Автор: Shantanel
Саундтрек: The Temptations – Night And Day

Гермиона стояла на пороге своей маленькой квартирки. Это было так странно – видеть его здесь, вновь смотреть в эти холодные глаза, ощущать эту запретную близость. Она ведь пообещала себе, что будет избегать любых контактов с этим человеком, но судьба все равно решила надавить на больное и вновь свести ее с ним. Она вздохнула и прикрыла глаза. Даже думать о нем было тяжело, не говоря уже о том, чтобы стоять в метре от него.

- Гер…

Она ведь даже не хотела открывать эту чертову дверь, но настойчивый гость не желал оставлять попыток достучаться до нее. А теперь уже поздно, и она вновь падает в бездну, расплачиваясь за собственную беспечность, за свою неосмотрительность, которая сковала ее грудь внезапной пустотой. Это невероятное чувство, к которому невозможно привыкнуть, и никакие упорные тренировки не помогут. Кажется, словно сердце вздрагивает и с колющей болью, отдающей в спину, слетает вниз со своего привычного места. Вряд ли сейчас можно встретить роман, в котором не описывали бы это ощущение. «Сердце пропустило удар» или «сердце сбилось с ритма», или множество других вариантов. Гермиона о них знала не понаслышке. Ее книжный шкаф не так давно пополнился несколькими книгами такого жанра. Правда, смотря мутными глазами на расплывающиеся от слез слова на страницах этих сочинений, она вспомнила, почему раньше предпочитала более серьезную литературу бульварным романам…

Вот и сейчас глаза предательски защипало, но она решительно утерла их тыльной стороной ладони. Она, черт возьми, Гермиона Грейнджер, и не позволит ему увидеть ее слезы! И даже этот голос, такой мягкий, но такой уверенный, обволакивающий голос не собьет ее с толку. И потому она перебила его, едва он начал говорить.

- Что ты здесь делаешь? Ты не самый желанный гость в этом доме.

Она готова была поклясться, что в его глазах промелькнуло нечто, напоминавшее боль, отчаяние, но она решительно отогнала от себя эти мысли, как и предположения о том, что секунду назад, словно в зеркало, она заглянула в отражение собственной горечи. Он хотел сказать что-то, хотел ответить, но вместо этого, послушный ее враждебности, лишь сомкнул губы, не издав ни звука. Умоляющим и даже отчасти жалостливым взглядам он изучал выражение ее лица, искал в ее темных глазах хотя бы малейший признак отклика, но не находил ничего. Лишь бесконечная печаль, скрываемая за напускной злостью, была ему ответом. И причиной этих страданий был он сам.

Гермиона вздрогнула всем телом и порывисто выдохнула, когда он поднял руку, чтобы погладить ее по щеке, стереть единственную соскользнувшую с ресниц слезинку. Она бросила вниз на его ладонь такой затравленный взгляд, что он не посмел прикоснуться к ней, так и замерев с нелепо зависшей в воздухе рукой. Сейчас Гермиона думала о том, как глупы были ее мысли об упавшем куда-то вниз сердце. Потому что теперь ей казалось, что ее грудь вот-вот проломит от сокрушающих изнутри ударов. Терпеть эти муки больше не было сил, и она уже готова была признать поражение. Она хотела, чтобы он просто ушел, оставил ее одну. Хотела вернуться в свою холодную постель, чтобы провалиться в бесконечный сон. Хотела, проснувшись на утро, не чувствовать себя жалкой, одинокой, разбитой, выброшенной куклой. Хотела перед этим, ночью, не просыпаться с диким хрипом, мешающим сделать вздох, мешающим освободиться пронзительным криком.

Она просто хотела, чтобы он ушел…

Она бы соврала, если бы сказала, что даже сейчас, после всего, рядом с ним ей было тяжело дышать. Его присутствие помогало, несмотря на произошедшее. Но вместе с тем причиняло нестерпимую боль. Они стояли там, окруженные тишиной, окутанные полумраком. Гермиона не могла с уверенностью сказать, сколько прошло времени с момента, как она открыла злополучную дверь. В последние дни время часто текло мимо нее. Она могла часы, а может и дни напролет сидеть на диване в гостиной, аккуратно перебирая в памяти воспоминания о таких недавних и таких счастливых моментах. Пожалуй, самых счастливых за последние пару лет. Но каждое такое путешествия по волнам ее памяти заканчивалось одинаково – она забывалась некрепким тревожным сном, судорожно сжимая во сне кулаки. А на утро, как и всегда, просыпалась с ощущением пустоты и потери, которые сопровождали ее изо дня в день, отдаваясь острой болью где-то на уровне груди.

