Глава 31. Борьба

Однажды, еще в детстве, Эдвард нашел на козырьке своего окна раненую полумертвую птицу, чье крошечное тельце дрожало от боли и страха. Держа в ладошках, он завороженно отнес ее в дом, положил в набитую ватой коробку и влил несколько капель подслащенной воды. Несколько недель он лечил птицу, наблюдая за тем, как она крепнет, как трепещут ее маленькие крылышки, пытаясь улететь.

Занося замершее дрожащее тело Беллы Свон в коридор своего дома, он вспоминает те давние времена. Он не знает причину ее душераздирающих рыданий, но желание уберечь ее такое же сильное, как тогда, когда он заботился о той птице.

Впервые за год Эдвард в состоянии думать о ком-то другом, кроме себя. Горе Беллы сбивает его с ног как шаровой таран, затмевая его личную невыносимую скорбь. Воспоминания о Мэгги тают как дым под открытым небом. Все его помыслы направлены на страдающую в его руках девушку.

Безнадежно стараясь разогреть ее ледяную кожу, он несет Беллу к себе в комнату, аккуратно кладет на кровать. Он порывается встать, намереваясь налить в ванну горячей воды, но ее хрупкие ручки цепляются за его шею, мешая ему уйти.

Он пытается отстраниться, но она забирается ему на колени. Тычется лицом ему в шею. В отличие от тела, дыхание ее теплое. Как же давно у него не было физического единения с другим человеком. Он инстинктивно делает глубокий вдох, обоняя легкий аромат ее шампуня. Закрывая глаза, Эдвард чувствует, как этот запах наполняет все его чувства: от ее прикосновений, ее аромата, тихого плача его начинает трясти.

Он хочет ее. Хочет целиком и полностью. Он в точности и не знает, кто здесь кого спасает, но хочет попробовать. Потому что она — всё: самое обжигающее солнце, самая бледная луна, ярчайший свет и кромешная тьма. Его день и его ночь.

Наконец она поднимает голову с его шеи, смотря на него своими покрасневшими от слез глазами. Он видит лишь ее невинную красоту.

Когда она прижимается к его рту мягкими подрагивающими губами, пальцами ласкает его гладко выбритые щеки так, словно он нечто хрупкое, он чувствует только потребность.

Он и она.

Она притягивает его ближе.

Он разрешает ей.

Потому что именно он должен стать тем, кто излечит ее сломанные крылья.

Глава 32. Притворство

Губы. Двигаются нежно, неспешно. Вдыхая друг друга, словно иного выбора им не остается. Кончик его языка медленно скользит по ее языку, отчего где-то внизу ее живота рождается рокочущее желание. Его волосы мягкие, густые, кудрявые — когда она зарывается в них пальцами. Она выгибает спину, прижимаясь к нему грудью, и чувствует его вздохи.

Ее холодная как лед кожа кипит от страсти. Грустные воспоминания поглощены вожделением. Его руки ползут по ее спине ниже, под ткань куртки, ладони прижимаются к ее мягкой плоти. В ее ответном жесте — ни тени притворства.

Он — всё. Ее прошлое, будущее — всё истреблено здесь и сейчас. Она уже не покинутый всеми ребенок, всегда находящийся в отдалении, всегда ищущий.

Она принадлежит ему.

Возможно, всегда принадлежала.

Она крепко сжимает веки. Каждый раз, когда он целует ее, перед глазами вспыхивает калейдоскоп из цветных танцев. Их страсть разрисована смелыми мазками фиолетового и розового цветов. Она посасывает его нижнюю губу, впиваясь зубами в пухлую плоть. У ее рта раздается его стон.

Она откидывается на матрац, темные волосы веером разлетаются по подушкам цвета слоновой кости, ее голова погружается в воздушную мягкость. Он накрывает ее своим телом. Пальцами впившись в бедра, он прижимается губами к ее губам. Без долгих раздумий она закидывает ноги ему на пояс, покачиваясь и чувствуя, как он возбуждается в ответ на ее фрикции. Он ведет руками по ее телу, сначала обхватывая талию, потом выше, пока не касается ее груди. Большими пальцами примыкает к ней, и в ответ на давление ее соски твердеют.

