"Проникновение души." Карта Вампир, колода Симболон.

Во Вратах они оглянулись — Минос самозабвенно резался в маджонг.

— Слушай, — сказала Гермиона, — а ведь рано или поздно он наткнётся на нерешаемый расклад. И что тогда будет?

— Выстроится чудовищная очередь, — замогильным голосом забубнил Малфой, — тени будут всё прибывать и прибывать, а Минос будет всё играть и играть, не обращая ни на что внимания. Тени будут всё накапливаться, поднимутся до уровня Лимба, вытопят Ахерон и, наконец, вырвутся наружу. И настанет Конец Света!

— Дур-р-рак!

— А ну, каркни ещё раз?

Она молча треснула его сумочкой по голове. Он пригладил волосы и торжественно объявил:

— Оным ударом посвящаюсь в рыцари прекрасной, э-э-э, премудрой, то бишь, дамы Гермионы из рода вольных Грейнджеров. Сей чести удостоены немногие. Только, ради Мерлина, никому об этом не говори. Пожалей мою репутацию.

— Даже если и расскажу, мне никто не поверит, не переживай. Давай отсюда уходить, пока опять не начался ураган.

— Да, пожалуй, пора.

Они повернулись спиной к Вратам, и те гулко захлопнулись. А перед ними протянулся запущенный, грязный, тёмный, тесный коридор, в конце которого брезжил тусклый свет — обыкновенный свинцовый свет пасмурного дня.

Живоглот скучающе зевнул и, проехавшись по ноге Гермионы щекой, боком, хвостом, зашагал на свет, брезгливо потряхивая лапами. Над правым ухом кота кокетливо мерцал демон. Гермиона привычно приняла руку Малфоя, и они, вслед за котом и демоном, вышли из коридора на улицу.

Улица. Немощёная, несуразно широкая, неописуемо грязная. По обеим сторонам торчат какие-то полуразвалившиеся лачуги. Из каждой лачуги несётся лязг, грохот, надрывный визг женщин и надсадный рёв мужчин. Смердит — нечистотами, мочой, скисшим пивом, дрянным табаком, блевотиной, застойной водой, мышами, дохлыми кошками, гнилыми отбросами, прогорклым маслом, пригоревшей стряпнёй. Дальний конец улицы теряется в грязном тумане, и грязное брюхо тумана нависает над головой.

— Напомни мне, кто у нас во Втором Круге? — спросила Гермиона.

— Сладострастники, — недоумённо ответил Малфой, — "там, где свет немотствует всегда, и словно воет глубина морская". Ничего не понимаю, это какая-то ошибка. Может быть, мы вышли наружу?

Гермиона отрицательно покачала головой. Открытого пространства не чувствовалось, напротив, ясно ощущалась давящая теснота. К тому же, сквозь зловоние просачивался приторный запах серы, казавшийся сейчас почти благоуханным.

— Нет. Это всё ещё Ад. И свет, обрати внимание, именно немотствует — ни фига не видно. И вою хоть отбавляй...

Малфой вдруг больно стиснул её руку и потащил за угол ближайшей развалюхи. Поставив Гермиону у себя за спиной, выхватил палочку и осторожно выглянул из-за угла. Машинально Гермиона тоже выхватила палочку. Демон быстренько нырнул в рукав.

Своей окаменевшей от напряжения спиной Малфой загородил всю перспективу, но, судя по звукам, ничего такого уж страшного в перспективе не происходило. Обыкновенный бытовой скандал.

Женский голос провизжал:

— Ну и проваливай, чёртов пьянчуга! И крысу свою забирай!

