Официально мой номер телефона знали три человека. В моих контактах значились Чарли, Джеймс и Эдвард. Этого было недостаточно, чтобы понадобилась полоса прокрутки (если только я не включу туда и номера экстренных вызовов, естественно), но их количество всё равно увеличилось ровно на пятьдесят процентов. Я неловко вертела телефон в руках, давая Эдварду свой номер. Мне пришлось искать его, пока он ждал, засунув руки в карманы. Эдвард нерешительно хмыкнул, когда я начала забивать номер в телефон: мои пальцы вдруг стали слишком большими и неуклюжими для того, чтобы управляться со всеми этими кнопочками. Эдвард же напротив, ввёл свой номер в мой телефон с лёгкостью. Я не успела даже моргнуть, а он уже возвращал мне этот аппарат со вбитыми в него телефоном и его именем.

- Так что, я позвоню тебе? - спросил он.

- Если хочешь.

- Хочу.

- Тогда звони.

- Ммм, хорошо, - он, пятясь, спустился по лестнице. Заморосило; его волосы намокли и засверкали.

- Я позвоню тебе! - прокричал он, положив руку на дверь машины.

- Я знаю, - крикнула я в ответ, хихикнув. Прежде чем вернуться в дом, я взглядом проводила Эдварда, выезжающего на дорогу. Чарли всё ещё спал на диване, и его храп был подобен рёву цепи на бензопиле. Вздохнув, я вскарабкалась по лестнице в свою спальню, спокойно и медленно, и сам звук моих шагов был похож на колыбельную. Я была вымотана. Не только физически, но и эмоционально. То, что мне пришлось весь вечер вести себя разумно, крайне меня утомило, но в то же время я впервые за долгое время чувствовала себя культурной. Я приняла душ быстро: мне не нравилась вода, маленькое пространство и моя нагота - после этого замоталась в полотенце и пошла в свою комнату.

Я не была готова к тому, что ожидало меня в ней.

На моей кровати, освещаемый только тусклым светом луны, ухмылялся Джеймс, оглядывая моё влажное тело с ног до головы.

- Господи Иисусе! - ругнулась я, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Я подбоченилась и сильнее сжала полотенце, прижимая его к груди. Моя пижама, будто насмехаясь надо мной, лежала совсем рядом с его бедром.

- Ты приняла душ, - заметил он, вертя что-то в руках. Я узнала в этом предмете свой мобильный телефон.

- Почему он у тебя? - спросила я, сбитая с толку.

- Видишь ли, вот в чём дело, малышка Би. Ты определённо оставила его на кухонном столе. Поэтому я просто вошёл и взял его, понимаешь? А твой отец спал там, понимаешь? Чёрт, его храп похож на бензопилу. В любом случае, я взял его, и тут он загудел. А ещё он начал вибрировать и всякое такое дерьмо. Это мне напоминает о сексе. Почему твой телефон стоит на вибрации? Боже, это всегда напоминает мне о сексе. Вся эта вибрация, - Джеймс бубнил что-то бессвязное. В комнате было холодно. Я была обнажена. А он практически взял мою одежду в заложники. И у меня точно не, не, не хватало терпения, чтобы спокойно выслушать всё его бормотание. Вместо этого, я пропустила мимо ушей большую часть его слов. Вместо этого я схватила другую пижаму из комода. Вместо этого я вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь, и переоделась в ванной.

Я попыталась не обращать внимания на тот факт, что Джеймс в одиночестве сидел на моей кровати. Не то чтобы это заставляло меня нервничать; мне просто не нравилось, что он прикасается к ней. Для меня она была практически местом преступления, местом преступления, на котором мне приходилось каждую ночь засыпать в качестве наказания за свою глупость. Я посмотрела на своё отражение. Мои глаза глубоко сидели в хрупкой плоти, подчёркнутые тёмными кругами и обрамлённые ресницами цвета смолы. Румянец на щеках только делал моё лицо измождённым, скулы резкой линией уходили к ушам, скрытым влажными, тёмными, спутанными волосами. Ещё у меня была веснушка, или родинка. Думаю, она была прямо под моим левым ухом, на том месте, где челюсть переходит в ухо. Я постоянно чесала её. Она мне не нравилась, это заражение на моём лице. Странная и уродливая, эта отметка "красоты" была несовершенством, с которым мне совершенно не хотелось мириться. Я сжала губы в тонкую линию, с неприязнью подмечая, что моя нижняя губа намного больше, чем верхняя, и пытаясь сделать их одинаковыми.

Мои ключицы, неровные линии в тенях моей груди.

