«…Он посылает нам только то, чего мы, в конечном счете, заслуживаем...»

Время шло. Флаффи быстро рос и учился, схватывая все на лету. Его отношение к приютившему королю быстро переросло просто дружеские. Никто и не заметил, как он однажды назвал его папой Муфти. А тот, услышав, и виду не подал. Кошмары, как и говорил Мванахева, прекратились по мере взросления. А прошлое никак не возвращалось, и это полностью удовлетворяло стареющего льва.
Однажды на совместном обходе Флаффи как-то спросил:
– Скажи, папа Муфти, а почему ты до сих пор не женился?
– Видишь ли, – начал тот, – я слишком требователен к королеве. Еще не нашлось той, что смогла бы подойти мне и завоевать мое сердце.
– Я слышал, как львицы говорили о каком-то проклятии на тебе. Мол, ты не можешь иметь сына.
– Что ж, всем языки не откусишь, – буркнул Муфти в ответ.
– Я просто хотел спросить, за что бывает такое проклятие, если оно есть.
– Прости, Флаффи, но я не могу тебе ответить на твой вопрос. Знаешь что? Сходи с ним к Мванахеве, уж он-то сможет тебе что-нибудь рассказать….
Больше Флаффи об этом Муфти не спрашивал. Но вечером разыскал в одном из уголков земель прайда шамана, собиравшего траву для лекарств. Услышав вопрос, тот отложил их в сторону и сел на камень, кивком головы приглашая последовать своему примеру.
– Позволь мне, Флаффи, рассказать одну историю, передающуюся в моём роду из поколения в поколение.
Произошла она в маленьком прайдленде на северной окраине Долины прайдов. Духовным руководителем тамошних львов был преданный своему делу шаман, Маяя, пожалуй, слишком серьезный и образованный, чтобы по-настоящему подходить для этой должности. Никогда прежде там не было такого ученого мандрила, причем глубина познаний сочеталась у него с искренней заботой о ближних. Увы, оба эти качества не были замечены львами прайда. Будучи сильными и грубыми, они не могли оценить его ученость, а рассуждения о необходимости помогать жителям всей округи представлялись им наивными и пустыми мечтаниями.
Это мнение некоторые из львиц порой высказывали вслух, как бы притворно сочувствуя:
– Ну что вы хотите от бедняги, если ему просто не о ком больше заботиться?!
Так они намекали на тот печальный факт, что Всевышний не благословил Маяю детьми. Это обстоятельство, разумеется, живо обсуждалось в прайде, но давно уже прошли времена, когда львы еще надеялись и молились, чтобы жена мандрила родила ребенка. Вот уже тринадцать лет прошло, как шаман жил в том прайде, а женился он еще за три года до прихода туда, и все эти годы его семья оставалась бездетной.
Однако сам он и его жена все еще продолжали надеяться. Они испробовали все, что только возможно: горячо молились, советовались с другими знающими шаманами, но увы — все их усилия оставались тщетными.
Черствость львиного прайда и других жителей тех земель тоже не облегчала их положения. Нет, нет, они вовсе не собирались унижать своего шамана — просто они были грубыми, необразованными и не в состоянии относиться к проблемам Маяи с необходимым тактом. Им ничего не стоило, к примеру, обратиться к нему с каким-нибудь вопросом, относящимся к воспитанию детей, а потом вдруг опомниться, прервать разговор и начать шумно извиняться за свою нескромность.
Сам же шаман никак не проявлял огорчения и старался относиться к слабостям своих соседей, в том числе, к их чрезмерной эмоциональности, как можно снисходительнее, но, разумеется, в глубине сердца Маяя немало страдал. Он и его жена могли бы стать идеальными родителями — ведь они так много дали бы своим детям! Однако любая мысль об этом причиняла им настоящую боль — тем более острую, чем меньше у них оставалось надежд.
Как будто специально для того, чтобы усугубить их трагическое положение, кое-кто из местных гиен стал поговаривать о том, что неплохо бы, мол, заменить нынешнего шамана другим, имеющим детей.
