Первые несколько дней эпидемии прошли по большей части без происшествий. Эдвард не знал, чего ожидать, но то, что жизнь должна продолжаться как обычно, казалось неправильным. Он считал, что мир несётся на ускоряющемся экспрессе, а никто не замечает, что моста впереди не было.

Хотя он пытался скрыть это от Беллы, его почти поглотили паника и страх из-за приближающейся эпидемии.

Веря, что его внук будет тем, кто отдаст Белле стол, Эдвард чувствовал отягощённый виной комфорт. Это подразумевало, что он должен выжить. Его страх был связан с теми, кого он любил. Мысль о том, чтобы наблюдать за тем, как кто-то ещё, кого он любит, будет страдать так же, как его отец, ужасала парня. Но когда Белла сказала ему, что он мог ошибаться, что это мог быть внук одного из его кузенов, молодой человек начал бояться и за себя. Девушка пыталась убедить его, что это всё ещё возможно, что именно он дед Майкла, так как они оба родом из Чикаго, но Эдвард становился всё более и более уверенным, что это не так. Несмотря на страх за себя и неуверенность, что он теперь испытывал, юноша должен был признать, что также чувствовал… правильность. Так же сильно, как он любил идею о том, что будет женат, будет иметь семью и внуков, и даже оплакивать потерю жены и семьи, которой никогда на самом деле не имел, это никогда не чувствовалось так правильно.

Проще говоря, он любил Беллу и только Беллу.

Эдвард не мог представить, что полюбит кого-нибудь ещё или пожелает кого-нибудь ещё так. И он никогда бы не женился на той, кого не любит. Не после того, как видел, насколько счастливы были его родители вместе, он бы никогда не согласился на что-то меньшее для себя.

Теперь он безропотно признавал тот факт, что женитьба и дети не будут частью его будущего.
Теперь Эдвард просто надеялся, что у него будет будущее.

У него было так много планов; было так много вещей, которые он хотел бы сделать. Он не хотел умирать в семнадцать. Эдвард помнил разговор, который состоялся у него с его кузенами после того, как он рассказал им про Беллу. И теперь, встретившись с эпидемией, всё ещё не мог решить, хочет ли он знать… свое будущее. Он рассмотрел вариант, чтобы спросить Беллу, а может ли она как-нибудь узнать, что с ним случится, но не был в состоянии заставить себя написать эти слова.

Эдвард предположил, что это дало ему ответ. Он не хотел знать.
В некотором смысле смерть его друга Альберта помогла ему осознать, что такое жизнь и смерть в перспективе.

Это огорчало юношу, он чувствовал стыд из-за этого, но признался себе, что не знал или в действительности не беспокоился о том, как много других солдат погибло в этой битве; искренне он беспокоился только, что его друг погиб, и это знание заставило его чувствовать ужасающую вину. Будучи способным признать свою вину перед доктором Калленом, молодой человек ощущал значительное облегчение. Доктор Каллен смог объяснить Эдварду, что это не делает его ужасным человеком, что это не означает, будто он не беспокоился из-за смерти других солдатах, конечно, беспокоился. В противном случае он не чувствовал бы вину. Но юноша не горевал о других погибших так, как горевал об Альберте. Точно так же, как семьи других погибших солдат не горевали об Альберте.

Знание того, что десять миллионов могут умереть от этой эпидемии, было и подавляющим, и невообразимым. Доктор Каллен помог ему принять, что это произойдёт не в мировом масштабе, а в его мире, его городе.

В Чикаго погибнут восемьдесят пять сотен людей.
В Чикаго жило более двух с половиной миллионов человек, и восемьдесят пять сотен умрут. Около трёх десятых процента.

Его мир в пределах этих двух с половиной миллионов был на самом деле маленьким, только его семья, друзья и он сам. Вполне возможно, что Эдвард переживёт эту эпидемию, не потеряв больше никого из своих близких.

Он не принимал легко то, что так много людей погибнет, но не мог позволить ошеломляющим цифрам поглотить его. А иначе он стал бы бесполезным для тех, кто заболел, когда они нуждались бы в нём, а это было той вещью, которую молодой человек не мог себе позволить.
Эдвард рассказал доктору Каллену о просьбах Беллы держаться подальше от госпиталя во время эпидемии и, к его удивлению, врач оказался решительно согласен с ней. Почти каждый раз, когда они разговаривали, доктор пытался убедить Эдварда держаться подальше и продолжать удерживать свою мать со всё возрастающим отчаяньем.

Много раз он чувствовал, что начинает поддаваться мудрости аргументов доктора, особенно тогда, когда тот говорил о его матери, но он пообещал себе, что сделает всё, что в его силах, чтобы помочь, и никогда не поддавался. Эдвард не смог бы жить с мыслью о том, что заперся в безопасном, комфортабельном доме, выживая благодаря консервированным овощам из сада Мэгги и Нелли, пока остальные страдают, неважно, являются ли они частью его персонального мира или нет. Он просто не мог сделать это, и был искренне удивлён, что доктор Каллен, зная, как отчаянно необходима будет его помощь, призывал сделать его именно это.

Упоминания об Испанском гриппе были в газетах, но серьёзной озабоченности не наблюдалось. Доклады являлись оптимистичными, заверяя, что всё будет хорошо. Люди чувствовали, что хотя бы на этом фронте всё окажется благополучно. Не было причин для серьёзной озабоченности. Не с тем, что заголовки по поводу войны оказывались гораздо более важными. Проводился новый набор в армию. Третий. Мужчины в возрасте сорока пяти лет должны были зарегистрироваться для набора. Однако дела для союзников шли хорошо, и люди хотели чувствовать себя спокойно. Жизнь шла своим чередом.

Каждый день в течение первых двух недель сентября Эдвард просыпался и задавался вопросом, будет ли этот день тем днём, когда всё начнётся всерьёз, и наконец, в середине месяца это произошло.



«16 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Это началось практически в одночасье. Мой друг, Джо Уотсон, болен как и многие, многие другие. Он заболел вчера вскоре после возвращения из церкви и был принят в госпиталь сегодня. Прошло едва ли меньше двадцати четырех часов, но его до сих пор лихорадило, а температура, хоть и была высока, держалась ниже сорока градусов. Джо не бредил, но жутко кашлял, хотя и не так страшно, как мой отец. Доктора надеются на предотвращение пневмонии, и он способен принимать тёплые жидкости.

Джо на год старше Уилла и меня, но учится в нашем классе, так как пропустил год из-за продолжительной болезни несколько лет назад. Регистрация в армию появилась четыре дня назад, и так как ему уже восемнадцать, он должен зарегистрироваться. Большинство тех, кто попал в госпиталь, это мужчины, кто зарегистрировался в этот день, или члены семей тех, кто это сделал. Мне грустно сообщать, что есть уже первые смерти, никому и в кошмаре такое не могло явиться. Здоровые, сильные мужчины погибают менее чем через сутки после заболевания, так же, как мой отец, и я вижу те же шокированные и недоверчивые взгляды на лицах их близких, такие же взгляды, какой я видел в зеркале. Я знаю, смертей будет намного, намного больше, прежде чем этот кошмар закончится. Кажется невероятным, что, имея возможность быть отправленным на эту ужасную войну, достаточно лишь прийти на регистрацию для набора, чтобы попасть в такую опасную ситуацию.