Послышался тупой удар. Гермиона решительно подлезла под локоть Малфоя и тоже выглянула из-за угла. Из третьей лачуги по правой стороне улицы выскочил, пригнувшись, долговязый мужчина. Следом высунулась женская рука, вооружённая грязной скалкой, потом на гнилое крыльцо выскочила и вся женщина целиком. Точнее, баба -оборванная, косматая, тощая. Она с тем же тупым звуком вытянула мужчину скалкой по спине. Тот согнулся ещё сильнее и торопливо заковылял прочь. Обладательница грозной скалки взмахнула другой рукой и запустила мужчине вслед каким-то бурым, облезлым, визжащим комком — крысой! — и скрылась в доме, хлопнув дверью так, что с крыши посыпалась труха.

Мужчина выругался и, шатаясь, побрёл было по улице — уродливо вытянутый ссутуленный силуэт в грязном тумане — но крыса, отчаянно пища, преградила ему путь. Он занёс ногу для пинка — крыса в ужасе присела на задние лапы, но с дороги не ушла, продолжая пищать и потирая передними лапами изъеденный лишаём нос.

Мужчина, видимо, понял намёк, вернулся к дому и заколотил в обшарпанную дверь.

— Нос! Нос отдай, сука бешеная! — голос у него был едва ли не визгливей, чем у женщины.

Дверь распахнулась было, но заела на полпути, из проёма вылетело нечто маленькое и беловатое вкупе с застарелым запахом стряпни и залпом ругательств, из которых самым мягким было "вонючий сифилитик". Мужчина поймал брошенный предмет на лету и зачем-то прижал его к лицу. Крыса взбежала вверх по ноге, по спине и устроилась на плече мужчины.

— Бр-р-р! — шёпотом сказала Гермиона. С известного времени она не переносила крыс.

— Спрячь голову! — яростным шёпотом рявкнул Малфой.

— Да что с тобой?

Какую бы опасность ни представлял долговязый забулдыга, он всё равно уходил прочь от них, растворялся в тумане, пошатываясь, выкрикивая ругательства, невнятные оттого, что он продолжал прижимать к лицу то, что ему швырнула женщина.

Малфой немного расслабился.

— Не узнала? — спросил он, взглянув на Гермиону. Потом посмотрел на Живоглота.

— А вот он узнал.

Кот стоял горбом, прижав уши, хлестал хвостом и тихо, ненавистно выл.

— Кого узнал? — недоумённо спросила Гермиона. — Просто крысу увидел, вот и всё. Он их на дух не переносит. Он ими брезгует, представляешь?

Живоглот уставился на неё через плечо. Морда его выражала уверенность в том, что нельзя быть настолько дурой. Такое же выражение было и на лице Малфоя.

— Ничего не понимаю! — громко и сердито сказала она.

— Молчи!

Малфой и Живоглот снова приняли оборонительное положение. Во двор вышла давешняя баба с корзиной мокрого белья и принялась развешивать на ветхих верёвках это, скорее, тряпьё, чем бельё. Тощие лопатки её шевелились под ветхой тканью платья. Кого-то она напоминала своей полуседой, полусмоляной гривой и дёргаными движениями. Миссис Рочестер, вдруг сообразила Гермиона, чокнутую жену романтического мужа. Тётка, безусловно, неприятная, но вряд ли заслуживающая классической боевой стойки. По какой, спрашивается, причине её спутники так напряглись?

Женщина закончила развешивать бельё, подхватила корзину и направилась к входной двери. На скуле у неё наливался свежий синяк, но спина была прямая, шея высокая, чёрные глаза с воспалёнными веками горели неукрощённой гордостью, злобой и безумием.

Этот взгляд нельзя было забыть, обладательницу этих глаз нельзя было не узнать. И Гермиона, испугавшись так, как давно уже не пугалась, нацелила палочку.

Малфой, к её удивлению, хихикнул, довольно, впрочем, нервозно.

— Узнала, слава богу, — прошептал он, — а кого она скалкой приласкала, ты поняла?

— Не может быть! — тихонько ахнула Гермиона.

Она восстановила в памяти сутулую, нечеловечески высокую фигуру. Белый предмет, который зачем-то нужно было прижимать к лицу — приставной нос? Облезлую крысу...

— Крыса,— прошептала она, — Петтигрю?