– Не может бездетный Маяя наставлять других, — твердили они на всех перекрестках. На самом деле, они, разумеется, просто искали оправдания своим собственным недостаткам и надеялись облегчить себе жизнь, избавившись от чрезмерных требований шамана.
Для шамана с женой эти разговоры были тяжелейшим испытанием. Дело было не только в жестокой неблагодарности, которую, в сущности, проявили жители прайдленда, — мало того, в ней звучала оскорбительная окончательность безжалостного приговора. И в самом деле, откуда им известно — а вдруг у Маяи еще будут дети? Почувствовав, что тот от огорчения совсем замкнулся в себе, жена решила прибегнуть к последнему средству.
– Иди к Магиду, — стала уговаривать она мужа, — иди к этому святому.
После шестнадцати лет семейной жизни, когда обстановка в прайдленде стала совсем неспокойной, необходимо было предпринять что-то по-настоящему решительное.
Шаман принял совет жены с немалым душевным смятением. Кто не слышал о святом Магиде? О его блистательных притчах, многочисленных совершенных им чудесах?! Все знали, что своими познаниями и поистине сверхъестественными способностями Магид намного превосходит простых смертных шаманов. По правде говоря, это была одна из причин, по которым Маяя до сих пор не совершил паломничества к нему. В глубине души он опасался предстать перед пронизывающим, ясновидящим взором Магида. Разумеется, ему не надо было опасаться никакого обсуждения своих поступков, но ведь Магид судил других не по их внешним достоинствам! Он видел их насквозь. Бывало, обходя земли и встречаясь с множеством жителей, он упрекал их не только в том, в чем они согрешили, но и за то, что они могли сделать и не сделали, чего могли достичь и не достигли.
Поэтому Маяя боялся, что Магид заглянет в его душу. Хуже того, Магид мог открыть, что шаману и его жене вообще не суждено иметь детей. Может быть, лучше жить между надеждой и разочарованием, чем с таким сокрушительным приговором. Вот почему мандрил отправился в путешествие к центру Долины с тяжелым сердцем. Представ, наконец, перед Магидом, он обнаружил его погруженным в некий транс. Прошло несколько минут, прежде чем Магид обратил внимание на гостя, и за это время Маяя окончательно решил, как он будет себя вести. Он не просто попросит Магида о благословении, но откровенно признается ему, что проделал весь этот путь в последней надежде удостоиться потомства. Мандрил твердо решил не только поведать Магиду о своем отчаянии, но и рассказать о надежде на его способность замолвить слово перед Владыкой Вселенной.
Магид, наконец, заметил, что кто-то стоит перед ним:
– Да, друг мой? — мягко произнес он, указывая гостю на камень, до блеска отполированный сотнями прежних сокрушенных просителей.
Присев на него, Маяя тотчас принялся рассказывать о своем горе. Не раз всплакнув во время рассказа, он закончил словами:
– Когда мы поженились, мы мечтали, что у нас будет большая семья. Это было шестнадцать лет назад. И вот сегодня не только сердца наши разбиты — мое положение тоже находится под угрозой. Меня привела к вам последняя надежда; все остальное я уже перепробовал. Магид, заступитесь за меня перед Всевышним!
Тот задумчиво закрыл глаза, помолчал несколько мгновений, а потом еле слышно произнес:
– У всех свои огорчения. Если бы нам дано было видеть беды других, может, мы были бы благодарны Богу за то, что наша доля все-таки легче. Чужие страдания невыносимы. Но мы не замечаем их и не хотим понять, что Он посылает нам только то, чего мы, в конечном счете, заслуживаем...
Услышав эти слова, Маяя не на шутку встревожился. Он ведь пришел сюда не за утешением, а за помощью. Но тут Магид снова закрыл глаза и тихонько постучал пальцем по подбородку. Маяя напрягся. Теперь вся его душа сосредоточилась в молитве, надежде и мольбе, чтобы Магид снизошел к его просьбе, и ему не пришлось покинуть его с пустыми руками. Только подумать — вернуться ни с чем к огорченной жене и тамошним насмешникам...