Вот и сейчас время словно текло мимо нее, мимо них. Если бы не этот визит, она, пожалуй, сейчас слонялась бы из комнаты в комнату, глотая соленые слезы. Как и каждую бесконечную ночь до этого. Покрасневшие глаза болели и доставляли дискомфорт, вынуждая ее часто моргать, но она не хотела даже на долю секунду отрывать взгляд от его лица. Порой ей казалось, что его образ с каждым новым днем утрачивал ясность очертаний, и сейчас она убедилась в этом. Она уже забыла, как он прекрасен. Забыла, какие глубокие у него глаза. Казавшаяся по определению блеклой, в его глазах серость была иной – глубокой, завораживающей. Раньше она находила в его взгляде спокойствие, равновесие. Держалась за него, как за спасательный круг, и все вокруг прояснялось. А сейчас в ее жизни все было просто и однообразно, но с его появлением, все почему-то стало запутано. Словно ее мир перевернулся с ног на голову.

Царившая во всем доме угрюмая тишина давила, и больше так продолжаться не могло. Это слишком…

- Пожалуйста, ух… - и без того слабый голос сорвался, но с решительным упрямством она прошептала оборвавшееся «уходи».

Она не хотела слышать, как он опять уходит, и просто покачала головой, в ответ на его попытку заговорить. Она знала, что будет проклинать себя еще очень долго за то, что выгнала его, но понимала, что так будет правильно, так будет легче. Знала умом. А сердцем и глазами все равно безмолвно кричала ему, чтобы он остался, чтобы сжал ее в грубых и властных объятиях. Чтобы поцеловал ее так, словно это их последняя встреча. Чтобы больше никогда не уходил, не оставлял ее в этой пугающей и холодной темноте. Но в момент, когда она хотела открыть рот и сказать ему все это, он зажмурил глаза так, словно ему было очень больно, и просто кивнул. Он кивнул, а она молча закрыла перед ним дверь…

***

- Я ничем не могу Вам помочь, мистер Малфой. Мне очень жаль.

- Дафна, милая, войдите в мое положение…

- Я понимаю, мистер Малфой, правда. Но я должна следовать графику. Есть возможность, что в январе у него будет окно, если хотите, я могу включить Вас в список и…

- В январе?! Это же через полгода! Я не могу столько ждать! Вы что, не понимаете?!

- Не нужно мне хамить. Я все прекрасно понимаю, но не Вам одному нужно попасть на аудиенцию к мистеру Фостеру. Знаете, глава Отдела международного магического сотрудничества – лицо занятое, и потому к нему такие очереди. Я могу пообещать лишь возможное, обратите внимание – возможное, окно, когда мистер Фостер сможет Вас принять. По общему списку Вы не попадете к нему раньше весны следующего года. А я и так сделала Вам большое одолжение – пошла на риск и пообещала втиснуть Вас вне очереди. Большего я сделать не могу. Если Вас это не устраивает, то ничем помочь не могу.

Засада. Самая настоящая засада, иначе эту ситуацию и не назвать. Драко срочно нужно было переговорить с Сэмом Фостером. Ему нужно было получить одобрение от Британского филиала Международной конфедерации магов на строительство бизнес-центра на границе магического и магловского миров в квартале одного богатого района Нового Лондона. Но попасть на заседание членов этой организации без Фостера было невозможно. А инвесторы, крупно вложившиеся в проект Малфоя, требовали соблюдения точных сроков. Но с такой очередью вовремя на прием к главе Отдела Драко было никак не успеть…

- Простите меня, Дафна. Я не хотел быть грубым. Я буду очень благодарен, если Вам удастся вписать меня на январь.

- Я очень постараюсь, мистер Малфой. И пришлю Вам извещение с точной датой, если у меня получ…

- Доброе утро, Дафна!

- Доброе утро, мисс Грейнджер! Хотите кофе?

- Нет, спасибо. Он у себя?

- Да.