Малфой рассеянно пожал плечами.

Одна из верёвок бесшумно разорвалась, и бельё с шорохом облегчения легло в жидкую грязь. Услышав этот шорох, Беллатрикс обернулась, швырнула корзину и бросилась к месту катастрофы. Бельё спасать, подумала Гермиона, забывшись на мгновение, но в последующее мгновение малфоевская тётка доказала, что горбатого никакая могила не исправит. Она втаптывала злосчастные тряпки в грязь, пока те не превратились в клочья, после чего путём швыряния оземь и, опять же, топтания, растрощила в солому бельевую корзину. Потом бешеная баба скрылась в доме, и там, судя по звукам, продолжила вымещать свою ярость на всём, что попадало под руку.

Малфой вздохнул. Гермиона посмотрела на него снизу вверх и увидела, что его лицо светится нескрываемым восхищением.

— Характер, — с нежностью сказал он, — порода!

С этим было не поспорить. Что порода, то порода, прах её побери, а уж характер — в самый раз для Ада.

— Но почему они именно здесь? — вслух подумала она.

— А где ещё? — ответил Малфой. — Её единственной страстью был Лорд. Он был для неё всем. Она на всё была готова, чтобы быть рядом с ним. Ну и... вот. Она с ним. Здесь. Практически навсегда.

— Она-то не была его страстью! За что он сюда угодил?

— Ты что, первый день знаешь мою тётку? Можно подумать, ей нужно было его согласие на то, чтобы затащить его в Ад!

— Какой кошмар, — искренне сказала Гермиона. Она вытащила палочку и починила порванную верёвку.

— Грейнджер, ты, никак, тётушку мою пожалела?

— Будет хоть одна крепкая верёвка, — неловко ответила Гермиона.

— То есть, ты надеешься, что Беллатрикс повесится?

— Вряд ли, — серьёзно ответила Гермиона, — по-моему, у неё никогда не было склонности к суициду. Я вообще-то не о ней говорила и не о Волдеморте.

Малфой передёрнулся. Гермиона невольно насторожилась, но ничего не произошло. Она показала Малфою язык.

— Мы всё-таки в Аду, враг мой. И твой шеф здесь никто, и по имени никак.

— Вот и не именуй его попусту, — буркнул Малфой.

— Я сейчас вообще не о нём! — Гермиона потеряла терпение, — я о Снейпе!

— О Снейпе, по-моему, волноваться не стоит, — успокоил её Малфой, — вряд ли он тоже живёт с Беллатрикс.

— Я сейчас выясню, с кем он тут живёт, — пообещала Гермиона, устремляясь вдоль по улице столь неудержимо, что Живоглот едва успел спасти хвост из-под её башмаков, — и, если что, я ему все глаза выцарапаю!

— Ты заставляешь меня думать, что Беллатрикс далеко не худший вариант, Грейнджер! — с упрёком вскричал Малфой, догнав её.

— А ты только теперь это понял?

На бесконечной этой улице они всякого насмотрелись.

Они видели, как Парис гонялся за Еленой Прекрасной по двору с топором, как загнал её в погреб и запер дверь на засов, а потом перелез через забор к Джульетте — расплывшейся, с мутными глазами. И пока землисто-бледный, измождённый Ромео, валяясь под забором собственного дома, то исполнял песни юности, то рыдал, призывая попеременно Меркуцио и Розалинду, Парис потерпел половое фиаско — не первое и не последнее, судя по тупо-равнодушному лицу Джульетты.

— У твоего кота удивлённый вид.

— Ещё бы. Такого с ним никогда не случалось.

... как Ланцелот, путаясь в мече, рыскал по всему посёлку в поисках блудливой Джиневры.

— Вылитый Поттер, правда?

— Не твоё дело!

...как Мессалина и Клеопатра готовили какую-то подозрительную похлёбку в громадном грязном котле и сожгли её до углей, а легион изувеченных и изголодавшихся ветеранов призывал молнии Юпитера на головы и лона незадачливых стряпух.

