И только аромат цветущих роз —
Летучий пленник, запертый в стекле, —
Напоминает в стужу и мороз
О том, что лето было на земле.
Свой прежний блеск утратили цветы,
Но сохранили душу красоты.
У. Шекспир, «Сонет 5» (Перевод С.Я. Маршака)



…Шелест пройденных страниц.
Шепот скомканной постели.
Умер ваш прекрасный принц.
Не это то, чего вы так хотели?..
Лора Бочарова «Малфой закончил школу (Тик-так)»

Розы…
Мама всегда любила розы, очень. Трепетно ухаживала за своим розарием позади замка. Маленький Драко частенько сбегал туда, чтобы спрятаться от отца с его уроками верховой езды. Мало кто поверил бы, но в детстве младший Малфой до дрожи в благородных коленях боялся лошадей. Потом прошло, конечно, но вот — было. Люциус не сердился: всякий раз, обнаружив пропажу наследника перед уроком, лишь устало вздыхал, возводил к потолку глаза и посылал домашнего эльфа в старый розарий.
«Мой маленький лорд», — так отец называл его, только отец — никто больше.
Суровый и сдержанный с сыном на людях, Люциус Малфой нежно любил Драко и старался сберечь и продлить для него детство, предчувствуя: их счастливые годы, увы, сочтены. Мирная жизнь с ее розами, уроками танцев и верховой езды, фамильным серебром и портретами предков на древних стенах — уже не более чем иллюзия.
С появлением в их реальности Темного Лорда, а на предплечье Люциуса — затейливой татуировки боггарт старшего Малфоя обрел образ его единственного сына: распластанного на полу; светлые волосы окровавлены; задравшийся рукав обнажает уродливый рисунок. И — удивление в остановившихся в глазах. И — жгучее чувство вины, рвущее сердце, выжигающее нутро… Не уберечь, не изменить. Не вернуть. Знала бы Молли Уизли во времена возрождения Ордена Феникса — была бы потрясена. А может, и нет. В конце концов, родительская любовь в грош не ставит ни чистоту крови, ни общественный статус, ни даже мотивы и поступки любимого чада. И какая, к Мерлину, разница: Малфой ты, Уизли или Поттер, главный твой страх и главная боль — родное дитя, и перед лицом смерти Люциус и Нарцисса Малфои ничем не отличились бы от Лили и Джеймса Поттеров в свое время, да…
В мамином розарии глаза разбегались: нежно-розовые, почти белые Diadem, ярко-желтые ароматные Friesia, белоснежные высокие Iceberg, и, конечно, любимицы Нарциссы — эквадорские Forever Young. Она обожала этот сорт: высокие, с гладким стеблем и шелковыми красными лепестками — будто созданные для признаний в любви. Просто праздник для чувства прекрасного — а у Драко, как и у матери, оно было развито до болезненности.
Розы…
Сколько Драко себя помнил, розы всегда стояли в старинных вазах в гостиной: метровые, на толстых шипастых стеблях, наполняя воздух нежным ароматом, радуя взгляд.
Розы…
После штурма поместья от сада вообще мало что осталось, но розарий… По нему будто проехались магловским ас-фаль-то-ук-ла-доч-ным катком, а после — выжгли Адским огнем. Драко потерянно бродил по Малфой-мэнору, то и дело натыкаясь на обугленные останки мраморных статуй; спотыкался на разбитых дорожках; обходил стороной руины сожженной конюшни. Не мог заставить себя войти: в ушах стояло звонкое ржание отцовской любимицы — белоснежной Артемиды, перед глазами — его собственный жеребец редкой изабелловой масти, норовистый Зефир.
Он вскоре полюбил верховую езду и перестал бояться лошадей. Великолепные животные чем-то напоминали Драко его самого: гордые и независимые, пугливые и осторожные. Но в розарий Нарциссы продолжал ходить часто. Этот маленький Эдем всегда дарил ему желанный покой, возвращал душевное равновесие, врачевал разбитое сердце. Тогда еще глупый белобрысый подросток, он думал, что разбитое сердце — это Пэнси, решившая внезапно, что не Драко герой ее романа. Это — трансфигурация его в хорька на глазах у толпы студентов Хогвартса. Это — неожиданно резкая реакция матери на решение принять Лордову Метку в шестнадцать: он воспринял это как недоверие и страшно обиделся — глупый, самовлюбленный юнец!.. Что бы он понимал тогда в разбитых сердцах.
