Глава 13. Доказательство

Эдвард, уставший после длительной пробежки, дошёл до своего «вольво» и сел на его удобное кожаное сидение. Хоть он и пытался, не смог успокоиться: Эдвард до сих пор не мог выкинуть из головы Уолесса, сидящего рядом с телом его бабушки.

Годами он спрашивал себя обо всём произошедшем, пока эти тяжелые происшествия не привели его к правильному выводу, но было уже поздно.

Неуверенность являлась большим препятствием в жизни Эдварда и по сей день.Он не знал, куда идти, и единственное, что хотел – это забыть обо всех этих тяжёлых воспоминаниях, так что он дал волю своему неопределённому побегу и поехал на один из ближайших пляжей – Ла Пуш.

***
Белла сняла куртку и упала на кровать. День выдался странным, то, как Эдвард повел себя с ней, беспокоило девушку, его манера разговора и прощание – всё это вызывало какое-то неприятное предчувствие.

Стараясь не думать об этом, Белла опустила голову на подушку в надежде забыть обо всём мире – в итоге жизнь в Форксе прекрасна только из-за Эдварда.

– Белла! – крикнул Эмметт с первого этажа.
Девушка была настолько усталой, что не ответила брату.
– Белла! – опять крикнулон.
–Что ты хочешь? – пробубнила она, когда её голова вновь утонула в мягкой подушке.
– Я пойду стирать бельё, мама сказала, чтобы ты спустилась и положила своё в корзину, – ответил Эмметт, нажимая на все кнопки, как сумасшедший.

Он никогда не пользовался стиральной машиной и понятия не имел, как она работает, но, если он хотел получить разрешение на свидание с Роуз на следующих выходных, должен был сделать всё возможное.

Без какого-либо желания Белла поднялась с постели, подняла свою куртку с пола и вместе с другими вещами направилась вниз, чтобы бросить всё в стиральную машинку.

Казалось, ступени никогда не закончатся, или же, возможно, Белла пребывала в таком особенном настроении, что всё казалось монотонным.

– Ты не будешь проверять, осталось ли что-то в карманах? – спросил Эмметт, глядя на сонное лицо сестры.
– Точно, – ответила Белла.

Девушка залезла в карман, чтобы достать свой мобильный телефон, несколько бумажек и пачку жвачек, в другом же кармане она нашла идеально сложенную бумажку. Это удивило Беллу, так как она не помнила, чтобы клала её туда, но она поднялась к себе, не сказав об этом Эмметту: так было лучше всего.

Она перевернула бумагу и увидела красивый подчерк Эдварда с надписью «Белла».

Девушка расчувствовалась, увидев, что её дорогой парень оставил ей записку; возможно, это как-то связано с его странным поведением, возможно, в ней он объяснял случившееся...

Волнение заставило её быстро закрыть дверь своей комнаты и сесть на кровать, чтобы раскрыть и прочесть записку.

Белла.

Я чувствую себя последним трусом, делая это, но время, проведенное вместе с тобой, было замечательным, и я тебя благодарю за это. В какой-то мере ты смогла принять меня таким, какой я есть, и дать мне силы для принятия самого себя, но я не могу больше...

Я знаю, что после этого поступка я не достоин твоего понимания, тем более – прощения. Я только хотел попросить тебя: не страдай из-за этого, я знаю, что рано или поздно ты сможешь пережить это (на самом деле, я надеюсь, что рано, чем поздно), так как я не смог оправдать твоих ожиданий и, надеюсь, не навредить тебе еще больше.

Я не могу притворяться тем, кто я для тебя. Нет, конечно же нет, такая девушка, как ты, достойна чего-то намного большего, чем могу дать я. Поверь мне, что это больше для тебя, чем для меня, но думаю, что я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять, что тебе недостаточно таких слабых объяснений, что ты хочешь знать больше, но я должен остановить тебя в этом.

Это – мое решение, я надеюсь, что ты его уважаешь. Я не способен просто взять и открыть мой мир, и до сих пор не понимаю, как ты смогла войти в него так легко. Но я должен принять всё это и встретиться с самим собой; ты не можешь быть со мной каждый раз, когда у меня очередной срыв, потому что это нехорошо для тебя и совершенно не нужно.