То, с каким нахальством Грейнджер, не поднимая головы от каких-то бумаг, без остановок пересекла приемную Фостера, озадачило Драко не на шутку. И как только лохматая голова грязнокровки скрылась за дверьми кабинета главы Отдела, его возмущенный взгляд обратился к секретарше Сэма Фостера.

- Заместителю главы Отдела не нужно записываться на прием, не принимайте на свой счет.

- Чт… Она – заместитель Вашего начальника?

- Ну да… Вообще-то, мисс Грейнджер тоже является моим непосредственным начальником, так как у них общая приемная с мистером Фостером. Правда, она не часто обращается ко мне с каким-то поручен… Эм, не думаю, что Вам это интересно.

- Да-да, да… да…

- Мистер Малфой, с Вами все в порядке?

- А? Да-да, все отлично. Я лишь слегка удивлен - встретить бывшую однокурсницу спустя столько лет и при таких обстоятельствах... Что ж, ладно, я, пожалуй, пойду. Буду ждать от Вас добрых вестей, Дафна. Всего хорошего!

Запечатлев старомодный поцелуй на руке девушки, Драко поспешил покинуть приемную Фостера и его заместителя. Подумать только, Грейнджер! Маглорожденная на таком высоком посту, где это видано?! Но возможно, ему это только на руку…

Спеша в Атриум, мысленно он уже формировал план. Полный уверенности, что попадет на прием к Фостеру в самое ближайшее время, Драко исчез в ярком зеленом всполохе пламени министерского камина.

***

Дверь за ее спиной жалобно скрипнула. В прихожей ужасно холодно и сквозит по ногам. Наверное, она вновь забыла закрыть окно в спальне. Но сил дойти до дальней комнаты не было, поэтому Гермиона накинула на плечи шаль и села на банкетку, что стояла у входа. Устало прикрыв глаза, она попыталась утихомирить воспоминания, которые возвращались каждый раз, стоило ей пересечь порог ее нового дома. И сегодня перед глазами вновь мелькали картины из недавнего прошлого. Кровавые бои, неподвижные тела, распластанные на холодных камнях, руины любимой школы, сковывающий движения страх… И только родные зеленые глаза и теплые веснушчатые руки служили ей якорем в те ужасные месяцы.

С новым глубоким вздохом из глаза скатилась одинокая слезинка, и Гермиона поспешила стереть ее ладонью. Взгляд зацепился за надпись, уродующую ее левое предплечье. Теперь она не могла носить одежду с короткими рукавами. Не могла и не хотела. Она провела холодными пальцами по неровностям своей «метки». Побледневшая, но все еще заметная, и не поддающаяся никаким лечащим чарам и заклинаниям. Высеченное слово отпечаталось глубоко на сердце, и даже исчезни она с руки, ничего бы не изменилось. Она бы все равно осталось той, кем и являлась – грязнокровкой, чужой в этом неповторимом мире волшебства…

Иногда ей казалось, что рано или поздно она сойдет с ума. Свихнется от всепоглощающего ее чувства безысходности, от отчаяния и бесконечного страха. Раньше она боялась за родителей, за Гарри, за Рона, за каждого члена многочисленного клана Уизли… Теперь она боялась за себя, боялась потеряться на бескрайних просторах этой вязкой, липкой атмосферы, в которую она загнала себя после войны. Порой ей казалось, что она и вправду исчезает, тает в едких парах окружающего ее воздуха. Но каждый раз она просто выныривала из пучины своей памяти с хриплым вздохом, словно только что всплыла со дна глубокого озера.

Как бы ей хотелось, чтоб кто-нибудь где-нибудь ждал ее… В конце концов, это не так уж и сложно.

Из задумчивого состояния ее вывело теплое мягкое прикосновение к правой голени. Лицо Гермионы озарилось нежной улыбкой, стоило ей прикоснуться к шерсти неуклюжего низзла. Обрадованный лаской хозяйки, Живоглот, привстав на задние лапы, оперся о колени Гермионы, выражая свою преданность и поддержку. Иногда ведьме казалось, что этот комок шерсти и любви понимает ее куда лучше, чем большинство людей, изо дня в день не замечающих ее удручающего состояния.

- Глотик, хороший мой, - сиплым от долгого молчания голосом приговаривала Гермиона, почесывая любимца за ушком. – Ты голодный, наверное. Пойдем, угощу тебя твоей любимой лазаньей.

