Адриан вздрогнул, когда услышал звон еще одной разбитой ценной вазы с цветами, брошенной через комнату. Он даже мог гарантировать, что если так будет продолжаться несколько часов, то поместье серьезно пострадает из-за отсутствия роскоши. Он даже не знал, будет его мать плакать из-за ситуации или из-за осколков дорогостоящих реликвий, валяющихся то там, то здесь.

– Верните ее! Я не верю во все это дерьмо, которое вы мне подсовываете, – раздался еще один рев Драко Малфоя.

– Драко, прошу тебя…

Еще один грохот.

– Драко, милый, пожалуйста, успокойся.

Адриан слушал взволнованный голос Нарциссы, обращающейся к уже измотанному, но все еще разгоряченному сыну.

На этот раз Пьюси однозначно сопереживал ему. Кто бы не выглядел одичавшим от ярости, когда на протяжении двух месяцев подвергал себя смертельной опасности ради светлого и безопасного будущего, уготованного тебе и твоей невесте, только чтобы вернуться и узнать, что твоя помолвка расторгнута?

Для семьи Пьюси последние месяцы были очень напряженными.

Это был конец их притворства.

Когда Гермиона, наконец, узнала о том, кем является на самом деле, то не переставала умолять вернуть ее к тем незнакомцам, о существовании которых даже не догадывалась на протяжении шестнадцати лет.

И последнее, что он знал… у него больше нет сестры.

Поначалу их – его – матери было нелегко справиться с этим. Она бы даже потащила Гермиону в подземелья и заперла там, если бы это могло помочь обеспечить облигации Малфоев. Леди Петрова обзывала девушку неблагодарной шлюхой, обвиняя в отсутствии признательности за все то, что Пьюси сделали для нее.

Она не хотела отпускать Гермиону.

Она просто не могла отпустить ее.

На самом деле ей не девушки будет не хватать. Нет.

Ей будет не хватать ее денег.

Малфои уже сделали для семьи Пьюси так много, даже оплатили половину их долгов еще до того, как Драко и Гермиона поженились.

Ей будет не хватать красоты, достатка и роскоши. На что только не пойдешь ради этого, верно?

В тот самый момент, когда ладонь леди Петровой почти коснулась заплаканного лица Гермионы, Адриан понял, что должен что-то сделать. Он не понимал, что заставило его поступить так, но подбежал, вскочил между ними и крепко сжал кисть своей матери, перехватив ее в воздухе, даже слишком крепко, что на самом деле могло травмировать бледную тонкую руку женщины.

Сказать, что его мать была удивлена, было бы преуменьшением. Она онемела, словно пораженная громом среди ясного неба. Так или иначе, а Адриан совершенно отчетливо видел, как она пытается скрыть выражение удивления или боли на своем лице.

Он никогда не поступал так с матерью, но знал, что никогда не позволит никому причинить Гермионе вред. Он заботился о ней; любил ее. И видеть ее такой, потерянной и почти оскорбленной матерью, которую она знала и отчаянно любила всю свою жизнь, было уж слишком много для него. Его удивило, сколько всего на самом деле он мог сделать для Гермионы. Он знал, как сильна его привязанность к ней, но все равно был удивлен, что смог поступить так ради нее с собственной матерью.

Его вводила в ступор сама мысль о Гермионе, знающей, что он не ее настоящий брат, давала ему надежду на то, что однажды между ними что-то может измениться…

Он понимал, что если и должен что-то чувствовать, то это печаль и скорбь в связи с потерей сестры. Но, так или иначе, теперь его мучили размышления о определенных… возможностях, открывшихся теперь, когда она знает, что они вовсе не состоят в родстве.

Адриану хотелось стукнуть себя за то, что при сложившихся обстоятельствах он думает о подобных вещах.

Но он просто не мог остановить зарождающееся в сердце иное чувство. Не проще ли выбрать человека, которого ты хочешь любить? Это будет не так больно… Но мир был создан для того, чтобы быть сложным. Отсутствие выбора не было реальной проблемой, а слишком большое количество вариантов делало выбор невозможным. Просто это были трудности, связанные с необходимостью сделать один правильный, но сложный.

Но теперь судьба, кажется, повернулась спиной ко всем, кроме него.

Гермиона была опустошена, и ей приходилось полагаться на утешение, которое он мог ей предложить. Она больше никому не доверяла, но Адриан, по крайней мере, давал ей уверенность в том, что отведет к настоящим родителям; если это то, чего она действительно хочет.

