Нет, я совсем не волнуюсь. Ни капельки!

Руки дрожат, поджилки трясутся, в горле пересохло...

Остался час. Всего час. Один-единственный час.

Не волнуется она — как же!

Глубоко вдыхаю и усаживаюсь рядом с разложенным на кровати платьем.

Воспоминания, словно сами по себе, лезут в мою голову: перепрыгивают друг через дружку, обгоняют, пытаются проскочить вперед...



Директор МакГонагалл предоставила нам свой кабинет, чтобы мы могли спокойно и без свидетелей обсудить дальнейшую стратегию нашего поведения. Мне кажется, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Между тобой и мной всего лишь каких-то тридцать футов, но ни один из нас не решается их преодолеть.

Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты сейчас скривишься, как прежде, и произнесешь что-то до боли обидное. Наедине с тобой мне страшно. Хоть я и стараюсь храбриться.

Как начать разговор с человеком, который вот уже долгие годы ненавидит тебя? Что ему сказать? Тем более, если разговор пойдет о пусть и наигранной, но все же — любви.

Я не спускаю с тебя глаз, каждую секунду ожидая подвоха. Ты поступаешь так же. Мы похожи на двух хищников, которые присматриваются друг к другу, решая: кинуться в бой или все же подождать...

Наконец, недобро прищурившись, ты спрашиваешь:

— Зачем ты это делаешь?

На секунду теряюсь, но тут же гордо поднимаю голову:

— Ради общего блага, — повторяю я слова Кингсли. Слова Дамблдора. Слова Гриндевальда.

Я жду твоего выпада — какой-нибудь нелепой, но невероятно едкой шутки, однако в ответ ты лишь коротко киваешь.

— Предлагаю начать с Рождественского бала, — все еще не сдвинувшись с места, сухо заявляешь, внимательно разглядывая камин.

— Ч-что? — непонимающе переспрашиваю я.

Ты поворачиваешь голову в мою сторону и, секунду помолчав, спокойно объясняешь:

— Ты могла бы "помочь мне с учебой", но эту идею уже использовали Лонгботтом и Паркинсон. Уизли и Дэвис, вроде как "подтянулись к ним в компанию". Ну, а мы с Гойлом "пригласим" вас с Уизли на бал. Что там делают Поттер и Гринграсс, мне неинтересно.

— Они вступают в игру позже, — тихо объясняю я.

Ты снова киваешь и спрашиваешь, хотя это скорее звучит как утверждение:

— Значит, ты пойдешь со мной на бал?

Осторожно пожимаю плечами.

— Я никогда не пошла бы с тобой на бал...

Саркастически приподнимаешь бровь, готовясь съязвить, но я вклиниваюсь прежде, чем ты успеваешь произнести какую-нибудь гадость.

— Так и есть — это слишком неправдоподобно, чтобы я вдруг взяла и согласилась. Может, для начала в Хогсмид меня пригласишь? — спрашиваю я, отмечая про себя, как холодно и рассудительно звучит мой голос. Вот и хорошо.

Ты безразлично пожимаешь плечами.

— Давай.

Наверное, это и есть приглашение, поскольку мы оба молча стоим еще несколько секунд, а затем направляемся к двери.



Новость действует сродни мощному взрывному заклинанию.

— Мерлин! Вы знаете? Малфой пригласил Грейнджер в Хогсмид!

— Это еще что! Я слышала, она согласилась!

— Небо упало на землю — что ж дальше-то будет при таком раскладе?

— Не знаю, подозрительно это как-то... Она же вроде что-то там с Уизли летом замутила...

— Ой, я тебя умоляю! Теперь она может выбирать, кого захочет — она ведь Героиня войны! На ее месте я бы точно выбрала Малфоя — плохие парни всегда интереснее хороших. К тому же, Малфой посимпатичнее будет...

Я слышу это отовсюду. Теперь я понимаю, что чувствовал Гарри, когда впервые появился в Хогвартсе. Когда все только и делали, что судачили о нем.

Меня обдает жаром. Мы ведь еще и не начинали ничего, а тут уже такой резонанс. Действительно, что ж дальше-то будет? Страшно представить...