На конюшни Драко махнул рукой. Восстанавливать разоренное поместье все равно было не на что: сразу после победы Мальчика-Который-Еще-Раз-Выжил над Тем-Кто-Окончательно-Сдох счета семейств Пожирателей были арестованы, а фамильные состояния конфискованы в пользу семей жертв Войны — как магических, так и магловских. Наверное, Драко должен был испытывать благодарность за милостиво оставленное им с матерью родовое поместье — привет от Поттера, — но у него не получалось. А он и не старался.
Что значила эта подачка, если отец гнил в Азкабане, а мать чахла от тоски, угасая день ото дня? Если в придачу к деньгам Малфоев лишили права на магию, оставив жалкие крохи вроде Люмоса? Если запретили даже работать, вынудив жить на нищенское ежемесячное пособие от Министерства? Да его не хватало даже на зелья для Нарциссы, жалкое пропитание и самую необходимую одежду! Это — жизнь? Выживание…
А во имя чего?
Несмотря на послевоенные удары судьбы Драко, словно кошка, приземлялся на четыре лапы, встряхивался и шел жить. Каждое утро. Еще день, еще ночь. Пока есть для кого.
У него была Нарцисса — умирающая, невзирая на самые редкие зелья, что Драко удавалось раздобыть: они лишь продлевали жизнь ее хрупкого, невесомого почти уже тела, но душа… Душа ее осталась в Азкабане. С мужем. Вместе и навсегда — это было о них, да.
И у него был Люциус — и цель: освободить отца, любой ценой, используя свой изворотливый ум, лазейки, которые — он уверен — есть даже при нынешнем режиме. Надо только найти. Тогда, возможно, он успеет спасти маму.
Думать об иных вариантах Драко себе запретил — боялся сойти с ума.
Так и жил.
Днями заботился о Нарциссе с помощью верного старого Тоби; мотался в Министерство отмечаться — в первый послевоенный год еженедельно; в Гринготтс за пособием — ежемесячно.
Периодически в Малфой-мэнор заглядывал Винс: посидеть у камина в ободранной гостиной, набраться огневиски из тайных запасов Тоби — подвалы поместья были вычищены аврорами в припадке мародерства. Чтобы забыться — хоть на время.
Паркинсоны эмигрировали во Францию — им было разрешено, как «удержавшим нейтралитет». Мерлин, разрешено!.. Еще одна подстава щедрого на «милости» Министерства: выгнать из родной Британии без права на возвращение и опять-таки с арестом счетов. Отец Пэнси, разумеется, успел перевести часть капиталов за границу, но… Это были крохи, и это было — изгнание.
Грега убили при штурме поместья Гойлов. Вместе с отцом, и не в спину при попытке к бегству, а в грудь — поймал летящую в мать Аваду…
В одиночестве Драко не пил. Даже сейчас. Брезгливость какая-то была, с юности. Да и Антипохмельное стало непозволительной роскошью. К черту, он справится и без костылей. Он Малфой, а значит — без боя не сдастся. Так он убеждал себя ночами, когда метался в постели на грани безумия. К утру удавалось забыться — неглубоким тревожным сном. Тогда ему снились мамины розы…
А потом наступал новый день. Еще один.
И еще.



…Знаю, кровь на треть — вода.
Знаю — гордость нерушима.
Сердце в колбе изо льда.
Не это ли то, что вам необходимо?..
Лора Бочарова «Малфой окончил школу (Тик-так)»

Тот день — день роз в Малфой-мэноре — выдался солнечным и ветреным. В такие дни хочется верить в лучшее и по-щенячьи бездумно радоваться: солнцу, теплу, свежему ветру, от которого невольно ждешь перемен.
Драко вывел Нарциссу подышать воздухом, надеясь, что это придаст ей хоть немного бодрости. Вместе со старым Тоби Драко всегда ставил ее любимое кресло на одном и том же зеленом пятачке, где упрямая молодая трава плевать хотела на пепелище и кое-как прикрывала выжженную землю. Подальше от убитого розария.
