Для некоторых юность и невинность превращаются в неспешную смену дня и ночи, неопределенную серию счастливых или печальных моментов: важные секреты в кругу друзей; первые вынужденные вороватые глотки украденного теплого пива, заканчивающиеся дешевыми шумными попойками на выходных; баловство скользкими пальцами, превращающееся в умение, опыт, а затем – желание. Жизнь наполнена милыми, волнующими заявлениями, возбуждающими грубыми словами и бесполезными страхами, которые не дают заснуть по ночам.

Вы и понятия не имеете, что ваши волнения невзрачные и глупые, пока они не оборачиваются ужасными событиями. Думаю, именно так детство частенько подходит к печальному концу – мы усердно пускаем в ход кулаки, защищаясь от натиска жалких ночей и сомнительных решений. Мы зовем это скукой, искушенностью или потребностью в большем и, не осознавая, теряем магию, которая принадлежит только юности, не понимая, что, когда мы отталкиваем это, оно уходит безвозвратно.

Как бы то ни было, думаю, всё так и происходит. Пока вам везет и молодость не ускользает из ваших жаждущих раскрытых пальцев. У неудачников всё происходит так: вы идете по той же дорожке, что и все ваши сверстники, с бешеной скоростью, дрейфуя на волнах смешных моментов и блеска, но закон инерции – основное правило физического существования, которому вы никогда не уделяли много внимания – заглушает и перекрывает всё: смех, свет, невинность – они исчезают в то же мгновение – момент, полный такой силы и специфики, что у него появляются время и дата.

У моего момента, во всяком случае, время и дата есть.

3 июня 2008 года.

Я склонилась над кухонной раковиной, в которую стекала теплая вода. Маминым потрепанным кухонным полотенцем я стирала красную цифру 4 с правой щеки и инициалы «ЭК» – с левой, в спешке чуть не протерев себе ссадину, краем глаза посматривая на часы над микроволновкой.

— Помедленнее, Белла. Его день рождения продлится до конца дня, — рассмеялась мама. Волосы у нее были растрепаны, а щеки – тронуты солнечными лучами от долгого пребывания на трибунах, как и у меня. Как и у всего Форкса.

— А куда это ты намылилась? — спросил папа, засунув голову в холодильник.

— Сегодня его шестнадцатый день рождения, — отозвалась я, словно дала исчерпывающий ответ на вопрос.

— Я знаю. Весь чертов город это знает, — проворчал папа, появляясь из холодильника с буханкой «Roman Meal» и бутылкой пива. — Думаю, его провозгласили государственным праздником. Мы сегодня хотя бы почту получили?

— Прекрати, па, — сказала я, роясь в большой вязаной сумке в поисках тюбика гигиенической помады. — Звучит так, будто ты ревнуешь. — Мама с улыбкой забрала из его рук хлеб и положила на стол.

— Скорее, будто я всё знаю, — поправил он и, кивнув головой, слегка растрепал мне волосы. — Я не вчера родился, Белла. Никакого алкоголя, особенно если он за рулем. Позвони домой, я тебя заберу.

— Пап, ничего такого. Нам…

— Пятнадцать.

— Сегодня ему шестнадцать, забыл?

— Просто скажи: «Хорошо, пап. Лучший отец в мире, наипрекраснейший папа на свете, я сделаю так, как ты скажешь», — пропел он, откручивая крышку с бутылки пива. Он поводил челюстью по горлышку из стороны в сторону – как делал это, сколько я себя помню, – отчего его усы насмешливо затанцевали.

— Хорошо, лучший отец на свете, — сказала я с сарказмом.

— Ты забыла «наипрекраснейший», — пожурила мама, указывая на нас испачканным горчицей ножом.

— Я это не скажу. Пока, — усмехнулась я, но отец встал передо мной.

— Будь дома к одиннадцати.

— Тридцати.

— К одиннадцати ровно. Хочешь верь, хочешь нет, я тоже был подростком. Я знаю многое.

— Например? — спросила я. — Как подобрать лоферы к брюкам «Dockers»?

— Например, каково в прекрасный весенний день быть шестнадцатилетним парнем с новыми водительскими правами, выигравшим очень важную игру в день своего рождения и собравшимся заехать за самой крутой девчонкой в мире.

Я слегка покраснела от комплимента. — Спасибо, папа.

— И с членом. Я знаю, каково быть парнем с членом, собравшимся заехать за самой крутой девчонкой в мире. Так что не слишком увлекайся там.

— Пап, ты не играл в бейсбол. И твой день рождения в декабре.

— Но я была самой крутой девчонкой в мире, — закричала мама. Повернувшись, я впилась в нее уничижительным взглядом и попыталась сдержать смех, пока она обрезала корку с папиного сэндвича. Мама протянула его ему, и папа с важным видом взял и откусил чрезвычайно огромный кусок. Задумчиво прожевав его, он снова повернулся ко мне.