С губ ее срывается низкий хриплый стон. Он подхватывает его поцелуем, снимая с нее свитер. Прижимается к ней, и кусачая шерсть сменяется прохладным воздухом и теплом его кожи. Теперь они оба обнажены выше талии. Она держится за его спину, чувствуя выпуклости его позвоночника, крепких жилистых мышц, когда он нависает над ней. В глазах его — тайна, на губах — безысходная гримаса. Она снова закрывает глаза, не в силах преодолеть невыносимую красоту его страсти.

Его отчаяние словно украшено чувством бессилия и проявляется в резких прикосновениях, болезненных поцелуях. Когда он стаскивает с нее джинсы, в его движениях нет ни капли нежности. Только скорость, нетерпение; их обоих поглощает эта первобытная потребность. Желание чувствовать, осязать кожу на коже, раствориться друг в друге, чтобы их больше никогда не нашли.

И хоть молчание прерывается их вздохами и стонами, никто из них не заговаривает. Ей даже в голову не приходят слова, которые она могла бы сказать. Потому она рассказывает ему цепкими пальцами, раскачивающимися бедрами, пожирающими губами, что умоляют его никогда не останавливаться.

Погружение. Ее затягивает водоворот их отчаянных движений. Она дышать не может от накатившего желания. Пальчики на ногах свиваются, сердце ускоряет ритм, каждая клеточка ее тела напряжена. Время застывает на один долгий растянутый миг.

А потом разворачивается шторм. Тело ее отрывается от матраца, поддерживаемое его сильными руками. Он глотает ее стоны, будто они хлеб насущный, а потом кормит ее своими собственными всхлипами. Его мышцы напрягаются, коченеют. Дыхание становится рваным. Он проливает в нее семя, спрятав лицо у нее на шее. А она все равно крепко обвивает его руками, боясь отпустить, страшась того, что может произойти после.

Он прижимается лицом к ее шее еще сильнее, дыхание его приглушено. Проходит минута, а потом она понимает, что не пот увлажняет его кожу, а слезы.

Эдвард не вздыхает.

Он плачет.

Глава 33. Империя

Это не первый ее опыт. Эта честь была отведена Райли Бирсу, ее спутнику на выпускном. Но и не вторым вышел этот раз. Однако она впервые просыпается в одиночестве. Она свернулась калачиком, чувствуя, как в животе тысячи крошечных лезвий пронзают ее до тошноты.

Ни единого признака, что он в комнате. Ни прогиба на матраце, ни еще не выветрившегося аромата одеколона, ни тепла на пустых простынях. Единственное доказательство того, что он вообще был с ней, — ноющая боль между бедрами.

Не стоило ей приходить. Слишком уж это очевидно. Не имела она права без приглашения заявляться к нему домой. Не имела права раскисать в его объятиях.

Белла несет вину за произошедший между ними физический контакт, как терновый венец, который наносит ей раны, заставляя ее кровоточить.

Она надевает джинсы, натягивает через голову свитер. Выходит на цыпочках из комнаты в поисках света, звука, других доказательств его существования. Дойдя до кухни, она видит, что дверь открыта. Видит красный огонек сигареты, скрытое в тени очертание его тела. Он сидит во дворе, скрестив перед собой длинные ноги. В руке у него мотыляется стакан для вина.

На мгновение она вспоминает Нерона, смотрящего на горящий Рим. Некогда великая империя рушилась у него на глазах. Эдвард безучастно смотрит в ночь.

Белла чувствует тягу, необходимость быть рядом. Успокоить, заверить. Найти утешение самой.

Она идет по влажной траве, подошвами касаясь холодных плит.

Он смотрит на нее истерзанным взглядом. Его кожа обрела серую бледность ночи.

Она становится на колени возле его ног, преклонив голову и положив ее ему на колени. Она потрясена, когда он протягивает руку, ласкает ее щеку.