Мы с тобой сидим в "Трех метлах" и молча пьем сливочное пиво. Уровень "романтики" просто зашкаливает, но все вполне можно списать на неловкость "первого свидания".

— Улыбнись.

Я опешила и чуть не поперхнулась напитком.

Ты насмешливо хмыкаешь в ответ:

— Честно говоря, если ты после сегодняшнего дня согласишься пойти со мной на бал, это будет выглядеть крайне странно и подозрительно.

Удивленно поднимаю брови.

— Имею в виду, что ты целый час сидишь с таким видом, словно я приволок тебя сюда силой, нацелив на тебя волшебную палочку.

Представив себе эту картину, я не выдерживаю и прыскаю со смеху. На твоем лице тоже появляется подобие улыбки. Я удивляюсь, но так и не успеваю в полной мере осмыслить это странное явление — улыбающийся Малфой. Просто в этот момент двери открываются, и в проходе появляются Парвати и Лаванда.

Заметив нас, да еще и улыбающихся, они многозначительно переглядываются и глупо хихикают.

— Ну, все, — говоришь ты, отставляя стакан с недопитым сливочным пивом, — думаю, мы можем идти отсюда. Теперь, когда эти две сплетницы нас увидели, вся школа к вечеру будет обсуждать тот факт, что мы с тобой точно встречаемся.

И как будто этого мало, вдобавок происходит еще кое-что.

В одном из магазинчиков тебя отказываются обслуживать. С учетом моего невероятно обостренного чувства справедливости, этот факт становится предметом жаркой дискуссии, за которой с удовольствием наблюдают многочисленные посетители.

Пылая от праведного гнева, спрашиваю:

— А меня вы тоже обслуживать не будете?

— Вас, конечно, буду, — бурчит хозяин лавки.

Внутри меня все кипит и бурлит.

— Драко, — обращаюсь к тебе, даже не заметив, что это впервые, наверное, называю тебя по имени, — что тебе нужно купить?

Краем глаза отмечаю странное выражение на твоем лице — смесь восхищения и злорадства, замешанного на удивлении.

После этого события вся школа, да и не только, гудит о нашем с тобой бурном "романе". Теперь никто даже не сомневается, что ты пригласишь меня на бал, и что я соглашусь.



— Слышали про Грейнджер и Малфоя? Вот это поворот! Главное: кто бы подумал, а? После стольких лет взаимной ненависти...

— Ой, а я всегда знала, что там дело нечисто! Иначе — чего бы он раньше постоянно возле нее крутился?

— Так он же обзывал ее и издевался!

— Ну, мало ли — может, он старался привлечь ее внимание. Хоть как-то...

— Бывает и такое. А он ничего — симпатичный.

— Кто?

— Веснушчатый Джек со второго курса! Чем ты слушаешь? Я про Малфоя говорю!

— А, да — ничего так. Особенно в последнее время...



На Рождественский бал я пришла с тобой. Но, что еще более невероятно, — мы вместе танцуем.

Не могу поверить в это. Это перечит всем законам логики. Это все не со мной. Такого просто не может быть.

Не может, но происходит.

Мне, как никогда прежде, хочется сбежать, скрыться... Я уже ничего не понимаю. Моя ладонь впервые за все время, что я тебя знаю, в твоей ладони, вторая твоя рука согревает теплом мою талию, и мне ужасно неловко от этого.

— Ой-ой, ты погляди, делают такой чопорный вид, а сами аж дрожат от желания смыться куда-нибудь, где поменьше света...

Это они про нас с тобой что ли?

Я даже спотыкаюсь от возмущения, но тут же жалею об этом. Чтобы не дать мне упасть, тебе автоматически приходится притянуть меня ближе, и я оказываюсь в довольно тесном объятии. Секунда и я буквально отпрыгиваю от тебя. Ты вопросительно приподнимаешь бровь и едко усмехаешься. Но никак не комментируешь происходящее. Мои щеки становятся пунцовыми — машинально пытаюсь спрятать лицо у тебя на груди, не заботясь о том, как это выглядит со стороны.