Это не может продолжаться, я не могу сомневаться каждую секунду в тебе только из-за чувства, что не заслуживаю тебя, но я и не прошу, чтобы ты меня поняла, так как знаю – это очень сложно. Ты не сможешь чувствовать то, что чувствую я, не сможешь быть каждый раз рядом, когда я в этом нуждаюсь, в итоге я истрачу твою жизнь только на себя и без какого-либо смысла.

Из любви к тебе я хочу сказать: найди кого-то лучше.

Я буду любить тебя и помнить как лучшего друга, но не могу предложить тебе большего.

Эдвард.

Записка выпала из рук Беллы, и слёзы полились из её глаз; боль в груди мешала дышать, девушка тонула в собственных чувствах, и от нехватки воздуха её подташнивало.

Он не... на самом деле он не…

Бедная девушка не поняла ни слова из записки, оставленной ей Эдвардом, и поэтому чувствовала себя ужасно. Совершенно раздавленной, словно Эдвард был той целью в жизни, которую, пережив в одиночку сложные моменты в жизни,она наконец-то нашла, и Белла вновь ощутила полное одиночество.

Когда Эмметт поднялся по лестнице, то тут же узнал плач сестры и решил зайти в комнату, найдя Беллу с закрытым руками лицом, стонущей и всхлипывающей.

Не спрашивая, что случилось, он интуитивно обнял её, обеспечивая защитой и поддержкой, таких необходимых в подобные моменты.

Тепло Эмметта накрыло Беллу, и впервые в жизни она обрадовалась, что брат рядом.

***
Спокойствие моря помогло Эдварду вернуться в своё нормальное состояние; он мог снова чувствовать себя комфортно в окружающем мире, и этот восхитительный звук разбивающихся о скалы волн заглушал всё вокруг.

Прочитала ли уже Белла его письмо? Это единственное, о чём он сейчас думал. Письмо вышло жестоким, но он любил её больше всего на свете и на самом деле не хотел ранить, Белла не заслуживала жизни, которой он жил.

Его клеймо жуткого зверя не разрешало быть с ней, недоверять тому, кого любишь, – это нечестно и не вело ни к чему хорошему.

Эдвард проверил, что слепая вера другому человеку – это не здорово, наоборот, это разрушающе, и он не хотел принести ещё больше боли и тем более дать крылья тому, что, он был уверен, закончится плохо, он не мог быть совершенным.

Почувствовав вибрацию телефона в кармане штанов, Эдвард решил, что это пытающийся найти его отец, – к этому времени побег Эдварда из офиса Джаспера уже не был секретом, но он ошибся: на дисплее высветился номер Розали. Сначала он сомневался, отвечать ли, но потом решил, чтобы его мать не волновалась, лучше ответить.

– Алло? – ответил нерешительно Эдвард.
– Что ты сделал Изабелле?! – вместо приветствия проговорила Роуз. – Она закрылась и рыдает у себя в комнате, не отпуская от себя Эмметта вот уже несколько часов.
Эдвард пришёл в шок: он никогда бы не подумал, что его грубое решение (теперь оно казалось ему грубым, однако необходимым) так повлияет на Беллу.
– Э-это к лу-лучшему, – произнёс он слабым голосом, который сливался с шумом прибоя.
– Эдвард Энтони Каллен! – закричала в трубку Роуз. – Чтоб ты сейчас же посадил свою глупую задницу в это дурацкое «вольво» и вернулся для нормального объяснения с Беллой!

Мальчик с волосами цвета меди закрыл глаза и отодвинул немного телефон от уха: если кто-то так разозлит Роуз, то это грозит глухотой на пару дней.

Эдвард постарался успокоиться, ведь его сестра была права: то был не лучший способ прекратить отношения, и каким-то образом он должен всё исправить.

– Я эт-это сделаю, но... но не сейчас, – прошептал он.
– Слушай, Эдвард, – ответила Роуз искаженным голосом, – больше всего меня бесит видеть идиота с глупой запиской, говорящего «Это лучше для двоих» и не дающего полного объяснения достойной девушке. В конце концов, будь мужчиной и расскажи Белле всё, что происходит в твоей ненормальной голове, даже если ты будешь три часа объяснять! Ты это сделаешь! Как минимум, она достойна объяснений, и мне не важно, что у тебя нет подходящих слов, потому что я сама эти слова вытащу из тебя пинками, – блондинка не на шутку рассердилась.