Спустя несколько минут, которые показались мандрилу вечностью, Магид снова открыл глаза. На сей раз его пронзительный взгляд был затуманен слезами.
– Друг мой, — сказал он. — Я вижу, что все Небесные врата перед тобою закрыты. Есть только один путь — ты должен найти того, у которого есть ключ к каким-то из этих врат.
Маяя торопливо наклонился к Магиду, надеясь услышать имя этого кого-то и его место жительства.
– Он, — продолжал Магид, — живет в окрестностях твоего прайдленда...
Шаман был чрезвычайно изумлен. Он хорошо знал всех жителей окрестностей и был убежден, что среди них нет ни одного, кто хотя бы отдаленно напоминал собою праведника. Магид понял, что тот мысленно перебирает имена всех своих соседей, пытаясь угадать, кто из них мог бы владеть ключами от врат Небесных, и, не желая продлевать его терзаний, сразу же продолжил:
– В лесу возле вас живет один из тех тридцати шести святых львов, на которых держится мир. Его зовут Мбвамкубва.
– Постой! – прервал Флаффи рассказ. – А кто такие этот Магид и святые львы?!
– Ох и не терпелив же ты! – укоризненно ответил Мванахева. – Никто не знает в точности, кем именно был Магид: история столь давняя, что это и позабылось уже. Одни говорили, что этот пророк – лев, другие – что великий мандрил. А святыми львами предание зовет тех, кто берет на себя грехи всех других и заступается за них перед самим Богом. Если простые львы – короли правят в этом мире настоящим других животных, лишь влияя на их будущую судьбу, то эти тридцать шесть святых способны править судьбой, определять будущее от начала и до конца. Предание гласит, что если бы Бог не имел своих посланников в их лице на этой земле, то мир бы уже давно погиб, утонув в крови. А еще они открывают любому врата Небесные – прямой путь к долгому счастью и процветанию. Но ты слушай далее. Итак...
– Мбвамкубва?! — потрясенно вскричал мандрил. В отчаянии он подумал, что Магид ошибся.
– Вот именно — Мбвамкубва. Он — один из праведных «тридцати шести», ему открыто то, чего не видят остальные, и сам он видится не таким, каким является на самом деле.
Любой легко понял бы изумление Маяи: Мбвамкубва был самым известным и эксцентричным среди всех львов-бродяг. Жить ему приходилось прямо в лесу на не принадлежащей никому территории, в норе, потому что никто в Долине не согласился бы иметь соседом такого отвратительного субъекта. Он был вечно грязен и омерзителен — не лев, а истинное наказание для всей Долины. Даже благожелательный ко всем без исключения Маяя отчаялся добиться чего-либо от него. Поначалу, только поселившись в прайдленде, шаман, как и многие другие до него, пытался найти с этим львом общий язык. И хотя все его попытки наталкивались на недоверие, насмешки и издевки Мбвамкубвы, Маяя долго не признавал себя побежденным.
Очнувшись от своих размышлений, он торопливо поблагодарил Магида за совет, попрощался с ним и отправился в обратный путь. По дороге он размышлял о том, как ему найти общий язык с Мбвамкубвой. Этот отшельник ни с кем не разговаривал и отказывался встречаться.
Только у самого входа в свой прайдленд у мандрила сложился хоть какой-то план. Вечером он как бы ненароком зайдет подальше в лес и притворится заблудившимся. Буквально перед самым наступлением темноты он придет к этому льву и скажет, что сбился с дороги и уже не успевает добраться домой. Какой лев откажет шаману в гостеприимстве?! Таков закон, и вряд ли тот ослушается.
Вернувшись домой и, поделившись этим планом с женой, Маяя на всякий случай сообщил своему королю, что завтра его не будет в прайдленде. Одновременно, опасаясь худшего, он приготовил себе в дорогу узелок с провизией — на случай, если Магид все-таки ошибся и Мбвамкубва вовсе не тот праведный лев, каким он его назвал...
