Благодаря разговору с Эдвардом накануне выписки из больницы, Белле удалось подавить изводившее ее каждую свободную минуту беспокойство. Женщина всегда мучилась над серьезными решениями, но как только мысли собирались в кучу, обретала внутреннюю гармонию.
Днем ранее, получив неопровержимые доказательства росшей внутри жизни, она чувствовала себя загнанной в угол — совершенно беспомощной в ситуации, в которую попала без своего ведома и согласия. Насколько Белла помнила, лета своего семнадцатого года жизни она достигла девственницей, но вот свидетельство того, что кто-то видел ее обнаженное тело, фактически, был в ней. В воспоминаниях отсутствовал кто-либо, с кем подобным образом соприкасалась телом, и казалось, будто она совершила ужасную ошибку. Это заставило ее почувствовать себя скверной и доступной — ощущение насилия вызывало отвращение к животу и сердцу. И словно этого плохого оказалось недостаточно, так еще и в скором времени она вынуждена будет дать жизнь существу, которое навсегда останется напоминанием о том осквернении.
Когда Эдвард осторожно и с сочувствием предложил возможные варианты, выбор стал почти легким. Конечно, мысль об аборте всплывала, но каждый раз Белла отодвигала ее в дальние закоулки сознания, вне пределов досягаемости. Его слова и собственные обрывки мыслей вынудили справляться с ними. Легкими варианты не были, но у нее действительно оставался выбор: носить этого ребенка до срока или нет. Вот сколько контроля осталось у нее над своей ситуацией и телом.
Независимо от того, хотела этого или нет, она была беременной, не существовало ни единой возможности избежать подобной участи. Правда, всеми силами она желала, чтобы это состояние исчезло, но факт оставался фактом. И это еще не все. Несмотря на страшную, граничившую с ненавистью, горечь к растущему внутри существу, она также знала, что его любили многие: конечно же, Билли и Ребекка, и хотя они с осторожностью обходили эту тему, несложно было заметить искру в маминых глазах, когда говорила о чем-либо, связанном с беременностью. Белла знала, что главное беспокойство отца — ее здоровье и благополучие, но также понимала: он будет любить любого ее ребенка.
И пусть пока Белла еще не осознавала возможность быть чьей-то матерью, ради близких могла защитить невинную жизнь. Хотя перспектива и ошеломляла: идея наблюдать, как живот становится тяжелее, чувствовать внутри чьи-то движения, не говоря уже об ужасах родов, будущая мать знала, что будет вести себя правильно, обеспечивая здоровую беременность. Она станет следовать указаниям и ограничениям врача, принимать витамины, выполнять упражнения, пить много воды и много чего еще, что ей назначат.
А затем...
Белла пыталась утешить себя мыслью, что у нее было время до необходимости принятия решения насчет ребенка.
Во всяком случае, ее внимания заслуживали более срочные вопросы.
— Ой. Мам, — запротестовала Белла.
— Прости, милая, — извинилась Рене, поглаживая нежную кожу головы дочери.
Чтобы дать Рене сделать что-то для нее, Белла позволила расчесать волосы. Это — странная материнская особенность. Еще необычным стало то, что молодую женщину эти поглаживающие движения щетки успокаивали, а не вызывали раздражение или нетерпение. Хотя ей хотелось огрызнуться, ведь кожа головы все еще болела в том месте, где волосы лишь начинали отрастать вдоль линии заживающих ран.
Рене вздохнула:
— Я очень хочу, чтобы ты пересмотрела решение, Белла. Всегда думала, что ты просто влюбишься во Флориду. Никогда не понимала, почему ты осталась здесь, в тоскливом Вашингтоне. Предполагала, здесь был Джейкоб, но…
Белла нахмурилась, ей совсем не нравилась идея, что она сделала выбор на основе местонахождения Джейкоба.
— Вашингтон с давних пор был моим домом, мама.
— Я знаю, — сказала Рене, успокаивающе поглаживая ее руку. — Просто сейчас хорошее время, чтобы изменить положение дел, если этого хочешь, — она улыбнулась, выглядя почти взбудораженной. — Словно ты получаешь второй шанс, милая.
Встав и немного отступив, Белла принялась копаться в сумке, хотя для упаковки уже ничего не осталось.
— Не хочу этого. Хочу вернуть свою жизнь, — нахмурилась она. — Независимо от того, какая она будет.