Подняться ей удалось не сразу, но она все равно не смогла сдержать улыбки, наблюдая за тем, с какой радостью ее предложение воспринял кот. Вклиниваясь своей немалой тушкой в пространство между ее шагами, Живоглот немало насмешил свою хозяйку. С лукавым взглядом она специально делала маленькие шаги, наблюдая за неуклюжими попытками кота протиснуться между ее ногами.

А в кухне Гермиону встретил неожиданный гость. Освещенный со спины светом мерцающего уличного фонаря, он восседал на высоком барном стуле. Прямая, словно вытянутая по струнке спина, внимательный цепкий взгляд. Признав в вошедшей девушке ту, которую ему приказано было найти, нежданный визитер, взмахнув черными крыльями, подлетел ближе. Приземлившись на стойку около Гермионы, филин протянул ей правую лапку с прикрепленной к ней запиской. Маленький конверт был перевязан темно-зеленой атласной лентой, а на лицевой его стороне каллиграфическим почерком было нацарапано ее имя. Бликуя в темноте комнаты, надпись искрилась магией. Гермиона была заинтригована, но о мерах безопасности не забыла, и прежде чем отвязать послание от лапки птицы, проверила посылку на наличие чар. Оскорбленный таким недоверием, «ночной охотник», изящно расправив крылья, скинул записку и гордо удалился, растворившись в вечерних сумерках.

Открытый конверт оказался пуст. Пусто стало и на душе у Гермионы. И отбросив атрибут чьей-то злой шутки, она уже хотела было покинуть кухню, чтобы в очередной раз забыться тревожным сном, как вдруг записка загорелась. Не успела Гермиона среагировать и схватить банку с водой, как на месте сгоревшей записки, из ниоткуда, появился букет цветов. Кустовая роза цвета сомон оттенялась крупными белыми флоксами. Проложенные между цветками листья салала довершали нежный образ букета.

Даже искушенный на магию взгляд Гермионы, не мог не оценить мастерства волшебника, сотворившего столь небывалую красоту. Полыхающий пожар в ее пустой груди, казалось, стал тише и уже не причинял прежней боли – она кому-то нужна. Это было так наивно, так глупо, так безрассудно и так по-девичьи. Но если в ее голове и мелькали эти мысли, то лишь на самых ее задворках. Ведь что плохого может быть в мечтах, если той ночью она впервые за долгое-долгое время спала без кошмаров?

Если бы только ее истерзанная душа давала ей мыслить здраво. Если бы только она могла отличить капкан любви от ядовитой ловушки…

***

Драко старался не думать о том, что поступает жестоко. Он боялся, что еще не раз пожалеет о задуманном. Эти мысли злили его еще больше, но он упрямо отмахивался от них, как от назойливой мухи. Не хватало еще жалеть грязнокровку! Именно из-за таких, как она, он вынужден был перебиваться своей жалкой работой. Кто бы мог подумать еще, скажем, год назад, что Малфои будут сотрудничать с маглами, обеспечивать их удобства, поддерживать экономику их жалкого мира! Драко не задумавшись бы заавадил себя за такие предположения. Но это тогда. А сейчас он сидел здесь, в своем кабинете, вид из которого открывался на магловские улочки Лондона. За окном проезжающие машины гудели и сигналили друг другу, чем еще больше выводили Малфоя из себя. Этот невыносимый гул сводил его с ума. Нервы его сдавали, и правой ногой он отбивал одному ему понятный ритм. Ожидание снедало его, и сдерживать себя сил уже практически не было.

Черт подери, почему так долго?!

Он снова бросил взгляд в раскрытое окно. Здание напротив было подсвечено со всех сторон, и время от времени по нему пробегали отсветы фар. Он не мог контролировать ярость, что удерживала его в этом кресле, заставляя ждать. В мире было множество вещей, которые Драко ненавидел. Одна из них – ожидание. Он ненавидел ждать, но его совершенно не заботило, что сейчас была уже глубокая ночь и, возможно, он так и не получит сегодня ответа. В конце концов, это стало уже невыносимым – просто сидеть, и чтобы хоть как-то выплеснуть свой гнев наружу, он начал мерить кабинет шагами. От окна до входной двери десять шагов. Он проверил это трижды, прежде чем его взгляд поймал приближающуюся издалека черную точку в темном небе.

