1 марта 1944г.
Мне приснился сон. Я была в своей старой детской комнате и играла с куклами. Одна из них имела длинные каштановые волосы и улыбчивое лицо. Пластмассовое, мягкое, наивное — оно мне не нравилось. С ним можно было сделать все, что захочешь: сжать, поцарапать, разрисовать цветными фломастерами. Пустышка, что с нее возьмешь? А вот книги… Они были другими: цельными, интересными, завораживающими. Именно поэтому мне так нравилось читать, а не возится с очередным платьицем для Барби.
Я отложила надоевшую игрушку в сторону, встала и подошла к окну. Было солнечно, тепло. Отец складывал коробки в багажник. К нему подошел наш сосед — мистер Гровер. Он что-то спросил, папа со смехом ему ответил, и они распрощались, напоследок пожав друг другу руку.
— Гермиона! — позвала меня мама. — Спускайся вниз. Мы опаздываем.
Я послушно двинулась к дверям, но, замерев на пороге, развернулась, подошла к кровати и взяла книгу, лежащую на ней. Новая, в красивой жесткой обложке — книга все еще пахла свежей краской.
Спустившись по лестнице вниз, я оказалась в прихожей. Было непривычно находиться здесь. Я понимала, что это только сон. Короткий, счастливый кусочек из прошлой жизни, но, увы, давно потерянный.
— Доченька, иди быстрей в машину, — настойчиво произнесла мама, на мгновение выглянув из-за двери.
Я отчетливо понимала, что не хочу никуда ехать. Зачем? Мы все равно не попадем на именины к кузине. Нам помешают. Случайность или чей-то злой умысел — не важно.

* * *
И вот я сидела на заднем сиденье и прижимала к себе книгу. Никчемная попытка защититься от надвигающейся беды. Я зажмурила глаза и досчитала до десяти. Открыв их, поняла, что ничего не изменилось. Как жаль, что и во сне я ничего не могу сделать, чтобы спасти свою семью.
Машина ехала быстро, родители разговаривали о стоматологических новинках, а я молчала. Ждала, что вот-вот, на следующем повороте, произойдет столкновение. Каждый раз сжималась, втягивала голову в плечи, так как чувствовала себя виноватой. Ведь я жива, а их давно уже нет.
Но время шло, а мы, казалось, зависли на месте. Однообразность движения убаюкивала, притупляла внимание. На какую-то долю секунды я поверила, что все будет хорошо. Что мы спокойно приедем на день рождения, вручим подарки имениннице и будем развлекаться. Мама будет пить чай вместе с сестрой, а отец — смешить детей разными забавными историями. Я смогу поиграть в столь нелюбимые мною куклы и посплетничать с кузиной. В это стоит только поверить, и все сбудется…
Столкновение произошло неожиданно. Еще минуту назад машины не было и в помине, но в следующее мгновение она уже неслась нам на встречу, грозно сигналя. А я трусливо закрыла глаза, таким нехитрым способом отгораживаясь от внешнего мира. Не хочу пережить весь этот ужас заново. Не хочу!
Вдруг я почувствовала, что меня кто-то сжал в объятиях. Миг — и я оказалась в чьих-то сильных руках. Там, в дюжине метров, пылали две машины: покореженные, с побитыми стеклами и жутко вонявшие горелой резиной. Я перевела взгляд на того, кто обнимал меня. Темные глаза смотрели пристально, устало. А родное, до мельчайших черточек изученное лицо было невероятно бледным, изнеможённым. Складывалось впечатление, что он не спал много ночей. Я ласково провела пальцами по его щеке и робко улыбнулась.
Том вздохнул и сказал мне:
— Просыпайся, Гермиона. Ты нужна нам. Мне.
— Но родители…
Я оглянулась и как никогда остро ощутила свою беспомощность.
— Их не вернуть, — грустно произнес он. — Мне жаль.
— Я не хочу уходить, — упрямо возразила я.
— А я не хочу тебя терять, — легко парировал Риддл.
Наклонился и поцеловал меня в лоб, как заботливый старший брат. Я фыркнула и отстранилась. Посмотрела в его бесстыжие глаза и зло бросила:
— Эгоист!
— Ты тоже, моя хорошая, — шепнул он и внезапно сильно дунул мне в лицо. Я от неожиданности зажмурилась и полетела куда-то вниз, потеряв точку опоры. Вот зараза! Опять меня перехитрил.