— По крайней мере, тогда останься с отцом…
— Мам, — раздраженно прервала дочь. — Мне нужно вернуться к настоящей жизни. В мой дом. Возможно, привычное окружение принесет некоторую пользу.
Было очень непривычно видеть Рене настолько обеспокоенной — такой похожей на мать.
— Просто мысль, что ты там совсем одна…
Белла ничего не сказала. Тем утром она сообщила протестующим родителям, что в доме отца проведет только одну ночь. Большую часть прошлой она потратила, обдумывая правильный курс действий, и решила, что нужно вернуться к тому, что осталось от прежней жизни. В свои семнадцать лет она жила, в основном, независимо от родителей, и не покидала уверенность, что в двадцать пять была полностью самостоятельной, даже если мысль о жизни в одиночку заставляла слегка нервничать.
— Привет?
Уголки губ Беллы машинально изогнулись, а к щекам прилил жар. Она обернулась и обнаружила опиравшегося о косяк Эдварда. Встретившись с ней глазами, он улыбнулся, и тепло, которое побежало по ее венам, казалось, повысило температуру.
— Привет, — поздоровалась она, ощущая одновременно застенчивость и смелость. Хотя в присутствии этого человека чувствовала себя совершенно нелепо, ведь было странно продолжать страдать от безответной любви к кому-то, кто никогда не заинтересовался бы такой школьницей, как она, Белла все-таки находила, что в непосредственной близости от него становилась смелее.
Эдвард улыбнулся шире, а затем метнул взгляд на Рене.
— Доброе утро, Рене, — поприветствовал ее мужчина. Войдя в комнату, он немного посерьезнел, и молодая женщина задалась вопросом: почему мать следила за ним почти с суровостью?
Каллен потянулся, и на мгновение Белла затаила дыхание, подумав, что он мог бы прикоснуться пальцами к ее щеке. Вместо этого он слегка тронул ее руку.
— Я слышал, в ожидании тебя сегодня они не находили себе места.
— Да, предполагаю, им надоело меня ждать.
Мужчина поджал губы, словно ответ его позабавил.
— Что дальше? — тихо спросил он, его лицо было открытым и обеспокоенным.
Белла почувствовала, как в горле нарастал тугой комок.
— Сначала мы поедем на кладбище.
Так или иначе, было жаль, что он не мог отправиться с ней и держать за руку.
Его взгляд стал напряженным, и он кивнул:
— Понятно.
— Сегодня останусь с отцом, но завтра… — она глубоко вдохнула. Будущее казалось таким непреодолимым. — Завтра я попытаюсь вернуться домой.
— Я продолжаю говорить, что она не должна настолько себя торопить, — вставила Рене.
— Я не делаю ничего требующего усилий, — слегка раздраженно произнесла Белла. Запас терпения быстро истощался.
— С Беллой все будет в порядке, — спокойно сказал Эдвард. — Если станет чересчур, вы с Чарли будете неподалеку. — Он посмотрел на Беллу. — И рядом с тобой есть друзья.
— Видишь? Со мной все будет замечательно, — твердо заявила Белла. С поддержкой Эдварда она на самом деле ощущала некую уверенность, стоявшую за этим утверждением.



Собираясь покинуть палату Беллы, Эдвард ничуть не удивился, когда его окликнула Рене:
— Один минутку, агент Каллен.
— Мама, не… делай то, что собралась, — предупредила молодая женщина.
— Все хорошо, милая, — отмахнулась Рене, выходя в коридор и жестом приглашая Эдварда следовать за ней.
Едва они отошли на достаточное расстояние, чтобы их не услышали, мать Беллы прислонилась к стене и скрестила руки.
— Послушай, я не часто проявляю родительские чувства. Но я все еще мать Беллы и могу быть такой же медведицей, как и те невменяемые родители в детском саду, где работаю.
— Миссис Дуаер, не уверен, что вы беспокоитесь по поводу…
— Я же сказала, что не слепая. Вижу, как ты на нее смотришь. И отдаю себе отчет, что она взрослая. Но в то же время сейчас она очень уязвима. Не думаю, что справедливо воспользоваться этим в своих интересах.
Эдвард с ошеломлением и стыдом опустил взгляд. Он не мог претендовать на полную невиновность. Понимал, что, по крайней мере, нравился Белле. И солгал, если бы не признал, что пытался вызвать у нее улыбку, которую так любил. Он предположил, что подобное можно считать флиртом, пусть и не намеренным.
