На бенефис свой мистер Кайт
Сегодня будет завлекать.
Устроит шоу на батуте,
Семейство Хендерсонов будет.
Закончит шоу Пабло Фанкес.
Ух и зрелище ждёт нас!
Будут люди, кони, обручи, канаты
И прыжок сквозь бочку, пламенем объятую!
Бросает миру вызов мистер Кей,
Таким путём испытывая всех людей!

(«Being for the Benefit of Mr. Kite!», «The Beatles»)

В столь же тихой и одинокой части кладбища Гермиона и Драко направлялись в противоположную от Блейза и Тео секцию. Когда она предложила эту глупую игру, Малфой намеренно повёл её в другую сторону. Поначалу Грейнджер, казалось, хотела возразить, но потом вдруг согласилась.

«Как-то слишком уж легко она сдалась», — задумался Драко.

По правде сказать, нынешняя Гермиона Грейнджер казалась ему загадкой.

"Та Грейнджер, которую я знал в течении пятнадцати с лишним лет, ни за что не смирилась бы с собственной скорой смертью так запросто. Та Грейнджер (я отлично это помнил!) всегда боролась до конца. Она была дерзкой, сильной, упрямой, страстной, а главное, самой отчаянной и безрассудной из всех, знакомство с кем доставляло мне удовольствие, либо (иногда) причиняло боль".

В этот момент, прерывая его размышления, Гермиона споткнулась о какой-то камень, валяющийся на земле. Не успела она рухнуть навзничь, как Драко подхватил её под локоть, надёжно страхуя от падения, и лишь потом удивился собственному внезапному порыву:

«Когда я успел стать таким? Рядом со мной сейчас самая сильная женщина… Да ладно! Прочь церемонии!.. Рядом со мной сейчас самый сильный человек из всех, кого я только встречал. Так почему же у меня такое чувство, что я просто обязан был протянуть ей руку? Успокоить, поддержать, помочь, стать хоть чем-нибудь полезным?»

Всё своё детство, юность и большую часть взрослой жизни Драко Малфой занимался тем, что придумывал разнообразные способы сделать жизнь Грейнджер невыносимой. Без видимых на то причин. Только лишь потому, что это получалось у него лучше всего. А теперь всё, чего он хотел, это чтобы каждый из малого количества оставшихся ей дней Гермиона была счастлива. Мадфой никогда прежде ничего подобного не испытывал ни к одной женщине. Он не считал себя сентиментальным дураком и даже в мыслях не допускал, что между ними родилась так называемая «любовь». Его чувства не были похожи на сопливую романтику: никаких розовых и красных сердечек или маленьких ангелочков, прячущих пухлые задницы в подгузниках.

Драко знал эту девушку так же долго, как и друзей-змеёнышей. И желал облегчить её страдания хотя бы для того, чтобы ослабить собственное чувство вины за те гадости, которыми он долгие годы отравлял её жизнь. Он, конечно, желал искупления для себя, Драко Малфоя, но помимо этого, был не прочь сделать, что-то во благо мисс Гермионы Грейнджер.

Раньше, когда грустила или впадала в уныние Астория Гринграсс, он и два сикля бы не отдал за её чувства. Астория не волновала его ни в одном из известных смыслов (ну, кроме самого очевидного… может быть). Малфою было плевать на её напускную печаль. На её мнимую боль. На банальные страдания напоказ.

Когда Гринграсс попыталась использовать его лучшего друга, чтобы заставить Драко ревновать, он и тогда не позволил себе дать выход хоть одной из тех эмоций, что запер в собственной душе, словно в тюремной камере. Он лишь показал обоим до боли знакомое эгоистичное «Я» Драко Малфоя.

Астории — потому что она его нисколько не волновала. Теодору — потому что сам слишком сильно о волновался о друге.

Если бы Малфою не удалось скрыть переживания, это значило бы, что он превратился в мягкую, напитанную до отказа сочувствием губку на ножках.