— Судя по твоим сэндвичам, Грейнджер, после смерти ты будешь на подхвате у этих дам.

— Если ты ещё не понял, сюда попадают не те, кто не умеет готовить. А если мои сэндвичи тебе не по вкусу, сэр гурман, питайся сеном, которое ты в Лимбе накосил.

Соломон, Карл Второй, Генрихи Четвёртый французский и Восьмой английский, цари русские и султаны турецкие, шахи хивинские и императоры китайские — жили в таких же полуразвалившихся лачугах вместе с жёнами, наложницами, наложниками, мужьями наложниц, любовниками жён, тёщами и прочими побочными и прямыми родственниками...

— Как только выберемся отсюда, — сказал бледный от ужаса Малфой, — приму католичество и уйду в монастырь.

— Ну-ну, — ответила Гермиона саркастически, и Малфой вынужден был с нею согласиться, когда увидел нескольких римских пап с их пажескими караулами.

— Слушай! — озарило вдруг Малфоя, — а ведь они тоже ничего не могут! В интимном смысле, я имею в виду.

— А чего ты ожидал? Это же Ад.

В своих поисках им приходилось заглядывать через каждый забор, благо обитатели развалюх, погружённые в бесконечные дрязги, не обращали на "туристов" никакого внимания. Малфой, правда, периодически спохватывался и заявлял, что ему воспитание не позволяет пялиться на чужую частную жизнь. Гермиона только фыркала. Малфоя выдавали глаза, блестевшие удовольствием сплетника. Он даже помолодел и так стал похож на себя тринадцатилетнего, что Гермиону охватило искушение дать ему в морду...

Малфой вдруг встал как вкопанный.

— Команды "Тпрру!" как будто бы не было? — спросила Гермиона, — в чём дело?

— Будем считать, что была команда "Подумать", — предложил Малфой, — хотя бы о том, что мы можем тут гулять до боггартовой Пасхи безо всякой пользы. Может быть, — он помахал книгой, — здесь и меньше народу, чем на берегу Ахерона, но всё равно очень много.

— Есть предложения? — осведомилась Гермиона.

— Для начала поесть и отдохнуть. Это ты несёшься, как одержимая, а я устал и голоден.

Гермиона провела рукой по лбу. Она вдруг с удивлением осознала, что они идут уже несколько часов, что у неё стёрты ноги, кружится голова и в желудке пусто. Она пошатнулась. Малфой подхватил её. Из рукава выскочил демон и принялся дуть холодом. Малфой сотворил водяной шарик, но Гермиона не смогла его поймать и вся вымокла, как давеча Живоглот. Кот издал что-то подобное издевательскому хохоту гиены. Демон, святая душа, тут же сменил холодный ветерок на тёплый и принялся сушить Гермиону, снуя вокруг неё по беспорядочной орбите.

— Всё, — решительно сказал Малфой, — привал.

Между очередными заборами обнаружился зазор шириной примерно ярда в четыре. Там было накидано мусора, который Малфой преобразовал в скамью. Дубовую. С поручнями в виде грифонов.

— Красота какая, — сказала Гермиона еле слышно, — даже страшно присесть.

Живоглот, которому было не страшно, вскочил на скамью и принялся истово облизываться и чавкать. Малфой содрогнулся.

— Не бойся, — успокоила Гермиона, тяжело опираясь на дубового грифона, — что бы он ни съел, это точно не крыса...

— Я боюсь, как бы твой кот нам профессора не съел, — озабоченно произнёс Малфой, — может, он тут бегает в тараканьем обличье.

— Где тараканы? — вяло спросила она, — покажи хоть одного...

— ... и ты его поцелуешь, — закончил Малфой.

— Иди ты к чёрту, пожалуйста, — попросила она и сделала попытку ослабить воротник мантии.

— Садись, леди, — велел Малфой, — иначе свалишься.