Розали знала, что с Эдвардом не всё было хорошо, но в любом случае это не являлось поводом для разрыва с Беллой – тем более так! Девушка очень хорошо относилась к её брату и не заслуживала такого отношения; её близнец так не поступал, нечасто, по крайней мере, значит, причины, приведшие его к такому решению, были серьезными.

Но Розали не сожалела о своём грубом и прямолинейном тоне: Эдвард заслужил такое отношение к себе.

Парень поднялся с песка, отчистил ботинки и штаны. По пути к «вольво» он продумывал речь для Беллы.

Джаспер рассказал Карлайлу о произошедшем, надеясь, что он постарается дозвониться до Эдварда.

Молодой доктор не ожидал такой сильной реакции от младшего Каллена, но, похоже, Джаспер не настолько хорошо знал его, чтобы делать предположения относительно Эдварда.

Увидев, что Карлайл также не смог дозвониться до своего сына, Джаспер решил сделать исключение и позвонил Элис, чтобы она помогла ему с этим делом.

– Любимая, – прошептал он, находясь в своём офисе.
– Джас! Как дела? Ты на работе? – начала расспрашивать нетерпеливая Элис, подъезжавшая к своему дому после поздней подработки.
– Да, любимая, – ответил он, немного стесняясь такого энтузиазма Элис. – Мне нужно кое о чём тебя попросить.
– Говори, – улыбнулась Элис, оставляя пакеты с покупками на диване.
– Я хочу, чтобы ты дозвонилась до Розали или Беллы и узнала об Эдварде. Он убежал с нашей встречи, и я переживаю из-за него. Ты смогла бы сделать это ради меня, и не сказав другим?
– Конечно, смогла бы, – улыбнулась Элис. – Я позвоню Роуз и посмотрю, что смогу сделать.
– Спасибо, сладкая, – Джаспер послал ей воздушный поцелуй по телефону.
– Не за что, скоро увидимся, – засмеялась Элис, вспомнив, что сегодня Джаспер ужинает у нее дома.

***
В доме Свонов царил настоящий хаос. Эмметту удалось успокоить Беллу, так как она решила отпустить брата, разрешив ему отнести себя в кровать, пока на кухне Розали готовила ей ромашковый чай для успокоения нервов и расслабления, поскольку знала, что скоро приедет её брат.

Белла чувствовала, что у нее распухли глаза, пересохло горло и жутко болела голова от многочасового плача. Силы ушли из её рук, и теперь своего рода судорога сковывала их после того, как девушка долго не могла отпустить от себя брата, а боль всё росла и росла.

Эдвард припарковал «вольво» не рядом с домом Свонов, его не удивило, что машина его матери также стояла там; Роуз, конечно же, рассказала ей, узнав об этом ужасном разрыве с Беллой.

Роуз открыла дверь, совсем не удивившись, увидев брата на пороге, она не пригласила его войти, всего лишь оставила перед ним открытую дверь.Для Эдварда стало очевидно, что его поступок очень разозлил его сестру-двойняшку, потому что она ничего не спросила, а просто закрыла за ним дверь.

Эмметт, спустившись и увидев Эдварда, приходившегося парнем его сестре, ничего не сказал, только смерил его полным злобы взглядом и сел на диван.

– Я... я поднимусь, – сказал Эдвард, чувствуя, что его игнорируют.

Ни Роуз, ни Эмметт ничего ему не ответили, оба злились на него, поэтому Эдвард поднялся наверх, не сказав больше ни слова.

Нервы полностью завладели его телом, он не чувствовал себя уверенным встретиться с Беллой лицом к лицу, и ясность его решения растворилась.Теперь Эдвард спрашивал себя, стоило ли писать записку, – возможно, Белла страдала больше из-за его решения, чем страдала бы, оставшись с ним.

Он в очередной раз почувствовал себя идиотом, не достойным любви Беллы...

Парень ненавидел нынешнюю ситуацию и себя, когда очутился на пороге комнаты Беллы.

Девушка с каштановыми волосами лежала, свернувшись клубком, на кровати, глядя в окно и не отдавая себе отчет в том, что Эдвард вошел в комнату. Только глубокий шепот и что-то похожее на удушье напомнило ей, сколько она проплакала.