— Чарли считает, что палату Беллы оплатил Сэм Улей, но я в этом сомневаюсь. Скажи мне правду, — тихо потребовала Рене. — О моей дочери позаботился ты.
Мгновение Эдвард подумывал солгать, но это показалось неправильным. Он тщательно подбирал слова.
— Белла… Что ж, признаю, ею трудно не восхищаться. Она очень храбрая и такая умная, — он знал, что улыбался, но ничего не мог с этим поделать.
— А также преданная, — упорствовала Рене.
Губы мужчины сжались в тонкую линию:
— Послушайте, миссис Дуаер…
— Ох, я же просила называть меня Рене. Нет причин, чтобы быть настолько официальными, ради бога.
Уголки губ Эдварда приподнялись.
— Рене, возможно, ты пытаешься сказать, что моя… привязанность к твоей дочери и привела к ситуации, в которой мы очутились. Однако я действительно наслаждаюсь компанией Беллы. Она, прежде всего, моя подруга, и я хочу для нее лишь лучшего. Поверь, я не забыл, насколько трудной для нее должна быть эта ситуация. Даже не могу представить, как из-за всего происходящего у нее не случилось нервного срыва. Она очень сильная. Я никогда не подверг бы опасности ее психическое здоровье или восстановление, — он на мгновение затих, а потом продолжил: — И хотя я полностью понимаю твое беспокойство, не проси держаться подальше: просто не смогу и не стану этого делать. На мой взгляд, для поддержки Белле потребуются все друзья и члены семьи, — решительно сказал мужчина. — Пожалуйста, прости мою грубость, но я не исчезну до тех пор, пока она сама не велит мне убраться.
В течение нескольких томительных секунд Рене напряженно смотрела на него, и Эдвард заставил себя сохранять спокойствие: за этим не стояло ничего, кроме пристального взгляда защищающей матери.
Но потом губы женщины изогнулись вверх, и она рассмеялась.
— А ты мне, действительно, нравишься, Эдвард. — Она улыбнулась, погладив его руку. — Расслабься. Мне требовалось выяснить твои намерения, — она прижала ладони к щекам и снова рассмеялась. — О, дорогой. Только послушай меня. Кажется, мы вернулись в девятнадцатый век.
Она вздохнула и села на стул, при этом производя впечатление напряженной и грустной.
— Знаешь, я полагала, что еще подростком Белла была способна принимать лучшие решения, чем большинство взрослых, — черт, лучше, чем делаю сама. Не могу сказать, насколько странно так волноваться о ней сейчас. Она изо всех сил пытается справиться с реальностью, в которой оказалась, и я понятия не имею, как ей помочь, — Рене иронично хохотнула, глядя в потолок, словно в поисках ответов. — Никогда не считала, что знаю, как поступать в качестве родителя. Никогда не понимала, как определить, что лучше для Беллы. Предполагаю, — закусив губу, медленно уточнила она, — с этой стороны ничего особенного и не изменилось.
Эдвард нерешительно присел рядом.
— Я не виню, что ты меня опасаешься, — тихо сказал он. — Вряд ли мое мнение имеет значение, но думаю, сейчас ты — очень хорошая мать.
Рене фыркнула, но все же улыбнулась.
— Ну, спасибо за поддержку, — несерьезно заявила она.
— Знаешь, а ты права, — спустя некоторое время признался Эдвард. — Как я и говорил: учитывая обстоятельства, никогда не сделал бы ничего, чтобы смутить ее или манипулировать ею. Но я… забочусь о ней.



— Скажи мне честно, как обстоят дела?
Эдвард вздохнул, борясь с желанием удариться головой о приборную панель. Он с недоверием относился к возможности позволить Элис отвезти его обратно в Сиэтл, понимая, что она, вероятно, прибавит остроты беседе, задавая вопросы, на которые он либо не знал, что сказать, либо просто не хотел отвечать. Проблема в том, что его машину отогнали домой, а ему как-то следовало туда добраться.
— Полагаю, так хорошо, как только возможно. Мы смогли упрятать Улея в тюрьму, так что это плюс, но братья Вулф продолжают от нас ускользать, — твердо ответил он.
— Ты знаешь, что я не это имела в виду, — слегка упрекнула Элис.