Драко сидел прямо на земле у ног матери и жевал травинку, лениво щурясь на слепящее солнце в пронзительно голубом небе. Если закрыть глаза и чуть-чуть постараться, можно снова почувствовать себя беззаботным пацаном, будто и не было Войны, ставки Лорда в Малфой-мэноре, Азкабана… И всей этой поганой послевоенной псевдожизни.
Хлопок раздался неожиданно: Драко вздрогнул и открыл глаза.
— Мистер Малфой, к вам гостья, — лопоухий эльф таращил блеклые глаза.
Драко слегка удивился: гостья? Разве какая-нибудь министерская крыса с какой-нибудь свежеизобретенной плановой проверкой? Хотя нет, эти вломились бы без церемоний: антиаппарационный барьер вокруг поместья слетел и канул в Лету еще после штурма…
«Ну что ж, примем это как сюрприз: чем Мерлин не шутит, вдруг — для разнообразия — приятный?» — Драко, ухмыльнувшись, легко вскочил на ноги. Задержался около Нарциссы: та по-прежнему смотрела вдаль, улыбаясь чему-то, видимому ей одной. Погладив мать по бледной щеке, Малфой вздохнул, развернулся и зашагал за приплясывающим в мрачном нетерпении эльфом.
Нет, к явлению у ворот Малфой-мэнора он решительно не был готов. Потребовалось все фамильное самообладание, чтобы не выругаться, как последний магл: перед ним, краснея и бледнея, стояла Гермиона Грейнджер. Вот так — собственной персоной. В руках Грейнджер держала цветы. Розы… Столь любимые обоими оставшимися на свободе Малфоями Forever Young. Нежно-алые лепестки подрагивали и трепетали на ласковом ветру. Большая охапка, стебли достают почти до земли. «Самые длинные розы в мире, — пронеслось в голове Малфоя, — и без упаковки: все, как и следует, лучшие из цветов совершенны сами по себе, любая мишура их опошляет и простит…»
Проглотив потрясенный возглас, Драко нацепил на лицо выражение холодной вежливости и выдавил светское:
— Мисс Грейнджер? Чем обязан?
Гермиона коротко вздохнула, собралась с духом и выговорила:
— Здравствуй… Драко. Я с частным визитом. Разрешишь войти?
— О да, конечно. Прошу, — Малфой галантно отступил в сторону, изящным жестом приглашая гостью. Он уже справился с первым потрясением, только сердце все еще стучало где-то в горле.
Гермиона прошла несколько шагов по разбитой дорожке и остановилась, обводя взглядом видимую часть поместья. В глазах читалось потрясение. Драко бросило в жар.
— Слегка неубрано, извини. Нам нечасто приходится принимать гостей в это странное время, — он пытался язвить, чтобы скрыть бушевавшее внутри бешенство. Как смеет она приходить сюда с цветами — розами! — и смотреть на руины мэнора с таким лицом?! Какого черта ей надо — убедиться, что бывший враг раздавлен? Это что, новая гриффиндорская фишка — плясать на костях? Может, они всех таким дозором обходят?.. Да и по его виду многое ясно. Драко знал, что она видела — то же, что и он в тусклом зеркале по утрам: серая кожа, заострившиеся скулы, под глазами залегли фиолетовые тени — бессонные ночи даром не проходят.
Кипя от ярости, Малфой решился наконец взглянуть на Гермиону и едва не отшатнулся: в карих глазах стояли слезы.
— Пойдем в дом, — хмуро буркнул он, отвел глаза и прошел мимо нее к парадному входу.
— Только не вздумай жалеть меня, Грейнджер, — глухо проговорил Драко, не отрывая ладоней от лица. — Не вздумай. Это моя жизнь, какая бы ни была, и мой выбор, в конце концов.
Он сидел на широком подоконнике, уперев ноги в стену, а острые локти — в колени. Солнечный свет лился в окно и разбивался об узкую спину, так что тощая фигура напоминала вырезанную из бумаги куколку.