— Эй, я играл в вышибалы на физкультуре. Это неважно, я все равно был парнем с членом, а твоя мама – самой крутой девчонкой в школе. И вот, пожалуйста, — веско отметил он, широким жестом обведя нас троих рукой с сэндвичем. — Это служит тебе примером о том, что всё всегда сводится к одному.

— Прощай, — сказала я, вздрогнув прежде, чем он смог уточнить, к чему всё сводится. В любом случае, я уже знала: мне читали лекцию о подростковой беременности всякий раз, когда я шла на вечеринку, с тех пор, как однажды Эдвард немного сильнее, чем было нужно, ударил по двери с проволочной сеткой, и изумленные Чарли и Рене беспомощно смотрели, как я вылетела из нее, выдохнув «привет», с бордовым лицом и счастливыми глазами, старательно избегая потрясенных взглядов родителей.

— Та еще игра, — сказал папа мне в спину, и я знала, что сейчас он изображает замах битой, как делает постоянно, держа бутерброд. — Парень – потрясающий бейсболист.

А вот самая болезненная и обманчивая часть, предшествующая полуночи: впервые за всё мое в среднем счастливое существование я была благодарна просто за жизнь.

Я стояла на обочине под лучами позднего солнца, размахивая сумкой и улыбаясь собственной тени и обманчивому безветрию. Я знала это и тогда, но теперь осознала с пронзительной раздражающей ясностью: когда Солнце начинает клониться к неминуемому закату, на свет появляются девиантные и изощренные возможности – и никак не узнаешь, какая беда может произойти.

Впервые я могла остановиться и подумать, что всё прекрасно. На дворе стоял один из тех солнечных ясных деньков, когда музыка звучит громко, а всё вокруг столь совершенно, что нельзя не улыбаться и знать наверняка, что ты счастливчик. Позже я бы задалась вопросом, не сглазила ли жизнь, просто остановившись и осознав собственное счастье.

Эдвард затормозил, из радио доносились звуки музыки Джонни Кэша, диск которого я украла у отца давным-давно. На колеса его подержанного пикапа – синего чудовищного грузовика, который раньше простаивал на чурбанах на заднем дворе, за исключением тех дней, когда он взрывал проселочные дороги нашего городка, – налипла грязь. Он уже не менее года катался без прав.

Эдвард наклонился и открыл мне дверь изнутри, вглядываясь в меня; темные влажные волосы теперь торчали в разные стороны из-за открытых окон, а глаза сияли победным блеском и праздничным настроением. Он окинул меня взглядом с головы до ног без единого движения головой; медленная озорная улыбка превратила его из простого красавчика в того, кто будет опустошать меня и других девчонок, а заодно и многих парней еще много десятилетий.

— Так-так, не это ли знаменитый питчер старшей школы Форкса, — сказала я с деланым безразличием, залезая в грузовик. Я поднесла руку ко лбу. — Тебе не нужно успокоить своих фанатов? Что ты здесь делаешь?

— Слышал, ты отдаешься, — ответил он, громко лопнув пузырь жвачки с чавканьем, и, сложив губы в обманчиво милую улыбку, передвинул рычаг грузовика в положение переднего хода.

— Ага. Только парням в белом трико.

— Это не трико, — ответил он, кажется, в сотый раз за прошедшие восемнадцать месяцев. Он дернул меня за хвост и тронулся в дорогу.

Я пододвинулась и поцеловала его в щеку, а потом в шею. Добравшись до уха, я почувствовала его улыбку; щетина на его челюсти колола кожу моего подбородка. Он повернулся и, поймав мои губы, нежно погладил мое лицо и отстранил меня. Тогда мы всегда были близки, постоянно касаясь друг друга, толкая, пихаясь, хватаясь и прижимаясь, – подростки, балансирующие на краю игры и секса, с бушующей энергией и неослабной необходимостью касаться и чувствовать.

Я положила ноги на автомобильную панель и посмотрела на него.

— Действительно. Поздравляю. Чемпион.

— Скажи это. Скажи, что я везде выигрываю, — обратился он, толкнув меня в бок. — Скажи, что я лучший.

— Я видела, как ты чуть не уронил тот мяч на пике шестого иннинга.

Его длинная рука молниеносно схватила мое бедро и защекотала его, вызвав у меня визг и хихиканье.

— Скажи, что я лучший, — снова потребовал он, наклонившись вперед. — Скажи это или никогда не получишь свою милую ножку обратно.

— Ты лучший, — пронзительно рассмеялась я. Он отпустил мою ногу с удовлетворенной улыбкой. — Из неудачников.

— Тебе обязательно быть такой злой? — простонал он. — Изо дня в день я только и делаю, что думаю о тебе, а ты так отплачиваешь мне?

— Ты думаешь, как залезть мне в трусы, Каллен.

— О, верно. — Он повернулся и улыбнулся мне, проследовав взглядом от моего лица до коленей.

— Прекрати, питчер, или я сломаю тебе руку, — сказала я, манерно растягивая слова и поправляя хвостик под его смех. Он снова лопнул пузырь жвачки и перевел взгляд на дорогу.