Я должен закончить сейчас, ибо обязан пойти к матери. Она в отчаянии, обнаружив симптомы, что присутствовали у моего отца, у Джо и других, кто был принят в больницу и кто уже умер. Я хотел бы сказать ей, чтобы она не волновалась, но как я могу? Я напишу тебе завтра с новостями из госпиталя так быстро, как только смогу. Я знаю, ты не хочешь, чтобы я шёл туда, но я должен. Пожалуйста, пойми, Джо один из моих лучших друзей, я не могу не отправиться туда. Если бы я болел, знаю, он бы не отказался от меня. Его бедные родители почти безутешны, видят мужчин, которых увозят из палаты, накрытых простынёй, и Виолетта сидит рядом с ним, держа его за руку, и поёт ему. Я принимаю все меры предосторожности, о которых ты говорила мне, и говорю всем, кого знаю, делать то же самое. Я молю тебя помнить всех нас в своих молитвах. Всё ещё,
Твой Друг,
Эдвард».



«17 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
У меня хорошие новости, лихорадка Джо не поднимается выше сорока градусов. Ему сделали инъекцию морфия, чтобы он хорошо спал ночью. Мой друг всё ещё пьёт тёплые жидкости и доверов порошок, и хотя ужасный кашель сохраняется, нет никаких признаков, что грипп переходит в пневмонию.
У нас было много смертей, но также есть и некоторое количество пациентов, которые, как Джо, держатся, по крайней мере, до сих пор.
Я слышал докторов, говорящих об ухудшающихся условиях в госпитале военно-морской базы Великих Озёр. Врачи там верят, что мы имеем дело со вспышкой менингита…»



«19 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
У меня потрясающие новости о Джо. Его кашель успокоился, лихорадка спала, и он был выписан. Джо очень слаб и утомлён, но он дома…»



«20 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Прошло всего несколько дней, но теперь статьи об эпидемии появляются каждое утро. Некоторые практичны и дают хорошие советы, такие как: не оставаться в переполненных или плохо проветриваемых местах, есть и спать должным образом и прикрывать рот платком. Однако некоторые смехотворны. Вчера была одна статья, ссылающаяся на официальные органы, где один подполковник предположил, что люди с немецкой подводной лодки могли начать эпидемию. Он подумал, что для немецких агентов было легко распространить микробы гриппа в местах скопления людей, таких как театры. Мне интересно, как, он считает, они распространяли микробы, не разоблачив себя и не занеся болезнь обратно в свои лодки. К несчастью, так много людей готовы поверить в подобное. Антигерманские настроения так серьёзны, некоторые оркестры больше не будут играть музыку немецких композиторов, и квашеная капуста теперь называется «Свободная Капуста»…»



«23 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Сегодня вышла статья в газете, где капитан военно-морской базы Великих озёр сказал, что у них зафиксировано четыре с половиной тысячи заболевших испанским гриппом на станции и около ста серьёзных случаев, которых необходимо переправить в госпиталь. Смертей они насчитали более ста. Он утверждал, что уровень новых заболевших снижается на десять процентов в день, и ситуация «под контролем»…»



«26 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Я не могу передать, какой комфорт мне приносят твои письма в течение этого кошмарного времени. Пожалуйста, знай это. Твои письма всегда были главным событием моего дня, но теперь они дают мне силу, чтобы пережить очередной день. Мама и я проводим большинство дней в госпитале, иногда по двенадцать часов в день, и хотя мы в этом аду даже меньше двух недель, я вымотан больше, чем когда-либо. Каждая постель госпиталя занята. Доктора, медсёстры и волонтёры заболевают. Даже учитывая, как много пациентов в больнице, многие болеют и умирают дома. Мама и я иногда сопровождаем докторов на домашние вызовы. Сегодня я видел самую трагичную сцену, которую только мог представить. Я должен предупредить тебя, мой дорогой друг, ты можешь захотеть остановить чтение прямо сейчас, но то, что я скажу, действительно ужасно. Я не имею права обременять тебя этим и молюсь, чтобы ты простила меня, но как бы эгоистично не было писать тебе это, думаю, это единственное, что держит меня в здравом уме. Мы искали больных в бедном, типичном эмигрантском районе города и наткнулись на маленького мальчика примерно десяти лет, бредущего по улице, ошеломлённого и потерянного. Бедный ребёнок горел в лихорадке и не говорил по-английски. С помощью доброго самаритянина мы смогли вернуть его домой, в маленькую квартирку в большом здании. Его отец, пятеро братьев и сестра тоже страдали от лихорадки, которая была выше сорока градусов, а мать уже лежала мёртвая в постели. Её безутешный муж, будучи ни в себе от лихорадки и горя, держал жену за руку и говорил с ней по-итальянски. Рядом на столе стояла бутылка камфорного масла. Мы думаем, что из-за болезни или из-за непонимания английского он дал жене камфорное масло вместо касторового, чем и отравил её. Боль и агония в глазах этого бедного человека это то, чего я никогда не забуду. Женщина, что вошла за нами, несла миску куриного бульона, сильно пахнущего чесноком. Она говорила только на ломаном английском, но мы смогли объяснить ей, что произошло, и бедная женщина едва не заплакала. Когда она пришла в себя, то сказала нам, что она и её муж ухаживали за больными в этом здании, но их было так много, поэтому они не всегда успевали сделать достаточно. Несомненно, женщина сама очень мало что имела, но она и её муж делились всем с соседями. Она привела мужа и двух других мужчин, и они помогли нам поместить эту семью в машину, чтобы доставить их в госпиталь, но боюсь, старший ребёнок присоединится к матери ещё до наступления утра.

Я знаю, что ты волнуешься за меня, моя дорогая, но, пожалуйста, пойми, я не могу оставаться дома и ничего не делать. Необходимость слишком велика. Школы и университеты были закрыты, и точно, как ты говорила, театры, парки, общественные клубы – любое место, где может быть толпа, тоже закрылись. Мои тёти и те кузены, которые достаточно взрослые, помогают в больнице и на домашних вызовах или в Красном Кресте. Число новых пациентов продолжает расти каждый день, так же как и, к сожалению, увеличивается количество смертей. Я стараюсь напоминать себе, что больше людей выздоровеет, чем нет, но трудно помнить об этом, когда кладёшь девушку - вероятно, не более пятнадцати лет, и которая не доживёт до утра - на раскладушку, которая немного больше, чем носилки, потому что там нет нормальной кровати, чтобы она там умерла. Я до сих пор вижу длинные темные волосы этой малышки, лежащие на белой простыне. У моих кузин, Клары и Маргарет, волосы почти того же оттенка, и Маргарет очень близка по возрасту с этой несчастной, ей в июне исполнилось шестнадцать. День рождения Маргарет рядом с моим.

Я страшно переживаю за вас. Если существует вероятность эпидемии, с которой ты можешь столкнуться, наподобие этой, моя милая Белла, я не смогу вынести мысли о необходимости перенести это. Я верю, я могу вынести все, что угодно, но не это. Я знаю, ты говорила, что правительство гарантирует обеспечение каждого вакциной в срок, но не могу выбросить слова, которые идиот Капитан военно-морской базы произнес, утверждая, что грипп находится под контролем, из своей головы. Ты должна пообещать мне, что получишь вакцину в ближайшее время. Пожалуйста, напиши мне как можно скорее, твои письма для меня – это величайший источник силы, на который я когда-либо мог бы надеяться. Я всё ещё
Твой друг,
Эдвард».