Он решительно пресёк её попытки то ли уснуть на месте, то ли потерять сознание, с высокой точностью напоил её очередным водяным шариком и потребовал еды. Гермиона полезла было в сумочку за сэндвичами, но Малфой отобрал сумочку со словами: "Дай, я достану, а то ещё провалишься туда от утомления, и буду я здесь бродить с дамским ридикюлем..." Гермиона захихикала и пришла в себя достаточно для того, чтобы достать провизию — человеческую и кошачью. Коту явно было недостаточно того, что он добыл по дороге.

Они сжевали по сэндвичу, потом Гермиона вытянула из сумки плитку шоколада. Это было то, что нужно, потому что, по уничтожении половины плитки, Малфой вдруг сказал:

— Ты заметила, здесь совсем нет одиноких.

— Это понятно. Здесь ведь исключительно жертвы жестокой страсти.

— Обоюдной страсти, заметь. А где жертвы неразделённой страсти?

— То есть?

— Ну, те, кто страдал от безответности. Как наш декан, если верить твоему Поттеру.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь.

Малфой внаглую отломил кусок шоколада от половинки Гермионы, съел и задумался.

— Ну? — спросила Гермиона нетерпеливо.

— Гну, — ответил он, — подожди, дай сформулировать.

Помолчав, он заговорил медленно, словно нащупывая дорогу в темноте.

— Они все здесь безумны и все принадлежат друг другу.

— Видимо, так.

— И у всех есть дом. У каждого личный угол для его личного ада. И напарник по греху. Или соратник?

— Сообщник, хочешь ты сказать. А одиночки, стало быть, бездомны.

— Скажешь, нелогично?

— И тоже безумны, — продолжала Гермиона, — и бродят здесь, и ищут тех, кого любили. И не могут найти, и от этого у них окончательно сносит башню.

— Ну, ну, ну...

— Маньяки?

— Молодец, — похвалил он, — ловишь с полуслова. Поистине, Грейнджер, твой интеллект есть лучшее украшение Гриффиндора, да и твоё тоже, если на то пошло.

Гермиона досадливо отмахнулась от него и пробормотала:

— Господи, только этого не хватало...

Они помолчали, потом Малфой взглянул на неё и сказал очень мягко.

— Пообещай мне, пожалуйста, что ты не будешь на меня нападать.

— Зачем мне на тебя нападать? — возразила Гермиона, чувствуя, что предательски краснеет.

— Ты что-то задумала, я вижу. А раз не говоришь, что именно, значит, считаешь, что я могу тебе воспрепятствовать. А препятствия устранять гриффиндорцы умеют очень хорошо. Так вот, пообещай мне, что не будешь нападать.

И ей в бок аккуратно упёрлось деревянное острие.

— Вот же гад, — грустно сказала она, — хорошо, обещаю.

— Прекрасно. А теперь посвяти меня в свои планы.

— Палочку убери, — сердито велела она.

Малфой убрал палочку и выжидательно уставился на Гермиону.

— Я подумала, что мне стоит погулять тут в одиночестве. В качестве приманки для маньяка.

— А меня связать и откатить в уголок, чтобы не мешал.

— Типа того.

— Не думаю, что понадобятся столь жёсткие меры. Я не против твоего плана, но у меня имеются две поправки. Во-первых, идти тебе никуда не нужно. Полагаю, если ты останешься здесь, на скамеечке, у тебя через пять минут отбоя не будет от клиентов. Во-вторых, мне достаточно просто спрятаться где-нибудь неподалёку и ждать поклёвки.

— Есть ещё две проблемы, — сказала Гермиона.

— Всего лишь две?

— Зато серьёзные. Во-первых, как мы будем отбиваться от нежелательных, как ты их называешь, клиентов? Они, конечно, бесплотны, но навредить могут, если накинутся всей толпой.

— Маньяки толпами не ходят, — авторитетно заявил Малфой, — а поодиночке, полагаю, мы с ними справимся.