* * *
Пробуждение далось мне тяжело. По телу разлилась слабость, и открыть глаза стало для меня непосильной задачей. В голове словно поселилась дюжина маленьких молоточков, которые с энтузиазмом выстукивали нехитрый ритм внутри моего черепа. Сделав усилие, я распахнула веки и увидела перед собой белую ширму. «Больничное крыло», — пронеслась в голове мысль. Что же, это не самое худшее место, куда я могла попасть. События в женском туалете на втором этаже я помнила смутно. Все было в каком-то тумане. Я никак не могла вспомнить лицо того ученика, который сражался с Томом. Кем он был? Зачем напал? И что, ради всех святых, произошло после того, как я потеряла сознание?!
Я застонала, стоило мне попытаться сесть на кровати. Было ощущение, что мышцы покрылись коркой льда, и она, ломаясь, нещадно вспарывала мягкие ткани. Было чертовски больно!
За ширмой раздался какой-то шум. Я притихла, вслушиваясь в странные шуршащие звуки. А потом что упало с глухим «бумс» и кто-то выругался. Голос был мне знаком — я знала человека, находящегося за ширмой. Неужели это…
— Привет! — поздоровался Эйвери.
Однокурсник был одет в смешную полосатую пижаму и синий больничный халат. Казалось, его совсем не смущал такой домашний вид. Джонатан был чем-то жутко доволен. Я хотела съязвить по этому поводу, но не смогла вымолвить ни слова. Во рту пересохло. Я очень хотела пить, но не могла попросить его подать мне воды. Эйвери заметил то, как я беспомощно открывала и закрывала рот. Хмыкнул, глядя на меня, и исчез за ширмой. А через несколько минут появился со стаканом воды и протянул его мне. Я пила быстро, жадно. Наверняка со стороны это выглядело жалко, но юноша молчал.
Утолив жажду, хрипло произнесла:
— Спасибо.
— Пожалуйста, — сказал он, забрав у меня стакан и присев на краешек моей кровати.
— Тебя давно расколдовали? — спросила я.
Эйвери выглядел бодрым и здоровым, поэтому я никак не могла понять, что он здесь до сих пор делает.
— Неделю назад. Нас всех вернули к жизни неделю назад.
Я недоверчиво посмотрела на него. Нас? Вернули к жизни? То есть, получается, что я тоже окаменела?
— Эйвери, я…
— Да, — перебил он меня. — Больше двух месяцев.
— Какое сегодня число? — хрипло поинтересовалась я.
— Пятое марта тысяча девятьсот сорок четвертого года, — любезно ответил Джонатан мне, а потом со смешком добавил: — Нас можно поздравить! Мы пропустили самые важные события: зачетную неделю, Рождество и похороны самого неудачливого мага последнего десятилетия.
— К-какие похороны? — переспросила я, чуть заикаясь.
Мне стало душно. Спина взмокла, а руки стали немного подрагивать. Я их спрятала под одеялом, чтобы скрыть свой страх от цепкого взгляда Эйвери.
— Гриверса. Постой! Ты что, совсем ничего не помнишь? С ума сойти! — воскликнул молодой человек.
— Урывками, но цельной картины нет, — призналась я, пряча лицо в ладонях.
Глаза вдруг стали влажными. Противные, гадкие слезы потекли по щекам, и я закусила губу, чтобы не разрыдаться перед Эйвери. Арчи мертв. Его убил василиск. А мы с Томом вновь оказались на острие клинка. Один неверный шаг — и вся наша жизнь станет сплошным кошмаром. Если уже не стала.
— Эйвери! Расскажи, как… он умер.
Я схватила однокурсника за руку, крепко сжав ее. Гордость отошла на второй план, как и застарелая вражда. Мне нужна была информация, а Джонатан мог мне ее дать.
— Его убил паук Хагрида. Насколько я слышал, твой друг умер мгновенно. Хорошая смерть, правда? — Эйвери мерзко ухмыльнулся.
А потом наклонился ко мне близко настолько, что я почувствовала его дыхание на своем лице: непривычное, свежее, как воздух в хвойном лесу.
— Но ведь мы оба знаем, что это ложь и мальчишка не виноват, — прошептал он, насмешливо глядя на меня. Глаза у Эйвери были карими, теплыми. Они не затягивали так, как у Тома, но и не давали забыть, что перед тобой находится достойный противник. И все же он был близко. Слишком близко.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — произнесла я, выдернув из его рук свои ладони. Откинувшись на подушку, я закрыла глаза, ясно дав понять, что разговор закончен. Но Эйвери намеков не понимал.