— Не, Грейнджер, конечно, ничего, но Малфой — красавчик.

Я украдкой пытаюсь рассмотреть тебя. Рассмотреть, что же такого симпатичного находят в тебе все эти девчонки...

Вспоминаю, что в детстве ты, действительно, был довольно милым. Правда, только лишь с виду.

Что же в тебе красивого?

Я бы сказала: ничего особенного.

Ты — высокий и стройный. Да, но, на мой вкус, слишком уж худой. Мадам Малкин пришлось здорово постараться, чтобы эта праздничная мантия хорошо на тебе сидела. Хотя это не отменяет того факта, что у тебя потенциально хорошая фигура. От этих неожиданных мыслей я снова краснею, как помидор, и пытаюсь изгнать всякую крамолу из своего явно воспалившегося мозга.

Однако мозг, кажется, решил действовать сам по себе, ибо продолжил продуцировать всякую ерунду, вроде того, что у тебя красивые глаза. Светлых глаз много, но вот таких чисто-серых — я, по-моему, ни разу и не видела.

Что еще? Волосы, конечно. Вернее, их необычный светлый оттенок.

Ну, вот и все, пожалуй. Ничего особенного...

Мои размышления прерывает появление Риты Скитер собственной персоной. Мы с тобой покорно бредем за ней в "более тихое место" для дачи показаний... то есть, интервью. Понятия не имею, о чем нужно говорить, да и ты — явно, тоже. Оба что-то невнятно бормочем в ответ на ее вопросы.

Но на следующее утро на первой странице "Пророка" появляется огромная статья, пропитанная духом романтики и любви. "Свет и тьма сошлись воедино" — дышит пафосом заголовок. В статье куча всяких подробностей о том, как мы приметили друг друга еще с первого курса, но не могли быть вместе, ибо суровые родители не позволяли... бла-бла-бла... а теперь, когда Волдеморт разбит, а с ним — и все эти мифы о грязной и чистой крови, Гермиона Грейнджер и Драко Малфой, наконец, смогли дать волю своим чувствам... бла-бла-бла...

Стоит ли говорить, что правды в этой статье — процентов пять, все остальное Рита красиво сочинила сама.

Впрочем, нам это на руку. К утру в Хогвартсе появляется Кингсли.

— Сегодняшний выпуск "Пророка" наделал много шума, — довольно объявляет он. — Отличное начало. Так держать.

В двух словах Министр объясняет дальнейшую стратегию. Нынче очень опасный для тебя период: конечно, благодаря заступничеству Гарри ты остался на свободе, но этот факт слишком многих не устраивает. К тому же, суд над Малфоем-старшим никак не начнется... Толпа ропщет.

Да-да, чего только не сделал Люциус Малфой, чтобы избежать тюрьмы! Во-первых, он объявил себя политзаключенным и принялся утверждать, что хоть и поддерживал Волдеморта, но никогда не участвовал в организации или исполнении убийств и других его преступлений. Он отрицал показания свидетелей, аргументируя тем, что все они имели личную неприязнь к нему. В ходе расследований, так или иначе, оказалось, что каждый из предоставленных обвинением свидетелей, действительно, мог иметь зуб на Малфоя. Одно за другим были забракованы все показания.

Но Малфою этого было мало. Он написал прошение в Европейскую комиссию по правам волшебников, и ее представители вот уже третий месяц инспектировали условия содержания заключенных под стражей...

Кингсли оказался связан по рукам и ногам. С одной стороны — потенциальный негативный резонанс мирового масштаба, с другой — возможность возникновения очередных бунтов в пределах всей страны... Будто у него и без этого было мало забот.

У нас с тобой заботы другого рода. После зимних каникул мы продолжаем изображать влюбленных. Правда, пока для этого нужно не так много. Вполне достаточно того, что мы часами просиживаем в библиотеке, вместе готовясь к урокам. Все и так считают, что мы приходим туда специально, чтобы побыть вдвоем.