Уже приближалась ночь, когда шаман вошел в мрачный лес. За несколько минут до захода солнца он был уже возле искомого логова. Сердце его отчаянно колотилось, он прерывисто дышал. Только безвыходность ситуации да вера в святого Магида поддерживали его дух.
Он перевел дыхание и постучал по дереву у входа — негромко, даже робко, в глубине души боясь увидеть отталкивающую морду и столкнуться с грубыми манерами хозяина. На какой-то миг ему даже захотелось отказаться от всей этой затеи, но потом отчаяние снова придало ему силы. «Все это ради моей жены, да будет она благословенна, и нашего ребенка, да пошлет его нам Всевышний!» — прошептал он про себя и постучал еще — на сей раз уже чуть громче.
Из глубины логова раздался пронзительный львиный крик:
– Пшёл прочь и не смей больше появляться!
Но нежеланный гость не ушел, хоть волосы и встали у него дыбом от страха. Маяя твердо решился не отступать, пока не получит благословения Мбвамкубвы.
Наконец появившаяся жена бродяги, перемежая свои слова нелестными эпитетами, закричала шаману в лицо, что в последний раз приказывает ему убраться. «Проваливай, да поживее!» — зашипела она и для убедительности подняла над головой свою тяжелую лапу с выпущенными когтями.
– Послушайте, ведь до наступления ночи остались совсем ничего, а я заблудился! — взмолился Маяя и тут увидел печальное зрелище — в пещере находились несколько невообразимо запущенных детей. Никогда раньше ему не приходилось видеть столь непривлекательных львят.
Жена предупредила, что если ее муж застанет в доме непрошеного гостя, добром это не кончится. Однако, увидев, что на того эти угрозы не действуют, она впервые за все время подняла на него глаза и пробормотала сквозь зубы:
– Ладно, ступай в нашу гостевую пещеру! Но с концом завтрашнего утра проваливай и поскорее, не то хуже будет!
Пещера оказалась маленьким, тесным и скверно пахнущим местом, полным грязи и блох. На глаза Маяи навернулись слезы. Словно мало ему было проклятия бездетности, так теперь приходится терпеть еще и это незаслуженное унижение! «Один лишь Бог знает, зачем Он посылает мне эти страдания, — вздохнул шаман, глядя на стропила, усеянные летучими мышами. — Если Мбвамкубва действительно праведен, то одна из его заслуг перед Всевышним, несомненно, состоит в том, что он способен жить с такой львицей...»
У Маяи оставалось теперь только одно утешение. Он продолжал надеяться, что в эту самую ужасный и решающий день всей его жизни сей лев сумеет каким-то образом открыть для него врата Небес.
И тут он услышал тяжелые шаги хозяина, шедшего по тропинке к своему дому. Потом он услышал, как грозные шаги стали приближаться к гостевой пещере. Шаман воспрянул духом. «Видимо, Мбвамкубва, — с надеждой подумал он, — сейчас собирается пригласить меня в свой дом на угощение гостя...»
Но у хозяина на уме было совсем другое. Он с порога угрожающе рыкнул в сторону мандрила.
– Тебе лучше убраться подобру-поздорову, как только кончится утро, — предупредил он ледяным тоном и тяжеловесно зашагал домой.
Теперь шаман стал всерьез опасаться за свою жизнь, и все остальные проблемы в его глазах несколько поблекли.
Уходя из дому, он захватил с собой немного еды, но отвращение убило в нем всякий аппетит. Он заставил себя проглотить свои запасы, но мысли его непрерывно возвращались к Мбвамкубве. Что ждет его от лап этого льва — бесславный конец... или бесценный дар?
Несмотря на скверные манеры и грубые речи хозяина, Маяя в глубине души никак не мог поверить, что великий Магид ошибся. В ушах его по-прежнему звучали слова Магида: «Только Мбвамкубва может открыть для тебя запечатанные врата Небесные». Он знал, что Магиду открыто то, чего не видят простые смертные. Раз Магид так сказал, стало быть, это он, шаман, при всей своей доброте и смирении, грешен и нуждается в заступничестве перед Всевышним, тогда как его хозяин, с виду неотесанный грязный лев, на самом деле — святой самого высокого ранга.