— Риддл ловко выкрутился из передряги. То, что ты окаменела, было ему на руку. Он всем рассказал, что хотел вместе с Гриверсом поймать того, кто нападал на учеников. Ты же просто оказалась не в том месте и не в то время, — коротко рассказал Джонатан официальную версию событий.
— Ему поверили? — поинтересовалась я.
— Не все, — ответил он и, немного помолчав, добавил: — Профессор Дамблдор настаивал на допросе Риддла с помощью омута памяти, но за Тома заступился директор. Он сказал, что наш староста любил тебя и никогда бы не причинил вред.
— А ты не поверил, — я не спрашивала, лишь озвучивала свои мысли.
— Я видел змею, Гермиона. Я знаю, на что она способна. И я знаю это отстраненное выражение на твоем лице — ты врешь, Грейнджер. Врешь! — припечатал Джонатан.
Я посмотрела на него в упор. Растрепанные светлые волосы прекрасно гармонировали с точеными чертами лица. Сейчас Эйвери был обманчиво спокойным, чуть наивным. Но я-то знала, что однокурсник так же, как и все, носит маски. Ему принадлежат спесь, гордыня, презрение и показная покорность. Уж Том-то знал, кого допускал во внутренний круг!
— Что сделали с Хагридом?
— Вышвырнули из школы и сломали палочку. Розье очень красочно описал те события, — равнодушно пожал плечами Эйвери.
— А ты не боишься, что тебя так же используют и выбросят?
Я задавала ему вопросы не потому, что мне эта тема интересовала меня — ничуть! — мне было страшно. Том сам принимал решения. Выгодные, но, увы, зачастую они были аморальными. Вот как сейчас: Риддл со своим василиском убил одного ученика, а второму сломал жизнь. И я не сомневалась, что он не испытывал жалости к парням. Ему было на них наплевать.
— Я слишком умный, Грейнджер, чтобы так глупо подставиться. — Джонатан надменно посмотрел на меня.
— Да ну? А чем тогда была та вылазка с замуровыванием ходов?
— Оправданным риском.
Эйвери остался невозмутимым, и это меня разозлило. Я привыкла к тому, что он осторожничал, оскорблял меня. Но сейчас Эйвери разговаривал со мной, как с нормальным человеком. Это сбивало с толку.
— Знаешь, Грейнджер, я рад, что ты осталась жива, — неожиданно заявил Джонатан.
Встал с кровати и ушел, а я осталась лежать, ошеломленно глядя на белую ширму. И как это понимать?

* * *
Я долго рыдала, уткнувшись лицом в подушку. Арчи было безумно жалко! Да и как можно поверить в то, что такой человек, как он, мог умереть? Всегда жизнерадостный, смешливый, неугомонный — Гриверс как никто другой имел право на жизнь. Я невольно вспомнила наше знакомство в Большом зале, первую шалость и первую отработку. Тогда он сильно поцарапался, и я, сидя в гостиной факультета, молча втирала ему мазь в ладони. Я была жутко зла на него за пятнадцать снятых баллов с Гриффиндора! Какой же теперь это казалось мелочью…
Наши ссоры, прогулки возле озера, скучные разговоры о квиддиче вызывали грустную улыбку. Ведь этого больше никогда не будет! Как и наколдованных цветов, которые он любил класть мне в портфель. Просто так, без всякого повода.
Никогда. Какое это страшное слово. И непоправимое. Я никогда больше не смогу его обнять, сказать, что я дорожила нашей дружбой. Никогда не смогу помирится с ним, услышать его смех. И никогда не забуду, что была одной из тех людей, виновных в его смерти.
Я уснула. Сны меня сегодня больше не тревожили. Когда я в следующий раз открыла глаза, то была уже ночь. На тумбочке возле моей кровати горела одинокая свеча. Она была единственным источником света в том мраке, который окутал больничное крыло. Я почувствовала чье-то присутствие рядом. Повернула голову и увидела Тома. Он сидел рядом с моей кроватью на стуле. Такой незнакомый, чужой. У него отросли волосы, а лицо, не смотря на бледность и усталость, стало еще более притягательным.
— Как ты? — Том заговорил первым.
Я промолчала. Может быть, из-за упрямства, а может, из-за усталости — я не хотела с ним общаться. Мне было тяжело, противно. Его никогда не стали бы мучить угрызения совести. Ледяная маска спокойствия и безразличия защищала Риддла надежней щитовых чар. А я? Как я могла защитить себя?
— Ты сердишься, — произнес он, устало покачав головой. — Это глупо, Гермиона.
— Ты позволил ей напасть, — я укоризненно посмотрела на него.