Раз уж Драко вне игры, то Адриан понял, что может позаботиться о Гермионе. Он не воспользуется преимуществом, нет. Он просто сделает для нее то, что может.

У Пьюси была продолжительная беседа с отцом, в которой он умолял позволить выполнить просьбу Гермионы. Он знал, что здесь она несчастна. Дни и ночи она плакала в своей комнате, зная, что особняк защищен заклинаниями, которые не позволят ей уйти. Леди Петрова догадывалась о продолжительном унизительном положении, которое последует после того, как только они выйдут в свет. Она просто не могла позволить этому случиться.

Это случилось в тот замечательный вечер, когда Ансли Пьюси внезапно решил отстаивать свою точку зрения. У них был тихий, но напряженный ужин. Гермиона все еще была заперта в своей комнате, и только домовые эльфы аппарировали туда, чтобы принести ей еду. Даже няне Демельзе не разрешалось видеться с ней. Напряженное молчание, повисшее в помещении, было внезапно нарушено отцом Адриана, который со звоном отодвинул свою тарелку, не в силах больше терпеть этот фарс и лживую ситуацию.

Осознавая напряжение, Адриан оторвал взгляд от своей тарелки. Леди Петрова, однако, не шелохнулась. Просто продолжила тонко нарезать пиренейскую ветчину в своей тарелке. Все было хорошо, с ее точки зрения – обычный ужин семейства Пьюси.

И только когда Ансли Пьюси поднялся из-за стола, звонко хлопнув ладонью по огромной деревянной столешнице, она, наконец, подняла глаза, выглядя весьма раздраженной. Никому не позволялось портить ей ужин.

Тем вечером состоялась грандиозная словесная перепалка; их оглушающие крики раздавались под сводами огромного и одинокого особняка.

Адриан просто сидел там и наблюдал за действом, словно зритель в театре. Он был молод, но его это ужасало. Правда, тогда он был просто счастлив, что его отец, наконец, опомнился.

Тогда это был финал.

Наконец-то Гермиона встретится со своими биологическими родителями.

Это был настоящий скандал.

Не было ни дня, чтобы пресса не торчала под воротами особняка.

Малфои были возмущены и оскорблены тем, что позволили своему единственному наследнику быть помолвленным с грязнокровкой. Это было непростительно. Они немедленно предприняли правовые меры, и теперь у семьи Пьюси не осталась ничего, кроме долгов и запятнанного имени.

Страдания постигли и Грейнджеров. Это был очень сложный процесс. Поддельные воспоминания находились в их сознаниях слишком долго, поэтому стали почти нестираемыми. Министерство магии даже прибегло к привлечению специалистов, чтобы те помогли снять наложенные чары. В течение всего сложного процесса Грейнджеры находились без сознания. Так было лучше; иначе попытки вернуть им воспоминания были бы пыткой.

Когда же Грейнджеры, наконец, прошли процедуру, то встретились с делегацией из Министерства, которая все им объяснила. Было много слез, когда они, в конце концов, встретились с Гермионой, зная, что недостающая часть всей их жизни, которую они подсознательно ощущали, наконец-то вернулась к ним.

Министерство заверило их, что окажет всю необходимую поддержку, принося официальные извинения за жестокие и бездушные действия со стороны семьи Пьюси, которую ожидали нелегкие судебные процессы против Министерства, дабы они понесли серьезную ответственность за совершенные действия.

Все это длилось всего несколько месяцев, но ощущения были такими, словно продолжалось всю жизнь. А Драко даже не был в курсе всего этого. Его подготовку нельзя было прерывать. Поэтому Адриан не мог винить его за такое поведение.

Он сильно изменился за эти три месяца отлучки. Адриан никак не мог понять, что именно изменилось, но аура Малфоя-младшего стала слишком другой… темнее.

Адриан пришел к выводу, что пребывание рядом с Тем-Кого-Нельзя-Называть и игры в его ученика действительно могли произвести такой эффект.

Изменилось не только его физическое состояние.

Изменилось все.

И прямо сейчас он выглядел так, словно мог совершить убийство, расхаживая по комнате взад-вперед, как страшно буйный сумасшедший.

– Где она? Где Гермиона? – выкрикнул он в сотый раз. Его рубашка топорщилась на взмокшей коже, по лбу стекал холодный пот, а волосы были взъерошены, словно кто-то только что дрался с ним не на жизнь, а на смерть.