Школьные соревнования возобновили, и мне пришлось записать в свой график еще и квиддичные матчи. Если раньше я могла посещать только игры Гриффиндора, то теперь, понятное дело, хожу и на матчи Слизерина. Жутко вдохновляет. Чувствую себя полной дурой, когда приходится улыбаться тебе после окончания игры, а все вокруг пялятся и хихикают...

Кончились мои веселые деньки в компании Гарри и Рона. Теперь, когда мы с ними встречаемся, то говорим только об успехах "общего дела".

Незаметно подкрадывается февраль, и я начинаю паниковать. Февраль — это День Святого Валентина... понятия не имею, что тебе подарить. На самом деле, даже представить себе не могу, что я вообще буду тебе что-то дарить. Ну и как мне это сделать? Что-то вроде: "Это тебе. Ничего личного. Просто мы же, типа, влюбленные, поэтому...". Мерлин, какой кошмар! Стоит лишь представить себе эту сцену, и от стыда щеки алеют, как маки...

Облегчение приходит, откуда его не ждали. За неделю до Дня Святого Валентина ты сухо инструктируешь: от тебя я получу в подарок кулон из белого золота с бриллиантом, от меня же тебе ничего не требуется. "На все вопросы, о том, что ты подаришь мне, загадочно улыбайся и отвечай: "Кое-что дорогое". Поняла?", — наставляешь меня ты.

Я киваю, не собираясь признаваться в том, что, по правде говоря, вообще ни черта не понимаю. Просто делаю, как сказали.

Отсиживаем полчаса у мадам Падифут и быстренько сбегаем, будто бы в поисках уединения. Мы, и вправду, укрываемся в одном из пустых классов, но только затем, чтобы каждому заняться своим делом — ты чистишь метлу, а я читаю. За это время ни один из нас не произносит ни слова. Мы с тобой вообще практически не разговариваем — разве только "по делу", и, когда речь заходит об учебе.

При выходе на лестницу сталкиваемся со стайкой хихикающих девиц, которые пролетают мимо нас со словами: "А, так вот, куда вы подевались!"

Ты провожаешь меня до двери и, сухо кивнув, тут же удаляешься.



— Ты не наденешь кулон? — возмущенно спрашивает Лаванда, когда на следующее утро я собираюсь на занятия.

— Какой кулон? — недоуменно уточняю я.

— Этот кулон! — Лаванда кидает на мою кровать раскрытый журнал — специальный выпуск "Ведьмополитена" ко Дню Святого Валентина.

Быстро пробегаю глазами по строчкам: рейтинг подарков на День всех влюбленных возглавляет знакомая фамилия. Драко Малфой рассказывает, что подарил мне золотой кулон в форме сердца, а я... я подарила ему кое-что очень дорогое... кое-что, о чем он давно мечтал...

Поцелуй.

Я задыхаюсь от возмущения и продолжаю пялиться невидящим взглядом на страницу с фотографией теперь уже моего кулона. В мозгу навязчиво пульсирует одно слово: "Поцелуй".

— Ну, — сурово, словно на допросе, вопрошает Лаванда, — так ты покажешь его?

Неохотно лезу в свою тумбочку и достаю коробочку — вчера я даже не удосужилась ее открыть. Внутри, действительно, лежит кулон с бриллиантом. Заливаюсь краской смущения.

— Надень-ка! — велит мне Лаванда, и я, опять же неохотно, но подчиняюсь.

Какой смысл надевать кулон, если я все равно спрячу его под свитер?

Однако, независимо от обстоятельств, теперь я надеваю кулон каждый день — Парвати и Лаванда сурово контролируют этот процесс.



В день всех влюбленных завершается последний этап "выведения персонажей на арену" — Гарри приглашает Асторию в кафе, и предлагает ей "встречаться". Это событие должно стать сенсацией и затмить остальные — в частности, давно запланированное расставание Невилла и Панси. Суд над Паркинсонами состоялся четыре месяца назад, и страсти вокруг их семьи изрядно поутихли.

Что интересно: через неделю ни об одном, ни о другом событии уже никто не помнит — все внимание вновь приковано к нам с тобой.