— Никаких разговоров о бейсболе. Расскажи мне о том, в чем ты хороша, — упорно продолжил он. Я с улыбкой повернулась к окну, придумывая что-нибудь подходящее для этой знакомой игры. — Ты была бы хорошей балериной.

— Очень смешно, —сказала я, щелкнув его по уху.

— Что ж, ты пахнешь слишком хорошо, чтобы быть ночной бабочкой. Как насчет русалки с ногами?

— Прекрати.

— Метать ножи в яблочко?

— И в именинников.

— Ой.

— Не во всех именинников.

— В этого? — спросил он, указывая на себя.

— Не знаю.

— Тебе бы подошло коллекционирование монет из машин в прачечной. Настоящее искусство.

— Ты такой дурак.

— Не думаю, что кто-нибудь заплатит тебе за оскорбление милых именинников.

— Я буду делать это безвозмездно, приятель.

— Ты могла бы быть моей, — серьезно сказал он. Эдвард провел пальцем по очень бледным инициалам, которые я пыталась стереть с щеки.

— Всегда, — сказала я.

— Да. Эй.

— Что?

— Знаешь… Все эти разговоры о бейсболе… Ты же понимаешь, что я бы все равно последовал за тобой куда угодно?

— А если бы я поехала в Сибирь?

— Тогда и я тоже.

— Монастырь?

— Я тоже, — сказал он и с серьезным выражением повернулся ко мне. — В этом городе люди находят одну цель и концентрируются на ней, и я понимаю это. Понимаю, что люди хотят подойти с энтузиазмом к чему-нибудь, но для меня это не всё. То есть… не думаю, что то, что тебе хочется, неважно. Потому что это важно.

— Для кого? — рассмеялась я.

— Для меня.

— Мне далеко до шестнадцати. Не хочу пока ничего делать со своей жизнью. Не таким организованным, взрослым способом.

— Когда-нибудь захочешь. И я хочу этого.

— Спасибо?

— Пожалуйста. Нам нужно сделать остановку, — сказал он, резко заканчивая серьезный разговор. Нам никогда не удавалось слишком долго говорить о серьезных вещах так, чтобы кто-нибудь не сделал ехидного замечания или не перевел весь разговор в поцелуй, – не в те дни. Дернув солнцезащитный щиток вниз, Эдвард натянул несколькими резкими движениями шляпу, которая лежала на панели автомобиля. Глядя в зеркало с подсветкой, он облизал оба больших пальца и пригладил бакенбарды, не прекращая езды. Кажется, не смотря, куда едет, Эдвард ловко тронул руль и свернул на следующую пыльную дорогу, направившись прямо к магазину Джо «Stop&Shop». Я знала, что надо делать: я жду в машине, а Эдвард заходит в магазин с робкой улыбкой и «да, сэр», «спасибо, сэр», пока Джо быстро и незаконно пробивает ему чек на пару ящиков пива или бутылки алкоголя и спрашивает о следующей игре или его планах на будущее.

Я свистнула ему, пока он размашистом шагом шел к магазину. Эдвард повернулся, усмехнувшись мне через плечо из-под потрепанных полей шляпы. Я скинула ботинки и вывесила ногу из окна. Откинувшись, я похимичила с радио, играясь тенью от послеобеденного солнца и магнитолой.

Когда капельки пота стекли в ложбинку между моими грудями, Эдвард распахнул дверь. В одной руке у него была упаковка из восемнадцати бутылок пива, а в другой – были зажаты лакричные конфеты «Red Vines». Я даже не успела ему снова свистнуть, как он уже оказался в окружении обожающей его толпы. Он любезно улыбнулся мистеру и миссис Коуп, которые были помощниками в школе Форкса с тех пор, как их собственный ребенок выпустился в восьмидесятых. Они отчаянно жестикулировали, мистер Коуп изображал всё тот же бейсбольный удар, который, кажется, все делали рядом с Эдвардом с тех пор, как ему исполнилось тринадцать. Этот удар привлек миссис Клируотер – она остановилась, чтобы поздравить его. И это привело к тому, что там тут же оказались несколько мамочек с детьми в коляске, а потом и старик со спецодеждой и новенькие девушки. Я улыбнулась добродушности Эдварда, сквозящей из непринужденной улыбки, которой он одаривал всех, кто хотел поговорить с ним. Никого не впечатляли талант и удача Эдварда так сильно, как его самого. Наблюдая за тем, как он продолжает разговаривать, улыбаться и делать всех счастливыми, я заметила, как он начал медленно двигаться по направлению к грузовику. Эдвард бросил на меня умоляющий взгляд «вытащи меня из этого ада», но я только ухмыльнулась и пошевелила кончиками пальцев.

К сборищу подошли еще трое – и тут я решила, что пора проявить к нему милосердие. Естественно, это не имело ничего общего с тем, что среди этих людей была старшеклассница Таня Денали. Две недели назад я подслушала, как она, балуясь в туалете блеском для губ и «Оксиконтином», сказала подружкам, что хочет «покататься на четвертом номере». Так что, как только она засеменила к нему, я поняла, что Эдварда надо спасать от его чересчур восторженных фанатов.