Белла сидела как парализованная, держа последнее письмо Эдварда в руках. Не имело значения, что из-за заплаканных глаз и сжатой руки она не могла разобрать слов, они были выжжены в ее мозгу. Ее нижняя губа дрожала. Девушка прерывисто вдохнула и зажмурилась, пытаясь заблокировать слова, которые только что прочитала, но всё ещё видела их. Письма Эдварда за последние полторы недели оказывались в основном наполнены деталями эпидемии, и те были достаточно тяжёлыми для чтения, за исключением о его друге Джо. Это был первый раз, когда он рассказал ей о людях, которым помогал. Белла могла представить в своем сознании сцену, которую он описал, сцену при которой присутствовал. Она могла представить себе мужа, убитого горем, его воспаленное лицо, когда он говорил со своей покойной женой, и Белла могла видеть темные волосы девушки на белой простыне. Чувствуя себя ужасно виноватой за то, что умоляла его снова и снова думать о себе, остаться дома и защитить себя, она закрыла лицо руками и заплакала. Её сердце разрывалось за семью, о которой Эдвард рассказал ей, и за многих других, кто был мертв уже почти сто лет. Прежде Белла никогда не задумывалась о ком-нибудь из них; они были просто числами для неё, не настоящими, совсем не такими, каким был Эдвард. Но для него они были реальными людьми. Они могли быть людьми, которых он мог видеть каждый день своей жизни или совершенными незнакомцами, это не имело значения. Он рискует жизнью, чтобы постараться помочь им, и ему было больно, когда он оказывался не способным это сделать. Белла просила его думать только о себе, пока он думал только о других. Эдвард был ее героем, и сквозь слезы она написала ему это.
Если он мог быть храбрым, то и она могла.



«27 сентября 1918 года

Дорогая Белла,
Бьянка пережила ночь, но умерла через несколько минут после того, как моя мать и я прибыли в госпиталь. Бьянка это имя девушки, о которой я тебе говорил. В переводе с итальянского имя означает «белый». Ее лихорадка достигла почти сорока с половиной градусов, прежде чем она умерла. Бьянка едва ли была в сознании и посинела. Ее легкие были наполнены жидкостью, она едва могла дышать, испытывая страшную боль. Незадолго до того, как мы приехали, у неё появилось страшное кровотечение из носа, как у многих. Хотя ее лицо было очищено, по крайней мере, - персонала не хватает, особенно в ночное время суток, очень многие нуждаются в их помощи, и никто не успел очистить ее полностью - Бьянка умерла в крови на пропитанных потом простынях, а одежда и волосы были пропитаны пенистой кровью. Моя мать пошла искать чистые вещи для нее, а я сидел с девушкой и убирал ее волосы от лица. Она умерла, когда я был рядом. Хотя я не думаю, что она чувствовала, будто кто-то сидит около нее, я рад, по крайней мере, что она не умерла в одиночестве, как многие другие. Я закрыл её глаза и взял простынь за края, заворачивая ту так, что окровавленный уголок оказался у ног Бьянки, и закрыл её лицо чистой частью. Крик её бедного отца вызывал сочувствие. Я не осознавал, что он наблюдал за мной. Мама вернулась с нашим другом доктором и тщетно пыталась утешить обезумевшего мужчину...»



«29 сентября 1918 года

Моя дорогая Белла,
У меня есть печальная новость более личного характера. Брат нашего повара, Нелли, рядовой в Первой Пехотной Дивизии, был одним из первых отплывших прошлым летом. Ее мать вчера получила телеграмму, сообщающую, что он болел гриппом и сдался через пять дней. Другой её брат пришёл вчера поздно вечером, чтобы сказать женщине об этом. Конечно, она хотела быть вместе с матерью, и я отвез ее с братом к ним домой. Я так сожалею. Он был там год и выжил, но стал жертвой этого жалкого гриппа...»



«2 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Теперь продовольственный магазин работает только полдня. Много церквей закрыто, в том числе и наша. Всё больше и больше домов вывешивают чёрный креп на дверях, и больше людей начинают носить маски. Я постоянно ношу свою, плотно прилегающую к лицу, как ты инструктировала, так что, пожалуйста, не волнуйся; и я настоял на том, чтобы моя мать носила маску тоже, как и обещал. Также мы часто моем руки и стараемся не прикасаться к лицу. У нас много заболевших в госпитале и в городе. Число заразившихся и страдающих больше, чем я могу назвать».



Эдвард отложил ручку и потер усталые глаза. Он и его мать теперь проводили несколько дней по пятнадцать часов кряду, работая в больнице или выходя в город с доктором Калленом. Эдвард знал, что им станет намного хуже, прежде чем полегчает. Однако не понимал, что собирается для этого сделать. Молодой человек уже ощущал усталость в костях, спине, а также каждый мускул в его теле болел. Прямо сейчас всё, чего хотел Эдвард, это принять горячую ванну и лечь в постель.

Он беспокоился о матери, ибо она уже почти выглядела готовой утонуть в истощении, и Эдвард не мог себе представить, как еще доктор Каллен мог справляться со всем этим. Он начал подозревать, что единственный раз, когда этот мужчина покидал больницу, был в тот момент, когда они отправились в город, чтобы проведать тех больных, кто не мог или не хотел приезжать в больницу, или когда ему было приказано идти домой спать, что, Эдвард знал, уже ни раз бывало.

Эдвард потянулся и услышал хруст своих суставов перед тем, как возобновить своё письмо Белле. Он так сильно хотел вернуться в постель, но сначала нужно было закончить письмо. И каким бы уставшим Эдвард ни был, он знал, что нормально поспать ему не удастся. Несмотря на протесты Беллы, молодой человек все же чувствовал себя плохо, обременяя себя тем, через что он проходит. Однако Эдвард не преувеличивал, когда сказал девушке, как ему помогает то, что он может разделить с ней этот кошмар.



«3 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
В семье, о которой я тебе рассказывал, Ринальди, отец и еще один ребенок скончались сегодня. Всё, что осталось от семьи из восьми человек, это два ребёнка. Я был очень удивлен, действительно ожидал, что отец дотянет до конца. Он, казалось, имел такое желание выжить. Мужчина беспомощно наблюдал, как четверо из его шестерых детей сдали свою борьбу с гриппом один за другим, последний умер всего лишь за несколько часов до его смерти. Я не могу себе представить, как он страдал. Я гадаю теперь, боролся ли он не за себя, а для того, чтобы не оставить никого из своих детей в одиночестве. Два младших выживших брата сейчас не имеют семьи, кроме друг друга. К счастью, муж и жена, которые заботились об этой семье наряду со многими другими, согласились взять их к себе. У них нет детей, и они будут воспитывать их как своих собственных. Малыши потеряли семью, кажется бессердечным говорить это, но на самом деле, в этом отношении, они два очень удачливых маленьких мальчика. Они останутся вместе и будут расти в любящей семье. Братья могли так легко оказаться в детском доме и быть разлучёнными. Этот жалкий грипп сделал сиротами так много детей...»



«5 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Я говорил сегодня с Уиллом в больнице. Он и его семья тоже волонтёры, как и многие из моих друзей. Каждый раз, когда я говорю с ними, что, к сожалению, происходит не часто, то напоминаю им о необходимости мыть руки и не трогать свои лица. Даже если мы тратим так много часов в одной и той же больнице, там так беспокойно и очень много нуждающихся в помощи, что просто нет времени, чтобы сделать больше, чем кивнуть головой в знак приветствия, когда мы встречаемся в холле. Я волнуюсь за них и прошу тебя держать их в своих мыслях. Он сказал мне, что тело Альберта до сих пор не идентифицировано, а его тетя и дядя боятся, что возможно он никогда не будет возвращен домой...»