– Она сейчас со своими настоящими родителями, Драко, – вдруг произнес Адриан, пресекая причины опустошающего напряжения Нарциссы Малфой. – Она не такая, как мы. Она маглорожденная. Это не ее мир. И она больше не хотела быть здесь.

– Я… Я не верю тебе. Она не такая, как ты говоришь! Она идеальна! Она превосходна во всем, что делает. Она красивая. У нее больше сил, чем у любой кровной ведьмы или колдуна нашего гребанного века! Он-на не может быть гр… грязнокровкой, – Драко неистово качал головой, отступая к стене, чтобы опереться на нее своим дрожащим телом в поисках поддержки. Адриан мог видеть в его затуманенных глазах колоссальное отрицание и конфликт.

– Если ты хочешь увидеться с ней, то придется поверить мне.



Гермиона сияла, глядя на своего кота, Живоглота, который, кажется, наслаждался игрой с новыми яркими нитками пряжи. Ее мама купила их вчера, когда они вместе ходили в торговый центр за покупками.

Казалось странным, почти иллюзорным, когда всего за несколько месяцев до этого у нее была тщательно спланированная жизнь, в которой она даже подумать не могла о том, что ей будет разрешено ступить в мир магглов хотя бы раз. Теперь она на самом деле жила в нем.

Жить в мире магглов было не так плохо, как всегда говорили люди из ее прошлого. Она высоко оценила то, как люди упростили свой быт, не прибегая к какому-либо применению магии. Она догадывалась, что, когда ты находишься в определенном положении, из которого нет простого выхода, тебе приходится проявлять изобретательность и становиться в некотором смысле изощренней, и это делает тебя лучше, сильнее.

Переход для Гермионы был нелегким. Она всегда стремилась узнать быт этих людей, но постижение стольких вещей было куда сложнее, чем тайком читать книжки о них. Как телевизор, например. Она до сих пор не могла смириться с тем, насколько это удивительно. Это как каминная сеть, только ты можешь наблюдать за третьими лицами и подслушивать, о чем они там беседуют. Она где-то читала, что люди внутри – просто актеры, пытающиеся играть роли в развлекательных целях, как в театре, вот только показывали это маггловские устройства, называемые спутниками. Как магглы смогли разместить эти устройства в космосе, не используя магию – было для нее непостижимо. Гермиона предполагала, что ей нужно провести больше исследований на эту тему. Это было действительно невероятно. Она не знала, с чего начать.

Первые несколько недель были для нее весьма сложными. Она ощущала колоссальное давление и окуналась в атмосферу жизни с настоящими родителями. Они все еще были в процессе понимания всего того, что отобрала у них за эти годы ложная память. Но Гермиона видела, с каким напряжением и усилием им это дается. Они делали все, чтобы ей было комфортно и радостно, хотя переживания Грейнджеров о том, что они могут не понравиться дочери, были слишком очевидны.

Ощущения были… разными.

Это походило на тяжелую работу, которую проделываешь, чтобы заслужить любовь, оказавшись в центре внимания.

Всю жизнь она так упорно трудилась, чтобы заслужить внимание и любовь. Теперь же ей даже не приходилось делать что-либо. Ей даже не нужно было ничего говорить. Иногда она просыпалась утром от того, что ее ласково гладят по волосам. Она открывала глаза и видела улыбающееся лицо мамы. Женщина выглядела такой красивой, даже несмотря на слезы на лице.

И она была очень похожа на нее…

Гермиона была дома.

Гермиона хотела спросить у женщины, что случилось, но та просто качала головой, целовала девушку в щеку и говорила, чтобы девушка шла завтракать. Она всегда готовила для нее. Гермиона считала это удивительным, поскольку ее мать, леди Петрова, не могла сделать этого даже с помощью магии.

Однажды отец спросил ее об одном из ее любимых блюд. Гермиона решила, что это один из тех тривиальных вопросов, которые задают, желая познакомиться поближе. Будучи воспитанной у тетки-француженки и во дворце Шармабатона, она перечислила некоторые из своих любимых французских блюд, вроде рыбной похлебки с чесноком, овощами и пряностями, крок-месье с ветчиной и расплавленным сыром на круассане и ее любимых десертов: пирог татен, суп с клубникой, крем-брюле и шоколадный мусс. На следующий день она очень удивилась, когда все это было подано к столу. Это было словно праздник. Она не могла ничего сказать или сделать, кроме как налететь на своих родителей и обнять их так сильно, что они наверняка не могли дышать. Потом все смеялись и плакали одновременно. Это было… словно набраться сил.