Отвернувшись и невидяще уставившись в окно, Эдвард монотонно ответил:
— Фактически, я сказал ее матери, что влюблен в Беллу.
Явно не ожидавшая подобного, Элис несколько минут молчала, пытаясь сформулировать ответ.
— Мне любопытно: почему ты не объясняешь ее родителям ситуацию? Возможно, они пожелают помочь.
Перед тем, как заговорить, Эдвард заставил себя сосчитать до десяти. Этого вопроса он надеялся избежать.
— Элис, мне кажется, ее родители отреагируют одним из двух способов: или разозлятся и потребуют, чтобы я убрался прочь от их дочери, или захотят рассказать ей.
— А рассказать ей – плохо?
Обхватив себя руками, Эдвард ссутулился, его раздражение умеряла тоска.
— Если я расскажу ей, что мы были вместе, целовались и занимались любовью… и что ребенок мой… — он покачал головой. — Это неправильно, Элис. Несправедливо. Она или почувствует себя в еще большей ловушке, чем уже оказалась, или попытается соответствовать роли, которую ей дали. Насколько это справедливо для каждого из нас? Если она снова меня полюбит, хочу, чтобы это был ее выбор, а не обязанность.
— Так ты говоришь, что лучше позволить ей играть роль беременной вдовы Джейкоба?
Он вздрогнул и еще крепче себя обнял.
— Прости. Это было неуместно, — быстро извинилась Элис. — Просто размышления вслух. Я понимаю твою точку зрения. Ты хочешь, чтобы ее любовь к тебе была настоящей, а не искусственной.
— Да, — выдохнул Эдвард, пораженный силой этой мысли.
— Но что насчет ребенка? — осторожно спросила Элис спустя еще несколько минут молчания. — Рассказанное мной — по-прежнему, правда. Если придется принимать решение, это придется делать очень быстро.
Сердце Эдварда сжалось, разрываясь между любимой женщиной и своим дитя.
— Теперь, после предупреждения, разве у нее нет стопроцентного права голоса в принятии решения насчет ребенка?
— Конечно, но она могла бы принять во внимание и твои пожелания.
— Зачем говорить о том, что еще не случилось? — тихо произнес Эдвард и провел ладонью по глазам. — Такое впечатление, словно я с завязанными глазами пробираюсь по минному полю, — нахмурился он. — Слишком много вариантов, как все может пойти наперекосяк, и понятию не имею, правильно ли поступаю. — Помедлив, Эдвард глубоко вздохнул, пытаясь изгнать все страхи. — Просто не хочу, чтобы в конечном итоге она меня возненавидела.
Элис повернулась к Эдварду так, чтобы погладить по руке.
— Дорогой, не думаю, можно ненавидеть того, кто, и это очевидно, так сильно тебя любит.



Белла выдвинула родителям весьма четкие правила. Им позволено поехать с ней в Сиэтл. Это – необходимость, поскольку ей запрещено водить до тех пор, пока не докажет, что не потеряла эти воспоминания. Они могли дойти до ее двери. Однако им не позволялось находиться внутри дома, пока Белла специально их не пригласит.
Не то что бы Белла недооценивала положение, в котором оказалась. Вряд ли она могла винить родителей за их беспокойство. Это было частью ее проблемы. Заставив их пройти через все это, она чувствовала себя настолько плохо, что с трудом сосредотачивалась на собственных трудностях. И полагая, что в доме будет достаточно подсказок о женщине, которой стала, она, действительно, хотела принять все это в одиночку, реагируя так, как считала нужным.
Чарли с Рене неохотно согласились на ее условия. Поездка в Сиэтл прошла хоть и неловко, но все же без происшествий: вместе с дробовиком в крузере отца и с матерью и Филом на заднем сиденье. Было даже немного забавно, как Чарли продолжал с ухмылкой поглядывать в зеркало заднего вида на бывшую жену и ее нового (ну, не такого уж и нового) мужа.
— Что случилось с моим грузовиком? — озвучила Белла внезапно возникшую мысль.
Чарли, по сути, фыркнул:
— Белла, та штука сломалась добрых несколько лет назад.
Нахмурившись, его дочь скрестила на груди руки, чувствуя себя из-за этого неоправданно сердитой. Было бы хорошо, если бы осталось что-то знакомое из ее жизни. Вздохнув, Белла прислонилась к окну и закрыла глаза.
