Мародеры

Урок защиты от Темных сил проходил в древнеегипетской пирамиде. И, без шуток, это было самое жуткое место, в каких Ремусу доводилось бывать.
Узкие коридоры из песчаника. Факелы на стенах. Семь футов света – и дальше все теряется в плотном мраке – и в этот плотный мрак надо идти. А что там тебя ждет – Конъюнктивитус, Левикорпус или мумия-боггарт – это уж как повезет.
Суть задания Джекилл, нарядившийся по случаю в костюм археолога, объяснил так:
– У каждой мумии внутри спрятаны золотые монеты. Цель этого курса – добыть золотой скипетр Амон Ра. Он спрятан в одной из мумий в самом сердце пирамиды. Но его вы разыщете только через два-три занятия, так что сейчас сосредоточьтесь только на монетах. Задача каждой команды – собрать как можно больше золота. В вашем распоряжении – Щитовые чары против древних проклятий, Щитовые чары, которые мы изучили на прошлых уроках, и любые дуэльные заклинания. За применение заклинания Ридикулус ваше золото исчезнет.
На этих словах раздался недовольный гул.
– Золото – лепреконское? – громко возмутился Джеймс. – Надувательство!
– Зато призовые пятьдесят очков факультету-победителю – настоящие! – улыбнулся Джекилл, поправляя каску, которая то и дело сползала ему на глаза. – Итак, вперед!

В команде Ремуса был Питер. Так задумал Джекилл – чтобы в команде было всего двое, потому что Ликвидаторы проклятий также всегда работают в паре.
Дело было нехитрое – искать тайные двери, избегать ловушек – за годы ночных скитаний по Хогвартсу мальчики здорово отточили эти навыки. Вот только странные вздохи, проносящиеся по коридорам вместе с непонятным сквозняком, крики одноклассников в соседних комнатах пирамиды и совершенно точная вероятность того, что за следующим поворотом – мумия, внушали некоторое опасение...
Только Джеймсу и Сириусу было не страшно. Они не только не испугались гнилых зеленых мумий, но еще умудрились раздеть парочку, закутались в бинты и теперь таскались по пирамиде и нападали на одноклассников. То и дело где-то можно было услышать их громкий хохот – обычно следующий за чьими-нибудь душераздирающими воплями вроде:
– А-А-А, МАМА! – Питер истошно заорал, когда из очередного тайника на них вдруг вывалился полуразвалившийся труп в бинтах и потащился к ним, вытянув руки.
Одно прикосновение – и они прокляты.
Хвост спрятался, Ремус вскинул палочку.
«Ри... Ри... нет, нет, как же его...»
– Протего Ресцентум!
Питер был так напуган, что выпалил чары совершенно машинально.
Мумия с протяжным воем рассыпалась прахом, и из бинтов посыпалось золото.
– Молодец, Пит! – Ремус хлопнул друга по плечу. Тот дернулся – он сегодня весь день был как будто не в себе. Когда Ремус нагнулся, чтобы подобрать пяток монет, за стеной вдруг раздался дружный женский визг, и Люпин сам подпрыгнул так, что чуть не растерял всю добычу.

Когда из-за поворота на них вывалилась очередная мумия, Лили и Алиса завизжали, схватившись друг за дружку.
Мумия быстро захромала к ним, издавая гнусные стоны, но Лили вскинула палочку и крикнула:
– Ступефай!
Мумию швырнуло на пол, и она вполне по-человечески выругалась.
– Джеймс?! – пронзительно воскликнула Лили, сжимая кулаки.
Поттер хихикал, лежа на спине, а после ее слов раздвинул бинты на лице, и все увидели его весело блестящие глаза.
– Мерлин, до чего вы все легко ведетесь! Это просто невероятно!

Он уже почти пришел в себя. Нет, конечно, бывали минуты, когда он посреди общей беседы вдруг замолкал и переставал даже улыбаться.
Взгляд его останавливался и странно стекленел. Если это случалось за столом в большом зале, Лили просто как бы невзначай брала его за руку и переплетала с ним пальцы. Она могла продолжать говорить и смеяться, но все, кто знал, в чем дело, знали, что означает и этот жест.
И когда Джеймс и Лили переглядывались в этот момент, поневоле хотелось верить в настоящую любовь.
Впрочем, если рядом не было Лили, роль дефибриллятора брал на себя Бродяга – он действовал менее деликатно – отвешивал Джиму парочку затрещин, и они отправлялись на поле. А когда эти двое пинали там балду, на трибунах всегда собиралась стайка хихикающих четверокурсниц, так что Джеймс быстро приходил в норму.