«А я сроду таким не был! М-да… Минуточку! Даже не так… Никогда прежде я не проявлял сочувствия. Да что там говорить, я бы не понял, что это оно, даже если бы это самое грёбаное сочувствие встало прямо передо мной в полный рост и влепило нехилую затрещину. Тем не менее, сейчас я придерживаю локоть Грейнджер, пока мы пробираемся через лабиринт кладбищенских надгробий, натыканных здесь кучно, словно кролики в садке. И делаю это для неё, не для себя…»

Пока подобные мысли проносились в его голове, Гермиона повернулась к нему и, слабо улыбнувшись, проронила:

— Спасибо, — прерывисто вздохнув.

«Что-то мучает её сильней, чем вопрос жизни и смерти», — Драко знал это так же твёрдо, как и то, что он — натуральный блондин.

— Грейнджер, детка, а ну-ка выкладывай, что тебя беспокоит, — приказал он. — Я должен знать. Когда я был ребёнком, делом всей моей жизни было не давать тебе покоя всякий раз, как только мне выпадал такой шанс. И, как правило, все мои ухищрения не срабатывали. Но иногда… О, как же это было приятно! Ты начинала морщить лоб, тяжело и протяжно вздыхала, прямо вот как сейчас, порой (как только что нижнюю губу) покусывала перо, превращая его кончик в растрёпанную кисточку… Все признаки налицо, так что выкладывай.

— Просто… Ты не знаешь, что случилось с Тео? Может, это я что-то сделала не так? Или ему неприятно находиться на кладбище, потому что это место напоминает ему об Астории? — спросила Гермиона, пока они шли рядом в темноте.

Драко пожал плечами, хотя и понимал, что она вряд заметила этот его жест.

— Может быть, его напугал рассказ Блейза? — предположил он небрежно. — Меня подобное дерьмо вгоняет в дрожь. Грёбаные оборотни! Эдвард просто обязан был оторвать голову Джейкобу.

Гермиона попыталась спрятать улыбку.

— Ты… — и, не сдержавшись, всё же рассмеялась. — Ты же понимаешь, что Блейз вычитал всё эту муть в книге, не так ли? На самом деле, он стащил её у меня. Правда, я нисколько не расстроилась, потому что так и не смогла переварить подобный бред. Такое чувство, что эту ужасную, если не сказать, дебильную историю сочинила бесталанная малолетка лет двенадцати от роду. Речь в ней идёт о слабохарактерной девушке, которая полностью подчинила собственную жизнь интересам парня, Эдварда, и я думаю, её поведение стало неправильным посылом для незрелых девичьих умов… О! И для твоего, судя по всему, тоже.

— А если подробней, Грейнджер, — подначил Драко.

— Речь шла о девушке, которая, по существу, пожертвовала собственной жизнью ради единственной любви. Она отказалась от всего, что было ей дорого: семьи, лучшего друга и даже человеческого существования, как такового, ради парня. Короче, жалкое и слезливое чтиво.

Драко ухмыльнулся, оглянувшаяся Гермиона заметила это и улыбнулась ещё шире.

— О, я поняла. Драко влюбился в Э-эдварда-а… — пропела она.

— На самом деле, мне больше понравился Джаспер, — заметил он с каменным лицом. — Всему виной, должно быть, волосы. Давай-ка начнём игру. Не знаю, как у тебя, а во мне очень силён соревновательный дух. Лично я хочу быть победителем, — он протянул ей лист пергамента. — Вон там лежит Иезекиль Монтегю. Пусть он будет нашей буквой «Z».

Драко направился дальше, но Гермиона его окликнула:

— Постой!

— Ого! — наиграно удивился он, тут же развернувшись к ней. — Что я слышу? В занудное верещание Грейнджер прокрались кроткие нотки? Я-то думал, ты давно разучилась так говорить.

Она проигнорировала язвительное замечание Малфоя и заявила:

— Мы не можем использовать его имя в качестве буквы «Z», поскольку «Иезекиль» начинается с «E», а «Z» в нём просто содержится. Кроме того… Ты что не слушал меня, когда я объясняла правила игры?

— Видимо, нет, — протянул Драко, демонстративно зевая. — Грейнджер, детка моя милая, разве ты не поняла до сих пор, что я редко слушаю твою болтовню по поводу чего-то незначительного?