Следующее, что она осознала, — отца, осторожно звавшего ее по имени. Моргая и озираясь, Белла подняла голову.
— Что случилось? — сонно спросила она и слегка вздрогнула, когда открылась дверь. Она вскинула взгляд и увидела оробевшую мать.
— Прости, милая. Приехали, — хихикнула она. — Помню те дни. Во время беременности тобой, я могла спать стоя.
Позволив матери помочь ей выйти из машины, Белла огляделась. Жилой комплекс был приятным, с хорошо ухоженными газонами и современно выглядящими квартирами. Знакомым ничего не казалось, но, по крайней мере, она не чувствовала себя здесь неуютно.
— Ты уверена, что хочешь пройти через это в одиночку, Беллз? — спросил Чарли. — Ты не обязана.
— Я это знаю, — заверила она, сжимая ключи, которые держала большую часть поездки. Белла глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. — Со мной все будет замечательно, — сказала она больше для себя, чем для них.
— Мы вернемся. Просто позвони, когда будешь готова к ужину. Или если что-нибудь потребуется.
— Я справлюсь, пап. Все будет хорошо.
Родители и Фил вернулись в патрульную машину, но не уезжали, пока она не открыла дверь. Белла помахала им, наблюдая, как автомобиль исчезал из виду. Пытаясь подавить чувство, словно до гипервентиляции осталось несколько секунд, женщина толкнула дверь и открыла свои апартаменты.
Билли признался, что не смог заставить себя войти в дом после смерти Джейка. Насколько она знала, никто не был здесь в течение почти трех недель с момента аварии. По крайней мере, это объяснило, почему дом выглядел таким обжитым. На небольшой кухне, что расположилась справа от лестничной площадки, в раковине лежала посуда, а в гостиной на журнальном столике были разбросаны журналы, в основном, судя по виду, Джейкоба. Стены квартиры в случайном порядке усеивали заполненные книгами полки. Башня из DVD-дисков вмещала несметное количество фильмов, о большинстве которых Белла никогда не слышала, но те, которые помнила, казалось, отражали как ее вкусы, так и Джейка.
Они, определенно, жили здесь вместе.
Белла сглотнула образовавшийся в горле болезненный комок, изо всех сил стараясь не заплакать. Все в этом месте было пропитано присутствием Джейкоба. Она даже признала несколько гобеленов, ранее висевших в его старой комнате в Ла-Пуш.
Не впервые она чувствовала себя ужасно, что не помнила их.
Чуть более отчаянно нуждаясь в подтверждениях, Белла продолжила изучение уютного пространства. Она открывала ящики и дверцы в надежде найти что-то конкретное, возможно, фото. Но никаких завалявшихся снимков не было.
Нахмурившись, женщина определила местонахождение хозяйской спальни. Но ведь там должна же быть, по крайней мере, хоть одна фотография? Комната, которую она помнила из прошлого дома, — дома Чарли — была завалена фотографиями ее друзей, включая и Джейкоба. Казалось странным, что они не накопили других совместных.
В спальне Белла почувствовала себя растерянной… и чуть-чуть счастливее. Это, определенно, ее пространство. На обеих прикроватных тумбочках лежали книги, а по краям зеркала туалетного столика оказались воткнуты не хватавшие ей в остальных комнатах фотографии. На одном из снимков изображена церемония вручения дипломов, где она стояла между гордыми родителями — Белла согласилась: приятно знать, что средняя школа закончена. На другом фото позировало несколько детей ее возраста или того, который она помнила. Еще одна — с Анжелой.
Из всех фотографий лишь одна была с Джейкобом. Они сидели в окружении друзей вокруг костра в Ла-Пуш. Единственное увиденное Беллой доказательство того, что они были парой, — их переплетенные пальцы, но это не говорило о многом. Это просто Джейкоб. Он был очень ласковым человеком.
Постукивая по подбородку во время изучения фото и взгляда Джейкоба на нее, молодая женщина задавалась вопросом: а не ошибалась ли она насчет его невинных прикосновений, считая их частью его натуры, хотя на самом деле, возможно, он был тайно в нее влюблен? Именно это произошло? Он, наконец-то, в какой-то момент признался в своем увлечении?
Белла вздохнула, и движение в зеркале привлекло ее внимание. Не зря она избегала зеркал. Изменилось все, она ужаснулась, не узнав себя.