Девочки помогли ему подняться.
– О-ох, ангел мой, ну у тебя и удар, – прокряхтел Джеймс, потирая спину. – Меня как кува...
– А там что происходит? – спросила Лили, услышав какую-то возню в соседней комнате, а когда они вошли туда, она увидела довольно забавную картину: еще одна мумия, вполне бодрая и живая, сражалась с прыгающей дверью древнего саркофага, из которого что-то отчаянно рвалось наружу. Это что-то барабанило по саркофагу с той стороны и орало проклятия пополам с ругательствами.
– Его высочество не хочет отправляться на тот свет, – пояснил перебинтованный Сириус. Он один явно не справлялся с напором мумии, и Джеймс бросился ему на выручку. – Мы его уговаривали, но он ни черта не понимает. Пожалуй, запрем его и оставим здесь до следующего урока. А может и навсегда.
Крики стали громче.
– А можно и мне взглянуть на это Высочество? – почуяв неладное, Лили закатала рукава рубашки и подошла ближе.
– Серьезно, Лили, тут ничего...
– Алохомора!
Дверь саркофага отпрыгнула, отшвырнув ребят, и наружу вывалился не кто иной, как Северус Снейп.
Джеймс и Сириус покатились со смеху, но Лили не успела ничего сказать – неожиданно в их комнату вдруг ввалилась парочка настоящий мумий.
Слух о том, что двое смертных насилуют несчастных боггартов, распространился быстро, потому что при виде перебинтованных дебоширов один из призраков вдруг издал озадаченный скрип и быстро-быстро пошкандыбал прочь. Джеймс и Сириус бросились за ним, а вторая мумия потащилась к девочкам, но не успели они поднять палочки, как она вдруг рассыпалась прахом и целой кучей золота.
– Ну вот, – расстроено протянула Алиса, отмахиваясь от клубов пыли.
– Спасибо, Сев, – вздохнула Лили, бросив на Снейпа недовольный взгляд, и потянула подругу за рукав. – Идем, Алиса.
– Эй, я же вас спас! – крикнул Северус им вдогонку. – Я тебя спас, Лили!
– Молодец, забирай свое золото, – развела руками Лили. – Оно по праву твое!
И они ушли, оставив Снейпа одного.

После урока подсчитывали монеты.
Слизерин, явно желая отыграться за недавнее поражение, набрал больше всего монет.
Гриффиндорцы стояли посрамленные, только Сириус и Джеймс посмеивались, обсуждая налет на гробницу. Похоже, для них это было просто очередной шалостью, и они даже не пытались собирать монеты. Хотя, если бы их энтузиазм был направлен в нужное русло, они бы точно победили.
– Итак... у Слизерина – сто пятьдесят галлеонов, у Когтеврана – сто двадцать пять, Пуффендуй собрал ровно сто, и Гриффиндор, увы, девяносто пять. И наш победитель...
– Погодите-ка, у меня что-то в штанах застряло! – вдруг перебил его Джеймс и под общий удивленный вздох извлек из-под своего маскарада сияющий золотой скипетр Амон Ра.
Повисла тишина.
– Похоже, тот тип, с которого мы стащили его прогнившие портки, был важной шишкой, – сообщил Джеймс Сириусу в наступившей тишине и бросил скипетр поверх жалкой кучки золотых монет.
Сириус в это время прислонялся к стене пирамиды и как обычно делал вид, что все это ему смертельно надоело. В ответ на слова Джеймса он вытащил из кармана настоящую монету, бросил поверх остальных и лениво добавил:
– Мир его праху.
Гриффиндор разразился смехом, криками и улюлюканьем, потом к нему подключились остальные факультеты, и уже после ошарашенный и смеющийся Джекилл объявил победителя и отпустил гриффиндорцев на выходные без домашнего задания.