Еще родители уделяли ей время и слушали истории о ее жизни, ее школе и ее магии. Казалось, они очень хотят познакомиться с ней. А еще она рассказала им о Драко… опуская некоторые детали и подробности отношений с женихом, и что теперь все это бессмысленно из-за ее крови и предрассудков мира, в котором она выросла.

Тренировки Драко были слишком интенсивными и засекреченными, так что он временно находился в изоляции и был не в курсе событий. Гермиона знала, что для него случившееся будет большим шоком, но он справится с этим и, наконец, узнает ее настоящую личность.

Но она просто слишком верила в него… Она не могла удержаться от надежды на то, что он примет ее такой, какая она есть, потому что любит ее.

«– Я никому не дам причинить тебе боль, принцесса. Мы теперь вместе, да? Ты и я. Я всегда буду с тобой, что бы ни произошло. Ничто не изменит это. Я обещаю.»¹

«– Ты для меня все. Я люблю тебя и буду любить вечно, несмотря ни на что. Я обещаю. Никогда не забывай этого».²

Она чувствовала, как рука мягко скользнула к твердому камню бриллианта, покоящегося на ее груди. Хотя это и не помогало справиться с гулко бьющимся под рубашкой сердцем. Она так сильно хотела верить в него, в них. Но она знала Драко. Всю свою жизнь он преданно верил в шовинизм волшебного мира. А сейчас он даже принадлежал к этому кругу. Он был одним из тех, кто хотел стереть магглов и магглорожденным из этого мира. Как он мог любить ее, когда был обучен убивать таких, как она?

Стук в дверь на время вывел Гермиону из состояния транса. Живоглот мяукнул и потянулся, прежде чем лениво продефилировать к двери и легонько поскрестись, чтобы сообщить своей хозяйке, что за дверью кто-то есть.

Гермиона вздохнула и аккуратно сменила положение, в котором сидела на круглой подушке у окна. Наверно, это мама пришла еще раз навестить ее. Девушка никак не могла спросить ее о том, как дела в клинике, или просто не находила времени сделать этого. Гермионе все еще было немного некомфортно пользоваться телефоном, тем более, что голоса звучали странно, и было странно разговаривать по устройству, не видя настоящего человека. Она озвучила это мнение, и впредь родители были достаточно внимательны и не пользовались телефоном без крайней необходимости.

Это была лишь одна из причин, почему, несмотря ни на что, она будет бороться за то, чтобы остаться со своими биологическими родителями. Казалось, что родители из прошлого, с которыми она провела всю свою жизнь, были похожи на незнакомцев больше, чем люди, с которыми она провела всего несколько месяцев. Грейнджеры заботились о ней. Они действительно хотели, чтобы она была здесь не потому, что им от нее что-то нужно, а потому что Гермиона была важна, потому что они любили ее.

– Иду, мама, – улыбнулась девушка, делая шаг в сторону двери.

Мама. Ей нравилось называть ее так. Она встречала ее теплой улыбкой. И Гермиона знала, что эта улыбка была ее домом.

– Гермиона, дорогая, к тебе гости. Здесь Адриан, – сообщила ей мама. – И Драко, – добавила она.

Чувство, возникшее в тот момент, когда ее мать произнесла последние слова, были слишком сюрреалистичными, чтобы их можно было описать. Было так, словно в груди Гермионы стучал опустошающий кузнечный молот. Странное ощущение, прокатившее по телу, напоминало дурманящие эйфорией электрические разряды. Ее конечности похолодели, словно были обложены пакетами со льдом, и она была уверена, что отключилась на миллисекунду из-за подташнивающего ощущения в желудке; внезапно ей стало нехорошо.

– Ты в порядке, дорогая?

– Д-да, мама. Я в порядке, – с трудом сказала Гермиона. Она даже не имела чертова понятия, как из-за этого стучащего в груди гула звучит для матери ее голос.

– А этот твой Драко симпатичный паренек, чересчур серьезный на вид, но ты так хорошо описала его, – упомянула вскользь ее мама, пока они спускались по лестнице. Для напряженных чувств Гермионы голос женщины звучал приглушенно и странно. Девушка была уверена, что все вены в ее теле сплотились, чтобы компенсировать гиперработу сердца по перекачиванию крови. Она ни на чем не могла сосредоточиться.

К тому моменту, когда они спустились, Драко Малфой, конечно же, был там.

Но выглядел совсем не так, как она помнила. Словно бы за эти два месяца прошли годы. Он выглядел старше своего возраста. А еще стал выше ростом, или это просто из-за широкой груди и мускулистых рук, которые он приобрел за время своей подготовки. Он бы бледен, а под глазами залегли темные круги.