— Прости. — Его голос хриплый. Расстроенный. — Мне чертовски жаль.

— Все в порядке. — Она не уверена, кому это говорит. Себе или ему.

— Нет. Я не должен был так поступать. Христа ради, я твой преподаватель. Я не хотел причинять тебе боль.

На этот раз она смотрит ему прямо в глаза.
— Ты не причинял мне боль. Я сама захотела… Я хотела тебя. И сейчас хочу.

— Мне нечего тебе дать.

— А я ничего у тебя и не просила. — По ее щеке бежит слеза. — Эдвард, я не ребенок. — Она впервые назвала его по имени. Во всяком случае, с глазу на глаз. — Я одинока. Ты одинок. Я просто хочу чувствовать… хоть что-то.

Когда она произносит эти слова, в его взгляде — согласие. Он ведет пальцами по ее волосам.

— Если кто-нибудь узнает, тебя могут отчислить. А я потеряю работу.

— Никто не узнает. Я никому не расскажу.

Он издает стон, потянув ее на себя, пока она не садится ему на колени. Зарывается лицом в ее волосы, делая глубокий вдох.

— Мы не посмеем.

— Нет, осмелимся.

— Нам нельзя.

— Знаю. Но я хочу быть с тобой. Разреши побыть у тебя до воскресенья. Потом я уеду, и больше мы никогда не поднимем эту тему.

Прищурившись, он яростно смотрит на нее, обнимая ее лицо руками. Он наклоняется вперед, прижавшись к ней губами, и это похоже на обещание, капитуляцию. Победу.

Почти похожую на надежду.

Глава 34. Безжалостный

Он наливает ей в кружку кофе, потом шуршит по шкафчикам в поиске сносного завтрака, с мучением осознавая, какая царит в них пустота — едва ли здесь можно найти даже крошечку. Он редко готовит, да и в магазины ходит не часто. За прошлый год он деградировал до подобия старьевщика.

— Нам надо сходить в магазин. — Он смотрит на нее. Она замирает, поднеся кружку ко рту. — Нам нужна еда и… эм… а еще надо зайти в аптеку. За экстренной контрацепцией. — На его лице маска стыда, когда он произносит это. Все только напоминает о том, насколько глуп он оказался.

— Все хорошо. В аптеку необязательно.

— Я забыл о предохранении.

Белла смотрит ему прямо в глаза:
— Я не забыла.

Этот короткий смелый вызов как-то странно на него влияет — согревает. Возможно, она не такая хрупкая, каковой он ее считал.

После завтрака они моют тарелки, принимают по раздельности душ, уничтожают доказательства прошлой ночи. Он чувствует себя волком, бегущим с собаками и пытающимся понять, почему ему так хорошо и в то же самое время дурно. Ручной, но все-таки одичавший. Невыносимо, что их поведение совсем не сходится с нормами. Как и невыносимо осознание того, что все должно прекратиться.

Позже, после теплого обеда, состоящего из пасты и сортового вина, она сидят во дворе, поделив между собой кресло, одеяло, холодный ноябрьский воздух. Он смотрит, как из ее рта вырываются небольшие облачка пара. Хочется вдохнуть его в себя, вобрать, укрыть. Поглотить ее, пока она не станет его сущностью.

— Почему ты плакала, когда я заметил тебя на крыльце своего дома? — Ночь и день он задавался этим вопросом. Воспоминания о ее приходе будоражат его ум. Его подбитая птичка, бескрылая, одинокая. Эта картинка волнует его мертвое сердце.

Она отвечает не сразу. Просто прячет лицо у него на шее, сидя на нем и обвивая его ногами. Когда она наконец начинает говорить, то произносит только два слова, но они проникают в самое его нутро.

— Моя мать.

Она говорит таким тоном, что он понимает все, что ему следует знать. Тоном таким сухим, почти безжалостным. В ее словах таятся годы душевной боли, загибая каждую буковку в изогнутую загогулину. Не «моя мать больна» или «я поругалась с матерью», хотя эти фразы были бы понятны. Причиной такого горя стали не действия ее матери, а простой факт ее существования.