Наконец-то!

Его верный гонец плавно влетел в раскрытое окно и уселся рядом с хозяином. Драко с облегчением вздохнул. Он и не подозревал, как сильно сковало его напряжение на эти часы. В благодарность за принесенное облегчение он костяшками пальцев погладил филина по груди. Драко не нужно было даже заглядывать в его воспоминания, чтобы узнать то, что ему нужно. Записка была доставлена адресату. И теперь он уже не мог отступить от задуманного. Не мог, но в мыслях все равно, раз за разом продолжал воскрешать образ отстраненной Грейнджер. И без того сломленная войной, хрупкая. Она прошла мимо него, даже не заметив, проплыла, словно призрак. Она и была призраком, застрявшим на границе миров. Ни живая, ни мертвая. Ему, пожалуй, все же было жаль ее. Жаль, но немного. Не настолько, чтобы отступить. Да и потом, если она уже так плоха, хуже уже не будет, верно?

***

Гермиона обнаружила их утром – удивительной красоты розы на длинных стеблях. Яркие бутоны цвета умбры, освещенные первыми лучами солнца, сверкали словно алмазы, отбрасывая «зайчиков» на стены гостиной. Они бегали из одной стороны в другую, будто бы подгоняемые шаловливыми лапками Живоглота. Со сноровкой самого неуклюжего ловца в мире, он прыгал от одной стены к другой, пытаясь поймать дразнящий отсвет, пока его внимание не отвлекал другой островок света, гуляющий по полу рядом с ним.

Весь этот день Гермиона провела в раздумьях о том, кто мог присылать ей такие диковинные подарки. Она перебирала в памяти имена всех знакомых парней и мужчин, которым была бы подвластна столь экзотическая магия, но в голове упорно всплывал лишь образ Рона. Они расстались через пару месяцев после окончания войны. Он не мог смириться с ее амбициями, она – с его празднолюбием. Убежденный в своем праве на «жизнь в масле», он целыми днями сидел дома, страдая бездельем, а вечерами изводил Гермиону. А когда она срывалась в ответ, уходил, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью. Это было так абсурдно, так прозаично… Она жалела, до сих пор жалела, что их дружба закончилась вместе с их романом, но это, наверное, и к лучшему. Сейчас Рон был счастливо женат, а его супруга в скором времени сделает его еще и счастливым отцом. И Гермиона была рада за него, за них. По крайней мере, она старалась убедить себя в этом в те дни, когда кризис становился особенно сильным.

Доктор Стенфорд на их первом сеансе отнес состояние Гермионы к категории «ПТСР, поствоенному синдрому». Она пришла к нему после просьбы профессора Макгонагалл – новый директор Хогвартса считала, что им всем нужна помощь профессионала. Для нее они все так и остались всего лишь детьми, вовлеченными в войну, вкуса которой не должны были познать… Она стала совсем плоха; казалось, что силы покинули ее в минуту, когда все кончилось, когда они победили. Она продолжала руководить школой, но все чаще проводила время за закрытыми дверьми своего кабинета. А спустя полгода прозвенел новый звоночек - профессор сняла с себя полномочия преподавателя. Огорчить ее, и без того слабеющую, рука не поднялась ни у кого… Но, в любом случае, после того раза Гермиона больше никогда не посещала кабинет доктора Стенфорда. Она оправдывала это тем, что не хотела переносить свои проблемы на кого-то другого. Это было глупо, да. Но ведь и дело было совсем в другом.

Гермиона и сама знала, какие советы ей даст специалист. О своей болезни она знала практически все, иначе бы не была собой – всегда все знающей зазнайкой. Но одно дело знать, и совсем другое – принять это в себе. Смириться, впустить в сердце, пропустить через себя… Это ей было не по силам. Как не по силам было и тягаться с нарушениями в собственном поведении. Беспричинные смех и слезы стали нормой в ее новой жизни. В жизни, в которой она жила прошлым, а не будущим. Неизменно, каждый раз после такой истерики ей становилось безумно пусто, словно кто-то вывернул ее душу наизнанку, бросил под ноги и безжалостно растоптал. Она не могла отделаться и от гнетущих мыслей, что с завидным постоянством подкашивали ее состояние. И эта череда каторжных дней стала новым лейтмотивом, ее обсессией в поствоенной жизни.