Но все было не так просто. Дело было в том, что его лицо выглядело как у статуи; казалось, что он почти не дышит, или, быть может, не дышит вовсе. Обстановка была напряженной. Он сидел подчеркнуто прямо; даже не касался спиной спинки дивана, словно прикосновение к ней убьет его.

Было похоже, словно все внушало ему… отвращение.

Адриан первым нарушил тишину, поднявшись, чтобы поприветствовать и обнять Гермиону.

– Как ты? – спросил он, нежно прикасаясь ладонями к ее щекам.

– Я в порядке, Адриан. Все нормально, – ответила она, не глядя на Пьюси. Все ее внимание было приковано к неподвижному блондину, не пошевелившему ни единым мускулом. – Д-Драко? – пролепетала Гермиона, шагнув к нему чуть ближе. Малфой поднялся, но не посмотрел на нее. Внезапно ей стало страшно прикоснуться к нему.

– Как это может быть правдой? – вдруг твердо спросил он ее, все еще глядя в пол, будто мог уничтожить его одним только взглядом. Не то чтобы это было возможно теперь. Тон его был холоден; так холоден, что Гермиона почти сомневалась, что он настоящий.

– Что ты имеешь в виду под этим? Это моя жизнь, Драко. Это настоящая я, – ответила она голосом, в котором одновременно звучали обвинение и разочарование. Он обещал ей, после всего, что будет любить, несмотря ни на что. Неужели он просто забыл? Или он не любил с самого начала? Неужели она так многого ожидала?

Она так сильно скучала по нему. Все, что она действительно хотела сделать - это обнять его. Но она боялась быть отвергнутой.

В течение последних месяцев она пережила большой стресс, и единственное, что не давало ей развалиться - это его обещание. Обещание, что он вернется и во всем разберется. Она знала, что это звучало безумно, но и Драко она тоже знала. Но приходя к ней, он всегда был другим. Он любил ее. Они любили друг друга. И она верила в это. Она всегда будет верить в это, до тех пор, пока верит он.

– Как это может быть гребаной правдой? – внезапно вспыхнул Драко. Его некогда бледные щеки теперь залила краска гнева. Он весь дрожал, а на лбу выступили капли пота, словно он пытался держать себя в руках и не сорваться проклинать все вокруг.

– Эт-то я, Драко. Это мой дом. Это моя мама, – мягка сказала ему девушка, слегка прильнув к матери. – Она дантист, как и мой папа. Его сейчас нет дома, но он скоро придет, когда закончится прием. Они зубные целители, это маггловская профессия. Они магглы и они любят меня. Я маглорожденная, Драко. Но я все еще остаюсь собой. Я по-прежнему Гермиона. И всегда ею буду, – проговорила она, почти задыхаясь от комка в горле.

Он ничего не сказал.

Он ничего не сделал.

Он просто стоял там.

Выражение его лица было напряженным и натянутым, словно бы весь он был высечен из камня.

Но был взгляд, которым Драко одарил Гермиону.

Он смотрела на нее как на что-то отвратительное.

И это было унизительно. Для Гермионы это было так унизительно, что она могла бы раствориться в муках и горе.

– Ты говорил, что никогда не оставишь меня, – сломленно прошептала девушка. Сейчас она плакала. Она была не готова к этому. Кто-то мог бы убить ее тогда или сейчас, и она бы приняла это с раскрытым сердцем, лишь бы стереть с его лица выражение крайнего отвращения. – Ты обещал мне, Драко…

Гермиона могла поклясться, что в тот момент была готова упасть на колени, только чтобы не дать Малфою уйти. Но она не могла пошевелиться. Она никогда не чувствовала себя такой униженной, как сейчас, и не знала, как противостоять этому.

А он смотрел на нее так, словно она была… грязной. Грязнокровкой. Вот кем она была теперь в его глазах.

А затем его неожиданно стошнило.

Прямо перед Адрианом. Прямо на глазах у ее родной матери. Прямо перед ней.

Несмотря на то, что в тот момент Гермиона была так удивлена, что не могла сдвинуться с места, ей все равно было адски больно. Как когда ты, наконец, узнаешь, что единственный парень, которого ты когда-либо любила, в действительности никогда не любил тебя по-настоящему, что он был с тобой только из-за расы, к которой ты принадлежишь, что каждое свое обещание он давал в то время, он давал человеку, которым считал тебя; считал той, которая подходила под его стандарты. Это было сродни тому, как тебя пронзают ножом до кости, да еще и проворачивают его при этом. Невыносимое, мучительное ощущение в сердце и животе, словно сам себя проглатываешь заживо. Даже смерть была бы лучше этого чувства. Гермиона чувствовала, как превращается в ничто.