«6 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Я до сих пор не получил фотографии от проявщиков и подозреваю, что задержка связана с эпидемией. Как ты и сказала, многие предприятия закрыты или сильно не укомплектованы. Я надеюсь, что фотографии скоро прибудут. Напоминание о нормальном было бы замечательным. У меня была твоя обрамлённая картина до начала эпидемии, и я держу её на моей тумбочке, напоминая себе, что жизнь вернется в нормальное русло. Следующим летом будет больше пикников…»



«8 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Анна, младшая сестра Лилиан и Ирэн, поступила в больницу сегодня. Ее отец безутешен. Ей всего тринадцать, и он не допустил того, чтобы она приехала в больницу и работала со своими сестрами. Вместо этого, девочка отправилась с их горничной в Красный Крест, чтобы делать маски...»



- Лилиан? Это мой друг, доктор Каллен. Вы встречались на пикнике четвёртого июля. Ты помнишь?
Лилиан Стивенсон, сидящая у постели сестры с раскрытой книгой на коленях, подняла опухшие, красные глаза на Эдварда и доктора Каллена с выражением полной растерянности на лице.
- Лилиан?

- Мисс Стивенсон? - Доктор Каллен осторожно прислонился тыльной стороной ладони ко лбу Лилиан, и та отшатнулась от него с сильной дрожью.
Эдвард посмотрел на покрасневшее лицо своей подруги с остекленевшими глазами и почувствовал панику внутри. Доктор Каллен первоначально пришёл проверить Анну, которая спала урывками, но теперь опустился на колени рядом с Лилиан и приложил стетоскоп к ее спине, слушая легкие девушки.

- Эдвард, аспирин и мазь «Викс Вапораб», пожалуйста.
- Лилиан...
- Эдвард!

Настойчивость в голосе доктора Каллена вытолкнула Эдварда из его панического состояния, и он поспешил взять аспирин с мазью для одного из своих ближайших друзей. Сердце юноши бешено колотилось в груди, терзаемое яростью. Как он мог наблюдать за тем, как многие из тех, кого он любил, заболели? Сколько еще он будет смотреть и просто беспомощно стоять?

Когда юноша бежал к шкафу с запасами, то увидел Уилла, толкающего каталку, который отвозил очередную жертву в морг. При всего лишь одном взгляде на лицо Эдварда тот же страх появился и на его собственном. Два старых друга смотрели друг на друга едва ли один момент перед тем, как Уилл нервно облизнул губы.

- Кто?
- Лилиан.
- Боже…
- Я должен спешить.
- Да, да, конечно. Где они её разместят?
- Я не знаю, рядом с Анной, надеюсь. Доктор Каллен и я обнаружили у нее лихорадку, когда она сидела рядом с постелью сестры.
- Я приду при первой же возможности.

С этим Эдвард достал лекарство и бегом вернулся к постели Анны. В своем запутанном состоянии Лилиан слабо боролась с доктором Калленом, но тому удалось заставить ее проглотить несколько таблеток аспирина. Она была так слаба, что этого было достаточно, чтобы вымотать ее полностью, и её голова безвольно рухнула на плечо Эдварда, пока девушка задыхалась и хрипела.

Доктор Каллен стоял, легко подняв Лилиан на руки, когда они услышали громкий крик, наполненный страхом и болью, с которыми Эдвард и врач были уже слишком знакомы.

- НЕТ! - Мистер Стивенсон и Ирэн только что вошли в палату и увидели, как доктор Каллен поднял Лилиан на руки, и в одно мгновение подбежали к ним. Эдвард услышал, что врач заговорил с ними, но крик Ирэн разбудил Анну, которая начала сильно кашлять. Он сел на край её кровати и помог молодой девушке принять сидячее положение так, чтобы она прислонилась к его груди, а после потер ей спину, пока мягким голосом разговаривал с ней. Эдвард отчаянно хотел пойти к Лилиан, но доктор Каллен, ее отец и сестра уже были рядом с ней. Он знал, что Лилиан хотела бы, чтобы сейчас Эдвард остался с Анной.

Вспоминая своего отца, молодой человек беспокоился, что ребёнок в его руках ощущался очень горячим. Когда кашель Анны стих, Эдвард откинулся назад и посмотрел на ее лицо. Ее волосы и ночная рубашка были мокрыми от пота, а волосы прилипли к ее розовому лицу, но, к счастью, крови не наблюдалось. Эдвард закрыл глаза и с облегчением произнес короткую благодарственную молитву. Анна сглотнула и устало оглядела палату. Он видел, что ей было больно глотать, и налил девочке стакан воды из кувшина на столе около ее кровати.

- Мне жаль, солнышко, но питье теплое, и его нужно выпить. Тебе необходима жидкость, чтобы поправиться.
Эдвард помог Анне сделать несколько небольших глотков, прежде чем она осмотрела палату снова.

- Где Лилиан? Она читала мне. - Ее голос звучал так слабо и устало, так не похоже на неё, но девочка была осознающей и настороженной.

Сердце Эдварда разбилось при мысли о том, чтобы стать тем, кто скажет ей, что Лилиан тоже заболела. Он аккуратно заправил волосы молодой девушки за уши в тщетной попытке принести ей хоть какой-то комфорт. Главным образом, он тянул время. Он не имел понятия, хотел ли ее отец, чтобы она знала или нет, и предложил бы доктор Каллен подождать день или два, если возможно, пока ей не станет лучше. Эдвард также боялся, что если Анна заплачет, то снова начнет кашлять.

- Лилиан пошла, чтобы взять что-нибудь поесть и полежать в офисе доктора Каллена, пока ты спала, Лютик. Я обещал ей, что посижу с тобой. Что, если я почитаю тебе некоторое время?



«9 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Лиллиан тоже заболела. Мы нашли её, когда она сидела у постели Анны…»



«10 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Ночью кровать рядом с Анной освободилась - уверен, нет нужды говорить о том как, - и наш друг смог поместить Лилиан рядом с сестрой. Это будет проще для их отца и Ирэн, но боюсь, что, возможно, не лучше. Их отец не хочет, чтобы Анне говорили, будто Лилиан заболела, но этого и не понадобилось. Когда этой ночью ей сказали, что Лилиан вернулась домой, она посмотрела отцу в лицо и попросила не лгать. Даже в болезни голос Анны сохранял силу, когда она заявила, что Лилиан не оставила бы её в больнице, не попрощавшись, и, когда ее отец был слишком преисполнен чувствами, чтобы ответить дочери, она знала правду.

Из них двоих Лилиан гораздо хуже, и я по-настоящему боюсь за нее. Этот жалкий грипп вцепился очень сильно. Лилиан, Ирэн и их отец сидели у постели Анны почти каждую минуту, как дома, так и когда она легла в больницу. Я боюсь, Лилиан проигнорировала ранние симптомы, не желая оставлять свою сестру, и я страшусь, что ей хуже из-за этого. Анна теперь пытается быть медсестрой для своей сестры и не следует предписанному доктором постельному режиму. Их отец и Ирэн сидят с ними как можно больше, но они не могут быть здесь каждую минуту. Если кто-то не присутствует даже в течение нескольких минут, Анна встаёт и пытается ухаживать за сестрой...»



Читая слова Эдварда, Белла обезумела от беспокойства. Нет, нет, нет, нет... Эдвард, ты должен остановить ее. Она должна отдыхать. Она должна оставаться в постели.