–Б-Белла... – прошептал Эдвард, находясь далеко от кровати девушки.
Она почувствовала, как её сердце забилось чаще, и поверила, что ее разум опять играет с ней в злые шутки; Белла повернулась, чтобы наконец-то увидеть Эдварда.
– Я ду-думаю, – прошептал он, – ч-чт-что до-до-должен с то-тобой объя-объясниться... – заикаясь, проговорил он.

Белла не верила, что Эдвард пришел, краснея от стыда и смотря в пол; она не смогла выговорить ни слова, только указала ему на кровать, чтобы он присел.

Пару минут спустя Белла решила разбить стену молчания.

– Я тебя слушаю, – прошептала она, глядя на Эдварда, который не проронил ни слова.

Сердца обоих бились сильнее обычного. Белла испытывала нетерпение, надеясь не услышать в очередной раз содержание написанной Эдвардом записки, она не выдержала бы услышать это из его уст, но, таким образом, все её страхи замерли, и она позволила Эдварду ответить.

– Не-не знаю с че-чего начать... – замявшись, ответил. – Но... думаю... чт-что я не… не смогу… произнести... это... – шепнул он нервно.

Эдвард чувствовал, что не в состоянии произнести это в полный голос, он знал, что это намного сложнее, чем прийти и высказать всё. Эдвард не мог просто бездумно рассказать ей обо всем, что с ним случилось, и это мучило его.

– Напиши, – предложила Белла.
Девушка подала ему блокнот и ручку.
– Это лучше всего, – прошептала она, увидев, что Эдвард принял её предложение и его руки дотронулись до Беллы, порождая электричествово всём теле девушки.

Дрожащими руками Эдвард долго, без остановок, писал в блокноте, записывая всё до последней мысли в голове; он решил открыть свою душу Белле – то был единственный способ извиниться за всю причинённую ей боль.

Девушка внимательно следила за Эдвардом, с интересом поглядывая на бумагу, но поняв, что это надолго, опять облокотилась на изголовье кровати.

Эдвард, закончив писать и отдав блокнот Белле, принялся ждать ее ответа.

«То, что я тебе расскажу, – это совсем не легко, поэтому я не прошу твоего прощения, я только прошу понять меня. Я знаю, что повел себя как последний идиот, написав тебе то письмо, но после этого я буду с тобой, если ты того захочешь, это будет твоим решением – после прочтения этого письма. После того как я понял, что испытываю к тебе чувства, что принадлежу тебе в какой-то странной манере, и даже если я попробую отказаться от этого и попробую отдалиться, я уверен, от плохого конца, у меня ничего не получится, я вернусь к тебе, как булавка к сильному магниту.

Моя проблема с заиканием началась, когда мне было семь лет.

Мои родители уехали на ужин в другой город вместе с другими медиками; моя бабушка, которую я из нежности называл бабулечкой, решила остаться и приглядеть за нами. Мы с Роуз обожали проводить с ней время. Бабуля очень заботилась о нас и ласкала, я так сильно любил ее, и, думаю, это одно из самых драгоценных воспоминаний моего детства.

В ту ночь я не мог заснуть, мы играли с марионетками, и, возможно, такое количество счастья противилось моему сну, так что я спустился вниз к бабушке, чтобы получить еще одну порцию ласк. Роуз спала в той же комнате, но она заснула намного раньше.

Моя бабушка отнесла меня на кухню, посадила на стул, напеваяпри этом песню, которую всегда пела нам перед сном.Теперь я вспоминаю её с радостью, и, кстати, смог воссоздать эту мелодию для пианино.

Всегда при бессоннице моя бабушка готовила мне теплое молоко с тёртой апельсиновой цедрой, и таким образом я быстро засыпал – это она и собиралась сделать той ночью.

Когда она повернулась, чтобы дать мне чашку, та выпала у нее из рук, потом бабушка схватилась за грудь и упала. Тогда я не понимал, что произошло, не знал, что случившееся с ней – сердечный приступ, но, так как отец всегда учил меня, что в случае необходимости нужно звонить 911, я так и поступил.

Я звал много раз Роуз, но она сладко спала, а я ни за что не хотел отходить от бабушки.

Доктор, приехавший по вызову, сказал, чтобы я доверился ему, что он спасет мою бабушку, в то время как медсестра спросила, есть ли кто-то ещё в доме и попросила, чтобы мы пошли за Роуз.