Скелет, пустой и холодный.

Все мои внутренности начали дрожать, и я прижалась лбом к холодной поверхности зеркала. И глубоко, успокаивающе задышала, как и советовал Карлайл. Это помогло. Немного.

Я снова вошла в комнату, в которой Джеймс что-то делал на моём ноутбуке.

- Почему у тебя нет фейсбука? - спросил он. Мне стало интересно, а когда фейсбук успел стать существительным.

- Нет смысла, - пробормотала я, притягивая к себе одеяло и заворачиваясь в него, как в кокон. Уже было около двух часов ночи. Над плечом Джеймса мне было ясно видно его страницу в фейсбуке. У него было больше тысячи друзей, и его фотография выглядела так, будто ей было уже как минимум года два. Внезапно на экране появилась какая-то сельскохозяйственная игра с козами и крупами, и я отвела взгляд. Я уже засыпала, когда мой мобильник завибрировал. Джеймс схватил его и сердито уставился на высветившийся номер. Это был Эдвард.

- Почему он постоянно тебе пишет? Знаешь, это он писал тебе, когда я пришёл. Когда телефон лежал на кухонном столе, и я его взял. Именно тогда он написал тебе. И сейчас, снова?

- Почему бы тебе просто не пойти домой? - жалобно сказала я, кладя подушку на лицо. Он открыл телефон и прочитал сообщения. Мне, на самом деле, было наплевать на это, потому что я сомневалась, что Эдвард будет писать в этих сообщениях что-то личное.

- Ты куда-то ходила с ним? - внезапно заорал Джеймс, захлопывая мой ноутбук. Я отвернулась от него к стене, зажмуриваясь. - Почему ты гуляла с ним? Он кинул тебя в беде! Он... он бросил тебя и всё такое дерьмо! Я твой единственный друг, малышка Би. Именно я! - я снова накрыла голову подушкой. Мне не хотелось слушать. Хватит, хватит. Храп, доносящийся снизу, внезапно стих.Слава Богу, Джеймс принял это как сигнал, что нужно уходить. Я услышала, как он бросил мой телефон на пол, куда он приземлился с тихим стуком, а потом до меня донёсся звук, с которым окно открылось, впуская в комнату ветер, и закрылось, вновь преграждая ему путь.

Он ушёл.

To everything (turn, turn, turn)
There is a season (turn, turn, turn)
And a time to every purpose, under Heaven

С утра меня разбудили the Byrds, прерывая тёмную тишину шероховатым звуком плохо ловящегося радио. Вот они, минусы жизни в маленьком городе.

Я была будто в тумане, и всё моё тело было липким, несмотря на принятый вчера вечером душ. Пытаясь наощупь найти в темноте своё привычное облачение, я услышала, как на первом этаже Чарли собирается на работу. Спустившись к нему, я налила себе остаток кофе из кофеварки и добавила в него несколько ложек сахара. Прислонившись спиной к кухонной стойке, я рассеянно прихлёбывала его. Мы с Чарли сели в его машину. Слава Богу, по пути в школу нам не встретилось ни одного нарушителя. Подчинившись внезапному порыву, я вытащила из кармана мобильник, когда вспомнила, что так и не прочитала сообщения Эдварда.

Эдвард: как дела?

Двадцать минут спустя.

Эдвард: ты в порядке? я сделал что-то не так в кино?

Час спустя

Эдвард: пожалуйста, ответь.

И было ещё несколько, похожих по содержанию на последнее. Мне стало интересно, в чём дело. Я позвонила ему вместо того, чтобы написать смс. Сообщения я набирала чертовски медленно.

- Белла? - ответил он практически мгновенно.

- Ага, - Чарли несколько раз искоса посмотрел на меня, явно интересуясь, с кем это я разговариваю. Дворники скользили по стеклу, сметая в сторону капли дождя.

- Почему ты не ответила на мои сообщения? Какого чёрта, Белла? - он был взбешён, а я честно не имела ни малейшего понятия, почему.

- Я просто легла спать, - объяснила я, - и не получила твоих сообщений. Прости? - я специально не стала упоминать неожиданную встречу с Джеймсом. На том конце провода настала тишина, хотя я всё ещё слышала его глубокое дыхание.

- Прости меня. Думаю, я просто переволновался. Я не знаю. Увидимся на... ланче? - он немного помедлил, прежде чем сказать последнее слово. Мне стало интересно, почему. Мы в любом случае обычно виделись на испанском. А это было прямо перед ланчем.