С подобной болью он слишком хорошо знаком.

На этот раз, когда он ее целует, шевеля губами, будто в тихой молитве, ему кажется, что их мучения смягчаются бальзамом. Подняв ее на руках, он несет Беллу через весь дом. Она смеется столь внезапному порыву. Звук ее смеха согревает его быстрее самого сильного пламени. В эту минуту легко поверить, что мир добр. Что в нем полно любящих матерей, обожающих жен, пар, которые не собираются разбивать друг другу сердца.

Но, как и во всех сказках, в глубине всегда скрывается тьма. Застывшая на правой стороне сцены, дожидаясь своего выхода.

Даже любя ее, он чувствует это.

Иногда не удается найти способ дать отпор тьме.

Глава 35. Аптечка

Большинство людей без лишних усилий проваливаются в сон, нежно падая в лес из мягких перьев. В сердечное объятие теплого, приветливого друга. Но не Эдвард. Даже в дреме на его лице отражены демоны его боли. Оттого сон похож на легендарное сражение — веки плотно сжаты, рот кривится от усилий. На скулах виднеются красные пятна.

Белла лежит рядом, наблюдая за ним, взглядом очерчивая контуры его точеного лица. Он выглядит совсем не похожим на человека, который крепко обнимал ее, шепча на ухо нежности. Она пытается сложить воедино обе его сущности: любовника и спящего, но все ее усилия напрасны.

Аккуратно оттолкнувшись, она садится, пока ее ноги не соприкасаются с прохладным деревянным полом. Она наощупь бредет к ванной, прикрыв за собой дверь и включив свет, не желая нарушать его покой, каким бы скверным он ни казался.

Она выполняет то, за чем пришла, моет руки, потом смотрит на почти незнакомую ей девушку в отражении пыльного зеркала. Не в первый раз она задается вопросом о мертвой жене своего любовника. Та наверняка смотрелась в это самое зеркало, возможно, накладывала косметику, пока он брился рядом с ней. Улыбались ли они отражениям друг друга? Наклонялся ли он и касался губами ее макушки, говоря, как прекрасно она выглядит?

В животе у Беллы начинает крутиться странный сплав из ревности и вины, глаза увлажняются. Трудно не испытывать ненависть к призраку его жены, к этой мертвой женщине, которая словно бы везде, куда ни посмотрела бы Белла. Она размышляет над работами Мэгги, ее заметками, ее смелыми мыслями. Много параграфов было подчеркнуто в книге Эврипида. Не замечать ее нет возможности. Она больше жизни, сильнее смерти. Воспоминания о ней, похоже, преследуют их всех.

Белла с любопытством тянет зеркало на себя, за стеклом скрывается аптечка. Узкие полочки уставлены таблетками, пластырями, бинтами, лезвиями. Вместе с наполовину использованной пачкой тампонов, ожидающих, когда ими воспользуются.

Именно от этой мысли Белла начинает всхлипывать, понимая, что Эдвард не избавился от вещей своей умершей жены спустя год после ее гибели.

Неужели Белла всего лишь замена столь обожаемой супруги?

Когда она возвращается в постель, он шевелится, что-то тихо бормочет, переворачивается, чтобы притянуть ее к себе. Он только кажется спящим, когда начинает целовать ее, опуская руки на ее бедра. Тело его реагирует прежде, чем он успевает продрать глаза.

Когда он входит в нее, Белла не может избавиться от ощущения, что происходящее — сон. Тонкий, эфемерный, зыбкий. Однако она сжимает мужчину в своих объятиях, позволяя его страсти разжечь ее, отвечая на его прикосновения, его ласки. Внизу живота нарастает комок удовольствия. Вскоре она выкрикивает, закинув назад голову и крепко сощурившись. Ей приходится закусить губу, чтобы не выпалить те слова, потому что знает: ни он, ни она не готовы к ним.

Хотя это не умаляет их искренности.

Она влюблена в Эдварда Каллена.

И чувство это ее убивает.

---