— Просто ты был слишком занят, мечтая об Эдварде, — сухо огрызнулась она. — Хватит болтать глупости. Для особо одарённых повторяю: сначала надо найти имя или фамилию на нужную букву, и, заметь, все мы согласились с тем, что на «X» или «Z» искать не обязательно! Может быть, вас, чистокровных слизеринских детишек, заставляли учить алфавит в обратном порядке, поэтому ты и начал с буквы «Z»? — она наигранно печально вздохнула. — Ох, ну вот как можно быть настолько красивым и одновременно настолько же тупым? Интересные ощущения, наверное?

— Так ты считаешь меня красавчиком? — вычленил Драко главное, подмигнул невольно улыбнувшейся Гермионе и продолжил: — Я умею считать по порядку, Грейнджер.

Она одарила его удивлённым взглядом, Малфой ответил ей таким же, потом понял, что именно сказал, и рассмеялся.

— Я имел в виду, что знаю порядок букв в алфавите. Просто мы же можем схитрить, так ведь? Всё равно никто об этом не узнает.

— Я буду знать, а кроме того, все остальные уж как-нибудь отличат «E» от «Z», — снисходительно закатила глаза Гермиона, ни в малейшей степени не озаботившись тем, заметит Драко её гримасу или нет.

Он заметил. Поэтому, проходя мимо, довольно грубо толкнул (что шло вразрез с тем, как заботливо он подхватил её под руку в начале их поисков) и хладнокровно наблюдал за тем, как она, пошатнувшись, чуть не свалилась на землю, но удержалась от падения, уцепившись за большое белое надгробие.

— Какая-то ты скучная, Грейнджер. Значит так… Либо мы мошенничаем, либо ты ищешь себе другого партнёра.

— Вообще-то я не мошенничаю, не вру, не ворую и не калечу. Но только сегодня и только для тебя могу сделать одно единственное исключение из этих четырёх правил, если ты ещё хотя бы раз посмеешь толкнуть меня. Догадался, какой именно пункт я нарушу?

— Соврёшь, что ли? — лениво спросил Малфой, прислоняясь к тому же надгробию.

— Искалечу! Вот что я имела в виду, дурак, — поправила Гермиона и больше для себя, чем для него пробурчала: — Сначала он меня спасает от падения, а потом толкает, чтобы я упала. Вполне в духе Драко Малфоя… — вздохнула ещё раз, и только тогда до неё дошло, что именно он сказал. — Подожди. Почему ты решил, что я скорей солгу?

Презрительно задрав бровь, Драко одарил её лучшим из имеющихся в арсенале надменных взглядов, уверенный в том, что даже в темноте она его заметит.

— Потому, моя давняя грязнокровная подружка. Ты ведь даже сейчас бессовестно врёшь мне.

Не понимая прозвучавшей в его голосе претензии, она возмущённо вскрикнула:

— И о чём же я вру?

— Ты умираешь, но до сих пор не призналась нам в этом, — вкрадчиво ответил Малфой и, скрестив на груди руки, замер в ожидании ответа.

Отзеркалив его позу, Гермина уже собралась спросить, откуда тогда ему всё известно, как вдруг глаза её вспыхнули, разглядев что-то на большом белом кресте, возле которого они стояли. Она провела по нему рукой, наклонилась ближе, подсвечивая себе палочкой, и тихо прошептала:

— У нас есть имя на «А», Малфой.

Он наклонился к ней, шёпотом произнёс высеченные на камне буквы, а потом взглянул на Гермиону, успев подумать только:

«Чёрт…»

И услышал, как она читает вслух:

— Астория Кэтрин Гринграсс.

Драко тут же без колебаний подхватил её под локоток, чтобы увести от надгробия, но Гермиона настырно упёрлась ногами в землю, оттолкнула его и попросила:

— Пожалуйста, расскажи мне, что случилось с Асторией. Мне нужно знать.

Он нахмурился, но потом коротко кивнул.

— Баш на баш, дорогуша Грейнджер. А взамен ты расскажешь мне абсолютно откровенно свою историю?

— Хорошо. Я согласна.

