Мама сидит в гостиной. С утра пораньше смотрит фотографии.

Меня это, конечно, удивляет, но я стараюсь не подавать вида и тихо, чтоб не испугать ее, говорю:

- Привет, мамуль.

Она все равно вздрагивает. Ну, да, в доме сейчас слишком тихо, и любой звук кажется очень громким.

- Привет, малышка.

Фу! Опять «малышка». Она опять забыла, что я ненавижу, когда меня так называют.

- Что делаешь?

На самом деле я знаю, что она делает, но все равно спрашиваю. Привычка.

Мама двигается, освобождая для меня место, и показывает мне альбом:

- Да так… Хочешь посмотреть наши с папой детские фотографии?

Ну, конечно, хочу!

Когда мне было лет семь, мы тоже смотрели наши фотографии. И мои, и мамины, и папины, и Джейми с Алом. Было весело.

Потом папа уехал в Америку, налаживать связи с тем правительством (мне так сказали), и мама убрала старый альбом. Куда она его спрятала, я не знаю. Мы с Джейми честно старались его найти, но ничего не получилось. Обычно нам не составляет труда разыскать то, что прячет мама, но этот альбом она убрала всерьез и надолго. Мы даже стали подумывать, что она его и вовсе выбросила.

Мне было очень жаль его. Мама там такая смешная. И папа тоже. И на всех фотографиях они стоят по разным углам.

Мама была очень стеснительная – все время пряталась за дядей Джорджем. Или дядей Фредом – непонятно. Говорят, что даже бабушка не всегда могла их различить, куда уж мне! Я и видела-то их вдвоем только на фотографии. Так вот, мама всегда прячется за одного из них и потихонечку выглядывает, когда думает, что ее никто не видит.

Хи… мама до сих пор краснеет, когда мы смотрим на нее маленькую. Стесняется, наверное.

Вчера она стеснялась папу. Странно.

Папа в детстве тоже был смешной. Маленький такой, серьезный. Кое-где он тоже прячется за рамочку.

А вот фотографии, где они постарше.

Я люблю эту. Давно ее не видела.

Они стоят рядом и улыбаются. Наверное, они еще учились в школе, когда их запечатлели. Я люблю эту карточку, потому что они не знали, что их фотографируют. Они так смотрят друг на друга…

Надеюсь, что, когда мне будет пятнадцать, я тоже встречу того, кто будет смотреть на меня точно так же. Очень надеюсь.

- Чем это вы занимаетесь?

Это Джейми. Вот уж кого точно не волнует, испугаемся мы или нет.

- Ничем, - отвечаю я.

Он садится рядом с мамой с другой стороны и двигает альбом на середину:

- Я тоже хочу посмотреть.

Теперь смотрим все от начала. Я не против.

***

Меня всегда интересовало, почему здесь нет папиных дошкольных фотографий. Как-то раз я решил спросить об этом их напрямую, и папа мне все объяснил. Я тогда был еще маленький и ничего не понял, а сейчас до меня кое-что доходит. Мне было пять лет.

Потом я пытался представить, как бы я жил, если бы оказался папином месте. Жить у дяди Рона или Билла было бы не страшно, но почему-то меня совершенно не прельщала такая перспектива. Я решил, что папа в детстве был несчастлив.

Сейчас я в этом почти уверен. Не то, чтоб он жаловался…

Он вообще ничего не рассказывает о том, как вырос. И то, что он молчит, может многое о нем рассказать.

С тех пор, как он вернулся, прошло больше двух месяцев, и я уже, наверное, остыл, раз могу так спокойно думать о нем.

Все те два года, что он жил вдали от нас, я ненавидел его всей душой.

Я возненавидел его в тот день, когда обнаружил маму спящей в кресле в этой самой гостиной. Она обнимала совершенно мокрую подушку. Так много на моей памяти она никогда больше не плакала. Мама вообще редко плачет.

На следующее утро она сказала, что папа уехал по рабочим делам за границу и вернется не скоро.

Я стал ненавидеть, когда кто-то из знакомых или родственников говорил мне: «Ты вылитый папочка!». Мне и так никогда не доставляло особого удовольствия терпеть, как они треплют мои щеки и умиляются тому, как я похож на него, но с тех пор… я просто не мог терпеть такие фразы, да и вообще всякие такие проявления нежности.