- Наверное, - ответила я, не зная, требуется ему моё подтверждение или нет. Мы попрощались, когда Чарли подъехал к школе, высаживая меня на обочине. Мы приехали рано, так что в школе ещё почти никого не было. Я нашла себе место, где могла дождаться первого урока. Увидев Джеймса, заходящего в школу, я скрылась в женском туалете: мне не хотелось обсуждать то, что случилось вечером. Мне не хотелось иметь с этим дела. Хватит, хватит. Первые несколько уроков прошли медленно и скучно. На испанском я увидела Эдварда, но мне нечего было ему сказать. Ещё и учитель заставил нас работать до самого звонка. Эдвард немного приоткрыл рот, как будто хотел заговорить, но так ничего и не произнёс. Он остался сидеть за партой.

Сначала я увидела спину Джеймса. На нём была одета тяжёлая кожаная куртка. На столе перед ним стояло нетронутое яблочное пюре, и ложки я не увидела. Схватив две спорки, я села напротив него, вынимая арахисовое масло из сумки. Он даже не посмотрел на меня: вместо этого он водил пальцами по поверхности стола. Даже не постукивал ими, а просто гладил стол. Это было так странно. Я подтолкнула к нему спорку, так что она проскользила по столу и остановилась прямо перед ним. Но он так и не поднял на меня взгляд.

- Что не так? - спросила я раздражённо.

- Ничего, - коротко ответил он.

- Ну и отлично.

- Отлично.

Я съела две ложки арахисового масла, прежде чем показался Эдвард. Он наклонился над плечом Джеймса, пытаясь поймать мой взгляд. В его руке был коричневый пакет, скромный и невзрачный, мятый и банальный. Он прочистил горло, и Джеймс тут же повернулся к нему. И застыл. Его яблочное пюре так и было нетронуто, и около него лежала спорка. Я уставилась на Эдварда. Все уставились на Эдварда. Все повернулись. Все уставились. На нас. На меня. Я запаниковала.

- Могу я, ммм, может быть, сесть здесь? - он сильнее прижал к себе бумажный пакет. Я открыла рот, чтобы заговорить, но Джеймс ответил ему за меня.

- Ммм, может быть, нет, - выпалил он, поворачиваясь обратно и наконец-то открывая своё пюре. Я, открыв рот, уставилась на него. Эдвард нахмурился.

- Почему нет? - возразила я, втыкая ложку в арахисовое масло. Взгляд Джеймса метнулся к моему лицу - он был шокирован тем фактом, что я пошла против него.

- О боже. Что ж, малышка Би, я не знаю. Может быть, потому что именно он забрал у тебя стол? Я не знаю, может быть, поэтому. Он должен страдать, - он говорил так, как будто Эдвард не стоял прямо за его спиной, слыша каждое слово.

- Я знаю, но...

- Но что, малышка Би? Он не заступился за тебя. Он не заслуживате этого, - в кафетерии медленно затихали разговоры: все прислушивались к нашему спору. Эдвард так и стоял, не двигаясь. И он не пытался защитить себя. Я видела, как все, сидящие за столом Тани, неверяще смотрят на нас, открыв рты, шокированные таким неожиданным обвалом всей социальной иерархии. Эдвард Каллен, Греческий Бог, был отвержен каким-то изгоем из младших классов. Ниже падать было некуда, и все это знали. Даже Эдвард знал это. Это было видно по тому, как его глаза метались между нами, нижняя губа была закушена, а костяшки становились всё белее с каждой секундой.

- Что же насчёт "око за око", или что-то вроде того? - я даже не могла вспомнить окончание этой поговорки.

- И весь мир ослепнет? - выпалил Джеймс. - О, точно, - я лучше буду слепым, чем сяду рядом с этим, - он указал большим пальцем себе за спину.

- А что насчёт прощения?

Всем нужно было прощение.

Мне нужно было прощение.

Мне нужно было простить себя.

- Не могу поверить, что ты защищаешь его, - Джеймс поднялся, выкидывая пустую упаковку из-под яблочного пюре в мусорку. Он сгорбился и кинул на меня взгляд, полный отвращения, но в то же время и жалости. И вышел из кафетерия: его ботинки тяжело стучали по линолеуму. Эдвард так и стоял, пристыженно опустив глаза. Я поморщилась и с силой засунула ложку в арахисовое масло. Наконец я позволила Эдварду сесть напротив меня. Он протянул ко мне руку. На его ладони лежало маленькое пластиковое колечко. Мы вместе выиграли его на карнавале в Порт Анджелесе летом между четвёртым и пятым классом. В игре "камень, ножницы, бумага". И решили, что Эдвард оставит его себе.

Он отдавал мне его в знак благодарности.