Ремус

– Устроим сегодня феерический забег? – спросил Джеймс, когда они спустились на обед. Довольные одноклассники шумно рассаживались рядом. Одноклассницы всем составом отбыли в Крыло на практику. – Ты как, Лунатик?
Ремус слегка напрягся. Вот и оно.
– Боюсь, что сегодня феерический забег состоится... без меня.
Ну вот, сказал.
– Как это? – Джеймс усмехнулся, переглянувшись с Сириусом и Питером, но снова сразу стал серьезным.
– Ну... вы можете развлечься, но... без меня, – Ремус чувствовал себя просто отвратительно. Они рисковали всем, чтобы ему не было одиноко, а теперь он сам же их и отталкивает.
– Ого! – вдруг воскликнул Джеймс, не сводя с Ремуса озадаченного взгляда. – По-моему, нас пытаются кинуть, господа!
Сириус промолчал, изучающе и как-то слишком пристально глядя на Ремуса.
Ремус вдруг вспомнил, что точно так же на него смотрел пес деревенского мясника, когда он проходил слишком близко от витрины с сосисками и вырезкой.
– Парни, да ладно вам! – Ремус оглянулся на преподавательский стол. Она уже была там. Обедала и говорила о чем с Джекиллом. Он снова оглянулся и вдруг разозлился. Он ведь говорил им! Неделю назад! И три дня назад! – Я буду с Валери! – зашипел он, хлопнув ладонью по столу. – Она хотела узнать, как действует противоядие! Ну? Вы забыли?
Джеймс и Сириус снова переглянулись. Так даже трудно было сказать, у кого брови взлетели выше. Питер тем временем успел наложить полную тарелку и принялся за еду. Он сегодня весь день был на своей волне. Наверное, опять с матерью поругался.
– А-а, – наконец протянул Джеймс и взъерошил волосы.– Точно. Она хотела провести это полнолуние с тобой...
Он пихнул Сириуса локтем.
Они переглянулись.
– Да, ты... может быть, хочешь обсудить что-нибудь? Мы не так часто говорили о женщинах...
Ремус почувствовал, что его уши наливаются кровью.
– Да, но мы всецело... – закивал Джеймс.
– Может быть, у тебя есть вопросы?
– Да ладно, он знает то заклинание. Ты же лопочешь его каждую ночь. Уже даже Хвост его выучил, правда, Хвост?
– А?.. – Питер поднял голову и, кажется, страшно удивился, обнаружив себя в Большом зале.
– И что с того? – Сириус повернулся на скамье к Джеймсу, кажется, совсем забыв про Ремуса.
– Ничего, заебал уже скрипеть кроватью! – возмущенно прошамкал Джеймс с набитым ртом. – В следующий раз идите в Выручай-комнату!
– Не слушай его, сынок, – Сириус повернулся к Ремусу. – И вообще не бойся, у тебя все получится!
– Да, тебе надо просто расслабиться, это на деле не так страшно, – Джеймс изо всех сил старался быть серьезным, но на последнем слове смех вдруг вырвался из него как воздух из воздушного шарика. Сириус тоже хрюкнул носом и пихнул Джеймса, но в итоге они оба заржали, а Ремус проворчал: «Психи» и взялся за обед. Впрочем, его молчание не мешало им потешаться над ним до конца обеда, а в конце они вдруг сжалились.
– Ладно, не дуйся, Лунатик, – сказал великодушный Сириус. – Мы найдем, чем себя занять.
– Мы можем договориться с Пивзом, чтобы он выманил Филча из подсобки. Как вам? Надо выручать нашу малышку. Я чувствую себя паршивым родителем.
– Согласен. Ты паршивый родитель.
– Или мы можем наконец выяснить...
– О-о, нет, только не опять.
– Бродяга, ну пошевели мозгами, собака в принципе не может быть быстрее оленя...
– Я обогнал тебя. Просто смирись с этим.
– Я был пьяный! Помнишь, я еще ввалился в то идиотское кафе?!
– Хочешь опять схлопотать по рогам, так и скажи.
– На сливочное пиво?
– Тебе десять лет? На ром! Идет? Только мне сначала надо в Хогсмид. А ты что скажешь, Хвост? – и Сириус повернулся к Питеру.
Тот снова дрогнул.
– А я... не могу. У меня... свидание... – и он почему-то так затравленно покосился на Сириуса, словно свидание у него было именно с ним.