Оставалось только две недели до окончания школы, но вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, Белла одержимо изучала всё, что могла найти об испанском гриппе, надеясь без надежды, что есть что-нибудь, хоть небольшая часть информации, какое-нибудь лечение, которое на самом деле работало, или работало бы, если бы они знали о нём.

Рене и Фил пытались заговорить с Беллой несколько раз, и ее мать даже зашла так далеко, что позвонила её отцу. Даже Соня Руиз остановила девушку на улице однажды, когда та спешила домой от автобусной остановки, и спросила её об учебе. Соня смотрела на Беллу, как на головоломку, которую нужно разгадать, и та сильно подозревала, что ее мать рассказала соседке, будто она ведёт себя странно, и предложила женщине попробовать поговорить с ней.
Белла знала, что они все беспокоятся за нее, и чувствовала себя ужасно из-за этого, но худшее может произойти в течение трех недель. Эдварду ещё не всё полностью ясно, но опасность будет резко нарастать. Если она завалит экзамены, не все ли равно? Она была только на втором курсе, и ее оценки весь год считались хорошими. Она будет в порядке. Не было ничего более важного, чем Эдвард в эти ближайшие три недели. Белла не могла сосредоточиться на учёбе так же, как на эпидемии. Любая мелочь, которую она могла бы узнать, может помочь ему остаться в порядке. То, что она нашла, было по большей мере глупостями, такими как статья в газете с начала ноября тысяча девятьсот восемнадцатого года, которая рекомендует заставлять себя чихать, а затем, глубоко дыша, мыть внутри нос с мылом и водой.

Но, в основном, рекомендации тогда были такими же, как сейчас.

Правильно питаться. Делать достаточное количество физических упражнений. Высыпаться. Избегать людных мест. Если вы заболели, прикрывайте рот при чихании или кашле и оставайтесь в постели.
Анне необходимо оставаться в постели.

Эдвард рассказал ей так много о своих друзьях, что Белла начала заботиться о них, как если бы они были её собственными друзьями. Когда она начала писать ему, ей в голову вдруг пришла идея, и Белла разозлилась на себя за то, что никогда не думала об этом.
Она не должна искать лечение, которого не было. У неё оно уже есть.

Белла поспешила в ванную, где взяла Мотрин (Ибупрофен), Тайленол от простуды и гриппа и Муцинекс от кашля в аптечке, высыпая большинство из них в руку. Когда она вернулась в комнату, то положила их в потайной отсек с короткой заметкой Эдварду, рассказывающей, что это и как использовать, где предупредила молодого человека не пить больше, чем она сказала.
Белла почувствовала себя немного менее беспомощной, когда закончила свое письмо, будучи полна решимости получить любые лекарства, которые могла, для него. Девушка полагала, что если скажет, будто ей стало плохо, то была бы в состоянии получить рецепт на антибиотики.

Однако у нее не наблюдалось лихорадки, а результаты любых тестов будут отрицательными. Белла нервно закусила губу. Даже если она никогда в своей жизни даже сигарету не выкурила или не выпила пива, она знала, к кому в школе нужно идти, если не сможет получить антибиотики, которые требуются Эдварду, от своего врача. Антибиотики едва ли были наркотиком, но каждый знал, что были места, где наркоманы могут получить рецепт на обезболивающие средства без осмотра или даже встречи с настоящим доктором. Ей просто нужно будет выяснить, какие антибиотики или другие лекарства ей нужны, и сказать им. Они подумают, что Белла странная, но кого это волнует? Все, что ей нужно, это рецепт, который она сможет отдать в любую аптеку города и оплатить деньгами, что получила за работу няни.

Эдварду были нужны эти лекарства.
Нервничая, но осознавая цель, Белла открыла ящик, чтобы отправить ему письмо, и яростно выругалась.

Записка, которую она написала ему, исчезла, но таблетки все еще были там.

(Прим. Беты: Мать твою за ногу!!! АААА. Ну, я так не играю. Так не честно. Тьфу))



«11 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Спасибо за попытку, но я не получил таблетки, которые ты пыталась мне отправить. Я думаю, ты уже знаешь это.

Боюсь, у меня нет хороших новостей, которые я мог бы сообщить о Лилиан. Ее состояние не изменилось. Я полагаю, что мы должны быть благодарны за то, что оно не ухудшилось. Мы, наконец, смогли заставить Анну остаться в постели, но были вынуждены прибегнуть к угрозам, что переместим ее в другую палату в больнице, если она вылезет из постели снова...»



«14 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Лилиан продолжает глубоко спать из-за лекарств. Она является почти оцепеневшей. Я по-настоящему боюсь, Белла. Ее жар очень высок, и она не ела никакой пищи, даже не пила воды слишком долго. Я отказываюсь оставлять надежду, но боюсь, что с каждым часом, который проходит, эта надежда уменьшается. Я не знаю, как Ирэн будет жить без нее. Всё то время, что я знаю их, большую часть жизни, они были как две горошины в одном стручке. Они настолько близки по возрасту, что многие люди ошибочно принимали их за близнецов. Настоящие близнецы не могли бы быть ближе.

Жена адвоката, с которым мой отец работал, скончалась вчера. Они были женаты только два года. Это особенно трагично, потому что бедная женщина была беременна. Этот проклятый, прости меня, грипп, кажется, наиболее губительным для женщин в этом деликатном положении. Похоже, что из тех, кто заболел, погибнут столько же, сколько выживут. Моя мать и я находились в больнице в то время и выразили свои соболезнования, но были не в состоянии предложить что-то большее, чем слова. Я помню их доброту к нам после смерти моего отца и глубоко опечален тем, что мы не в состоянии отплатить тем же. Мать и я почти каждую минуту пребываем в больнице или выходим в город. Бакалейные лавки, цветочные магазины и другие места закрыты. Бедный человек не может даже обеспечить своей дорогой жене достойные похороны. Были приняты чрезвычайные меры, запрещающие это. Услуги могут быть предоставлены, но только без тела и с ограничением до десяти человек. Мне очень его жаль. Единственная доброта, которую я могу проявить по отношению к нему, заключается в том, что я отвезу её тело в больничный морг, а ни кто-то другой.

Из всех вещей, что мне предстоит сегодня сделать, это самое трудное. Я думаю, что это то, чего каждый боится больше всего. В больнице очень небольшой морг, в котором находится, как правило, только максимум пять тел. Сейчас там более ста. И смрад, который не только в той комнате, но и в соседних, является ни тем, что может быть описано. Тела лежат друг на друге почти до потолка по всей комнате и даже в коридоре. Я действительно ненавижу ходить туда. Я не могу ничего поделать, но думаю о бедных людях на самом низу. Это ужасно, но ничего нельзя сделать. Гробовщики просто не успевают. Условия везде одинаково плохие.

У меня был ужасный кошмар прошлой ночью об этом ужасном месте. Мне приснилось, что я заболел и был доставлен в морг, прежде чем умер. Они завернули меня в кровавую простыню и положили на вершину кучи трупов перед тем, как положить другие тела на меня сверху. Я проснулся в состоянии абсолютного ужаса, путаясь и цепляясь за свои одеяла. Я не знал, что существует такой страх. Думаю, сейчас я лучше понимаю, что испытывают солдаты, страдающие от контузии.