В отражении существовали заметные отличия. Это одновременно и удивляло, и было не так плохо, как она ожидала. Ее лицо казалось более четким, акцентируя внимание на лучших чертах. Прежде она назвала бы себя обычной. Теперь, вглядываясь в бесспорно болезненный вид из-за недавней госпитализации, все же могла бы считаться привлекательной.
Ну, по крайней мере, так было. Кто бы подумал, что ее мать окажется права? Что она вырастет красавицей.
Проведя ладонями по бокам, Белла восхитилась изгибами тела. Совершенно определенно – человек в зеркале был женщиной. Удивительно, насколько это повышало самоуверенность. Режет слух, но не тяготит.
Руки остановились на животе. Развернувшись к зеркалу боком, она попыталась представить выпирающий живот, округлившийся из-за маленького чужака, которого носила. От стыда и смущения перехватило горло, а щеки запылали. Это существо уже украло ее способность употреблять напитки с кофеином. Достаточно скоро оно отнимет и новое тело.
Закрыв глаза, Белла попыталась успокоиться, чтобы предотвратить приступ паники, покалывания которого чувствовала краешком сознания. Отшатнувшись от зеркала, вышла за дверь. Далее по коридору она обнаружила другую комнату — гостевую, которой, судя по намеку, хотела воспользоваться ее мать.
Войдя, Белла немедленно забыла предыдущее беспокойство, особенно, увидев, что кровать пребывала в немалом беспорядке. Кто-то здесь спал. Недавно. Она машинально оглянулась, волосы на руках стали дыбом от осознания, что могла быть здесь не одна. В голове пронеслось несколько сценариев, каждый чуть страшнее предыдущего.
Закатив глаза из-за разбушевавшегося воображения, Белла напомнила себе, что фактически напросилась остаться здесь одной. Очевидно, существовало более разумное объяснение того, почему использовалась комната для гостей. Молодая женщина оглянулась, впитывая окружение.
На прикроватной тумбочке лежали авто- и мотожурналы, слева стояла пустая банка кока-колы, а на полу как попало валялась весьма брутального вида одежда, слишком уж похожая на ту, что носил Джейк.
Это напомнило его крошечную комнату в доме Билли.
Белла нахмурилась и коснулась губ, чувствуя, словно происходило что-то странное.
В хозяйской спальне ощущалось ее присутствие, в то время как гостевая комната кричала о Джейкобе. Разве это не странно?
Что же она пропустила?
Потирая виски, Белла попыталась избавиться от автоматического разочарования. Все эти дни, казалось, проходили прямо над ее головой. Вспоминая советы врачей, она заставила себя расслабиться, надеясь, что они правы: в нужное время воспоминания вернутся.



Остаток дня прошел на удивление спокойно. Белла взяла стопку книг с одной из многочисленных полок, рассредоточенных по квартире, и в окружении подушек устроилась на удобной кровати. Женщина была слегка очарована, обнаружив в каждой книге свои записи. За ней всегда водилась привычка подчеркивать отрывки и делать на полях небрежные пометки. Поскольку она не помнила, что читала добрую часть этих книг, чувствовала, как с ней говорило будущее «я». Это помогало преодолеть разрыв, который испытывала между тем человеком, которого помнила, и тем, кого забыла, кем была.
К вечеру Белла забрела на кухню и оценила плачевное состояние холодильника. Многое испортилось. Ей потребовался целый час, чтобы очистить и навести в нем порядок. Как только с уборкой было закончено, за неимением лучшего занятия она занялась приготовлением ужина. В кладовой обнаружились спагетти и соус, а в морозилке — готовое тесто «Pillsbury». Было немного непривычно, но пока готовились спагетти она с небольшим количеством масла, пармезана и итальянских приправ испекла из галет чесночный хлеб.
Еда была уже наполовину приготовлена, когда Белла замерла прямо посреди кухни.
Как она узнала, где находилась вся посуда?
Вспоминая, женщина поняла, что с уверенностью двигалась по совершенно незнакомой кухне, без поисков беря вещи, в которых нуждалась.
Она резко втянула воздух, проверяя себя.
«Где стаканы?»
Минуту спустя Белла стиснула зубы, осознавая, что не имела ни малейшего представления.
Это, должно быть, автоматическая память. Врачи об этом говорили. Они сказали, что некоторые вещи, которые она узнала за последние восемь лет, сохранятся — не полностью доступные для мыслей, но запрограммированные в тело. Другие жертвы амнезии могли играть на фортепьяно или говорить на разных языках, хотя не помнили обучения. Их тела все еще помнили движения или как превращать звуки, которые они слышали, в слова.
