человек, и улавливаю в его глазах парочку эмоций.
Шок.
Любопытство.
Ещё несколько слишком быстро сменяют друг друга и исчезают.
И наконец… гордость?
Странно.

Прежде чем мы получаем шанс продолжить наш безмолвный разговор, меня возвращает на землю глубокий бас, что начинает вести отсчёт.

Эван.

О ДА! – в изуверском наслаждении визжит в моей голове один голос, пока второй устало вздыхает.

Только не снова.

Эван – мой любимый человек в этом месте.
Он дотошный санитар, который никому не позволяет собой командовать.
И никогда не превышает свои полномочия.
Конечно, их у него не так уж много, но всё же.
Он никогда не лапает женщин, и остальные этого в его смены себе не позволяют.
Он не заставляет пациентов плясать под свою дудку ради лекарств – или, что касается меня, ради дополнительной одежды, когда ту возвращают из стирки.
Он хорошо выполняет свою работу.
Даже уважает людей, которых никто больше и не считает «людьми».
Некоторые его боятся, кому-то он нравится, и абсолютно все его уважают.
Тот факт, что у него строение футбольного полузащитника, идёт на пользу, когда ему приходится применять силу.

И это приводит нас к Зэ.
Зик – пациент с диагнозом серьёзного биполярного/маниакального депрессивного расстройства.
Его крайности… что ж, крайние.
«Взлёты» - словно вершины Килиманджаро.
«Падения» - словно карьера Бритни, когда она побрилась налысо и набрала десять кило.
В один из таких моментов он убил свою жену.
И жюри присяжных, состоявшее из его коллег, признали его психически нездоровым.
Он здесь пожизненно, и не особо этому рад.
Я-то считала, он будет писать кипятком от радости, потому что теперь ему не придётся весь остаток жизни быть сучкой своего сокамерника.
Но так считала только я.

Каждый раз, когда мы проводим время на улице, он бесцельно бродит вокруг примерно полчаса – достаточно, чтобы начать думать, будто бдительность служащих была благополучно усыплена.
А потом, как по часам, он пытается сбежать.

Дебил.

Восьмифутовая ограда.
Я упоминала, что она под напряжением?
Металлический провод, проложенный по верху, спокойно может опалить волосы на вашей голове.
О, уверена, он не вызовет постоянных повреждений.
Сильных.
Кому вообще нужна возможность продолжить потомство?
Да. Никаких необратимых последствий.
Просто здоровое предупреждение для всех будущих желающих совершить побег.

Итак, это началось.
Зэ бежит, и Эван начинает отсчёт.
- ОДИН! – грохочет его голос по двору.
- ДВА! – добавляет он ещё громче.
Зэ уже почти у ограды, и Эван срывается с места, словно первоклассный автомобиль.
Начинает говорит: «ТР», - но его обрывает звук лёгкого тела Зика, врезающегося в землю.
Громкое БАМ так сильно резонирует, что я почти чувствую дрожь земли под ногами.

Лично я думаю, что мистеру Э стоило бы разок дать Зику добраться до верха ограждения.
Уверена, как только его яйца улетят на север из-за тока, курсирующего по телу, всё это прекратится.

Может, Эвану нравится выбивать из Зэ дерьмо.
За этим крайне забавно наблюдать.
Конечно, я пристрастна.
Безумная задница Зик в последнее время начал проявлять ко мне некоторые чувства.
Не делал ничего; был заурядным льстецом.
Однако, учитывая, как закончились его предыдущие отношения, уверена, любой может понять мою нежелание добровольно становиться следующим объектом его страсти.
Совершенно объяснимо.

Видите ли, люди думают, что у меня не всё в порядке с головой, однако они знают, что он чокнутый.
Очень важное различие.

Когда одна из медсестёр обнажает задницу Зэ и резко втыкает в неё шприц, я отворачиваюсь.
Уже знаю, чем это закончится.
Взгляд невольно устремляется на кизил, лишь чтобы принести разочарование – он исчез.

Несколько часов спустя, поедая пресный ужин, слышу, что сегодня мой день рождения.
Медленно добираюсь до комнаты, где собираюсь немного посидеть в одиночестве до того, как объявят отбой.
Сижу в своём кресле, поедаю чёрствый праздничный кекс и наблюдаю за тем, как за окном бушует гроза.
Сегодня мой день рождения.
Двадцать первый день рождения.
Девяносто пять процентов времени я провожу, пытаюсь забыть о жизни, что была у меня за этими стенами.
Воспоминания причиняют боль, а я не мазохистка.

Но иногда вспомнить просто необходимо.
Не всё.
Нет.
Это то, от чего я, возможно, никогда не смогу отделаться.
Нет.
Необходимо вспомнить, почему я здесь.
Почему я остаюсь.
Моё пребывание в этом месте – единственное, что обеспечивает их безопасность.
И хотя они могли уже давным-давно забыть обо мне и перестать беспокоиться, фактов это не меняет.
Они могут вести обычные жизни, без нависшей сверхъестественной угрозы, пока я остаюсь здесь.
И поэтому я никуда не уйду.

Не мазохистка; мученица.