Малфой решительно сжал губы в тонкую твёрдую линию, в третий раз схватил её за локоть и дизаппарировал прочь. Дезориентированная, трясущаяся от слабости, что навалилась при перемещении, Гермиона выдавила:

— Где мы?

— В Мэноре, — отрезал он. — В моей детской. Чтобы понятно рассказать эту историю, нужно начать издалека.

Теперь нахмурилась Гермиона. Она оглядела комнату, которая когда-то была, видимо, спальней маленького Драко, уселась на большую кровать с балдахином и приготовилась слушать.

[center]***[/center]

Маркус и Эдриан в это время расхаживали в противоположной части старого кладбища.

— Запиши Фрэнсиса Тисдейла напротив буквы «F», — Эдриан указал на мемориальную доску из чёрного мрамора и зашагал прочь.

— А что не так с моей бабушкой: чем она не подошла? — спросил Маркус. — Мы проходили мимо её могилы несколько секунд назад.

— Хорошо, можешь записать флинтову бабушку, мне уже всё равно, — вроде бы шутливо, но всё же огрызнулся Эдриан. — Я с самого начала не хотел участвовать в этой дурацкой игре. И вообще считаю: незачем было делиться на группы, лучше бы так и сидели все вместе.

— А ты у нас всегда получаешь то, чего желаешь, не так ли? — пробормотал себе под нос Маркус, а затем громко продолжил: — Словом, ты хочешь, чтобы все оставались вместе и рядом... Ведь, находись змеёныши вдали от тебя, ты не смог бы контролировать их поступки и слова. Сейчас, например, ты боишься того, что происходит с Тео. Боишься, что Блейз, желая помочь ему, может натворить то, чего ты не одобришь. Но ещё больше ты боишься того, что Малфой может рассказать Грейнджер.

Потрясённый Эдриан развернулся и уставился другу в глаза.

— Что?

Спустившись по скользкому, заросшему папоротником, подлеском и кустарником склону, Маркус, несмотря на ночную темень, пересёк небольшой ручей и добрался до низкой, каменной стены, окружавшей эту древнюю часть старого кладбища. Проигнорировав вопрос, он нажал на ржавые кованые ворота, вошел внутрь и отправился искать новые имена.

Ему не хотелось ни повторяться, ни давать объяснений своему выпаду, однако Пьюси сам подошёл к нему и, пытаясь скрыть волнение, спросил:

— Тебя что-то беспокоит, Флинт?

Словно пружина развернувшийся Маркус саркастично согласился:

— Вот именно, Эдриан! Меня кое-что беспокоит. Зачем ты рассказал Тео о проблеме нашей гриффиндорской крохи? Мы же договорились ничего ему не говорить! Я точно знаю, это ты проболтался.

После нескольких секунд многозначительной тишины, ошарашенный Пьюси пробормотал:

— Откуда ты знаешь, что именно я рассказал ему всё?

— Я и не знал до этого момента, тупой идиот! Ты же сам только что признался, когда ответил! Должно быть, хвалёный слизеринский разум окончательно тебя покинул сегодня, потому что ты явно не в себе, Пьюси, провалиться мне пропадом!

Словно переломившись в талии, Флинт резко наклонился вперёд, глубоко вдохнул несколько раз и без сил опустился прямо на землю, прислонившись спиной к старой стене.

— Зачем ты это сделал? Какую цель преследовал? Мы же договорились ничего ему не рассказывать.

— И когда же все согласились молчать? — изобразил потерю памяти Эдриан, не найдя лучшего способа не отвечать на вопрос друга, сел рядом с ним и, вырвав пучок травы, подбросил его в воздух.

— Ну, кажется, после того как ты ушёл. Помнишь, Нотт всё ещё оставался наверху. Когда Блейз рассказал всё о нашей крохе, ты слишком быстро куда-то умчался, а мы решили ничего не сообщать Тео. Потому что не хотели снова окунаться в то дерьмо, с которым имели дело, когда умерла Астория. Ведь все мы догадались, что он уже начал влюбляться в Грейнджер, — ответил Маркус.

Эдриан покачал головой.