— Если ты не залезешь в грузовик, мы не сможем устроить праздник на заднем сидении, люби-имый! — позвала я. Все остановились и взглянули на глупую улыбку Беллы Свон – дурного примера для Эдварда.

— Твоя мама знает, что ты так разговариваешь? — крикнула миссис Клируотер с явным неодобрением, а старик в спецодежде уставился на меня. Я проигнорировала их обоих и протянула руки к Эдварду, который теперь направлялся ко мне, смеясь про себя до упаду.

— Ты такая задница, — рассмеялся он, поставив пиво между нами на сиденье.

— Что эти люди вообще тебе говорят? — спросила я, откинувшись на спинку и высунув руку с ногой из окна, наслаждаясь ветерком, когда он тронулся.

— Отличная работа, великолепная игра, слышал об этом парне, Форкс гордится тобой, не расслабляйся, Эдвард, — пропел он и, склонив голову набок, продолжил дурачиться: — когда-нибудь тебе стоит оттянуться по полной, Эдвард, заходи поиграть в мяч с малышом Питом. Что ты нынче отбиваешь битой, сынок? Выглядит неплохо, парень, очень здорово, кто эта сексуальная девушка с длинным языком, которая постоянно ошивается рядом с тобой?

— Заткнись, — рассмеялась я. — Никто так не говорит. Ты что, притягиваешь фанатов среднего возраста? — спросила я. — Что насчет мамочек? Или старика, если уж на то пошло?

— Черт, не знаю. Как я говорил, это дает им хоть какое-то занятие. Тему для разговоров. Они ходят на все игры. Пару раз я даже видел того старика на тренировке, — сказал он. Эдвард поддал газу, глядя в зеркало заднего обзора. — Не видишь, Эм уже вернулся? — Он вдруг напряженно прищурился, осматриваясь. Мы всегда так делали – во всяком случае, с тех пор, как Эммет получил права. Он мог бы попасть в неприятности, гоняя по пустынным пыльным дорогам, но никто не собирался арестовывать золотого мальчика городка, который проводит время с дочерью шерифа.

— Он наверняка устроит на нас засаду. Будет поджидать на конце какой-нибудь пустой улицы, — мудро заключила я, изучая окрестности в попытке первой заметить машину Эммета или Джессики, чтобы мы снова победили в «импровизированном» заезде. — Эммета не назовешь терпеливым, но он там будет. Поджидая. Наблюдая. Планируя.

— Он хитрый засранец, да? — согласился Эдвард, усмехаясь и поднимая поля шляпы вверх приглушенным щелчком пальцев.

Мы стремительно завернули за угол, и я выпрямилась на сиденье, помахав рукой, высунутой из окна, когда заметила Эммета в грузовике с Розали. Он рванул следом за нами, им на хвост сели Майк, Джаспер и Джесс на ее зеленой Хонде.

Джесс ускорилась, почти нагнав нас; Эдвард выплюнул в окно жвачку и рассмеялся, услышав рычание собственного мотора. Я подняла взгляд, когда мы проносились мимо «Bus Boy Diner», и увидела баннер, натянутый на закусочной: «ПОЗДРАВЛЯЕМ ТИГРОВ ФОРКСА! ЗАДАЙ ИМ ЖАРУ, #4!». И он всегда это делал. В тот день Эдвард провел игру, не позволив ни одного хита трем начинающим отбивающим, а все «старички» чертовски верили в спортсмена, выступающего второй год подряд, с рукой как пушка и точностью профессионала.

— Сомневаюсь, что твоя мама имела в виду именно это, когда говорила быть осторожнее, — сказала я, вцепившись в приборную панель и устойчивее упершись ногами. Мне ни разу не приходилось волноваться, но в те дни это и не требовалось.

Эдвард переключал передачи, глядя в зеркало заднего вида на наших друзей. Он слегка повилял из стороны в сторону, подняв тучи пыли, тем самым предотвратив попытки обогнать нас. Я радостно рассмеялась, когда, обернувшись, увидела Эммета, выкрикивающего – уверена – ужасно заковыристые проклятия и неистово жестикулирующего.

В кабине грохотали и стучали бейсбольные биты и прочий спортивный инвентарь. Эдвард перевел озорной сияющий взгляд направо – и мы оба увидели это. Огромное грязное поле неподалеку от дороги, которое ни один уважающий себя игрок не назвал бы настоящим полем.

— Нет! — завопила я. Из моей груди вырвался сиплый смешок – всё, что я могла сделать, чтобы подавить его, – это крепче обхватить себя, желудок сжался от ожидания и восторга. — Не надо!

— Держись, Свон, — пробормотал он, обернувшись, и усмехнулся, увидев друзей сзади. Мы съехали с дороги на поле. Оно было очень мокрым, комья грязи залетали в окна из-под колес, когда мы закрутились. Пиво грохнулось на пол, я уткнулась в Эдварда, пронзительно смеясь, и он притянул меня к себе ближе одной рукой – другая по-прежнему была на руле. — Всё в порядке, — сказал он. — Я тебя понял.