— Гриверс слишком близко подобрался к Ордену. Нужно было быстро принять решение, иначе бы пострадало очень много людей.
Том пристально смотрел на меня, словно пытался понять, что во мне изменилось.
— Нет, — возразила я. — Пострадал бы в первую очередь ты.
— Ты меня осуждаешь?
— Да, — честно призналась я. — Арчи был моим другом.
Глаза сильно жгло от невыплаканных слез. Кто бы дал мне сейчас палочку! Я бы, не раздумывая, запустила Круцио в Риддла! Возможно, хотя бы физическая боль смогла бы его немного отрезвить. Нельзя быть таким бездушным чудовищем. Нельзя!
— Я испугался за тебя, — вдруг признался он. — На какой-то миг я поверил, что ты умерла.
— Сильно обрадовался? — едко спросила я.
Риддла после моих слов передернуло. Он сжал кулаки так, что захрустели костяшки пальцев. «Разозлился», — поняла я и довольно улыбнулась. Мне удалось вывести его из себя! Осознание того, что и ему сейчас нелегко, радовало меня. Эгоистическая часть моего «я» проявила себя в полной красе, действуя по принципу: «Плохо мне, значит, должно быть плохо и соседу!»
— Гермиона, иногда мне хочется придушить тебя, — доверительно сказал Том. Я с сожалением отметила, что он быстро взял себя в руки и вновь нацепил на лицо эту дрянную маску!
Риддл наклонился и снял обувь. Аккуратно сложил мантию и повесил ее на спинку стула. А потом подошел к моей кровати, откинул край одеяла.
— Двигайся, — сухо бросил он.
— Зачем? — спросила я, опешив от такой наглости.
Что-то раньше он не сильно рвался забраться в мою кровать.
— Я устал и хочу спать, — невозмутимо ответил он.
— А ты не можешь пойти спать в свою кровать?
Я потянула на себя одеяло, вырывая его из цепких пальцев друга.
— Нет. В подземелья долго спускаться. К тому же там холодно. — Том шкодливо улыбнулся. А я ощутила, как у меня покраснели щеки. Фыркнув, я отвернулась от него. Риддл лег рядом со мной на бок и укрыл нас тонким одеялом. Обнял рукой, крепче притягивая к себе, и выдохнул в затылок:
— Ребенок.
Мне стало жарко. Казалось, что тепло, исходящее от его тела, проникает в каждую клеточку моей плоти. Я замерла на минутку, пытаясь проанализировать свои ощущения. Они были приятными и… правильными. Я не чувствовала себя неловко. Так же не было и смущения. Создавалось впечатление, что спать рядом с Томом так же естественно, как и дышать. Я тяжело вздохнула и сказала:
— Медсестра может застать тебя здесь.
— Она спит, а утром я уйду. Не переживай, никто ничего не узнает, — раздался сзади голос Риддла. Кто бы сомневался!
А Том тем временем нашел мою руку под одеялом и переплел наши пальцы. Жест был слишком интимным, но таким необходимым мне сейчас.
Молчаливая поддержка друга, размеренный стук его сердца, который я каким-то образом слышала, и тихое «прости» стали последними камешками на моей могиле. Я знала, что не смогу забыть, что он натворил на том балу. Что буду всю жизнь помнить, по чьей вине потеряла друга. Но так же я понимала, что прошлое нельзя исправить, что нужно жить дальше. Это было правильным решением, разумным. Тогда почему мне сейчас было так горько? Почему я не могла смириться с потерей? У меня не было ответов, да и вряд ли они когда-нибудь появятся. Завтра будит новый день, а сейчас у меня был Том и его забота, такая искренняя и грешная.

* * *
Риддл ушел рано утром. Я, находясь на грани сна и реальности, почувствовала, как он выпустил меня из своих объятий и поцеловал в губы. Так легко, почти дружественно, но я все равно довольно улыбнулась. Мне было приятно его внимание, а ему наверняка не хватало моего.
Эйвери выписали вчера вечером, и я осталась в больничном крыле одна. Мне было скучно, но я еще недостаточно окрепла, чтобы самостоятельно вставать с кровати. Поэтому сейчас я, удобно устроившись на подушках, читала книгу. Старую «Историю Хогвартса», которая была единственной вещью, попавшей вместе со мной в это время. Порой я задумывалась, что послужило причиной прыжку? И почему именно я?