К середине марта мы становимся героями всевозможных печатных историй. Такое впечатление, что теперь никто и не сомневается, что тебя и меня связывает настоящее чувство. Министр при каждом удобном случае, в любой из своих речей упоминает всех нас, как пример, достойный подражания. Но особый акцент делается на наших с тобой отношениях.

Холодным мартовским вечером мы бредем из Хогсмида. В этом году старшекурсники получили разрешение ходить в поселок чуть ли не каждые выходные. Понятно, с какой целью это сделано — чтобы другие имели возможность почаще лицезреть положительный пример — наше "искреннее чувство"...

— Скоро этого будет недостаточно.

Вздрагиваю от неожиданности.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю, не поворачивая головы.

— Того, что мы с тобой просто ходим рядом, — ледяным голосом отвечаешь ты.

Я понимаю, о чем ты, но даже думать не хочу, что нужно будет делать что-то более убедительное. На щеках снова появляется румянец. В жизни столько не краснела, как за последние несколько месяцев...

До Хогвартса мы доходим в полном молчании. Там нас уже поджидает Министр, который сообщает, что я должна буду провести весенние каникулы у тебя дома, в Малфой-мэноре.

Мы тут же переглядываемся — твой выжидающий взгляд встречается с моим — абсолютно растерянным. Кингсли что-то рассказывает — так, будто я уже дала свое согласие.

А разве это не так? Разве я не согласилась? С самого начала. Теперь отступать некуда.

Пытаюсь представить, как буду целую неделю жить бок о бок с тобой и твоей матерью... Как буду ходить по залу, в котором мне довелось пройти через настоящее унижение и испытать невероятную боль. Пораженно застываю, прислушиваясь к себе, но внутри — одна лишь звенящая пустота.

Ты уходишь, а я даже не замечаю этого.

Уже прощаясь, Министр, как бы, между прочим, сообщает мне, что, возможно, понадобится еще одна услуга — мое присутствие на первом судебном заседании Люциуса Малфоя. Для поддержки Драко — чтобы другие увидели, что я полностью простила его и его семью...

При одной мысли об этом внутри все превращается в лед. Я машинально киваю, но молюсь, чтобы суд еще долго не начинался... или, чтобы мне не пришлось туда идти... Хоть и предчувствую, что мои молитвы не будут услышаны.



Стоя перед воротами Малфой-мэнора, никак не могу заставить себя двигаться. Нервы напряжены до предела: руки дрожат, сердце бешено колотится, по виску ползет капелька пота... Я не могу.

Словно в тумане, слышу, как ты говоришь:

— Скажешь, когда будешь готова...

Отрицательно мотаю головой.

— Я никогда не буду готова.

Минута, две, пять...

Становится легче. Ровно настолько, чтобы сделать один, но весьма решительный шаг сквозь ограду.

Не оглядываюсь по сторонам. Иду, не спуская глаз с входной двери.

Через секунду в проеме появляется Нарцисса Малфой.

Невольно спотыкаюсь, но удерживаюсь на ногах, не в последнюю очередь, благодаря твоей руке, поддержавшей меня за локоть.

Сердце вновь отбивает сумасшедший ритм — внутри все сжимается в ожидании. Я жду, когда миссис Малфой презрительно фыркнет, завидев меня по правую руку от своего сына, и окатит ледяным взглядом. Запоздало сознаю, что в глазах цвета весеннего неба нет ни единой льдинки, а на губах застыла неуверенная улыбка...

Неожиданно для самой себя первым делом прошу провести меня туда... В зал, с которым связаны худшие воспоминания моей жизни...

Оказывается, все не так и плохо. Странно, но я уже почти и не помню, как все было. И совсем ничего не чувствую. Картинка в моей памяти, словно полиняла и выцвела. Облегченно вздыхаю...

Всю последующую неделю мы с тобой почти не видимся. Зато я часто вижусь с Нарциссой. Да, теперь мы зовем друг друга по имени и проводим вместе много времени. Хватило всего лишь одного разговора по душам...



— Мисс Грейнджер, я хотела бы попросить у вас прощения...