Джесс съехала на обочину и затормозила в поле рядом с нами, Джаспер высунулся из окна верхней частью туловища с пассажирской стороны. Меня изумили его ярко-красные солнцезащитные очки, закрывавшие расширенные от какой-то ерунды, которую он принял после игры, зрачки; его сумасшедшая улыбка, ставшая маниакальной, когда он направил на нас водяной пистолет, наполненный бог знает чем. Джаспер был «гипер» во всем: гипер-активный, гипер-притягивающий, гипер-сексуальный, гипер-живой. В один из своих серьезных моментов Эдвард однажды сказал, что это когда-нибудь убьет его намного раньше нас. Что невозможно жить с таким безрассудным отношением к жизни, утверждая, что всё, что ты делаешь, – это проживаешь жизнь на полную катушку, как часто говорил Джаспер. Я отчетливо помню, как была напугана и опечалена, когда Эдвард заявил, что он сам мог бы обойтись без всех, без меня.

По взаимному соглашению компании сомнительных ребят мы затормозили на клочке земли с сухой травой и вышли из автомобилей; мы с девчонками и Джаспером беспокойно смахивали грязь с одежды и лиц. Эммет поднялся и аккуратно взял инвентарь в большую ладонь, втягивая Джаспера в игру, когда подошел к «полю».

— Это дерьмо уже вышло за рамки братской любви, — сказала Роуз, рассеянно заплетая кончики волос, между бедрами у нее была зажата бутылка пива. Мы с Роуз и Джесс сидели в кузове грузовика Эдварда, пили, смотрели, как парни дурачились и обзывались на поле, играя в импровизированный пьяный бейсбол – никаких правил или приемов.

Джаспер схватил Эдварда сзади, кружа в неистовых медвежьих объятиях, пока тот грозно размахивал рукой над головой.

— Эй, следи за бросающей рукой! — закричала я из грузовика, подражая тренеру Гибсону, который говорил эти слова Эдварду всякий раз, когда видел его вне тренировок за неподобающим занятием.

— Не лезь не в свое дело, — отозвался Эдвард. Он вильнул в сторону, когда Джаспер отпустил его, а Эммет встал за полузащитника, ведь именно это делают в пьяном бейсболе.

Эм и Эдвард играли вместе с Малой лиги, прошли среднюю и старшую школы. Каким-то образом они превратились в пошлого вспыльчивого ловца и тихого быстрого питчера – такая маленькая команда внутри большой. Однажды я упомянула, что им придется поступать в один и тот же колледж: они стали таким единым целым, что специалисты по набору студентов даже не заметят, что это два разных человека. Их дружба стала легендой, их безмолвные сигналы были загадкой для всех, кроме Эммета и Эдварда. Джаспер и Майк не блистали ни успеваемостью, ни трезвостью, чтобы войти в команду, но они были преданными профессиональными крикунами на каждой игре. И даже если ему горько это признавать, Джасперу всегда удавалось выбить Эммету аут. Им не разрешалось вместе ходить на тренировочную бейсбольную площадку без надзирателя.

— Я видела на его телефоне сообщение от той шалавы, которая работает в Претзел Палас, — сказала Джесс, сузившимися глазами смотря на Майка, который изображал покачивающегося пьяного игрока защиты.

— И что в нем было? — спросила я.

— Ничего. Ее несуществующие сиськи.

— Отвратительно. Ты шутишь? — фыркнула Роуз.

— Нет, подруга. Я готова свернуть ему шею, — сказала Джесс, бросив пустую бутылку в кузов пикапа. Она звякнула, ударившись о биты или другие жестянки – непонятно.

— Ты наорала на него? — спросила я, усмехнувшись пренебрежению, прозвучавшему в моем голосе.

— Не могу. Тогда он узнает, что я лазила в его телефоне, Белла, — сказала Джессика так, словно это было ясно как божий день. Ну, отчасти – да. Во всяком случае, срочной новостью из лагеря Джессика/Майк это не было.

— Разве последняя тоже не работала в торговом центре? — изумленно спросила Роуз и, морща нос, сдула волосы с лица.

— «Sunglass Hut», — кивнув, подтвердила Джессика. Она приставила ладонь козырьком ко лбу и прищурившимися глазами посмотрела на своего напившегося изменщика-парня, который пытался подбросить перчатку в воздух и поймать ее за спиной. Майк обернулся к нам и начал с глупой улыбкой махать рукой. Джесс закатила глаза, безмолвно умоляя небеса спасти ее от этих отношений.

— Тебе нужно бросить его. Как вчера, — невнятно произнесла я, пытаясь заглянуть в горлышко бутылки, когда перед глазами всё расплывалось.

— Знаю, знаю. Просто… блин. Он не ответил на сообщение с сиськами. Кроме того, я типа отправила Чейни фото моих сисек за неделю до этого, так что…

— Джесс! — завопила Роуз, когда я с отвращением вскрикнула: — Бен Чейни?