Она ходила по краю и понимала, что долго так продолжаться не сможет. В ее голове все чаще стали появляться мысли о смирении, но она с завидным упорством отбрасывала их, говоря себе, что еще слишком молода, чтобы просто принять происходящее как должное.

От этих мыслей становилось еще страшнее…

Странно, ведь раньше такого не было, и она легко справлялась с любым приступом, готовым вот-вот сбить с ног внезапным ударом, неизменно бьющим исподтишка. Но теперь все иначе. Теперь некому было подставить крепкое плечо, способное удержать ее в равновесии. И страх уже совершенно иной, не такой, каким она помнила его раньше. Может дело в том, что теперь она была вынуждена справляться с ним в одиночку, а может просто что-то изменилось, сломалось внутри нее самой. Гермиона не знала причины, как не знала и того, как справиться с накатывающими волнами ужаса. А время шло, но она так и не находила даже сил что-либо изменить. Просыпалась рано утром по будильнику, садилась в кровати и бесцельно сканировала пустоту перед собой ничего невидящим взглядом. С той же тщетностью работала, не находя в душе откликов к тому, что делала. И потихоньку угасала.

Пока в ее жизни не появился он – таинственный незнакомец, присылающий ей дивной красоты букеты…

Он баловал ее своим вниманием всю следующую неделю, и даже коллеги стали делать комплименты ее робкой улыбке. Она с большим энтузиазмом желала им в ответ доброго утра, и цвела в душе, как раскрывающийся под лучами греющего солнца бутон. Возвращаясь домой, она больше не предавалась гнетущим воспоминаниям. Она словно бабочка впархивала в свою обитель, слегка пританцовывая между расставленными по гостиной вазонами с волшебными цветами, и коротала вечера, любуясь царящим вокруг волшебством.

В вечер четверга, когда она уставшая, но определенно счастливая вернулась домой, то вновь застала недавнего своего знакомого. На сей раз она не проверяла записку, а сразу же, с детским восторгом, раскрыла ее. Она ждала несколько минут, бесконечно долгих минут, но ничего не произошло, и она все так же сжимала в похолодевших пальцах клочок бумаги. Ее непонимающий взгляд метнулся к сидящему на подоконнике филину, словно бы обвиняя его, что принес бракованное послание. Но в ответ на нее с абсолютным равнодушием взирали безжалостные глаза застывшей птицы. Разочарованная, она уже хотела было порвать несчастный листок, как вдруг заметила слова с обратной стороны. Глупая, как можно было быть такой невнимательной!

Вспоминая этот неловкий момент, Гермиона неизменно краснела и продолжала корить себя за собственную неразумность. Смущение исчезало лишь в те моменты, когда она вновь и вновь перечитывала совершенно самоуверенное, но от того и более интригующее приглашение поужинать следующим вечером.

Всю пятницу Гермиона провела как на иголках. Она взяла отгул на работе, сказавшись больной, потому что была совершенно уверена, что не сможет сосредоточиться на делах. Сначала она полночи мерила длинными шагами свою квартиру, и только ближе к утру, когда за окном уже рассвело, забылась беспокойным сном.

***

Гермиона аппарировала в сквер, находящийся неподалеку от того заведения, в котором у нее была назначена… встреча? свидание? Она нервничала и уже несколько раз останавливалась посреди тротуара, порываясь уйти и раздражая при этом маглов, спешащих после тяжелого дня домой. Она не боится этой встречи, но отчего-то переживает. Переживает, что не понравится, окажется не такой, как он представлял ее себе. Очередной приступ нерешительности накрывает ее у входа в ресторан. Она уже почти отвернулась от распахнувшихся перед ней стеклянных дверей, как ее остановил приветливый голос швейцара, предлагающего зайти. Она взяла предложенную ей руку и неуверенным шажком переступила порог «Bluebird Dining Rooms».