Единственный человек, которому позволено обнимать и целовать меня – это Лили. Наверное, потому, что она очень обижается, если я не позволяю этого делать, не знаю. Ну, еще мама, может быть. Если только иногда.

А ведь я действительно на него похож…

Надо же, он здесь такой молодой. И мама тоже.

Не мне судить, были ли они красивой парой – они мои родители, так уж вышло, - но мне кажется, что выглядели они неплохо. Особенно в квиддичной форме.

У нас и сейчас такая же форма, даже цифры с номерами написаны тем же шрифтом. Папа ловец, мама – охотница…

А в «Гарпиях» мама была ловцом. Получается, в школе она просто уступила ему это место? Ведь мама была неплохим ловцом – некоторые фанаты до сих пор помнят ее игры и восхищаются ею.

Или папа был так хорош?

Жаль, я никогда не смогу увидеть, как они играют. Папа уже лет сто не садился на метлу. При мне, по крайней мере.

Черт возьми, они оба такие стеснительные…

Мама смешная. Красивая.

Да она и не очень изменилась, если уж так взять… объективно.

Я отца понимаю. Ну, в смысле, что он вчера так беззастенчиво глазел на нее.

Это было смешно.

Только я одного не пойму – если он до сих пор любит ее, какого хрена он свалил от нас?
Когда я сказал о своих мыслях Алу, он ответил, что сомневается в том, любит ли он ее. А я думаю, что любит. И она его. Иначе бы не краснела.

Мало ли кто на нее таращился. Вот, этот самый… как там его… Крам. Да, точно, Крам. Уж как он гипнотизировал ее, когда был у нас в гостях…

Мама ничуть не смущалась. Ей, по-моему, было вообще все равно.

А когда отец смотрит…

Или я чего-то не понимаю, или у них тут без нас происходит что-то странное. Во всяком случае, вмешиваться в их дела я не стану.

Но мне просто интересно. Это же моя семья, в конце концов!

И вечером отец зашел к ней в спальню.

И никто не видел и не слышал, чтоб он оттуда выходил.

Блин, о чем я думаю…

Помирились? Непонятно…

***

О, Мерлин, только не это! Опять смотрят эти проклятые фотографии. Сейчас опять начнется…

«Ал, а что ты тут делаешь?», «Ал, а почему все смотрят в камеру, а ты в лужу?», «Ал, а о чем вы там так со Скорпом трепались, что ты даже не видел, как тебя фотографируют?», «Ой, какой ты был хорошенький, когда у тебя двух зубов впереди не было!»…

- Не напрягайся, это не наш альбом, - фыркает Джейми.

Ну, и хорошо, что не наш.

Постойте, если не наш, значит – их?

От такого слайд шоу я не откажусь.

Джейми пересаживает Лили к себе на колени, а я сажусь на ее место. Мама переворачивает альбом на начало и открывает первую страницу.

- Лили, а ты что – еще раз будешь смотреть? – между делом спрашивает она.

Сестренка с готовностью кивает. Еще бы – она так давно хотела посмотреть этот альбом.
Наверное, мама применила чары незримого расширения и спрятала альбом где-то очень-очень далеко. Мы с Джейми обшарили весь дом, но так его и не нашли. А она захотела – и вот вам, пожалуйста.

Мама и папа были знакомы от самого детства.

Иногда я думаю, что он потому и ушел. Может, ему надоело жить с той, кого он знает всю жизнь? Нет, я не оправдываю его, я просто хочу понять…

Или он никогда не любил ее.

Нет, любил, наверное…

Она его – точно. Вот на этой фотографии – она так смешно подглядывает за ним.

А сейчас такое ощущение, что он ее полюбил, а она его – нет.

Скорее всего, это просто ощущение. Хотя, кто знает, как они тут живут, когда мы в школе. Вот сегодня уедем, и опять они одни останутся.

Без нас им, наверное, легче. Никто не путается под ногами, не задает лишних вопросов. Не закладывает, как Лили.

Нет, ну, кто ее просил говорить вчера, что мама плохо себя чувствует?

Конечно, после этого он пошел к ней. А если она хотела посидеть одна?

Лили такая – ничего с ней не сделаешь. Где не надо, она такая хитрая, а где надо – сообразить не может.

Смотрю на часы – без пяти семь.

Ох, ты ж блин, и во сколько они встали?