Мне не на что жаловаться: все сложилось вполне удачно. Я училась, у меня были друзья и враги, и, несомненно, моя жизнь не будет серой и унылой. Но все же было чуточку жаль, что кто-то решил все за меня, не оставив выбора. А еще интересно, какой бы была моя жизнь там? Но стоило только на минуту представить, что я никогда бы не встретила Тома, как мне становилось физически больно. Он слишком крепко привязал меня к себе, но и сам не смог остаться равнодушным. Палка с двумя концами и лишь одним итогом. Вместе. Всегда. Как бы ни было больно и горько — это единственное, что нам оставалось, если мы хотели сохранить хотя бы видимость независимости.
Переворачивая страницы, я рассматривала рисунки. Обыкновенные, не движущиеся — они были по-своему интересны и уникальны. Дойдя до главы о защите Хогвартса, я зацепила взглядом несколько строк:

«Замок неприступен. Так всегда было, есть и будет. Созданная основателями каскадная система щитовых чар исключает даже малейшую возможность вторжения. Могущественные темные волшебники всегда это понимали. Геллерт Гриндевальд в сороковых годах активно готовился к вторжению в Магическую Англию, но Хогвартс он объявил неприкосновенным. Лорд Вольдеморт истреблял магглорожденных волшебников семьями, но ни разу не смог приблизится к замку настолько близко, чтобы суметь навредить находящимся в нем ученикам».

Вольдеморт. Странное имя. Я никогда не встречала в книгах ничего похожего. Наверное, этот человек был действительно великим волшебником, раз его имя упоминалось в «Истории». Мне стало тревожно на душе, так как я неожиданно поняла, что война с Гриндевальдом не последняя. В будущем нас ждет еще одна битва, и мы с Томом наверняка будем втянуты в самую гущу событий.
Мои невеселые мысли прервал голос человека, чье присутствие было более чем нежелательно.
— Добрый день, Гермиона! — поприветствовал меня профессор Дамблдор. — Как ты себя чувствуешь?
Он был настроен доброжелательно, а внимательные умные глаза вызывали доверие.
— Уже намного лучше, сэр, — вежливо ответила я.
Он кивнул, тепло улыбнулся и сказал:
— Гермиона, мне нужно задать тебе несколько вопросов. Я понимаю, что тема может быть неприятной и болезненной для тебя, — декан сделал паузу, — но я бы хотел разобраться в тех событиях, произошедших во время бала.
Я мысленно поморщилась. Браво, профессор! Вы как всегда были благородны и до неприличия хитры. Ведь вы отлично знали, что именно сейчас я наиболее уязвима. Я до сих пор ощущала слабость и мерзкое головокружение по утрам. Мысли в голове ползли со скоростью улиток, и это совершенно не помогало мне сосредоточиться. Соврать будет непросто — это я поняла сразу, но и выдать Риддла я не могла.
— Спрашивайте, профессор, — разрешила я, понимая, что сейчас лучше уступить. Так будет проще от него избавиться.
— Как ты оказалась в туалете на втором этаже?
— Том ушел куда-то вместе с Арчи, — начала я рассказ. — Мне стало скучно, и я решила прогуляться по замку. Возле туалета услышала какой-то шум. Открыла дверь и увидела парней. Они выкрикивали заклинания, пытаясь кого-то обездвижить. Я решила им помочь. Но, поскользнувшись, упала, а на меня тут же что-то прыгнуло. А дальше была темнота. Очнулась я уже в больничном крыле. Вот и все.
Я пожала плечами и грустно улыбнулась. Пусть он думает, что мне искренне жаль, что я не могу сообщить больше ничего стоящего.
— Это все, Гермиона? — уточнил Дамблдор.
Я кивнула, но он, кажется, не поверил мне. Что же, это его право. Я не заслужила доверия. Но Арчи…его не вернуть, а терять еще одного друга я не хотела.
Профессор грустно улыбнулся, словно прочел мои мысли.
— Жаль, мисс Грейнджер, — обратился он ко мне официально. — Последняя надежда была на вас.
Я промолчала, понимая, что он был прав. И что я ни капельки не жалела о том, что обманула его. Профессор неспешно встал со стула и направился к дверям, где столкнулся нос к носу с Риддлом. Они обменялись приветствиями и разошлись: Дамблдор покинул больничное крыло, а Том направился ко мне.
Я устало улыбнулась ему. Друг присел на кровать, и я, наклонившись, обняла его.
— Все в порядке? — спросил он голосом, звенящим от напряжения.
— Все будет в порядке, — заверила я его.
И это было правдой. Несмотря на то, что Риддл был эгоистом, он любил меня и нуждался в моей поддержке. А вместе мы справимся со всеми испытаниями, поджидавшими нас в будущем.