Этот ресторан по праву считался одним из самых элитных и престижных заведений Лондона – здесь подавались самые изысканные блюда, которые готовились поварами высокого класса. За столиками, скрытыми от любопытных глаз, располагались только важные персоны; и, как слышала Гермиона, даже аристократы мира магов не брезговали посещением этого места. Управляющий, которому она назвала свое имя при входе, уверено лавируя между спешащими официантами, вел ее навстречу ее судьбе и даже не догадывался об этом. Гермиона робко семенила за ним, смотря только себе под ноги, пытаясь скрыться от взглядов, которые приковывала к себе, как вдруг, ее проводник резко остановился. Она подняла на него глаза, и он, молча, указал ей на столик, стоящий в середине большой залы, где ее уже ожидали. Управляющий с легким полупоклоном удалился, а Гермиона еще некоторое время стояла не дыша, боясь выдать свое присутствие. Она была не из тех людей, кто любил риск, но отказать себе в возможности стать счастливой не могла, и потому сделала шаг, а потом еще один, пока не оказалась лицом к лицу со своим кавалером.

Из нее словно выбили весь воздух, она вновь почувствовала себя рыбой выброшенной на берег. Но даже горящая от нехватки кислорода грудная клетка, не могла перебороть нарастающие в ней панику и ярость. Тоже мне, принцесса, придумала себе рыцаря. Какая же ты все-таки идиотка, Грейнджер!

- Ты пришла, - услышала она сквозь заглушающую все вокруг пленку злости.

Она попыталась сосредоточиться на лице своего собеседника, но все вокруг расплывалось от не вовремя подступивших к глазам слез. Она не хотела стать униженной еще больше и уже сделала шаг в сторону пути, по которому пришла сюда, когда ее остановило холодное и крепкое прикосновение, сжавшее ее ладонь.

- Пожалуйста, Гермиона, не уходи, - его взгляд метался по ее лицу. Сейчас Драко Малфой больше напоминал побитого щенка, нежели жестоко слизеринца, Пожирателя смерти, которого она знала раньше. Он смотрел на нее с мольбой, продолжая сжимать ее руку.

- Почему я должна остаться? Чтобы позволить тебе вдоволь насладиться своим представлением? Чтобы ты мог еще поиздеваться надо мной? – Она не хотела, чтобы ее слова звучали так жалко, но хриплый от непролитых слез голос дрожал, выдавая ее с головой. – Отпусти меня, - она готова была умереть прямо там, лишь бы не испытывать больше этого всепоглощающего унижения.

- Я отпущу тебя, если ты позволишь мне объясниться. Пожалуйста! – Он вновь просил ее, не приказывал, как раньше, обзывая грязной маглой. Она чувствовала, что ее мутит и шатает, и только поэтому позволила усадить себя на стул. По крайней мере, так она оправдывала собственную слабость.

Черт, какой же жалкой она была…

***

Если закрыть глаза на то, что он провел вечер в компании грязнокровки, все было не так уж и плохо. Он старательно весь вечер изображал из себя невесть что, но, кажется, его прирожденное актерское мастерство сыграло ему на руку, и Грейнджер купилась на его игру. Он до сих пор удивлялся, как это она повелась на все его выдуманные на ходу слащавые признания, но осознание того, как легко он заполучил подружку Поттера, лишь распаляло его желание отомстить этим грязным отребьям, и Грейнджер в частности, за то, что стало с ним, его семьей и его друзьями после войны.

Поначалу разговор у них не клеился, но его врожденное обаяние и пара бокалов вина из Каберне Совиньон сделали свое дело. Он настоятельно просил ее не говорить о работе, потворствуя пунктам своего плана, и всегда ловко уходил от ответов, которые давать не хотел. К середине вечера грязнокровка искренне смеялась над его остротами, а на прощание позволила себя поцеловать. Драко, с детства привыкший ненавидеть ей подобных, думал, его вывернет от прикосновения к ее губам, но ничего не произошло. Скорее даже наоборот… Сбитый столку, очарованный ею, он разбивал кулаки в кровь о стены своей комнаты. Непонимание, как в нем могла проснуться хотя бы толика симпатии к магле, топило его в ненависти к самому себе. И стоя под горячими струями душа, он с силой пытался оттереть руку, которой сжимал ее хрупкие пальчики, и губы, которые целовали ее трепещущий рот. Он понимал тщетность своих действий, но не мог остановиться до тех пор, пока кожа под мочалкой не покраснела. Драко понимал, что он стереть не смог бы никак, так это приятное покалывания где-то в животе… Переворачивающее душу чувство разрывало его на части, но он упрямо подавлял в себе всю эту чушь, раз за разом проговаривая пункты своего плана, бредя во сне ими, а потом и ею, с болью смотрящей на него своими заплаканными карими глазами…