— Но Драко! Вам не оставили выбора, — чуть не плакала Гермиона. — Ты не обязан отвечать за своего отца!..
— Обязан! — вскинулся Малфой, оскалившись. — У меня ничего в жизни не осталось: только мать и отец! И покуда я еще не сдох, буду делать все — слышишь? — все для их спасения! Беги, донеси в аврорат… Не смею задерживать.
Он легко спрыгнул с подоконника и вопросительно уставился на Гермиону. — Ты все еще здесь, Грейнджер? Мне показалось — разговор окончен. — Теперь он тянул слова точь-в-точь как в Хогвартсе, и его независимая поза напомнила Гермионе школьного Малфоя, Малфоя-хорька; таким она его хорошо знала, и эта обманчивая привычность странным образом успокоила.
— Драко, не злись, пожалуйста. Присядь, мы еще не договорили, — примиряюще попросила она.
— О, благодарю вас, мисс Грейнджер, за столь любезное приглашение в моем собственном доме, — Драко отвесил издевательский поклон и сменил тон. — Мерлина ради, Грейнджер, я устал и должен взглянуть, как там мама. Что еще ты можешь сказать такого, что бы меня задержало?.. — Малфой будто снял маску: худые плечи опустились, лицо осунулось еще больше, а в глазах действительно читались усталость и раздражение.
«Что я тут делаю, — пронеслось в голове Гермионы, — со своим сочувствием и предложениями?.. Это же Малфой: фамильная гордость, гиппогриф ее дери. К черту, я все равно уже здесь — один Мерлин знает, каких усилий мне это стоило! Пусть думает обо мне что хочет — он и так это делает, ничего не изменится…»
Малфой насмешливо наблюдал за ее лицом, пока она кусала губы, не зная, как продолжить странный разговор.
— Ну давай, Грейнджер, исполняй свой гриффиндорский долг: протяни руку помощи сирым и убогим — ты же за этим пришла, — Драко предостерегающе ухмыльнулся.
— Нет, не за этим! — неожиданно для себя выпалила Гермиона. — Я принесла цветы твоей маме, Малфой, и не уйду, пока ее не увижу. Так-то, — добавила она по-детски и замолчала, закусив губу. Брови Малфоя поползли вверх.
— Цветы — Нарциссе?.. А по какому поводу, позволь узнать? — если Драко и был изумлен, скрывал он это искусно.
— Знаешь, все вокруг решили, что, оставив вас на свободе и не бездомными, достаточно отблагодарили… — Гермиона поморщилась и продолжила: — Я не спорю, это, наверное, правильно, но… Я ведь помню, что сделала твоя мама для Гарри, и выдай она его тогда Волдеморту — не мы, а вы решали бы: кому жить, а кого и… в расход. — Видно было, что слова даются ей тяжело, на лбу бисерно поблескивала испарина. Свой роскошный букет она продолжала бережно держать чуть заметно дрожащими руками.
В душе Драко Малфоя что-то дрогнуло и надломилось с тихим звоном, будто кусочек ледяной скульптуры. Все время, пока Гермиона говорила, он не сводил с нее внимательных глаз.
— В общем, никто не знает, что я здесь… Никто бы не понял, наверное… — она снова запнулась, а потом решительно закончила: — Я хочу поблагодарить Нарциссу за Гарри. За всех нас, за конец Войны.
И уставилась на Драко исподлобья, всем видом выражая готовность стоять до конца. Даже если ему в голову взбредет выставлять ее за ворота пинками.
Малфой в задумчивости смотрел на выпрямившуюся фигурку в кресле у камина, где, помнится, любил сидеть с трубкой после обеда Люциус, потягивая старый коньяк и глядя в огонь. В такие часы они с сыном подолгу разговаривали обо всем на свете, и Драко задавал отцу тысячи вопросов, а Люциус терпеливо находил на них тысячи ответов. Мерлин, как давно это было… Тысячи лет назад.
Однако сейчас в потертом кресле сидел отнюдь не Люциус, а кудрявая проблема, которая требовала немедленных действий. Отбросив с глаз длинную челку, Малфой заставил себя очнуться от горьких воспоминаний и принять решение. Он не отдавал себе отчета, что у Гермионы защемило сердце от этого жеста: настолько мальчишеским и трогательно знакомым он вышел. Драко вздохнул и негромко произнес:
— Хочешь, значит, видеть Нарциссу. Ну что ж, идем.