— Ты ошибся почти во всём. Тео не начал влюбляться. Он уже влюблён. Если точнее, влюблён давным-давно. Он был неравнодушен к Грейнджер задолго до того, как проникся чувствами к Астории, но сейчас важно не это. Он взрослый, и имеет право знать обо всём наравне со всеми.

Флинт хрипло засмеялся, хотя не находил ничего смешного в его словах, и вполголоса поинтересовался:

— Однако нам ты о ней почему-то не рассказал, так ведь?

Опустив взгляд, Пьюси молчал.

Вдруг Маркус вскочил так резко, что от неожиданности Эдриан вытаращил на него глаза.

— А ВОТ ХРЕН ТЕБЕ! — заорал взбешённый Флинт. — Ты диктуешь каждый наш шаг! Как по нотам разыгрываешь абсолютно всё вокруг согласно собственному плану! Каждый фрагмент нашей жизни! Пожелал, чтобы Гермиона перебралась в дом к Тео и Малфою, и бах: она уже живёт у них! Захотел довести до нашего сведения, что Грейнджер скоро умрёт (хотя она не хотела, чтобы об этом знал кто-то ещё кроме вас двоих!), и снова бах: нас оглушают новостью о её скорой смерти! Правда, узнаём мы это не от тебя, мой замечательный, но слишком авторитарный друг! Я тебе больше скажу: если бы мне потихоньку сказали, что Грейнджер прокляли лишь для того, чтобы удачно свести с Тео (ну, или ещё для чего-то подобного), я совсем не удивился бы!

Обвинение, озвученное старинным другом, потрясло Пьюси до глубины души. Он стремительно бросился на Маркуса и вытащил палочку.

— Что? Проклянёшь меня? — взревел тот.

— Да запросто! — завопил Эдриан. — Как ты мог такое даже подумать? Совсем с катушек слетел?

— Нет! Просто я, наконец, понял, в чём дело! — продолжил разоблачения Маркус. — Ты готов на всё, лишь бы успокоить собственную нечистую совесть после случая с Асторией и Тео! Помнишь, ещё совсем молодой Драко пришёл к тебе и признался, что не хочет жениться на Гринграсс? Что ты ему предложил? «Спихни её кому-нибудь, Малфой!» Он именно так и сделал! Все уши прожужжал Нотту, какая она замечательная, и бедный Тео, который сроду не видел любви ни от отца, ни от матери, размечтался о том, как было бы здорово, если бы его девушкой стала такая вот красавица Астория! А когда Гринграсс прибрала Теодора к рукам и начала распоряжаться каждым его мерлиновым днём, каждым движением, каждым вздохом, ты заявил: «Эй приятель, она тебя использует, она недостаточно хороша для тебя, разве ты не видишь этого?» Ты, бедый идиот, так растерялся тогда! Тео умолял тебя помочь ему, и что ты придумал? Науськал Малфоя: «Смотри, какой классной стала Астория. Она к тебе до сих пор неравнодушна, дружище. Может, стоит что-нибудь предпринять? К тому же она замучила беднягу Нотта!» Ну, он кое-что и предпринял, так ведь? После долгих лет оскорблений, начал оказывать Астории некоторое внимание, а Тео почувствовал-таки себя несчастным настолько, что наконец порвал с ней!

Пьюси отвернулся, не в силах слушать отповедь Маркуса, но тот не дал ему соскочить с крючка, схватил за руку, развернул лицом к себе и продолжил:

— Потом, когда Малфой остро вспомнил, почему терпеть не может эту глупую тёлку, он в очередной раз послал Асторию куда подальше. Она попыталась вернуться к Тео, но тот тоже не захотел принимать её обратно. И что она тогда сделала, Эдриан? Что?

— ЗАТКНИСЬ! — заорал в ответ Пьюси.

— СКАЖИ МНЕ, ЧТО ОНА СДЕЛАЛА! — крикнул Флинт, схватил друга за плечи и сильно встряхнул. — Она. Покончила. С собой. Не потому, что была хрупким, грустным, подавленным существом, каким представлялась большинству окружающих людей. Не потому, что Малфой или Тео разбили ей сердце. Даже не из-за твоих интриг! А потому что она была эгоистичной, обожающей манипулировать всеми сукой! Я не могу свалить всю вину на тебя одного, хотя мне очень хочется это сделать. Ещё в ту ночь, когда Гринграсс умирала, Тео, видимо, благодаря собственному дару, почувствовал, что необходимо найти её, но ты, Эдриан, ТЫ заставил его проигнорировать это чувство.