Когда мы спустились втроём, я увидел, что доктор находился рядом с бабушкой и прекратил делать ей массаж сердца; медсестра подошла к нему. Не помню, что именно она ему сказала, но помню, что посоветовала какой-то препарат, чтобы стабилизировать состояние бабушки; доктор отказался и ответил ей, что знает, что делает и чтобы она не вмешивалась. Я очень хорошо помню, что он плохо к ней относился, даже толкнул ее, тогда я увидел, что он вводит бабушке что-то внутривенно.

Я кричал, плакал, бился, пока не добился того, чтобы оказаться рядом с моей бабушкой, которая уже была теплой; она ещё хранила тепло, но оно уже уходило из неё, я схватился крепко за безжизненное тело бабушки, не понимая, что произошло.

После я чувствовал себя изгоем среди людей, не мог смотреть людям в глаза, не мог заходить на кухню, пить молоко, выносить людей. У меня развилось заикание явно из-за произошедшего, которое должно было исчезнуть с лечением, которое мне прописали, но, видимо, это было невозможно.

Доктор, пытавшийся вылечить меня от заикания, был другом моего отца, лучшим другом из университета, но это был тот же тип, что приехал на вызов, и который, я уверен, убил бабушку.

Я отказывался ходить на сеансы, но чем больше я противился, тем больше мой отец уверял меня, что он вылечит меня. В итоге мне пришлось ходить на эти болезненные сеансы, в течение которых я слушал раз за разом, что только я виновен в смерти моей бабушки, что я не заслуживаю лечения моей болезни и что я просто глупый мальчик, если считаю, что он убил мою бабушку, что никто мне не поверит и что скоро мой отец отвезет меня в психиатрическую клинику, так как я полный придурок. Только это я слышал на каждом сеансе с Джозефом Уоллесом, ругательство за ругательством, каждое ругательство блокировало воспоминания о том случае, было ощущение, что голос врача повторял подобные вещи в моей голове день за днём.

Он не раз угрожал, что сделает больше не только мне, но и Роуз, если я расскажу, что он мне говорит на сеансах, поэтому Уоллес попросил моего отца, чтобы на следующий сеанс пришла и Роуз.

Я умолял и умолял отца, чтобы она не приходила, что сестра не нуждалась в сеансе с психотерапевтом, но он, возможно, из-за давней дружбы и слепой веры в Уоллеса, согласился привезти мою сестру. Мы остались вдвоём в той комнате, пока отец разговаривал с этим ублюдком. Когда он зашёл, то сразу приблизился ко мне, привязал мои ноги и руки к креслу и залепил кляпом рот, а потом направился к моей сестре, которая смотрела на меня с ужасом и, скорее всего, не понимала происходящего.

Уоллес начал трогать Роуз своими гадкими руками и также залепил ей рот, чтобы она не кричала, пока он исследовал её тело этими отвратительными руками, раздевал её, в то время как сестра пыталась кричать изо всех сил, но у неё не получалось подать голос, чтобы привлечь внимание других, а я сидел, связанный, и не имея возможности ничего сделать, чувствуя себя самым бесполезным идиотом в мире.

Раздев мою сестру, тот мужчина опустил штаны, я из-за всех сил попытался высвободиться из этих дурацких пут, пытался кричать, но всё было напрасно.

Было ужасно смотреть, как он шептал что-то моей сестре, как он её трогал, как на неё смотрел. Я уже потерял надежду и чувствовал себя самым большим неудачником в мире, поскольку из-за меня произошло столько бед, из-за того что я был источником бед семьи, из-за того что я ничтожноглупый, виноватый во всём.

В тот момент я не знал, как открылась запертая на ключ дверь, и секретарша Уоллеса зашла вместе с моим отцом в тот кабинет, найдя этого идиота как раз готовым совершить половой акт.

Потом я понял, что из-за продолжительности сеанса мой отец решил предупредить, что потом придет за нами, и попросил секретаршу Уоллеса тут же сообщить об этом её шефу, чтобы узнать, смог бы он лично отвезти нас домой, настолько он доверял этому человеку, считая его своим братом. Секретарша, даже видя ключ в двери, но, зная отношения между Карлайлом и Уоллесом, всё же решила открыть дверь, и они увидели происходящее.