И взмахом руки пригласил следовать за ним к выходу.



…Встали стрелки на часах.
Недоступен дальний берег.
Я не верю в чудеса.
Я верил в тепло. Теперь не верю…
Лора Бочарова «Малфой окончил школу (Тик-так)»

Нарцисса сидела на прежнем месте в той же позе и издали казалась почти видением. Светлые волосы свободно струились по плечам: в прическу она их больше не убирала, и Драко любил сам по утрам и вечерам расчесывать шелковые пряди.
Идущих к ней по разбитой дорожке Драко и Гермиону она не удостоила и взгляда: они просто были за границами ее нынешнего призрачного мира. Она удивилась бы, если б могла.
— Мама, к тебе гостья. Позволь представить: Гермиона Грейнджер, — сухо проговорил Драко, светским жестом предлагая той подойти ближе.
— Мы же знакомы… — Гермиона замолчала, не договорив. Вид исхудавшей, бледной, витающей на грани безумия Нарциссы ее поразил: владеть собой так же мастерски, как Малфой, она не умела никогда.
Драко подобрался, переводя настороженный взгляд с матери на Гермиону, словно опасаясь, что та неосторожным движением или словом причинит Нарциссе вред. Наконец Гермиона собралась с духом, шагнула к креслу и несмело протянула Нарциссе розы.
— Не знаю, слышите ли вы меня, миссис Малфой… Я пришла сюда поблагодарить вас за то, что не выдали Гарри Волдеморту там, в Запретном лесу. И вот… — Гермиона на секунду запнулась и закончила, краснея: — Эти цветы — для вас. Я выбирала... Мне казалось, они вам понравятся.
И бережно уложила роскошный букет на колени отрешенной Нарциссы.
За время этой маленькой искренней речи, Нарцисса и бровью не повела. Драко давно привык к такому положению дел и все же надеялся хоть на какую-нибудь реакцию: очень уж необычная сложилась ситуация. Однако не сбылось. Видимо, время чудес закончилось, да и было ли оно? Драко знал, что да, но верилось уже с трудом.
Полумрак гостиной — солнце уже ушло из раскрытых окон, словно потеряв к ним интерес, — делили двое бывших: бывших однокурсников, бывших врагов… бывших детей.
Драко — снова у окна — в глубокой задумчивости сжимал засунутые в карманы брюк кулаки.
Гермиона — без роз — съежилась в кресле, не зная, чем теперь занять руки. Она не выдержала первой.
— Я могу помочь с зельями. Я ведь теперь стажер в Мунго, имею к ним свободный доступ — я могу помочь, — от волнения Гермиона повторялась, голос слегка дрожал. Драко внимательно смотрел на нее, не говоря ни слова.
— Драко… Не молчи! — она всхлипнула, не справляясь с нервной дрожью, уронила лицо в ладони и тихо разрыдалась.
Что-то внутри у Драко лопнуло, стеклянно звякнув, будто склянка с забродившим зельем, которое немедленно бросилось ему в голову.
Бесшумно сорвавшись с места, он присел около плачущей девушки: в голове вспыхнуло жгучее воспоминание — Гермиона Грейнджер рыдает в зале Малфой-мэнора, вырываясь из цепких рук Беллатрисы. Вспыхнуло и погасло, оставив по себе привкус вины.
Драко осторожно отнял от лица Гермионы мокрые ладони и легонько сжал их.
— Не плачь, — мягко прошептал он, заглядывая ей в лицо: полные слез темные глаза, дрожащие губы. — Не плачь, — повторил настойчивее. — Все хорошо. Я бы выпил кофе, а ты? Что скажешь?
Гермиона кивнула, успокаиваясь, осторожно освободила руки и вытерла мокрые щеки.
Малфой щелкнул пальцами: перед ним тут же материализовался старый эльф.
— Принеси нам кофе, Тоби, — и добавил нетерпеливо: — И поскорее!
Драко вдруг до дрожи захотелось глотнуть обжигающего черного напитка, горького, как его жизнь.