На следующий день, съев так мало, как только могу, бок о бок с другими пациентами, я возвращаюсь в свою палату.
Как и всегда, закрываю за собой дверь и направляюсь к простому деревянному стулу, стоящему перед окном.
Проходя мимо стола, беру с него книгу.
Знаю, что не буду её читать, но мне нравится ощущать её вес.
Как и с любым другим знакомым предметом, комфорт остаётся ещё долго после того, как вещь выполнила своё предназначение.

Прежде чем сесть, я поворачиваюсь и кидаю взгляд на своё дерево через решётки, что закрывают окно.
И вновь вижу загадочного вампира, прислонившегося к дереву.
В то же мгновение он поднимает голову, и наши взгляды встречаются с силой притягивающего луча.
Уставившись на него, я размышляю.
Какова вероятность того, что он случайно посмотрел на моё окно именно в этот момент?
Только на этой стороне здания три этажа и восемьдесят шесть окон.
Откуда он знал, что я окажусь у этого окна в этот момент?
Просто невероятное совпадение.

Конечно, выбор времени не настолько уж впечатляющий.
В плане расписания здесь всё строго.
Они стремятся обеспечить стабильность для наших поехавших мозгов там, где в других областях никакой стабильности нет.
Но это свободное время, так что я не обязана приходить сюда.
Я всегда прихожу, но не должна это делать.

Когда изначальное изумление проходит, я вспоминаю о хороших манерах.
Машу ему левой рукой, приветствуя. Правая всё ещё сжимает книгу.
Не ожидаю ответа, что хорошо, потому что он не двигается.

Как грубо.

Насколько я могу сказать, он до сих пор выглядит так, словно пребывает в шоке – даже больше, чем в первую встречу.

Как странно.

Полчаса спустя он исчезает.
Буквально испаряется прямо перед моими глазами, почту в ту же секунду, как я фокусируюсь на чём-то другом.
Любой настоящий вампир осушил бы меня или решил, что я не стою таких усилий.
По пути в душ моя восхитительная способность приводить доводы делает вывод, что он ненастоящий.
Просто очередная трещина в моём и без того хрупком психическом состоянии.

Но он продолжает появляться каждый день.
И всегда легонько машет рукой, прежде чем перейти к нашим гляделкам – может, в попытке скрыть недостаток воспитанности в первый раз или, может, потому что я так хочу.

Он плод моих желаний; сон, который больше не приходит ко мне по ночам.
Вместо этого он обрёл плоть днём.
И я, если честно, нахожу в этом утешение.

Надеюсь увидеть его снова.
Будет чертовски обидно, если даже люди, созданные моим воображением, потеряют в меня веру.

ОДЕРЖИМА!

Я не… Ох, забей.

Вот это настрой!

Хо-хо-хо.

Ты же не проходишь пиратскую стадию? Потому что я не буду убирать птичье дерьмо.

Не беспокойся. Разноцветные перья – не для меня.

О! Видела в четверг Извращенца 1 в этом костюме хирурга?

Фууу. Это восхитительное воспоминание заставляет вздрогнуть.
Спасибо за напоминание.

Думаю, ещё более подходящим вопросом будет, какую часть Извращенца ты не видела в этом костюме?
Он ему явно не льстит.

Нда, фамильные драгоценности оказались весом не больше карата.

Всегда рада помочь отвлечься.

Тут я слышу звук открывающегося замка, и дверь со скрипом распахивается, демонстрируя мне первые проблески человеческой жизни за два дня.
Те, кто приходили проверять капельницу и всё такое появлялись только когда я валялась без сознания.
Повернув голову, вижу, как ко мне с осторожностью подходят Капитан Рассеяность и Джереми.
Словно я сбегу, если они меня испугают.
Когда я пытаюсь легонько улыбнуться доку, даже сама чувствую, что вышла скорее гримаса.
Улыбка, неважно, насколько заметная, кажется неправильной на моих губах.
Кажется ложью.
Чуждой.
Мучительной.

Капитан Р. либо не замечает никаких несоответствий, либо просто довольствуется посредственной попыткой, которую я пустила в ход.
Он пододвигается ближе к кровати с ответной радостной улыбкой.
И я заканчиваю свои недоделанные попытки.
Очевидно, это напоминает ему, зачем он пришёл.

Немного выпрямившись, он начинает.
- Белла?
- Изабелла, - мысленно поправляю я.
Не подаю вида, что услышала его, пока он, вздохнув, не начинает заново.
- Изабелла.
Поворачиваю голову достаточно, чтобы увидеть его лицо, но не смотрю в глаза.
Они всегда ошибочно принимают это за признак того, что ты хочешь поговорить.

- Думаю, это время пошло тебе на пользу, и я более чем счастлив, что изоляция не потребуется, - объясняет Кэп.

Нужно быть осторожнее. Обратила внимание на подразумевавшееся «пока» в конце предложения?

Ага. Может, он этого и не сказал, но точно подумал.

- Я дам тебе снотворное, чтобы извлечь капельницу, катетер и снять ремни. Это всегда помогает тебе восстановиться. Сейчас ты заснёшь, а очнёшься уже в своей кровати.

Вот бы это было так.

Итак, выключаем систему, подр-р-руга?

Пиратские шутки ещё какое-то время будут преследовать меня, да?

Боюсь, что так, Капитан.

Сон – лучше, чем альтернатива.

И с этим мы уплываем, мечтая о спокойных морях, отсутствии птичьего дерьма и дружелюбных портах в ближайшем будущем.

---