Я всегда стараюсь быть уважительным по отношению к умершим, насколько это возможно, но в данном случае я попробовал быть в два раза уважительнее. Хотя до смерти моего отца я встречался с женой адвоката только два раза, а именно на рождественских вечеринках, но то, что нужно доставить эту бедную женщину в такое ужасное место, разбило моё сердце. Так много ожиданий и надежд на светлое, счастливое будущее – и всё потеряно.

Как я уже сказал, могильщики и похоронные бюро не в состоянии успеть за всем, и гробов не хватает. Я боюсь, что мы не сможем делать всё, как надо. К тому же, я слышал, в некоторых местах уже так не делается. Не хватает катафалков, поэтому тележки задрапировываются черным и используются вместо них. Я слышал также, хотя не знаю наверняка, что тела хранятся даже в школьных аудиториях и гимназиях, в том числе и в моей собственной школе. Могильщики не успевают, и иногда семьи вынуждены копать могилы для своих близких.

Я не могу ничего с этим поделать, но думаю о тебе всякий раз, когда вспоминаю о той бедной леди. Я не смогу вынести, если что-нибудь случится с тобой, Белла. Я не смог бы. Ты должна пообещать мне, что получишь вакцину в тот самый момент, когда она станет доступной.
Всё ещё твой друг,
Эдвард».



Было почти семь утра, когда Эдвард и его мать устало вошли в палату Лилиан, чтобы проверить её перед началом исполнения своих обязанностей. Глаза Эдварда были натренированы смотреть в пол, когда он шел, боясь того, что может увидеть, если поднимет взгляд. И его мать держала сына за руку, направляя.

Элизабет вдруг ахнула, её рука взлетела ко рту, а другая крепче сжалась на руке Эдварда. Невольно юноша поднял голову и сделал два шага к постели своей подруги, прежде чем схватился за ближайший стол, чтобы не упасть на землю; его облегчение было столь замечательным. Лилиан сидела в своей постели, а молодая женщина, которая, как Эдвард знал, была студенткой-первокурсницей в школе медсестёр, сидела рядом с ней и кормила её бульоном.

- Я пытался позвонить вам, но ваша горничная сказала, что вы только что уехали. - Эдвард повернулся к доктору Каллену, который только что встал позади них, не в силах придумать слова, чтобы поблагодарить его. Доктор Каллен продолжил: - Я только что говорил с её отцом по телефону. Он был настолько поражен. Прошло некоторое время, прежде чем он смог сделать что-то большее, чем поблагодарить Господа. Разумеется, он в пути.

Эдвард не мог сделать ничего, кроме как кивнуть головой, прежде чем поспешил к своей подруге, крепко обнимая её. Он не считал восстановление Лилиан чем-то меньшим, чем чудо. Она была так сильно больна, и, несмотря на то, что он отказался оставлять надежду, Эдвард понимал, что было очень мало шансов на ее выздоровление. Когда юноша взял миску бульона из рук молодой женщины и принялся кормить свою подругу, то поблагодарил Бога за то, что, как чувствовал, было вторым чудом, которому он стал свидетелем.



«17 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Лилиан продолжает поправляться дома, хоть и очень медленно. Она все еще главным образом находится в постели и не в состоянии сделать более чем несколько шагов, когда покидает её, и Лилиан до сих пор ни ела ничего, кроме воды, бульона и жидкой каши. Тем не менее, учитывая, как сильно больна она была, даже это больше, чем мы смели надеяться лишь короткое время назад. Нам подарили восемнадцать килограмм яблок, и Нелли делает яблочное пюре для нее.
Сосед моего дяди Чарльза и тети Грейс умер дома прошлой ночью, заболев только утром. Он оставил после себя жену и семерых детей. Когда он почувствовал недомогание, моя тетя и дядя взяли детей в свои дома, чтобы сохранить их от болезни. По крайней мере, дети были избавлены от боли наблюдения за тем, как их отец страдает от этой болезни. Это то, чего я никому бы не пожелал.

Я видел много примеров мужества и самоотверженности, но столько же, сколько случаев было, когда эта эпидемия пробуждала в людях хорошее, столько же было, когда она пробуждала в людях и худшее. Как я уже говорил тебе, могильщики работают круглосуточно, но не успевают. Мне сказали в больнице, что некоторые люди сейчас пытаются заработать и взимают непомерную плату, во много раз превышающую нормальную…»



«19 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Я снова вышел в город, чтобы оплатить домашние вызовы больных. Как бы ужасна не была ситуация в больнице, я считаю, что в городе хуже. Нельзя пойти куда бы то ни было и не увидеть патрульной повозки или тележки, затянутой в чёрное, которые служат в качестве катафалка и собирают тела погибших. Они, кажется, повсюду. Сегодня я увидел мужчину и женщину, которые вынесли из дома то, что выглядело, как деревянный ящик макарон. Мужчина очень бережно и благоговейно поместил его в повозку. Он повернулся к женщине, и она тут же взвыла и упала в его объятия. Коробка могла вместить только тело младенца не старше семи или восьми месяцев, она не была достаточно большой для чего-либо еще. Бедная пара потеряла своего ребенка, и у них не было ничего, кроме старой коробки макарон, чтобы похоронить его.
Хотя я уверен, что в данных обстоятельствах это слишком – надеяться на это… но…

Знаю, что ты рассказала бы мне о таком, ибо в газете сообщалось, что в Филадельфии доктор объявил, что разработал профилактические вакцины для гриппа, и десять тысяч порций должны быть направлены в Совет здравоохранения Филадельфии. Естественно, это вызвало большие надежды в больнице...»



- Мама, что такое? Кто звонил? - Эдвард только что закончил одеваться и спустился по лестнице. Он не мог вспомнить, когда в последний раз спускался вниз так поздно утром. Они с матерью были либо в больнице, либо в Красном Кресте, либо на вызовах на дом с доктором Калленом уже так много дней подряд, что Эдвард почти уже отвык от собственного дома. Поэтому, последний, наконец, приказал им обоим остаться дома сегодня и отдыхать.

Что касалось его, Эдвард был раздражен, что с ним обращаются как с ребенком, но согласился относительно своей матери, что ей нужно отдохнуть. Элизабет стояла у телефона, все еще одетая в халат.

- Эдвард... - Она посмотрела на сына широко раскрытыми, испуганными глазами в то время, как телефон выскользнул из ее пальцев и упал на пол. Эдвард поспешил вперед и помог матери сесть на ближайший стул, после чего громко позвал Нелли и Мэгги.
Голос женщины дрожал.

- Грейс... Это была... Грейс… по телефону прямо сейчас...
Нелли и Мэгги подошли к семье Мейсонов. Нелли быстро вернулась на кухню и принесла своей хозяйке чашку крепкого кофе с большим количеством бренди, поэтому после нескольких глотков Элизабет смогла взять себя в руки и встать.

- Я должна быстро одеться. Грейс звонила. Чарльз болен. Джордж находится на пути к их дому прямо сейчас, чтобы отвезти их в больницу. Я должна отправиться в больницу немедленно.
Эдвард почувствовал, как его желудок упал, и помчался вверх по лестнице. Он написал небольшую заметку Белле и поспешил обратно вниз, чтобы быстро съесть что-нибудь, пока Мэгги помогала матери одеться. Нелли пошла наверх, чтобы помочь, если это потребуется, и вернулась с подносом, на котором несла завтрак его матери. Эдвард был рад заметить, что почти всё было съедено.