— Тебя не оскорбит, надеюсь, если нас обслужит мой эльф? — ухмыльнувшись, спросил он Гермиону. — Как видишь, удерживать мне его сейчас особенно нечем, вроде бы он здесь по собственному желанию…— Драко лукаво покосился на активистку Г.А.В.Н.Э.
Та не выдержала и прыснула, мокрые дорожки на ее щеках успели высохнуть.
— Малфой, Малфой, — покачала она головой. — Ты неисправим, но, кажется, прав…— и с наслаждением потянула носом: Тоби оказался проворен, и в гостиной повеяло теплым горьким ароматом.
— Мерлин, как же вкусно!.. — Гермиона прикрыла глаза, оторвавшись от полупрозрачной фарфоровой чашечки. Замысловатый кружевной узор, зеленый с золотом: Драко очень любил этот старый сервиз — свадебный подарок Нарциссе от старшей сестры. Теперь он дорожил им особенно: память о Белле, о счастливых днях в Малфой-мэноре, о семейных завтраках в залитой солнцем столовой… Их так мало осталось после войны, этих памятных вещиц, согревающих вымороженную душу.
А сейчас невесомый фарфор держали тонкие пальцы девушки, которую долгие семь лет он презрительно звал грязнокровкой.
Девушки, которая в ответ с ненавистью дразнила его Хорьком.
Девушки, которую пытали в его родном доме и едва не убили ее лучших друзей.
Девушки, которая принесла в этот разоренный теперь дом цветы.
Розы…
— …Драко? Где ты сейчас? — звонкий голос выдернул его из раздумий, куда он провалился так глубоко, что несколько мгновений с недоумением смотрел, как Гермиона щелкает пальцами перед его лицом, смешно морща в улыбке веснушчатый нос. Кофе оживлял ее на глазах, тогда как самому Малфою он не слишком помогал: слишком много было его выпито в последние дни, и до и после еды, а частенько и вместо.
Тряхнув волосами, Драко с силой провел ладонями по лицу, словно пытаясь стереть смятение: как давно женский голос не окликал его по имени! Мать не произнесла ни слова с тех пор, как пришло известие о заключении Люциуса. Драко до сей поры и не понимал, как ему этого не хватало, пока его имя не прозвучало из уст Гермионы Грейнджер: так непривычно слышать от нее вместо брезгливого «Малфой» почти ласковое «Драко»… На душе чуть потеплело. Какой, оказывается, важный пустяк: женский голос, зовущий по имени…
Мерлин знает, сколько часов просидели они в гостиной — за окнами давно стемнело. Нарцисса мирно спала у себя, уложенная заботливым Тоби. В старом камине уютно потрескивал огонь, бросая отсветы на лица, делая их совсем юными.
Они разговаривали. Наверное, впервые в жизни не препирались, не поливали друг друга грязью, не выхватывали палочки, а — разговаривали…
О том, как Люциус впервые посадил упирающегося Драко на пони — бедное животное долго потом наотрез отказывалось выходить из денника… хотя опаленную неумелой Бомбардой гриву эльфы быстро привели в порядок.
О неудачном эксперименте второкурсницы Гермионы с Многосущным зельем — мадам Помфри причитала над ней всю неделю, пока не сошла шерсть с лица, и не отвалился пушистый кошачий хвост…
Вспоминая детство, оба хохотали, как безумные — до колик в животе, до слез, — выпуская наружу горькое напряжение последних лет.
— Еще кофе? — наконец отсмеявшись, предложил Драко.
— Пожалуй, — охотно согласилась Гермиона. — Очень уж он у тебя хорош — не поделишься рецептом?
— Мама любит такой. Корица и кардамон. Немного кайенского перца. И под конец — мускатный орех. Говорит — фирменный рецепт Блэков. Забавно, да? Черный кофе от Блэк(1), — Драко говорил тихо, мечтательно, неотрывно глядя на огонь. Опущенные ресницы бросали тень на впалые щеки, и глаза казались почти черными. Гермиона завороженно вглядывалась в его лицо: это был совсем незнакомый ей Драко Малфой. Такого Распределяющая Шляпа могла, пожалуй, распределить на… Райвенкло. На своем факультете Гермиона его и таким не видела: слишком недоверчив, осторожен… Утончен. Да, это слово, призналась она себе, чуть ли не впервые подумав о Гриффиндоре неоднозначно.