Час проходил за часом, и ночь медленно поворачивала к рассвету. Маяя уже и плакал, и смеялся, но никак не мог заснуть. А когда солнце стало приближаться к полудню, он начал лихорадочно обдумывать план дальнейших действий — ведь утро уже приближалась к концу.
Мандрил сидел в грязной пещере, перебирая в уме свое прошлое и пытаясь представить себе весьма смутное будущее. Еще час, не больше, и солнце будет в зените, а он так и не сумел использовать свой единственный шанс получить благословение. Он чувствовал себя совершенно беспомощным.
Беспомощным... Да, это слово как нельзя лучше подытоживало все шестнадцать лет его семейной жизни. Магид сказал, что только один лев может открыть перед ним Небесные врата. И вот он здесь, буквально в нескольких метрах от этого льва... но на самом деле бесконечно далеко. Вместо того, чтобы петь вместе с женой радостные песни, он скорчился в вонючей каморке, и его единственный спутник — старая блоха, которую давно уже пора прибить да лень.
Шестнадцать лет подряд, день за днем, год за годом, они с женой надеялись, что избавление придет. Разочарования и горести были очень жестоки, но они все равно упрямо отказывались верить, что покинут этот мир, не оставив потомства. Вокруг было так много семей, щедро благословленных детьми; неужто Владыка откажет им хотя бы в одном ребенке? Неужто род Маяи, давший много замечательных шаманов, оборвется вместе с его собственной жизнью в этом грязном месте?!
Мысли шамана снова вернулись к цели его прихода. Магид заверил его, что Мбвамкубва в действительности — один из тридцати шести величайших праведников. «Они видят то, чего не видят другие, и не могут быть увидены так, как видятся другие», — подчеркнул Магид. Эта последняя, загадочная часть фразы тревожила мандрила. На что намекал Магид?
«Время уходит», — подумал несчастный. Даже мучительно унылое однообразие этого утра, наитяжкого в его жизни, не шло в сравнение с тем ужасным будущим, которое, как он был теперь уверен, его ожидало.
«Но почему я заранее сдаюсь?» — спросил он сам себя. «Да потому, что не могу даже подступиться к Мбвамкубве!» — ответил он себе же. Может, стоит попросту убежать, пока не поздно? Что такое его беда в сравнении с неминуемой угрозой побоев или даже смерти? Нет, возразил внутренний голос. Не для того он претерпел все эти страдания, чтобы сбежать в последний момент. Он дол жен попытаться. Он что-то придумает...
Опустившись на покрытую мхом землю, он стал изливать свое сердце Всевышнему. Искры раскаяния, никогда прежде не загоравшиеся в нем, вспыхнули теперь ярким огнем, он исполнился решимости до блеска очистить свою душу от всех греховных пятен. Он припомнил все свои проступки последних лет, каждое неуместное слово, и дал клятву, что все эти грехи прошлого никогда больше не повторятся.
Погруженный в эти глубокие размышления, он не сразу ощутил мягкое прикосновение. Чья-то лапа ласково легла на его плечо. Он поднял глаза и увидел Мбвамкубву, стоявшего над ним в сиянии белого льва. И Маяя вдруг понял загадочные слова Магида: «Он не может быть увиден, как видимы другие, — потому что, глядя на него, ты видишь только собственное отражение. Тридцать шесть львов так возвышенно духовны, что зеркала их души отражают то, что оказывается перед ними...»
Мбвамкубва казался отвратительным и страшным всем тем, чьи души были отягощены недобрыми делами или помыслами. Но сейчас, когда Маяя возвысил свою душу до высшего, самого благочестивого состояния, он сподобился увидеть этого льва таким, каким тот был на самом деле!
– Не согласишься ли присоединиться к нашей утренней трапезе? — спросил хозяин.