Смущаюсь и краснею.

— Ну, что вы...

— Нет, — тут же перебивает меня она и довольно жестко продолжает: — Вы и мистер Поттер столько раз спасали жизнь Драко, что я навеки в неоплатном долгу у вас. Только благодаря вашему бескорыстию и готовности помочь мне удалось осознать масштабность своих ошибок. И хоть мне нет ни прощения, ни оправдания, скажу одно: все, что я когда-либо делала, я делала с полной уверенностью, что это поможет защитить и уберечь от беды самого любимого моего человека... Моего сына...

Мое сердце замирает.

— Вот только делала я совсем не то, что нужно... Мне искренне жаль, что я так заблуждалась. Я никогда не искуплю свою вину перед вами, но я вам благодарна за все, что вы сделали и продолжаете делать...

Она была абсолютно искренней. Я буквально чувствовала ее боль.

А я сама? Разве не сделала бы все возможное ради счастья дорогих мне людей? Ради родителей? Ради Гарри и Рона?

Пораженно осознаю, что держу Нарциссу за руку и молча плачу — так же, как и она.



Никогда раньше я не жила в замке, поэтому мне все здесь интересно: от огромнейшей библиотеки до безразмерного розария. Время проходит так быстро, что я даже сожалею, что пробыла у тебя в гостях так недолго.

Весенние каникулы знаменует еще одно событие — плановое расставание Рона и Трейси. Когда мы возвращаемся в Хогвартс, Рон выглядит таким довольным, словно выиграл сотню галеонов.

— Мы расстались! — радостно восклицает он, завидев меня. — Трейси уезжает доучиваться во Францию, и теперь я полностью свободен! Можешь в это поверить?

Киваю и пытаюсь улыбнуться.

— Не забывай: ты, вообще-то, должен выглядеть хоть немного расстроенным.

Рон беззаботно пожимает плечами и игриво мне подмигивает.

— Завтра, — с улыбкой говорит он. — А сейчас... Знаешь, чего я больше всего хочу?

Настораживаюсь и замираю.

В мгновение ока Рон хватает меня за руку и притягивает к себе, впиваясь в губы настойчивым поцелуем.

Я и сама не поняла, что случилось. Секунду стояла и удивленно смотрела на происходящее, будто со стороны, а уже в следующий миг резко отпихнула Рона от себя. И тут же осознала, что сделала.

Нет-нет, я не виновата! Это само собой произошло... Я ни при чем, я не знаю, почему так поступила... Прости, прости, Рон, пожалуйста... Это само собой как-то получилось...

Заливаюсь краской, и чтобы хоть как-то оправдаться, скороговоркой бормочу:

— Рональд! А если бы нас увидели? — похоже, моя тирада действует, ибо выражение лица Рона тут же меняется с недоуменного на виноватое. Это добавляет мне уверенности, и я продолжаю: — Всего одна нелепая мелочь, и все полетит к чертям! Ты хоть понимаешь, что стоит на кону?

— Извини, — виновато бормочет он, — я не подумал.

Словно в подтверждение моих слов в гриффиндорскую гостиную залетают Парвати и Лаванда. Глаза последней тут же сощуриваются. Я устало вздыхаю. С недавних пор Лаванда возомнила себя хранительницей нашей с тобой "любви".

— Что это вы тут делаете вдвоем? — подозрительно спрашивает бывшая подружка Рона.

Сам он безразлично кривится, глядя ей в лицо.

— Вообще-то, разговариваем. Мы пока еще друзья, знаешь ли. А для друзей это вполне нормально — общаться друг с другом.

Лаванда переводит недоверчивый взгляд на меня. Странно, но сейчас я благодарна ей за эту придирчивость.

— Я, наверное, пойду, — говорю Рону и, не оборачиваясь, поднимаюсь наверх. Сославшись на усталость, обещаю девчонкам, что о каникулах, проведенных в Малфой-мэноре, расскажу уже завтра, и ныряю за темные створки полога.



Ночью мне снится гостиная Гриффиндора и Рон, который снова меня целует. Вот только на его месте почему-то оказываешься ты...