В пятне света перед камином с тихим хлопком возник Тоби и вновь водрузил на столик между креслами серебряный поднос с кофейником и двумя чашками.
— Интересно: мы любим одинаковый кофе — черный без сахара, — задумчиво проговорила Гермиона. — Признаться, я так тосковала по нему в Хогвартсе. Тыквенный сок, конечно, дело хорошее, но… Кофе есть кофе.
Драко усмехнулся.
— Не знаю, как вы, а мы с пятого курса огневиски в подземелья протаскивали, не то что кофе.
Гермиона неодобрительно покосилась на Малфоя.
— Слизеринцы! Вечно вам закон не писан.
— Кто бы говорил, — прищурился Малфой. — Застукай студентов на таком деле Филч или того хуже — Макгонагалл, при прочих равных условиях гриффам и это сошло бы с рук. Мушкетеры короля, — не удержавшись, поддразнил он ее.
«Ох, ну надо же, какая двуличность: Малфой — и магловское чтиво?..» — мимолетно подивилась Гермиона и против воли начала закипать.
— Тебе что, до сих пор чужие лавры покоя не дают, гвардеец кардинала?
— О да, мисс Всезнайка, ваши и ваших верных соратников, особенно преподобного Поттера, уж это не в бровь, а в глаз! — Малфой и не замечал, что принял оборонительную позу, скрестив руки на груди.
— А нам всегда было чем гордиться, Малфой, знаешь ли! Не забыл, чем обязан Гарри?! — Гермиона сорвалась на крик, глаза сверкали праведным гневом. Лишь в следующее мгновение она осознала бестактность своих слов и захлопнула рот, задохнувшись от ужаса.
Глаза Драко полыхнули черным огнем и тут же погасли, плечи опустились. Он словно вмиг постарел.
— Нет, Грейнджер, помню. Но спасибо, что любезно освежила мою память. Я и впрямь забылся: сидеть здесь до темноты с тобой, — последнее слово он выплюнул, как ругательство, — и вспоминать былые времена — да я, должно быть, рехнулся…
Каждое слово Малфоя отзывалось в груди Гермионы болью. Она чувствовала себя очень скверно: кем бы ни был Драко Малфой — он больше не враг, и Война — хвала Мерлину — уже год как закончилась. Он впустил ее в дом, позволив увидеть его плачевное состояние, держался корректно, вытирал ее слезы, поил отменным кофе…
А что же она?
Мастерски нанесла контрольный удар по его гордости — немногому, что у него осталось? Оскорбление в ответ на правду? Браво, Гермиона Грейнджер! Достойно. Двадцать баллов… Слизерину. Так метко ужалить в самое больное место — они с Малфоем словно поменялись местами. Гермиона почувствовала, что заболевает от этой уютной, несмотря на военные раны, комнаты. Ей хотелось домой — сию же минуту: с головой под одеяло, и там мучительно сгореть от стыда.
— Порох на каминной полке.
Тихий голос Малфоя заставил Гермиону отшатнуться — столько желчи в нем было. Она молча поднялась с кресла, шагнула к камину и, помедлив, запустила руку в старинную узорчатую чашу.
— Спасибо, — голос дрогнул, и она через силу сосредоточилась. Не хватало еще угодить сейчас куда-нибудь в Лютный переулок, как однажды Гарри — невнятно назвав цель назначения. Хотя вряд ли нашлось бы в мире менее желанное для Гермионы место, чем то, которое она стремилась сейчас покинуть.
— Передай Поттеру мою горячую благодарность — особенно за отца. — Гермиона так и не поняла, чего больше было в его словах — горечи или сарказма, — но они хлестнули по лицу, будто пощечина.
— Прости, Драко… — прошептала она, не глядя на него. — Площадь Гриммо!
И, бросив горсть Летучего пороха в огонь, шагнула в зеленое пламя.
(1) Черный кофе от Блэк — Black Coffee by Black (англ.)

---