Живоглот, сосредоточенно лизавший себя в левую бежевую ладонь, прекратил это занятие, потянулся, положил башку на колени Гермионы и уставился на неё снизу вверх — дескать, вот он я. Всех порву, если что. Демон, в свою очередь, повис на уровне глаз и мерно замерцал.

— С такими орлами, пожалуй, ничего не страшно, — вздохнула Гермиона, — тогда второй вопрос. Предположим, он ко мне придёт. Что мне с ним делать? Ловить? Вязать? Уговаривать? Отдаваться?

— Отдавайся, — ответил Малфой с азартом, — а я посмотрю. Давно не смотрел, соскучился.

— Я сейчас забуду своё обещание и превращу тебя в хорька, Глоту на радость. Я тебя серьёзно спрашиваю — что мне делать? Если ловить, то как?

— Для начала попробуй его уговорить. Может, он сам с нами пойдёт.

— По-твоему, существуют доводы, способные повлиять на маньяка?

— А вдруг он всё-таки вменяем?

— А скорее всего, идея наша — полный бред. Ладно, пока не проверим, не узнаем. Забирай ребят, и брысь все отсюда. Я сейчас буду принимать завлекательный вид.

— Нет уж, никуда я не уйду. Я должен это видеть!

Гермионе надоело с ним препираться. Она сбросила мантию, расстегнула две верхние пуговицы на ковбойке и уставилась на свои джинсы, пытаясь уговорить себя трансфигурировать их в мини-юбку. Сто лет мини не носила...

— Сними их, Грейнджер, — предложил Малфой, — останься в рубашке. Думаю, это будет максимум твоей завлекательности.

— Малфой, лучше заткнись сам. Иначе тебя заткну я.

Она подумала ещё секунду, пожала плечами — почему бы и нет? — и сняла джинсы. Заодно и башмаки, чего уж тут. Распустила волосы и повернулась к Малфою:

— Ну, как?

Малфой постоял, похлопал ресницами, сказал: "Доброй охоты", и удалился на противоположную сторону улицы, прихватив джинсы Гермионы. Там он присел на камень, надвинул капюшон на лицо и сложил руки на груди. Живоглот улёгся у Малфоя в ногах, и тот накрыл кота краем мантии, гася рыжее сияние, демон нырнул Малфою в рукав, и через несколько минут вся компания сделалась незаметной — слилась с жёлтым забором, серым туманом, стала частью пейзажа, сгустком мутного воздуха.

Гермиона села нога на ногу, напряжённо вглядываясь в туман. Сердце бешено колотилось, горели щёки, руки и ноги, в свою очередь, леденели. Вот сейчас как налетит туча одержимых душ...

Одержимые налетать не торопились. Вокруг стоял привычный шум вечно длящегося скандала, за высокими заборами кипела отвратительная жизнь, а улица будто вымерла. От возбуждения или от стылой сырости, охватившей всё тело, Гермиону начала бить дрожь.

Она было достала палочку, чтобы наложить Согревающее на зябнущие ноги, но тут из глухого тумана слева выскочила крыса. Гермиона в ужасе подобрала ноги и нацелила палочку. Крыса, видимо, испугавшаяся не меньше Гермионы, на мгновение застыла на месте. В это самое мгновение от противоположной стороны улицы длинно просверкала рыжая молния и тут же исчезла вместе с крысой. Надо было полагать, что под подолом Малфоя стало одним обитателем больше.

Из тумана слева усиленно потянуло перегаром, и сразу вслед за этим обрисовались две фигуры.

Они шли, недвусмысленно пошатываясь, и хватаясь друг за друга. Тот, кто был повыше, всё время что-то ронял, наклонялся, почти падая (тогда напарник крепко держал его за одежду) подбирал упавшее и снова ронял. Кроме того, он жаловался.

— Ты не понимаешь своего счастья, — говорил он запинаясь, — ты один. Дома тебя не ждёт чокнутая мегера, да и какой это дом? Пр-роклятая развалина. Одна надежда у меня, что сопьюсь и сдохну, Сдохну и провалюсь в Ад, и знаешь, что я тебе скажу? Лучше Ад, чем такая жизнь!