— Что? — спросила она недоверчиво.

— Поищи профессиональную помощь, — сказала Розали, пренебрежительно взмахнув рукой. Она посмотрела на парней и с ухмылкой крикнула: — МакКарти, моя мама требует рано ложиться в постель!

— Ну, если мама настаивает! — откликнулся он, повернувшись в ее сторону с битой за спиной. Эммет ловко размахнулся и ударил, попав Майку в живот.

Розали разразилась смехом и встала, вытянув руки в ожидании, когда он подбежит к ней. Она запрыгнула к нему на спину, а он подсадил ее повыше, схватив за бедра. Несколько месяцев назад они впервые переспали и с тех пор всегда сбегали хотя бы за полчаса до комендантского часа Роуз. Их отъезд ознаменовал конец игры, и все приблизились к грузовику Эдварда, забрасывая бейсбольный инвентарь и пустые бутылки в кузов.

— Что твоя мама делает сегодня вечером? — споткнувшись, спросил Джаспер Эдварда; на нем по-прежнему были надеты дурацкие солнечные очки, хотя на улице было уже темно. Он закинул руки нам с Эдвардом на плечи, несмотря на опьянение, его слова были как всегда разборчивыми.

— От тебя несет салями и проститутками, — сказала я, улизнув из-под его руки.

— Тогда никакого секса на троих? — спросил Джаспер с притворным огорчением, пока Джесс оттаскивала его за рубашку и запихивала на заднее сиденье своей машины. Он вытянул руки в мольбе, но Джесс была на удивление непреклонна, когда дело доходило до спора с ним. Она назначила себя на должность его сторожа в седьмом классе, когда ему поплохело от сигар, стянутых из тайника ее отца. По тому, как они постоянно цапались друг с другом, можно было принять их за брата с сестрой.

— Если его стошнит, в этот раз я убирать не буду, — сказала Джесс, захлопывая дверь перед носом смеющегося Джаспера, пока Майк усаживался на пассажирское место.

Мы с Эдвардом проследили, как исчез из виду свет от последней фары, когда Хонда и грузовик Эммета вырулили на дорогу под крики Эма, на что Эдвард покачал головой и едва слышно рассмеялся. Я сидела на краю кузова его грузовика, и Эдвард встал между моими ногами.

Он наклонился и положил голову мне на грудь. Напевая «С днем рождения», я слегка почесывала основание его потной шеи. Эдвард потянул за край моей рубашки, и я взглянула на небо, обвивая его ногами.

— Отвезешь меня домой? — пробормотала я.

— Да, — прошептал он, отступая назад и поднимая меня с грузовика.

— Но, может, ненадолго задержишься? — нежно добавила я. Эдвард резко остановился и, прищурившись, посмотрел на меня краем глаза.

— Ты делаешь мне непристойное предложение?

— Нет. Да. Нет. Не знаю, я просто пока не хочу прощаться. И если этот день рождения станет лучшим в твоей жизни, хорошо. Бонус.

— Если я прокрадусь к тебе и твой отец подстрелит меня, надеюсь, ты будешь всю жизнь возить меня на инвалидной коляске или напишешь лучшую надгробную речь.

— Здесь покоится Эдвард. Он великолепно выглядел в трико и работал языком лучше, чем своей бросающей рукой. Аминь.

— Боже, как я рад, что ты видишь во мне не только спортивные способности, — сказал Эдвард, обходя грузовик. Он распахнул дверь и послал мне легкую улыбку.

— Фанат номер один, помнишь? — ответила я, шевеля бровями и указывая на себя.

Едва дыша, мы прокрались через заднюю дверь моего дома. В кухне горел свет – родители постоянно так делали – слишком тусклый, чтобы что-то разглядеть. Мне нужно было зайти к родителям в комнату, чтобы они знали, что я вернулась, но прокравшимся тайком после комендантского часа Эдварда теперь никого не удивишь. Мы были осторожны, но не напуганы так, как в первый раз.

— Смотри не наследи, — прошептала-прошипела я. Эдвард указал на свои ботинки, покрытые засохшей грязью и пылью, хотя разглядеть, где я написала свои инициалы на резиновых мысках, было по-прежнему возможно. Он поднял на меня саркастический взгляд. — Ладно, плевать, — сказала я, начав подниматься по лестнице; Эдвард шел по пятам, ступая со мной в одну ногу абсолютно синхронно, так, словно поднимался один человек.

Я провела его в свою комнату, а потом заглянула к родителям, подавив вздох облегчения, когда обнаружила, что они оба уже крепко спали.

— Ш-ш, — тихо прошипела я, приложив палец к сморщенным губам. Эдвард ухмыльнулся и открыл рот, будто собирался закричать.

Я толкнула его спиной на кровать и подняла его руку, чтобы подлезть снизу и вдохнуть аромат: летний мальчик, пахнущий пылью и влажностью. На нем была простая серая футболка от «Hanes» с карманом на груди, влажная от пота и заляпанная жирными пятнами от еды, которой мы перекусили сразу после игры.