Эдвард и Элизабет приехали в больницу меньше, чем через час после телефонного звонка его тети Грейс, и доктор Каллен был одним из первых людей, которого они увидели. Его вид говорил о том, что он готов отругать их за неподчинение его приказам, и за то, что они приехали, но быстро спохватился, как только увидел выражение лица Элизабет. Эдвард быстро рассказал о своем дяде, и доктор Каллен сопровождал их, пока они пытались найти его.

Мест для всех больных просто не хватало, и больные люди лежали везде, в коридорах на раскладушках и даже на полу. Они нашли Грейс и Чарльза в коридоре, сидящими за столами на стульях из гостиной врача, которые были принесены и использовались, как попытка удержать больного от необходимости лечь на пол. Чарльза Джонсона еще не осмотрел врач, и доктор Каллен быстро исправил это, прежде чем мужчину атаковал ужасный приступ кашля. Как только тот прекратился, мужчина застонал и впал в беспокойный сон, положив голову на скрещенные руки.

После обращения к тете Эдварда и обещания найти кровать для её мужа, как можно скорее, и того, что он будет заботиться о нём так хорошо, как это только возможно, доктор Каллен попросил Эдварда поговорить с ним наедине.
- Эдвард, ты должен забрать свою мать домой.

Молодой человек попытался возразить, но врач перебил его:
- Нет. Женщина крайне истощена. Я знаю, что она хочет остаться со своим братом, но должна отдохнуть. Меня беспокоит ее состояние. Она слишком сильно давит на себя. Твоя мать не так молода, как ты, и в течение последних трех месяцев она не всегда ела и спала в достаточном количестве. Я боюсь, что, если она заболеет, у неё не будет сил для борьбы с болезнью.

Доктор Каллен не мог выбрать слова лучше. Он подчеркнул худшие опасения Эдварда. Тот сглотнул и облизал пересохшие губы, прежде чем кивнуть головой и медленно произнести, не отрывая глаз от своей матери, идущей по коридору:
- Дети… мои кузены, Китти и Чарли, с соседями. Я скажу маме, что мы должны взять их к себе домой. Другой сосед... умер пару дней назад. Они будут напуганы. Мы должны взять их к себе. Они должны быть с семьей.

Они оба пытались убедить Элизабет, но, в конечном счете, сработала только мольба от жены её брата, у которой не было семьи в Чикаго, и она не могла заботиться о своих детях, а ее муж заболел, и это убедило женщину оставить брата. Элизабет позволила своему сыну проводить ее туда, где они припарковали машину только после того, как Джордж пообещал, что сразу сообщит, если произойдут какие-нибудь изменения в состоянии их брата и напомнил ей, что Саре и Эдит следовало бы побыть сегодня со своими девочками. В тот момент, когда Китти с Чарли увидели своих родственников, выходящими через дверь, то, плача, подбежали к ним. Взрослые заверили детей, что всё хорошо, и отправились к ним домой, чтобы собрать необходимые вещи, прежде чем привезти ребят на новое место. Эдвард и его мать провели день, тщетно пытаясь отвлечь детей от опасений за их отца. Эдвард только что прочитал им сказку на ночь, а после помог с их молитвами, укрыл ребят и пожелал им сладких снов.

Большинство семнадцатилетних парней не получали удовольствия от мысли о чтении историй для маленьких детей, но Эдвард вырос единственным ребенком, желая иметь младших братьев и сестёр, поэтому тайно дорожил временем со своими кузенами, даже несмотря на причину этого. Он только выключил электрический свет, когда Чарли назвал его имя.

- Что такое, парень?
- Мой папа умрет, как мистер Данбар?

Вопрос ударил Эдварда, словно он получил удар в живот. Только маленький ребенок мог задать такой простой, прямой вопрос о столь ужасной теме. Сын Элизабет вздохнул и ущипнул переносицу, прежде чем подошел обратно к кровати своего кузена, не имея представления, что ему ответить. Он сел рядом с его кроватью, и Чарли залез к нему на колени за мгновение до того, как Китти сделала то же самое. Оба ребёнка смотрели на Эдварда со слезами на глазах, их губы дрожали, и больше не имело значения, что он не знал, как ответить на поставленный вопрос. Молодой человек просто прижал детей к себе, пока они плакали, чтобы помочь им заснуть.

Вскоре после этого Элизабет пришла, чтобы проверить малышей, так как Эдвард не вернулся вниз, и обнаружила, что все трое крепко спали вместе на кровати Чарли.



«22 октября 1918 года

Моя дорогая Белла,
Мой Дядя Чарльз все еще в больнице, и его лихорадка не отступает, температура слишком высока. Однако, к счастью, грипп еще не развился в пневмонию, и я очень надеюсь, что мы возьмём его лихорадку под контроль, и он скоро сможет вернуться домой.

Чарли и Китти до сих пор с нами. Я могу признаться в этом только тебе, но, несмотря на причину, по которой они здесь, я наслаждаюсь тем, что они рядом, сильнее, чем могу сказать. Они самые дорогие мне дети в мире. Я всегда хотел иметь младших братьев и сестёр, но, к сожалению, этому не суждено было случиться. Я родился слишком рано, и моя мать не могла иметь других детей. Врачи не ожидали, что я выживу, но мама говорит, что я доказал им обратное. Я стал задумываться, является ли это частью причины, по которой мой дядя Ричард и тетя Жозефина не любят мою маму так сильно. Незадолго до того, как я родился, они потеряли своего старшего ребенка из-за болезни. Я выжил, а их малыш нет. Я ничего не могу сделать, но мне интересно, было ли это тем, что усугубило их неприязнь к ней…»



«20 июня 2009 года
Со сто восьмым днём рождения, Эдвард! Я испекла торт, но боюсь, что если воткну свечи в него, то сожгу дом. Я надеюсь, тебе понравится твой подарок…»



Эдвард был разбужен посреди ночи от того, что считал худшим звуком в мире. И он исходил из спальни его кузенов. Через мгновение, на которое юноша замер от страха, он вскочил с постели и побежал в их комнату. Эдвард открыл дверь и бросился к кровати детей. Маленький Чарли лежал в своей постели, свернувшись клубочком, и мучительно кашлял. Китти сидела рядом, подтянув колени к груди, раскачивалась туда-сюда и плакала.

Эдвард коснулся лица Чарли и выругался себе под нос, прежде чем поднял маленького мальчика на руки и побежал с ним обратно в свою спальню. Он встретил свою мать в коридоре. Нелли с Мэгги как раз спускались по лестнице с третьего этажа, где были их спальни.
- Мама, иди к Китти. Ей страшно.

Эдвард понес своего младшего кузена в комнату и аккуратно уложил его в свою постель, а затем быстро натянул брюки, что носил накануне, вместе с пиджаком поверх ночной рубашки. Элизабет вошла в комнату сына с Китти в своих объятиях, когда он обувался и обратился к матери:
- Я отвезу Чарли в госпиталь.

Китти зарылась лицом в шею своей тёти и заплакала сильнее. Элизабет попыталась настоять на том, чтобы пойти вместе с сыном, сказав, что она обещала их матери заботиться о детях, но с помощью Нелли и Мэгги Эдвард убедил ее остаться дома с Китти. Молодой человек завернул маленького Чарли в одеяло, уложил его в машину и разогнал Кадиллак своего отца до той скорости, на которой он бы никогда не посмел ездить по тихим улицам города, если мыслил рационально. На сиденье рядом с ним Чарли снова заснул.

Эдвард резко затормозил и поспешил достать Чарли из машины, оставив ее забытой в середине улицы за пределами больницы. Не мешкая, юноша побежал в здание со своим кузеном на руках, умоляя кого-нибудь помочь ему. Медсестра подошла к ним и попыталась забрать Чарли, но молодой человек не отдал его ей.