Белла не могла сказать, должна ли быть счастливой или более расстроенной. Одно дело — знать, что воспоминания исчезли, совсем другое — понимать, что они сохранились где-то, запертые в глубинах мозга, и она не могла получить к ним доступа.
— Китайская пытка водой, — пробормотала под нос, возвращаясь к приготовлению ужина, пока не сгорел хлеб.
Тем вечером Белла устроила импровизированный званый ужин для родителей и Фила. Они все осторожно комментировали, как здорово увидеть ее настолько активной после растерянности в больнице.
А потом она выпроводила их, полная решимости обрести покой в доме. Почти сразу после их ухода ощутила, как от одиночества ее накрыло мучительным беспокойством. С течением времени ей все сильнее становилось не по себе в этой обстановке. Возможно, было бы неплохо погостить у живших здесь людей, но это не было похоже на ее дом.
Она была бездомной: не на своем месте, и, вероятно, злоупотребляющей гостеприимством. Из-за своей излишней осведомленности Белла оказалась одна в этих наполовину чужих апартаментах, где внезапно почувствовала себя стеснённо. Уютная атмосфера, казалось, исчезла вместе с закатившимся солнцем.
Женщина пыталась игнорировать это чувство, но каждый шум становился все громче и в тысячу раз более жутким. Паранойя, которая коснулась ранее в тот же день, вернулась в полную силу.
Схватившись за новый телефон, что подарили ей родители, Белла несколько минут провозилась с клавишами. «Следовало бы расстрелять того, кто решил, что сотовые телефоны должны быть невероятно сложными и с сенсорным экраном» , — размышляла она. Родители сказали, что это точная копия аппарата, уничтоженного, когда она упала в воду. Честно говоря, Белла разочаровалась в себе. Отсутствовал всякий смысл в идее, что телефоны, казалось, теперь использовались для всего, кроме телефонных звонков.
Когда она наконец-то разобралась, как набрать номер, ее руки уже дрожали. Она замерла, осознав, что в телефоне сохранены лишь пять номеров. Родители и Фил — не вариант: она все еще не желала их опеки. И, честно говоря, не хотела докучать Анжеле. Оставался лишь один номер. Эдвард.
Простая мысль с его именем заставила ее почувствовать себя безопаснее.
Когда рано утром Белла вносила в телефон его номер, Эдвард несколько раз повторил, что она могла звонить в любое время и по любому вопросу.
Женщина все еще не могла поверить, что он вообще реально заинтересован поддерживать с ней отношения.
«Ты же не думаешь и в самом деле докучать тому бедному мужчине, а?»
Это показалось ребячеством. Конечно, она могла самостоятельно выжить одну ночь. Кроме того, она действительно хотела показать Эдварду, каким ребенком была? За последние несколько дней Белла так часто плакала на его плече. К тому времени он, должно быть, по горло сыт ее хныканьем.
С другой стороны, он являлся агентом ФБР и, конечно же, привык охранять людей.
Это ее первая ночь. Возможно, как все и советовали, ей следовало дать себе передышку. Если Белле когда-нибудь и простили бы маленькую слабость, то сейчас, конечно же, самое время.
И она хотела его увидеть. Бесполезно это отрицать. Её влюбленность жива и здорова… и в тысячу раз хуже, особенно сейчас, когда он не просто мальчик из колледжа, а полноценный засранец со значком. Беллу бесконечно интересовало, что же ее двадцатипятилетняя личность имела общего с человеком, чьи слова успокаивали больше, чем чьи бы то ни было. Предложение Эдвард казалось таким искренним, возможно, от нежелания рассказывать больше о том, как они стали друзьями.
Тем не менее ей нужно быть более храброй. Эдвард — агент ФБР. Конечно же, он слишком занят, чтобы нянчиться с перепуганной девушкой.
Царапающий звук по окну заставил Беллу завизжать. Потребовалось мгновение, прежде чем она поняла, что это просто ветер, колыхавший ветки деревьев за стеклом.
Ворча про себя, Белла сдалась. Если Эдвард подумает, что она надоедливый ребенок, пусть так и будет. Ей просто требовалась компании, пока не замолкнет ее сверхактивное воображение.