Такими и были события, которые привели Ремуса в Визжащую хижину той памятной ночью. Непривычно и жутковато было сидеть там в одиночестве и тишине, один на один с ударами своего сердца, но и в этом он нашел положительные стороны. Пользуясь тем, что он один и не сможет никого ранить, Ремус позволил себе развалить парочку стульев, сломал стол и обломал столбики у кровати. Противоядие – противоядием, но сама трансформация была такой же болезненной, как и всегда. Одно было хорошо в его старых превращениях: в какой-то момент он просто отключался и все, а сейчас его сознание было заперто в этой боли и чудовищном осознании, что монстр, смирно сидящий в его теле весь месяц, наконец-то предъявил свои права и отнимает у него жилье.
В какой-то момент боль стала такой сильной, что он все же потерял сознание...

Обнаружил себя уже на полу. Нос щипал острый запах собственного пота, теперь звериного и гадкого, а привычные руки-ноги и прямая спина оказались заточены в теле другой формы, другой тяжести и другой длины. Впрочем, едва Ремус поднялся и прошелся, как растянул и разносил новое тело, как пару узких ботинок.
Но тело – это одно. А вот его возможности – совсем другое, и к ним не так-то просто было привыкнуть. Сверхнюх. Сверхзрение. Сверхслух. Он мог слышать, как на первом этаже мышь пробирается по тоннелю в стене. Принюхавшись, он мог различить в пыли запах крошечного теплокровного тельца и даже с закрытыми глазами смог бы ее поймать.
В окно смотрелась полная луна...
Он видел ее второй раз в жизни. Волчьи глаза придавали ей особенное очарование, недоступное человеку. Для молодого оборотня луна – что ель для ребенка рождественским утром.
Ремус выбрался из хижины и потрусил из деревни в сторону черных еловых пик и корявых полуголых деревьев.
Округа купалась в лунном молоке.
Хоть он и храбрился, но сердце все равно заходилось от страха – охотники уже вернулись из деревни на территорию школы, он видел их по пути в Хижину на закате.
Они уже были где-то неподалеку. Быть может, повсюду. И в любую минуту в него могла вонзиться стрела. В любой момент.
– Стой.
Звук знакомого голоса прошил Ремуса похлеще любой стрелы.
Он замер, как вкопанный, вглядываясь в темноту между деревьями.
Валери вышла вперед.
Она держала его на прицеле.
Учительская мантия исчезла, на ее место пришла мантия Охотника.
– Иди.
Он пошел вперед.
Он не боялся.
Даже сейчас, когда он стоял на четырех лапах, они были примерно одного роста...
– Стой! – вдруг рявкнула она, и Ремус замер, слегка озадаченный.
Она опустила лук.
– Невероятно... – прошептала охотница, глядя на Ремуса во все глаза. Губы ее дрогнули, а затем она улыбнулась – не едко, не ядовито, а по-настоящему и как-то по-детски радостно. – Это невероятно. Ты понимаешь меня? Слышишь? Ты можешь мне ответить?
Он поднял голову и опустил. Кивнул.
Едва слышно заскулил.
Валери расхохоталась.
Если бы Ремус мог улыбаться, он бы улыбнулся ей в ответ. Он подошел совсем близко – изумление и недоверие в ее лице причудливо смешались с отвращением, и Валери невольно попятилась.
Ремус остановился. Зеленые глаза взглянули на женщину по-человечески внимательно и пристально.
Валери вдруг подняла узкую ладонь. Пальцы ее мелко дрожали.
Ремус понял, что она хочет сделать, и сделал это сам – закрыл глаза и ткнулся в эту ладонь мохнатым лбом, опустив уши.
– Во имя Мерлина...
Он открыл глаза.
Валери смотрела на него, и по ее длинному острому носу ползла слеза.
Самая что ни на есть настоящая слеза. А еще Валери смеялась. Она водила ладонями по его лохматой морде, плакала и смеялась одновременно, ее пальцы путались у него в шерсти, а Ремус блаженствовал в ее руках, хотя она, должно быть, даже не подозревала об этом...
Странное дело, но почему-то теперь ее запах не тревожил его так. Наверное, все дело было в том, что сам он стал зверем...