Это что ещё за новости, подумала Гермиона.

— О, гляди,скамейка.

Оба подгулявших приятеля хлопнулись на скамейку, никакого внимания не обратив на Гермиону, забившуюся в дальний угол.

— Сказать тебе по правде, я уже спиваюсь. Спросишь, откуда я это знаю?

Второй гуляка молчал. Но Гермиона узнала пронзительный голос первого и надеялась, что второй именно тот, за кем она сюда пришла.

— Я тебе скажу. Я ни-че-го не помню. Не помню, понимаешь? Не помню, как женился на этой ведьме, как в эту халупу попал. Откуда я тебя знаю, я тоже не помню, А ты помнишь?

Ответь, пожалуйста, ответь, умоляюще подумала Гермиона. Дай услышать твой голос.

— Не помнишь, — продолжал первый, не нуждаясь в ответе, — потому что ты тоже всё время пьян. Значит, ты тоже скоро сдохнешь. Но по тебе и плакать некому, а моя будет плакать. Она меня любит, понял?

Он вдруг поднялся, упал на четвереньки, с трудом выпрямился, хватаясь за замечательную малфоевскую скамейку и извозив её в грязи.

— Хвост! — взвизгнул он, — где ты, чёртова крыса?

Он, шатаясь, сделал несколько шагов.

— Пойду домой, — объявил он, — у меня дом есть, чего ради я тут с тобой болтаюсь? Эй, Хвост!

Она смотрела, как он уходит в туман, двигаясь по опасной синусоиде, обтирая заборы то правым, то левым плечом и время от времени призывая Хвоста. Вот злонравия достойные плоды...

Она привыкла к тому, что здешние обитатели не обращают на неё и её компаньонов никакого внимания. Она забыла, как рассчитывала именно на то, что одинокая тень должна будет ею заинтересоваться. Она не подумала, как опасно недооценивать даже тень Северуса Снейпа.

И когда что-то невесомо легло на её горло, она не испугалась. Только подумала, как холодно и влажно прикосновение, точно ладонь эта соткана из окружающего тумана, и ещё подумала, что Малфой может не удержать себя в руках, и всё испортить, бросившись к ней на выручку. Может, конечно, и не бросится, но на всякий случай она вытащила палочку и запустила в сторону замаскированного Малфоя заклятием Окаменения.

А когда осталась фактически один на один с одержимой тенью, поняла, что дела плохи. Бесплотная поначалу рука, державшая её за горло, наливалась силой и жизнью, той, что уходила из её собственного тела. Вторая рука, так же обретавшая плоть, торопливо и похотливо шарила по её телу, забираясь под рубашку, в трусики, будя омерзительную жажду новых ледяных прикосновений, и с каждой новой волной желания жизнь всё быстрее вытекала из неё. Ловушка, подумала она, Малфой завёл её в ловушку, Снейп заманил её сюда, чтобы высосать её жизнь. Но у неё ещё есть силы, чтобы обернуться и посмотреть гаду в глаза. Обязательно нужно обернуться и посмотреть. А вдруг это вообще не он? Тогда будет совсем уж обидно...

Но это был он, и она увидела его глаза, пустые, не участвующие в происходящем, и забыла о страхе и ярости. И ледяная хватка на горле чуть ослабела.

Она заберёт его отсюда. А если не сможет, то сумеет удержать его здесь, при себе, как сумела Беллатрикс. Да, пусть так, как Беллатрикс, но он больше не будет одиноким.

— Северус Снейп.

Глаза прямо взглянули на неё, и она увидела своё отражение в чёрных зрачках.

— Доверьтесь мне. Я уведу вас отсюда.

Хватка на горле усилилась. Упс, ошибка.

— Пойдёмте со мной, Северус. Пожалуйста.

Он снова чуть разжал пальцы, держащие её горло. Вторая рука застыла на её груди.