Он был ее миром.

Он мог создать или сломать все, чем она была.

А теперь он просто показал ей, что она даже меньше, чем ничто. Он был противен ей. Он сделал больше, чем просто сломал ее. Он убил ее.

Гермиона рыдала в объятьях матери, пока Драко поспешно вытирал уголок рта тыльной стороной ладони. Малфой развернулся и кинулся к двери, разбив стеклянную вазу, которая оказалась у него на пути. Ее осколки ранили его ладони, пока он поднимался и неуклюже выбегал на улицу, не заботясь о том, чтобы вытащить битое окровавленное стекло из раненой кожи.

Когда дверь захлопнулась, Гермиона поняла, что все кончено.

Он исчез вместе с ее прошлым.

«– Прошу, не плачь, Миона. Обещаю, мы снова увидимся, – тихо сказал ей маленький Драко, смахнув крупные слезы, бегущие по ее щекам.

– Обещай, что мы снова сыграем под дождем, даже если будем старыми и скучными. Обещай мне, что позволишь прокатиться на спине, даже если я стану тяжелей. Обещай, что всегда будешь моим принцем. Что мы всегда будем вместе, Драко, – она шмыгнула носом, прижимаясь к нему. – Даже если я буду в другой школе, пожалуйста, пообещай, что не забудешь обо мне.

– Я обещаю, Миона. Мы всегда будем вместе. Ты моя единственная принцесса, – кивнул он, выглядя так, будто сам готов заплакать, но решил, что будет сильным за них двоих. Ему же не хотелось, чтобы его принцесса думала, что он слабак, правда?

– Клятва на мизинцах? – спросила она его.

– Клятва на мизинцах, – он улыбнулся, сцепившись с ее пальцем своим мизинцем, намереваясь хранить это обещание вечно.

Гермиона улыбнулась ему… столь невинные и прекрасные большие карие глаза смотрели на него, и он не смог сдержаться и наклонился, прижавшись к ее губам.

Это был очень целомудренный поцелуй, но все же… поцелуй.

Их первый поцелуй…»³

Он был единственным парнем, которого она когда-либо любила.

Он был ее первым во всем, и она обещала самой себе, что так будет всегда.

«– Что произойдет со мной без тебя? – прошептала она.

– Ты никогда этого не узнаешь, потому что я никогда тебя не отпущу. Я никогда не позволю этому случиться. Придется сначала убить меня, чтобы я допустил такое.

– Обещай мне, что мы всегда будем такими, Драко. Обещай мне, что это не изменится. Обещай мне, что это навсегда, – прошептала девушка, чувствуя, как он разворачивает ее и устраивает так, чтобы она находилась напротив его живота, а ноги свисали по бокам. Сейчас она крепко вцепилась в него, словно паук, в своей мокрой ночной сорочке и мантии, очаровательно задравшихся, открывая идеальный вид на ее босые ножки.

– Обещаю тебе. Я подарю тебе весь мир, Гермиона. Ты всегда будешь моей принцессой. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ты моя, и всегда будешь. Ты всегда была моей, – прошептал Малфой, прежде чем, наконец, поймать ее губы в глубокий страстный поцелуй».

Она всегда думала, что это останется навсегда.

Что не важно, какой сложной будет ситуация, все всегда будет хорошо, пока они есть друг у друга. Она слишком сильно верила в него. Она верила слишком сильно, в процессе забывая оставить кое-что и для себя.

А теперь он отнял все…

Каждое воспоминание, каждый смех, каждую слезинку… теперь все превратилось в ничто. Потому что их никогда по-настоящему не существовало. Драко Малфой никогда не был влюблен в Гермиону Грейнджер. Он был влюблен в идеальную, чистокровную Гермиону Пьюси, а она никогда не существовала и никогда больше не будет существовать.

Она была подделкой, как и их любовь.

__________________

Примечание от автора:
Музыка для главы: Demi Lovato – «Skyscraper»

__________________

¹Отрывок из Главы 12. Перевод amberit
²Отрывок из Главы 22. Перевод Grimmie
³Отрывок из Главы 3. Перевод ButterCup

__________________

Перевод Deruddy
Редактура amberit