— Говорят, ты собираешься связать свою жизнь с бейсболом, — сказала я ему.

— Говорят, — повторил Эдвард, положив подбородок мне на голову.

— Это то, что ты хочешь? — спросила я.

— Я хочу связать свою жизнь с тобой, — ответил он, отклонившись и посмотрев на меня.

— У тебя нет шансов, — парировала я, но это было ложью. Я не могла не смотреть или не прикасаться к нему.

— Ты думаешь, я привлекательный. Я знаю это. Слышал, как ты говорила Джесс, что дала бы мне.

— Это было в прошлом году. Теперь я повзрослела. Кроме того, не секрет, что Эдвард Каллен горяч. Всем это известно, а я вряд ли единственная, кто заявил, что дала бы тебе. Вот. Мы можем уже забыть об этом?

— Нет, скажи мне снова, как я горяч, — сказал он, откинувшись на мои подушки.

— Эдвард, Эдвард, Эдвард, — вздохнула я, ткнув его между ребрами. — Это было до того, как я узнала, что ты полный негодяй. — Я встала рядом с ним на колени и перекинула через него бедро.

— Ты так ко мне мила, — сказал он, похлопав по моим бедрам, поднял взгляд и поймал мое ожерелье, дернув за него. — Знаешь, так будет всегда. — Он улыбнулся одним уголком губ, и внутри меня разлилось тепло, вызванное прозвучавшей в его голосе любовью.

— Что? — спросила я. — Что всегда будет так? — Я знала ответ, но хотела услышать его, хотела всем существом прочувствовать его и его слова – как всегда.

— Ты и я. Что бы ни случилось с бейсболом… — Он непринужденно улыбнулся и нахмурился, словно думая, как закончить это предложение. Я наклонилась, подцепила пальцем его ожерелье и слегка потянула, копируя его движения; шершавая веревочка – или что это было – щекотала мою кожу.

— Но ты хочешь этого? Играть в бейсбол, да? Эдвард? — Он замер, а потом выдохнул.

— Да. Хочу, — наконец сказал он.

— Хорошо. Потому что мне и впрямь нравится, как ты выглядишь в белом трико, — хихикнула я, подавшись вперед.

Эдвард выхватил подушку из-под головы и ударил ею мне по лицу, заглушив мой смешок.

Он перевернул нас и прижал руки мне над головой; когда его бедра заерзали, я услышала, как его ботинки ударились о пол.

Это напомнило мне медленный танец в спортзале школы Форкса или даже больше – после танца, когда он закружил меня босиком на парковке школы.

— Я хочу это, но мне также хотелось бы чего-то более постоянного, — сказал Эдвард, глядя мне прямо в глаза. — Завтра я мог бы повредить плечо, и всё бы просто закончилось.

— Ты беспокоишься об этом? — прошептала я.

— Нет. Иногда. То есть… что ты можешь сделать? — спросил он, кривовато улыбнувшись.

— А план Б? — отозвалась я, проводя пальцами вниз по его лопаткам.

— Ты и есть план Б, — ухмыльнулся он и провел пальцем между моими грудями. — Не знаю, я просто… я люблю играть в бейсбол. Я буду заниматься этим всю свою жизнь, если бог даст. То, что кому-то захочется платить мне за это, кажется приятным бонусом. Если мне выпадет шанс…

— Думаю, с уверенностью можно сказать, что выпадет, — вмешалась я. Подобные разговоры уже имели место быть, и все, от мэра и тренера до моего отца, говорили, что к следующему году его точно возьмут. Они уже смотрели на него. Все всегда смотрели на него.

— Но мало ли что может случиться. Что, если не выпадет? Иногда складывается такое чувство, что все видят во мне только бейсбол. За последние четыре года все мои разговоры с отцом вращались вокруг игры.

Это привело меня в замешательство.

Я всегда полагала, что у Эдварда с его отцом прекрасные отношения. Они постоянно дурачились и пихали друг друга… но потом я поняла, что не могу вспомнить ни одного их разговора, который каким-то образом не возвращался к будущему, прошлому, настоящему и бейсболу.

Было полным безумием то, что мы с Эдвардом очень редко разговаривали о бейсболе.

— Бейсбол адски скучный, — произнесла я.

— Очень, — сказал Эдвард, слезая с меня. — Такой скучный, что ты на каждой игре сидишь прямо за скамейкой запасных.

— Я же тебе говорила: мне нравится то, как…

Он громко вздохнул и взглянул на меня с озорной улыбкой.

— Это не, — он ткнул меня в правый бок, — трико, — в левый.

— Колготки? — предположила я. Он лег на меня и поцеловал. Я почувствовала его эрекцию у своей ноги – эта его часть была такой… мужественной.

— Могу я продолжить? — прошептал он, остановившись.

Я пылко кивнула в знак согласия. Из-под полузакрытых век я увидела, как он опустил взгляд и прикрыл глаза. Кажется, Эдвард чувствовал в точности то же, что и я.