– Поразительно... – она утерла лицо и усмехнулась собственной неожиданной сентиментальности. В ее глазах в этот промелькнуло что-то, и Ремуса вдруг пронзила острая обида и... ревность.
Да, она смотрела на него сейчас... но видела не его.
Она видела своего сына. Она представляла, что Бо тоже мог бы принять это противоядие, и тогда никто не узнал бы, что он оборотень, и тогда он был бы жив до сих пор и стоял бы на его, Ремуса, месте...
Ремус мотнул головой, отступая.
Валери слегка растерялась, но сказать ничего не успела, потому что ветки у них за спиной вдруг резко затрещали, и из них выскочил охотник.
Ремус зарычал.
– Валери! – рыжеволосый охотник полыхнул страхом, увидев волка, и лук мгновенно оказался в его руках.
– Нет! – Валери испуганно раскинула руки, заслоняя Ремуса. Дирборн в последний миг удержал стрелу.
Мир дрогнул.
– Стой... – Грей успокоила охотника, подняв одну руку. Другую она держала на отлете – как будто эта преграда могла защитить гигантского волка. – Он не опасен.
– Что? – светлые глаза резко сузились, он все еще слегка задыхался.
– Это мой ученик. Он нашел противоядие. Посмотри на него, видишь? – она похлопала Ремуса по холке. – Он не опасен.
– Не опасен?! Противоядие? Грей, сегодня в лесу не ждут волков, ты представляешь, что будет, если его увидят?!
– Обязательно увидят. И будут видеть теперь каждое полнолуние, – в этом месте сердце Ремуса радостно подскочило. – А если, не дай Мерлин, этого оборотня ранят, будут иметь дело лично со мной. Это уникальный случай, Дирборн. Уникальный. Ты пони...
И тут где-то в лесу раздался вой. Его эхо разлилось в ночном небе, точно в колодце, и вся округа застыла, будто заледенев от ужаса. Обычный лесной волк не способен издавать такие звуки.
Это был звук идущей гибели.
Охотники замерли, глядя друг на друга во все глаза. На лицах обоих ширился один и тот же ужас, а затем он лопнул, взорвался как петарда, потому что сразу вслед за воем раздался звук, от которого у Ремуса-человека парализовало рассудок, а у Ремуса-волка вскипела кровь – душераздирающий человеческий вопль.
– Перекроешь выходы из леса! – выкрикивала Валери на ходу. Ремус трусил за ней, Дирборн стремительно шагал рядом. – Отправишь людей к школе, возьми Корнера и еще кого-нибудь, перекроете...
– Восточный тракт?
– Именно.
– А ты?
– Я разыщу жертву, она не может быть далеко...
– Если он еще там? Возьми кого-нибудь с собой!
– Некогда мне брать кого-нибудь! – рявкнула она. Взгляд ее метался по зарослям, Ремус знал, что она разыскивает свой орешник. Он потянул носом, тщетно надеясь различить его запах среди остальных, но тут в нос ему вдруг ударил совершенно другой аромат... чарующий, соленый запах самой жизни.... он еще раз потянул носом, и его пасть наполнилась слюной.
Кровь.
Ремус стремительно обернулся к Валери и, наплевав на все формальности, боднул ее головой в плечо.
Она резко обернулась.
Ремус демонстративно задвигал носом, выпуская из ноздрей пар, а затем мотнул головой.
– Ты его чуешь?..
Он рыкнул и оскалил зубы, давая понять, что именно чует, а потом опустился на живот, давая Валери понять, что именно задумал. Так бы они добрались до места в два раза быстрее.
Сначала он подумал, что она откажется, но сейчас в ней говорила не женщина, но охотник.
– Ты все еще сомневаешься в его полезности, Дирборн? – Валери надела лук и легко уселась Ремусу на спину.
– А если оборотень еще там?! – Карадок взмахнул рукой в толстой перчатке. – Пойдешь на него одна?!
Ремус нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
– Я буду не одна, – она обхватила Ремуса за шею, прижалась к его спине, и он ринулся в чащу.

... Она лежала навзничь в куче грязных листьев. Волосы разметались и плавали в луже.
На девочке была школьная форма – свитер и белая рубашка на животе были изорваны и перепачканы в крови, как и беспомощно раскинутые бледно-серые, удивительно красивые руки...
«Не знаю, мне просто нравятся ее руки».