Мандрил молча поднялся и последовал за хозяином в пещеру, которую едва узнал. Все в ней блестело, а дети, те самые вчерашние отвратительные заморыши, казались теперь ангелочками. Жена оказалась приятной и гостеприимной хозяйкой, а еда, которой она неустанно потчевала гостя, была необыкновенно вкусной и обильной. Мбвамкубва позволил гостю пробыть до вечера, наблюдая за ними и кушая, все, что Маяя ни пожелает: еда, оказывается, была ночью заготовлена специально для него.
Когда солнце уже близилось к закату, хозяин повернулся к своему гостю и сказал:
– Я знаю, зачем ты пришел. Ты будешь вскоре благословлен мальчиком. Прошу тебя только об одном — назови его в мою честь.
Шаман был изумлен необычной просьбой. Первым его побуждением было спросить, разве можно называть ребенка мандрила в честь живого льва, но тут же прикусил себе язык. Кто он такой, чтобы возражать святому?
На самом деле, он был не в состоянии вымолвить слово, не то, что спросить. С той минуты, как Мбвакубва объявил свою добрую новость, шаман был вне себя от волнения. В горле его прочно утвердился какой-то странный комок, а в глазах стояли слезы благодарности.
– Так ты обещаешь? — мягко спросил лев.
Мандрил только и мог, что молча кивнуть головой. Удовлетворившись этим ответом, хозяин поднялся и провозгласил, что настала пора последнего благословения, потому что гостю пора спешить домой — обрадовать жену радостным известием.
– Чем я смогу отблагодарить вас? — выдавил, наконец, Маяя дрожащим от волнения голосом.
– Твое обещание — самая лучшая благодарность, — ответил лев. — Но еще важнее, чтобы ты всегда оставался на той духовной высоте, на которую поднялся в это утро. Нет ничего более совершенного, чем сокрушенное сердце. Искреннее раскаяние и стремление покончить с грехами — самые угодные Богу жертвы.
На следующее утро, придя к своему королю, шаман был встревожен странным смятением львиц. Все только и шептались о чем-то, косо смотря на совещавшегося о чем-то короля и его соседних монархов. Шаман был в полном недоумении.
– Что случилось? — спросил он.
– Да нет, ничего особенного... — уклончиво ответил король.
– Но все-таки? Вы же чего-то обсуждаете... Я вижу, вы всех спрашиваете о чем-то...
– О да... Тут сейчас решается, кто займет тот мрачный лес, откуда вы вернулись вчера вечером. Я, конечно, понимаю, что дело это безнадежное, никто не хочет брать его себе, но нельзя же не спросить... на всякий случай...
Сердце шамана похолодело. Король тем временем продолжал:
– Я сожалею, что мне приходится вас огорчать... вы, вижу, так переживаете... ей-Богу не стоит... но тот грязный лев, что жил в лесу... ну, знаете — Мбвамкубва... сегодня утром отправился к праотцам. Уверен, что его несчастная душа вздохнула с облегчением, покинув грешное тело. Жаль только, что ей пришлось так долго в нем мучиться...
Шаман молчал, как пораженный громом. Он сразу же понял, что означала странная просьба Мбвамкубвы, и на какую невероятную жертву он пошел, чтобы Маяя и его жена могли иметь ребенка...
– Вот такая история, мой друг, – закончил Мванахева и встал.
– Мы получаем лишь то, что заслуживаем, – задумчиво произнес Флаффи. – Значит, Муфти заслужил свои страдания? Но чем?!
– Кто знает? – пожал плечами мандрил. – В этом мире нам не суждено узнать, за что нас жалуют, а за что наказывают. Муфти не праведник, но и не самый страшный тиран в Долине. И только там, возможно, – его палец ткнул в небо, – мы узнаем подробности. Пока же не нашлось того, кто смог бы пожертвовать ради Муфти чем-то очень важным, видя в нем не только плохое, но, что важно, добро, которое он, я знаю, способен дарить окружающим. Ну, мне пора.
И взяв охапку листьев, шаман продолжил свой путь.