***

Гермионе казалось, словно ей на голову надели черный мешок - пробивавшийся в дверной проем луч света исчез, и квартира снова погрузилась во мрак. Пусто, темно, холодно и так одиноко. Она вновь осталась один на один со своими мыслями, и впереди ее ждала лишь очередная бессонная ночь. Силы оставили ее, и она просто скользнула вниз по деревянной двери. Студеный пол отрезвил ее затуманенный разум, и осознание с силой ударило по всему ее естеству. Реальность заключалась в том, что он ушел. Снова.

Он ушел…

Аромат его парфюма все еще витал в воздухе, и стоило Гермионе вновь вдохнуть знакомый запах, как невыносимое горе накрыло ее тяжелой удушливой волной. Пронзительная боль отозвалась где-то в сердце, и ей не удалось сдержать судорожного всхлипа. Начавшийся где-то в легких, вдох застрял в горле, образовав тугой комок. По спине прокатился неприятный озноб, она дрожала, словно от холода. Гермионе казалось, что она не может дышать, словно жизнь вылетала из нее рваными полувыдохами. Сквозь ее сомкнутые губы вырывались не то стоны, не то звериные поскуливания, но она продолжала сдерживать рыдания. У нее было одно желание – навсегда провалиться в бесконечную темноту, где не будет этой убивающей боли. Поэтому ей не хотелось разрушать царившую вокруг тишину - она немного напоминала воображаемую Гермионой бескрайнюю умиротворяющую черноту.

Обняв себя дрожащими руками, она отогревала свое заледеневшее тело. Раскачиваясь взад-вперед, она пыталась найти новую точку опоры, зацепиться за что-то, ради чего ей бы вновь хотелось жить, но не находила и время от времени бросала полный тоски взгляд на окно в гостиной. В последнее время ее часто посещал вопрос, стоит ли ей и дальше отягощать эту землю своим присутствием? С рассветом эти мысли отпускали ее. На какое-то время… Но с наступлением темноты они вновь возвращались, с каждым днем становясь все более привлекательными. Это так низко и глупо – думать о том, чтобы лишить себя жизни.

Но ей так сильно хотелось покоя…

Она миллион раз прокручивала в голове их последний вечер. Тот самый, в который она была счастлива, как никогда.

Он пропал на неделю, после первых трех свиданий, и она уже вновь начала жалеть, что позволила обмануть себя, как вдруг он вновь появился, свалился на нее, как снег на голову. Заявился к ней с таким же букетом, какой она получила от него в первый раз, и с виноватым выражением на лице. Он ей соврал о делах на работе, а она поверила ему, потому что знала, что отдала ему свое сердце, когда позволила впервые себя поцеловать. Но что хуже всего – она знала, что если бы раскусила его план еще тогда, то все равно позволила бы ему остаться на ночь. Позволила бы нежно любить себя, и с такой же нежностью позволила бы себе любить его в ответ…

Терпеть эту пытку истерзанная душа была больше не в состоянии, а новый день не приносил ей ни капли радости. Казалось, что куда бы она не пошла, все вокруг напоминало о нем. Теперь Гермиона понимала героинь из тех книжек, что читала по вечерам, сидя у распахнутых створок балкона. И ей отчаянно хотелось найти тот уголок мира, где она могла бы смотреть на вещи и не видеть в них отражение своего мрачного прошлого, которое с настойчивой яростью вцепилось в нее ледяными пальцами, не желая отпускать.

Поток ее грустных мыслей прервал громкий стук в дверь. Она вздрогнула всем телом, вмиг вынырнув из полубессознательного состоянии, но желания двигаться у нее не было никакого. Спустя минуту игнорирования стук повторился, вынуждая Гермиону подняться. Ноги затекли из-за неудобной позы, в которой она провела все то время с момента, как закрыла дверь. Не спрашивая, кто там, она распахнула дверь настежь, готовая высказать нежеланному гостю все, что она думает о людях, бродящих по чужим квартирам по ночам, но не смогла вымолвить и слова. Словно выброшенная на берег рыба, она во все глаза смотрела на человека, что стоял перед ней.

- Я согласился уйти, но не говорил, что не вернусь…

Автор: Shantanel