В девять к нам зайдут Роза и Хьюго. Наверное, надо умываться.

Как только мама закрывает альбом, я сразу же вскакиваю:

- Я в ванную.

- Давай быстрее, - вслед мне напоминает Лили.

- Раньше надо было думать, - дразню ее я.

- Нечего тут… - обижается сестренка. Она обиженно сопит, а потом поворачивается к маме: - Можно я пойду в вашу?

Хитрюга. Вот же хитрюга!

Конечно, у мамы с папой есть отдельная ванная, смежная со спальней. Раньше она была их спальней, а сейчас – просто мамина.

- Конечно, иди. Только осторожно, папу не разбуди, ладно?

Что?!

Ага… Помирились? Или просто…

Нет, не помирились, о чем я.

Или все-таки?

***

Наконец, дети разошлись. Лили побежала в мою спальню и, конечно, разбудила Гарри. Разумеется, нечаянно.

Он вчера очень поздно заснул. Как и я.

Никогда столько не молчали вдвоем. Обычно мы или ругались, или смеялись. В последнее время все не так.

Пока они занимаются своими делами, я вожусь на кухне. Хорошо, что я успела умыться, пока все еще спали.

К девяти подойдут Роза и Хьюго. Значит, готовим на… наших трое, этих двое, ну, и мы сами… ну, может, еще Рон подойдет… итого – на восемь человек.

Джейми не любит блинчики. У Лили аллергия на яйца, так что омлеты, глазуньи и просто яичницы отменяются. Ал не выносит мюсли.

Значит, придется жарить гренки с сыром.

Пока я занимаюсь приготовлением завтрака, на кухню заходит Гарри. Уже успел умыться? Надо же…

- Ты не передумала?

Это он о поездке в Ирландию?

- Нет, - почему-то улыбаюсь я.

- Тогда как дети уедут, начнем собираться, да?

Я киваю и возвращаюсь к плите.

Он был прав вчера вечером – мы действительно устали. Он – от своих неподготовленных подчиненных, я – от чересчур умного начальства. Да, и при этом, мы еще успели сами напортить друг другу нервы.

Нужно отдохнуть – это будет вернее всего.

Когда дети дружной толпой вваливаются на кухню, у меня уже все готово.

Лили сразу усаживается на свое место и любопытствует:

- Будем ждать Уизли или начнем сами?

Я до сих пор не привыкну к тому, что мои дети называют своих двоюродных братьев и сестер Уизли. Иногда мне даже хочется спросить: «А вы кто?», но мне вовремя удается вспомнить, что мои племянники называют их Поттерами.

Раньше, когда в школе был всего один Поттер, у всех болела голова. Теперь там учится трое Поттеров. Страшно представить, что там происходит сейчас.

И сыновья уже успели чего-то накосячить, учитывая то, что Ал не участвовал вчера в конкурсе ловцов. У меня создается впечатление, что он специально это делает. В прошлом году он тоже пропустил такое же мероприятие, потому что нечаянно поджег класс зельеварения. Насколько это было «нечаянно», остается только гадать, потому что сам Ал молчит, как рыба.

Что случилось на этот раз – узнаем через несколько месяцев.

- Нет, ты что? Будем завтракать сами, - припечатывает ответ своим братским словом Джейми. – Они придут уже в девять, тогда будет поздно.

- Но мама и на них приготовила, - возражает Лили, уже наливая себе чаю.

- Да? – Джейми внимательно смотрит на горку гренок на блюде в середине стола.

- Там, - Ал пальцем указывает на шкаф для посуды, где лежат гренки для Уизли. – Видишь?

Чтоб прекратить бесполезные споры, я быстренько, пока еще никто не начал говорить, вмешиваюсь в ход беседы:

- Когда они придут, вы будете собираться, а пока вы будете возиться – это будет полчаса, не меньше – я их накормлю. Все ясно?

- Ясно, - с облегчением выдыхает Лили и тянется за тарелкой.

- Я не понимаю, как можно пить чай с утра пораньше, - между делом замечает Джейми, глядя в чашку сестры.

Джейми с Алом пошли в Гарри. Он тоже по утрам только кофе признает. Что ж, хоть так.

- А я не понимаю, как можно пить кофе с утра пораньше, - парирует Лили.

Гарри наблюдает за нашими детьми и улыбается. Иногда мне кажется, что он вернулся только из-за них.