Маркус толкнул друга так сильно, что Пьюси опрокинулся назад и свалился рядом со старым полуразрушенным надгробием. Обличающе ткнув в его сторону пальцем, Флинт с тем же ядом в голосе продолжил:

— Он хотел проверить, всё ли с в порядке с Асторией, но ты сказал: «Не будь слабаком!» Ты сказал: «Будь мужиком, Нотт!» За тобой подначки подхватил Малфой, и (мне стыдно признавать это) я тоже. Наконец, не в силах наблюдать его мучения, первым сдался Блейз. Они отправились домой и что там нашли? Тупую девку, болтающуюся на верёвке в принадлежащем Тео саду.

Эдриан даже не пытался сдерживать слёзы. Маркус упал перед ним на колени, глубоко вздохнул и произнёс уже несколько спокойней:

— А затем, когда после всего произошедшего Тео попытался покончить жизнь самоубийством (провались оно всё пропадом, друг, все мы знаем, что он хотел сотворить с собой… отказываемся верить, но правду не скрыть), именно ТЫ заставил Малфоя переехать к Теодору, чтобы нянчиться с ним. Опять же потому, что чувствовал себя чуть лучше, когда знал, что за Ноттом всё время кто-то присматривает. И ты понимал: я даже в одном помещении с Малфоем не могу находиться из-за того, что случилось между ним и Дафной. Ты, чёртов ублюдок, раньше всех догадался, что Блейз влюблён в Тео, что ему тяжело и больно находиться рядом. Видел, что Драко переполняла вина, буквально сжирая его изнутри, и всячески эту вину подпитывал, вынуждая буквально глаз с Тео не спускать. Но, Эдриан, а как насчёт твоей вины? Когда ты найдёшь в себе силы признать её? Ты не имеешь права единолично манипулировать нашими жизнями. Пора закрывать «Шоу Эдриана Пьюси». Не может всё вокруг подчиняться твоим желаниям. Мне, правда, жаль, но в этот раз ничего не получится. Скорей всего, тебе не удастся спасти нашу кроху, и, чёрт возьми, Эдриан, если она умрет, Тео, вероятно, снова с головой утонет в переживаниях. В этом случае нам всем мало не покажется. Но даже тогда снова подчинить наши жизни твоим планам, чтобы помочь ему исцелиться, уже не получится. Понимаешь? Не получится.

Пьюси продолжал тихо плакать, закрыв лицо ладонями и уткнувшись в колени.

Маркус обнял его, прижал к себе и сказал:

— Ты — мой самый лучший друг, Эдриан, и я люблю тебя. Но ты должен проявить твёрдость и принять ответственность за собственные грехи.

— Это слишком больно, — признался Пьюси.

— Да. Я знаю, — Флинт начал покачиваться вместе с ним, успокаивая его, поцеловал в макушку и, тяжело вздохнув, повторил: — Я знаю…

Трудно сказать, как долго Маркус держал Эдриана в дружеских объятьях, а тот оплакивал вину, которую чувствовал перед друзьями, ложь, которую скармливал им так долго, и те изменения в их жизнях, виновником которых стал.

Спустя какое-то время Флинт задумчиво произнёс:

— Эге... Даже из такого незначительного и неприятного эпизода может выйти что-то хорошее, Пьюси. Погляди-ка!

Эдриан так и сделал, а потом сдавленно рассмеялся.

— Дерьмо. Вот увидишь, нам никто не поверит.

— Хрен с ними, пусть не верят. Но я думаю, что мы только что выиграли, — Маркус потянулся за куском пергамента, протянул другу и сказал: — Я слышал когда-то, что у одного из дальних родственников Малфоя было двадцать два ребенка, и их имена начинались с «А», а заканчивались на «V», но никогда в это не верил. До сих пор. Представляешь, мы набрели на их семейное захоронение! Так что берись за перо.