— Ты кто?— спросил он сипло, — я тебя знаю?

— Я Грейнджер, сэр. Я у вас училась. Пойдёмте отсюда, сэр, вам не нужно быть здесь.

— Училась, — сказал он и сипло захохотал, — я учитель? Не ври, детка, не люблю я этого. Себе ведь хуже делаешь.

Господи, шанс!

— Я знаю, что вы не выносите вранья, — сказала она, беря в ладони его лицо и глубоко заглядывая ему в глаза. — Я это помню. Вы всегда умели узнавать ложь, и сейчас умеете. Посмотрите на меня, сэр. Разве я вру?

Он, видимо, растерялся. Наверное, здесь к нему никто не прикасался по доброй воле. Он застыл, глядя на Гермиону, только руки всё продолжали машинально блуждать у неё под рубашкой, но она уже почти не обращала на это внимания.

— Вспомните, сэр. Вспомните меня, Гарри, Драко, Рона, вы спасли всех нас. Вспомните Дамблдора и Волдеморта. Вспомните Лили Эванс. Я пришла за вами. Пойдёмте со мной, сэр, не бросайте меня.

Пока она говорила, его взгляд прояснялся, и в то же время он становился всё более лёгким, призрачным, бесплотным, даже более, чем положено тени.

— Люблю вас, — сказала Гермиона и поцеловала его в почти исчезнувшие губы.

Он пропал, как не был, и ладони Гермионы соединились. И в ладонях что-то было. Маленькое, твердое, круглое.

Сжимая это в кулаке, она бросилась на противоположную сторону улицы, чтобы расколдовать Малфоя.

Расколдованный Малфой первым делом набрал в грудь воздуха и принялся орать на Гермиону. Он ей не мальчик, чтобы его окаменевать. Он ей не Уизел какой-нибудь, чтобы не считаться с его мнением. Он ей не какой-нибудь там Поттер, чтобы крутить интрижки у него на глазах...

Демон перебрался из рукава Малфоя в рукав Гермионы, решив, наверное, что там поспокойней. Живоглот, брезгливо придерживавший кончиком когтя левого переднего мизинца обмершую от страха крысу, смотрел осуждающе.

— Знаешь Малфой, — сказала она ровным голосом, дождавшись паузы, — у меня возникло подозрение, что вы со Снейпом действуете в сговоре. Так ты удачно меня к нему подвёл и в сторонку отошёл вовремя, просто всё как по плану...

— А поумнее ты ничего не могла придумать? Например, что я действую в сговоре с твоими руками, которые бросаются заклинаниями, не посоветовавшись с головой! Мы ведь знали, что он может быть опасен, мы договорились, что я тебя прикрываю! А ты... — он махнул рукой.

— Ладно, будем считать, что ты развеял моё подозрение. Но я думаю, что ты бы спугнул его, если бы бросился меня спасать. Подумай и признай мою правоту.

Малфой помолчал, глядя в сторону, потом посмотрел на Гермиону и сказал.

— Будь добра, надень штаны. Стыд глядеть на тебя. Бегает в трусах, обнимается с маньяками. Неудивительно, что Уизли сбежал.

— Малфой, уймись.

Она натянула джинсы и обулась, не разжимая левого кулака.

— Что у тебя в руке? — осведомился Малфой.

— Он.

— Кто?

— Снейп. Когда он исчез, у меня в руках осталась это.

— Так давай посмотрим.

— Боюсь.

— Грейнджер, это очень просто. Поднимаешь руку перед собой, согнув в локте... вот, умница, поворачиваешь кулак ладошкой кверху... молодец... и осторожно разжимаешь пальцы.

Маленький, почти чёрный шарик. Даже в здешнем тусклом свете он играл перламутровыми переливами.

— Чёрная жемчужина, — торжественно объявил Малфой, — девчонка — она и в Аду девчонка. Что ж, ловец жемчуга человеческого, это было удачное начало!