Ремус замер в отдалении, дабы не искушать судьбу, а Валери спрыгнула с него и бросилась к телу.

«Скажи мне, Лунатик, зачем девчонка надевает на свидание красное белье, если не собирается ни с кем спать. Француженки...»

Ремус стоял, весь пропитанный солоноватым запахом крови и не мог поверить в случившееся. Анестези Лерой – это милая, глуповатая, но очень добрая девчонка. Девчонка, с которой что-то было у Сириуса Блэка – так о ней говорили в школе. Но Ремус знал о ней и другое – ей не удавалось понять согласование английских времен, она грызла перо, когда они занимались в кружке по вечерам, а еще у нее был настоящий талант к травологии – растения преображались прямо на глазах, когда она подрезала им листочки...
Сегодня за завтраком она передала ему сахарницу. У нее и правда были удивительные руки.
Он не мог поверить...
Этого просто не может быть...

– Она жива! – крикнула Валери, и его затопила волна облегчения, за которой последовал новый удар: – Жива, но он ее покусал. Бедная...
Ремус подошел ближе, наблюдая за тем, как Валери торопливо стаскивает с себя мантию и закутывает в нее тело девушки, как вдруг услышал тихий, едва различимый...
Треск.
Он рывком обернулся.
Оборотень, маленький и темный, как сама ночь, бросился на него из кустарника.
Ремус пригнулся, но волк успел прыгнуть на него. Шею ужалила боль.
Они кубарем покатились по земле, оглашая ночь лаем и рычанием.
Валери уже была на ногах и целилась.
«Не надо!» – безмолвно завопил Ремус, сражаясь с бешеным, перемазанным в крови хищником. Они катались по земле, пытаясь достать друг друга, челюсти клацали, шерсть, слюни и кровь, лапы, когти, визг...
«Уноси ее, скорее!!!» – кричал он про себя, и хотя наружу вырывались только визг и рычание, Валери поняла их верно. Отчаявшись прицелиться в клубок извивающихся тел, она рыкнула от злости, с удивительной силой схватила Анестези Лерой в охапку и бросилась к зарослям орешника.
Ремус знал, что она вернется.
Но сейчас важно было другое.

Он узнал своего врага.
Это был тот же волк, что напал на него на кладбище Основателей.
То же неуправляемое жилистое тело, те же безумные глаза и неукротимая жажда всадить в противника все зубы.
Ремус изо всех сил старался сохранить трезвую голову, но драка и запах животного ударили ему в голову. На смену тактике и разуму пришла, обрушилась волна ярости и ненависти.
Она затопила все мысли. Он перестал соображать.
Потому что он тоже животное.
Он пнул волка лапами в живот.
Тот с визгом упал на землю, но тут же взвился, вскочил, еще более злой и опасный, чем прежде. Кровь и грязные слюни капали с его оскаленной пасти, глаза горели как два фонаря.
Ремус, нет, не Ремус, а огромный светло-русый волк развернулся. Кровь барабанным боем стучала у него в ушах. Шерсть стояла дыбом.
Убить. Убить. Убить.

Они обошли друг друга по кругу.
Раз. Другой.
Кожа волков ходила ходуном, зубы опасно скалились.
Но вот маленький черный волк чуть присел, скакнул вперед, отскочил, потом еще раз, и большой волк сам бросился на него.
Снова они сцепились в узел. Один пытался придавить другого к земле и всадить наконец клыки ему в глотку, но ничего не получалось, один был больше и тяжелее, другой – изворотливее и быстрее.
Только не другой.
Другая.
С запозданием, но светло-русый волк понял, что перед ним не волк, а волчица.
Самки оборотней куда злее, чем самцы. Они никогда не оставят свою жертву в покое, и если ее у них отняли – они будут драться за нее до последней крови.
Потому что за ними потомство.
И когда резкий характерный запах ударил светлому волку в нос, его желание убить развернулось и уступило инстинкту, куда более сильному и напористому...
Черный волк взвизгнул и попытался сбежать, но светлый поймал его за шкуру на спине.
В один миг он придавил волчицу к земле и подмял под себя.
Зверь рычал, бился и визжал, но все его попытки вырваться не имели никакого значения перед сокрушительным инстинктом продолжения рода.
Светлый волк вцепился зубами в холку черного, вызвав у него приступ паники, а потом мягко, почти нежно примял к земле гигантскими, почти человеческими руками.
Лежи.