Конечно, в первые дни после его возвращения я думала о том, что он вернулся, потому что у него закончились деньги (все средства, бывшие на нашем счете в банке, он оставил нам, и на что они с Габи жили в Америке, я даже не подозреваю). А потом я поняла, что денег у него достаточно. И жить он мог, где угодно. Почему он вернулся домой, зная, что его здесь никто не ждет – неизвестно.

Нет, ошибаюсь. Лили ждала его. Все два года ждала.

Молча, терпеливо, упрямо – она верила, что он вернется. К счастью, она оказалась права – Гарри действительно вернулся.

Теперь я думаю, что он вернулся из-за них. Он по ним очень скучал – было заметно. И сейчас, когда он смотрит на них с такой теплотой, я впервые за все два с половиной месяца радуюсь тому, что он вернулся.

Все-таки он их отец.

И мой муж.

Да, мой муж, пока еще.

Что будет дальше – посмотрим.

***

Что мне всегда нравилось в Джинни – это то, что ей ничего не надо было объяснять. Она никогда не требовала от меня слишком многого. Достаточно было сказать несколько слов – она все понимала, как надо.

С Габи все было иначе.

Мы и разошлись-то с ней только потому, что ей надоело жить с «чурбаном, который не знает ни одного ласкового слова и напрочь лишен всякой романтики».

Да, я не романтик. Я и в молодости не отличался особой сентиментальностью и чувствительностью, а сейчас, когда мне сорок лет – учиться поздно. Мне всегда было легче что-нибудь сделать, чем что-нибудь сказать. И сделать что-нибудь нормальное, а не какую-нибудь ерунду. Я любил ее (считал, что любил), но измениться так и не смог. Она нашла другого. Того, кто знал больше ласковых, красивых слов, кто умел быть романтичным и делал ей замечательные сюрпризы.

А я вернулся к жене, которой не нужны были никакие слова, не нужны были подарки и прочее. Ей вообще ничего теперь от меня не было нужно.

Я вернулся к женщине, которая так красиво выглядит у плиты, что, глядя на нее, я почти плачу от обиды на себя. Да, я на себя досадую. За то, что упустил столько времени, гоняясь за несбыточным.

Я вернулся к женщине, которая воспитала моих детей здоровыми и живыми. Такими же, какими были мы в их возрасте.

Конечно, я не понимал, почему вернулся именно сюда.

Поначалу мне казалось, что у меня не было выбора, но потом я понял, что выбор был. Жить одному – тоже вариант.

Дети уже уехали.

Мы только что вернулись с вокзала, теперь собираем вещи. Мы едем на каникулы. Только вдвоем.

И Джинни не берет с собой противозачаточное, потому что мы не спим вместе. Нет, вчерашняя ночь не в счет – ничего не было. Просто поспали рядом. Мне не хотелось уходить к себе, а ей, по-моему, было все равно.

А если бы такие каникулы намечались лет десять назад, она бы обязательно взяла с собой пару флаконов.

- Скоро начнется сезон дождей, - замечает она, доставая из шкафа плащ. – Ты тоже возьми что-нибудь теплое с собой.

Все нормальные люди отдыхают летом. Мы с женой решили отдохнуть осенью.

- Ладно, - киваю я.

Что мне взять?

- Можешь взять один теплый свитер и мантию поплотнее, этого хватит.

Ага, точно. Мы же не собираемся жить там до зимы.

Мы бросаем все вещи на кровать, чтоб потом сложить в одну большую сумку.

- Тебя не будут искать на работе?

- Нет, я уже написал Дженис. Она, наверное, уже знает, что меня не будет здесь неделю. Если что-то случится, пришлет сову.

- Дженис – это твоя головоногая секретарша?

Головоногая… никогда бы не додумался так сказать.

- Да, - соглашаюсь я.

Джинни улыбается и кивает:

- Она нормально работает? Нет, просто, когда я была у тебя в последний раз, мне показалось…

Она была у меня всего один раз.

- Нормально. Но если найду кого-нибудь получше, наверное, заменю ее. Она работает нормально – но не больше того.

Жена отрывается от своих платьев и смеется. Что тут смешного?

- А сама ты – отписалась в «Пророк»?

- Ага. Две статьи отправила, хватит им на пока.

Значит, все готово.

Мы отправляемся на каникулы в наш маленький домик.