Он встретил мой взгляд ободряющей улыбкой, щеки его покраснели, как после игры или нескольких банок пива, и, учитывая то, что мы делали, Эдвард выглядел удивительно невинным.

Но это было очень серьезно.

— Боже, — вздохнул он, его открытый рот находился напротив моего, и мы покачивались от быстрых движений его бедер. — Могу я?...

— Что… что? — прошептала я хрипло, потянувшись к его губам, когда они оторвались от моих. Мой разум подернулся туманом. Послышалось шуршание ткани, и я лучезарно улыбнулась в темноту – тогда я часто так делала.

Эдвард прикусил губу и снова перекатился на меня, брюки у него были спущены к бедрам, мое нижнее белье – убрано в сторону.

Это могло произойти. Одно быстрое движение – и всё.

У меня мог быть секс.

Всю свою жизнь – вплоть до того мгновения – ты думаешь, что секс будет маячить где-то вдали, пока ты не поймешь, что наступил нужный момент, а когда он придет, у тебя будет готовый план.

Ты узнаешь этот день: проснешься утром и поймешь, что вечером всё случится. Под рукой будут заранее припрятанные запасы и друзья, которые знают, что сказать в случае, если родители заинтересуются твоим местонахождением. Презервативы. Брошюры.

Но в реальности всё совсем не так. Не для нас с Эдвардом, во всяком случае. В реальности ты смеешься над его бейсбольным трико, и он говорит, что, возможно, немного боится, а потом ты понимаешь, что очень хочешь заняться любовью. Или, по крайней мере, не останавливаться.

— Может, нам… — начала я, и Эдвард, тяжело дыша, остановился, его кулаки лежали по обе стороны от моей головы, глаза были закрыты.

— Ты этого хочешь? Или… — Конец предложения перешел в громкое дыхание.

— Если бы я сказала «нет», ты бы взбесился? — спросила я.

— Нет, — быстро сказал он. — Ну, не больше нескольких минут, во всяком случае. — Он открыл глаза и медленно улыбнулся мне, и мне стало чертовски радостно оттого, что, даже если бы мы не делали это, то всё равно могли бы. И сделали бы в итоге.

Эдвард приподнял свои бедра и взъерошил мне волосы, наклонив голову, чтобы со вздохом поцеловать меня в подбородок.

— Я не сказала «нет», — произнесла я, обвив его ногами, когда он вздумал перекатиться.

— Ты меня убиваешь, — простонал он и коснулся открытым ртом моих губ.

— Не надо. Не погибай, — сказала я с улыбкой, притягивая его к себе.

— Почему нет? — прошептал он.

— Потому что. Если тебя убьют, мы не сможем… сделать это, — ответила я неожиданно тихо, мой взгляд опустился к нашим оголенным телам.

И тут его штаны начали вибрировать.

Буквально.

Эдвард застонал, и я тихо засмеялась, когда он неуклюже скатился с меня: штаны обмотали его ноги в районе лодыжек.

Он потянулся к заднему карману за телефоном, на экране которого светилось слово «МАМА».

Я хихикала, наблюдая, как Эдвард в одной руке держал телефон, а другой пытался натянуть штаны.

— Привет, ма… Да-да. Нет, иди, запри дверь. Я буду дома к двенадцати… Ага, тоже тебя люблю, — тихо говорил он, глядя на меня краем глаза.

— Почему твой комендантский час начинается в полночь? — спросила я, когда он выключил телефон.

— Без понятия. Всё равно это бесполезно. Все плохие девчонки должны быть дома в одиннадцать, — ответил он и, одернув мою рубашку, слез с кровати.

— Я очень хорошая девочка, — сказала я, свесившись с кровати и наблюдая, как он прыгает на одной ноге, надевая обувь.

— Ты вводишь меня в искушение, — отозвался он. — Но мне нравится.

Я свободно свесила голову с края кровати и показала язык, глядя на него вверх тормашками.

— Не могу дождаться завтрашнего дня, — сказал Эдвард, наклонив голову набок, чтобы правильно видеть меня.

— У тебя тренировка?

— Отработка удара до полудня.

— Возможно, если тебе повезет, я буду поблизости, когда ты закончишь.

— Пф. Это тебе повезет. Я буду в своем трико, — ответил Эдвард и, взяв снежный шар со стола, начал подбрасывать его в воздух и ловить одной рукой.

— Ха! Говорила же, что это трико! — тихо воскликнула я.

— Мне нужно идти, — сказал Эдвард, махнув рукой на прощание. — У меня в машине перчатка Эма. Выкину ее, прежде чем отправлюсь домой.

— Не попади в беду, — пропела я, и он натянул мне на голову простыни.

— Это ты беда, — он нажал большим пальцем на мой нос. К тому времени, как мне удалось выпутаться из простыней в ожидании расплаты, Эдвард уже был у окна. Он послал мне шаловливую ухмылку, как делал всегда перед прыжком в окно.

Я заснула с улыбкой на губах, не имея ни малейшего понятия, что всю жизнь буду сожалеть о том, что позволила ему уйти той ночью.