- Нет! Доктор Каллен. Где доктор Каллен? Пожалуйста, он должен ему помочь. Ему только шесть лет. Пожалуйста, где доктор Каллен? Он должен помочь ему.
- Эдвард Мейсен, не так ли? Не волнуйся, мой дорогой. Отдай маленького мальчика мне. Доктор Каллен очень занят.

- Нет, мне нужен доктор Каллен. Пожалуйста, он должен ему помочь.
Эдвард упорствовал, и через минуту появился тот, кого он так хотел видеть.
- Не волнуйтесь, сестра Хопкинс. Я возьму его.

Медсестра Хопкинс не выглядела довольной из-за того, что Эдвард отказался разрешить ей взять ребенка, но, уважая авторитет доктора Каллена, она кивнула головой в знак согласия с ним, прежде чем вернулась к своим обязанностям.

Доктор Каллен осмотрел маленького Чарли, ребенок все еще находился на руках у Эдварда. Суматоха разбудила мальчика снова, и он начал плакать, зовя свою мать. Испуганный Эдвард дрожал и боролся с собственными слезами, когда попытался успокоить взволнованного Чарли. Послушав его грудь, доктор Каллен грустно сказал Эдварду, что у них нет кровати для его маленького кузена.

- Меня это не волнует. Я буду держать его, буду сидеть на полу, если мне придется.
Уступив, доктор Каллен грустно и беспомощно кивнул, а после повёл Эдварда к постели его дяди, где молодой человек, наконец, присел со своим кузеном на руках.

- Я буду приходить так часто, как смогу, Эдвард. Слишком много людей ждет кроватей, и я не могу обещать, что сумею получить одну в ближайшее время. Дай мне ключи, я передвину твою машину.

Находясь в полном изнеможении, Эдвард глубоко зевнул, прежде чем передал свои ключи врачу и поблагодарил его за помощь.

Часы шли медленно, и юноша спал, неловко опершись головой о металлический край спинки стула, в то время как Чарли дремал всю ночь на его коленях. Эдвард не знал, сколько было времени, когда доктор Каллен забрал маленького Чарли из его рук, но видел, как пасмурное небо медленно прояснилось, пока не стало достаточно светло-серым, чтобы показать, что позади него солнце взошло полностью.

- У меня есть кроватка для него. Она не очень подходящая, но это лучше, чем ничего, - мягко проговорил доктор Каллен.
Эдвард встал и потянул ноющие мышцы, а затем потер рукой лицо. Доктор Каллен укрывал маленького мальчика одеялом, когда отец ребенка проснулся.

- О, Боже, нет. Пожалуйста, нет.
- Дядя Чарльз…
Глаза Чарльза Джонсона, широко раскрытые и напуганные, были устремлены на сына, прежде чем он повернулся, посмотрев на племянника. Его голос был хриплым.
- Эдвард... что произошло?

- Он проснулся посреди ночи, и я поторопился с ним сюда. Мне так жаль, дядя Чарльз.
Доктор Каллен осмотрел еще раз больных.

- Мистер Джонсон, Эдвард прибыл с вашим сыном незадолго до половины второго ночи и сидел у вашей кровати с ребенком до сих пор. Я только сейчас смог получить кроватку для него. Ваш маленький мальчик спал всю ночь, что хорошо, и можно надеяться, что это очень хороший знак. У него очень высокая температура, но в легких чисто. Как только он проснется, то мы дадим ему немного аспирина и жидкости, и, надеюсь, он сможет поесть немного каши.

Доктор Каллен строго посмотрел на Эдварда.
- Эдвард, ты идешь домой, чтобы поесть и сразу же лечь в постель. Ясно? Ты едва спал этой ночью и должен поддерживать свои силы.

Все, что Эдвард хотел, это остаться с Чарли, но он слишком устал, чтобы спорить, и, учитывая тон доктора Каллена, в этот раз не смог привести никаких аргументов. Молодой человек вновь зевнул и потер глаза, прежде чем сказать своему дяде, что он и его мать могли бы прийти вечером, дабы проведать их обоих.

Эдвард был настолько уставшим, и его тело болело так сильно от того, что он провёл ночь в этом ужасном кресле, что не понимал, как ему удалось доехать обратно домой. Его мать мельтешила по гостиной, когда он приехал, и крепко обняла сына в тот момент, когда тот вошёл в дверь.

- О-о, хвала небесам, ты дома. Доктор Каллен звонил. Грейс сейчас в госпитале, и она благодарит тебя всем своим сердцем, что ты оставался с маленьким Чарли всю ночь.
Эдвард зевнул и снова потер глаза. Его горло болело от того, что он дышал сухим воздухом в больнице всю ночь.

- Это было меньшее, что я мог сделать. Я с трудом смог его оставить. Доктору Каллену удалось найти кроватку для Чарли всего лишь некоторое время назад, и теперь он рядом с отцом. Я так устал. Думаю, я мог бы проспать неделю.

- Иди, дорогой. Съешь что-нибудь сначала. Доктор Каллен подчеркнул, что хочет, чтобы ты поел. Мэгги сохранила тарелку с едой тёплой для тебя.

Мысль о том, чтобы что-нибудь съесть, скручивала желудок Эдварда и причиняла боль его горлу, но он понимал, что надо поесть, дабы сохранить свои силы. И стакан холодной воды поможет справиться с его сухостью в горле.

После того, как он заставил себя съесть яйца и откусить кусочек бекона и тоста на своей тарелке, юноша с трудом поднялся наверх по лестнице в свою комнату. Он сел за свой письменный стол, снял куртку с туфлями, бросил их на пол и оставил там, куда они упали. Его голову ломило ото сна, при котором он головой упирался в металлический каркас стула, когда засыпал, поэтому положил свою трясущуюся голову вниз на свой письменный стол и заснул прямо там.

Некоторое время спустя Элизабет пришла, чтобы проверить сына, и он проснулся, после чего понял, что тело стало болеть ещё сильнее из-за того, как он спал в обнимку со своим столом. Эдвард потер раздражённые глаза и пообещал матери идти прямо в постель, и она вышла из комнаты, чтобы принести ему горячий пунш и немного аспирина.

Как только Элизабет вышла, Эдвард написал Белле, изливая ей свою душу, так быстро, как мог, прежде чем его мать вернулась. Он рассказал девушке, что Чарли заболел, и о своих опасениях за кузена. Молодой человек написал о том, что невероятно устал, как отчаянно он хотел бы проснуться от этого кошмара, и прежде чем он смог остановить себя, он признался в своих чувствах к ней.

Эдвард чувствовал, как его сердце забилось быстрее в груди, стоило рассказать Белле о том, как он сильно любит ее.

Его глаза опухли от нехватки сна и выглядели раздражёнными от его постоянного трения, и, когда Эдвард сел за письменный стол и закрыл ящик, ощущение целостности поселилось в нём от знания, что его письмо было доставлено.

Он встал, чтобы пойти в постель, но двигался слишком быстро и потерял равновесие. Ему пришлось прислониться на мгновение к стене, пока головокружение не прошло. И только когда молодой человек снял штаны и сбросил их полностью, то забрался в кровать. Рухнув на свои подушки, Эдвард мгновенно уснул.




Автор: Momatu
Переводчик: IrishaIrisha
Бета: LanaLuna11
Почтовый голубь: ♥Sweet_Caramel♥