Лили

Ночные дежурства в крыле – это зачастую очень скучная и нудная вещь.
Ты сидишь за столом и переписываешь карточки, лампа греет твое лицо, карточки не заканчиваются, и все, чего тебе хочется – лечь и заснуть.
Может быть, если повезет, кто-нибудь постучится в дверь и принесет тебе свои пустячные беды – уши, превратившиеся в бананы, или мерзкий Фурункулюс.
Но потом снова навалится тишина. И тебя уже начнет тошнить от запаха чернил, пера и гула в пружине настольной лампы.
Но бывает так, что двери вдруг распахиваются и ударяются о стены.
И тогда тебе становится страшно...

... черный волк уже не визжал и не бился.
Волчица смирилась с неизбежным…

Так было и в эту ночь.
Лили заполняла карточки, а Марлин дремала в кресле, когда двери вдруг распахнулись, и окровавленный Карадок Дирборн, один из охотников, охраняющих школу, ворвался в крыло с умирающей девушкой на руках...

Человеческое в нем не то немело от ужаса, не то заходилось от удовольствия.
Слишком долго оно мучилось и терпело.
В конце концов, у него тоже нет шансов перед этим инстинктом.
И все летит к черту.

– Ее покусали, – гремит низкий голос Валери Грей. Она идет следом и громко стучит каблуками. – Ради Мерлина, здесь есть доктор?!

Это неправильно. Это порочно. Он должен остановиться...
Нет...
Нет-нет-нет!
Страшная вина и дикое удовольствие прожигают сознание оборотня...

Начинается паника...

Какое-то время они не могут расцепиться.
А затем волчица вырывается – лязг зубов, она все же мстит за доставленную боль.
Она ненавидит и жаждет мести.
Потому что в ней тоже есть человеческое.

Стол, яркий свет, синеющее лицо Анестези Лерой в пятнах крови.
Запах кровевосполняющего зелья – крик медсестры – звон – у Марлин так тряслись руки, что она уронила кофр с инструментами...

– Скорее, скорее, скорее... – бормочет белая как полотно мадам Помфри.– Все будет хорошо, милая, надо еще немножечко постараться, надо еще... зелья, быстро!
Ее палочка взлетает, страшные раны затягиваются, руки Лили не дрожат, когда она вливает в рот девушки очередную порцию зелья, но уже слишком поздно, оно не действует, и жизнь девушки ускользает, как вода сквозь пальцы...

Но сейчас она только рычит и убегает.
Ускользает в ночь, как одна из ее теней.
Светлый волк поднимается на задние лапы, а потом изливается в ночь диким воем и падает на землю, хватаясь когтистыми руками за голову.
Но в его вое больше нет ничего звериного.
Это кричит человек...

В какой-то миг кажется, что их реанимация подействовала – Анестези вдруг приоткрыла ресницы, и на влажном бледно-сером лице капельками влаги сверкнула жизнь.
Все застыло.
Мадам Помфри очень медленно опустила палочку... а потом вдруг положила ее в карман фартука, накинутого поверх ночной сорочки.
И тогда на Лили накатил ужас.
Она выжила в каледонском теракте, она видела, как люди взвиваются в воздух вверх ногами, но ничего страшнее этого жеста ей еще видеть не доводилось.

– Она пришла в себя? – требовательно спросил охотник и понял все, только когда мадам Помфри подняла на него взгляд.
– Кто привел тебя в лес? – охотник протолкался к столу, ловя последние секунды жизни девочки. – Кто?
Белые высохшие губы Анестези приоткрылись, но сил говорить у нее уже не было.
– Кто? – в отчаянии закричал он.
Анестези смотрела прямо перед собой, но явно не видела ни лиц, склонившихся над столом, ни бьющего, яркого света лампы.
Она напоминала догорающую свечу. Пламя еще дрожит, но уже соприкоснулось с лужей воска. Вот-вот... вот-вот...
Мадам Помфри всхлипнула, отворачиваясь.
В последний миг уголки губ девушки вдруг нежно приподнялись, и она прошептала:
– Сириус...

А спустя пару мгновений мадам Помфри закрыла ей глаза.