После этого я не мог доверять даже своему отцу, один его вид вызывал во мне омерзение, зная, что он мог быть одним из них, – это была моя пытка в течение нескольких лет.

Показания медсестры уже были, когда умерла моя бабушка, они оказались полезными для установления факта, что именно Уоллес стал убийцей бабушки; он ввёл ей калий внутривенно, что привело к превышению его уровня, – смертельный эффект для человека с сердечным приступом. Для медиков и морга он был невиновен, так как не осталось улик, если бы не медсестра, которая заговорила,уверенная в своих силах, так как Уоллес тоже ей угрожал, правда вышла наружу.

Мой отец занялся всеми юридическими моментами произошедшего: за попытку изнасилования несовершеннолетней, за шантаж и запугивания меня, за угрозу смерти медсестры и за убийство моей бабушки.

Уоллес сейчас в тюрьме, с тремя пожизненными сроками; мой отец неоднократно жалел, что так сильно доверял этому мерзавцу.

Через несколько лет Уоллес попросил увидеть моего отца и тот согласился только из-за доктора Кинга, ставшим моим новым психотерапевтом. Уоллес сказал, что хочет заявить что-то очень важное, – так мы поняли мотивы этого ублюдка: всё основывалось на зависти.

Мой отец был первым среди своих ровесников как в школе, так и в университете, он смог попасть в магистратуру Гарварда, моя мать решила выйти за него замуж, будучи самой популярной девушкой университета, ему предложили лучшее место в известной больнице, где Уоллеса приняли только по просьбе моего отца. С течением времени Уоллес мечтал заполучить место директора больницы, которое досталось моему отцу, это усилило ненависть Джозефа, и он решил отомстить за нечестную жизнь, как считал он. Оказывается, с детских лет мать Уоллеса жестоко с ним обращалась, и, увидев, что моя бабушка очень хорошо обходилась с моим отцом, он решил отомстить через неё, когда появилась возможность, той ночью.

У моей сестры получилось преодолеть всё это намного легче, чем мне, ей помогло лечение с моим отцом, который не пропустил ни одного нашего сеанса с доктором Кингом. У меня получилось простить его со временем, и сейчас, после всего случившегося, я не смог простить самого себя за всё, чему стал виной. Роуз никогда бы не стала жертвой того случая, если бы я высказал свои подозрения об этом субъекте.

Эта вся правда, я на самом деле надеюсь, что ты меня теперь поймешь, поймешь, что я притягиваю к себе проблемы, что недоверие – это моя натура и любовь к тебе может принести больше боли, чем радости. Я могу причинить тебе боль, но даже не хочу это представлять. Не опять, ни за что на свете я не хочу причинить боль, как сделал это с Роуз. Ты слишком важна для меня, чтобы прийти и совершенно эгоистично втянуть тебя в мою большую черную дыру, ты лучше этого, и я знаю, что кто-то лучший ждет тебя.

Я люблю тебя, Белла, но у этого нет будущего».

Пока Белла читала, слёзы не переставая падали с её лица, прожитое Эдвардом шокировало девушку до глубины души, она никогда не думала, что нечто подобное могло с ним произойти. Она чувствовала себя такой эгоисткой, понимая, что думала о себе, что поставила свои муки во главу угла, не заботясь об Эдварде.

Девушка подняла взгляд, встречаясь с взглядом любимого.

Дрожь в руках Эдварда была слишком явной, она взяла его руки и нежно поцеловала, дабы показать свои чувства.

– Никогда не решай что-то подобное за меня, это я должна решать, отдаляться ли мне от тебя или нет, – прошептала Белла, когда голос вновь вернулся к ней.

Эдвард, из чьих зеленых глаз капали слёзы, очерчивая скулы, поднял взгляд, встречаясь с глазами Беллы, и увидел в них неисчерпаемую доброту.

Девушка пыталась сдержать слёзы, поднялась с кровати, оставив блокнот, обняла Эдварда, стремясь закрыть ту чёрную дыру в его душе, она и не думала отдаляться, он – всё, что она хотела, теперь ещё больше.

Не думая и с желанием показать ему свою поддержку, Белла осторожно приблизилась к нему, подняла голову Эдварда, их взгляды опять встретились, и нежно прикоснулась губами к его губам, растворяясь в горьком поцелуе, солёном – не только от слёз, но и от души Эдварда.