Посмотри на меня

Сириус

Сириус уперся кулаком в стену и уткнулся в него лбом, с ненавистью глядя на серебряную табличку с инициалами «B.P.Z.». Сегодня вечером Слизнорт устраивает ужин в клубе Слизней, и они с Блэйк идут на этот ужин вдвоем. Всего-то пара часов в компании с Забини и кучкой снобов. Меньше всего ему хотелось лишний раз видеть, как люди шепчутся, разглядывая их с Блэйк так, словно пытаются в деталях представить ситуацию, при которой она забеременела.
Но ничего не попишешь. Когда он отказался идти на этот вечер, Блэйк разразилась слезами. Причем это было не ее обычное хныканье и надувание губ, а полноценная истерика длиной в пятнадцать минут, со слезами, потекшей косметикой, кучей соплей и бумажных платков. Сириуса такая бурная реакция на отказ от обычного ужина потрясла настолько, что он согласился, пытаясь остановить наводнение, и с тех пор успел пожалеть об этом раз двести...
Как же все-таки глупо и жестоко устроен весь этот паршивый мир.
Еще месяц назад у него была замечательная, налаженная жизнь, друзья, полный бак в мотоцикле и ровная дорога в закат. Жизнь неслась по этой дороге крупными скачками, словно молодая пантера. А потом он случайно попал в Блэйк Забини парой каких-то несчастных капель, и его пантеру положили в особенно эффектном прыжке, так что она захлебнулась кровью и переломала в падении все лапы. Теперь она никогда не будет бегать, скакать, рычать, охотиться и дремать на солнышке. Ей осталось только медленно скончаться в муках.
И не было возможности остановить все это. Эта его затерявшаяся частица уже росла, развивалась, обрастала жабрами, или чем там обрастали в подобных случаях, где-то внутри Блэйк Забини, а потом он или она родится на свет и когда-нибудь будет переживать так же, как он сейчас. Похоже, Сириус по собственной глупости стал придатком системы собственного уничтожения.
Как бы ему хотелось поговорить с кем-нибудь, кто хоть что-то в этом понимал...
Например, с дядей Альфардом.
Да, дядя. Прошло уже столько лет, а Сириус до сих пор отчетливо помнил их первую встречу.
Ему тогда стукнуло целых десять лет, и родители впервые позволили ему показаться на взрослом торжестве. Все было замечательно, то есть уныло, тоскливо и вежливо до зубной боли, но как положено. На Сириусе был замечательный черный костюмчик с гербом над сердцем и шелковой жилеткой, и он сверкал как новенький галлеон. Женщины тискали его за щеки, а мужчины шутливо жали руку и спрашивали, куда бы он хотел пойти учиться. Он сразу отвечал: «Слизерин», хотя даже не подозревал, что это такое, и все были счастливы, особенно мама. А за обедом Абраксас Малфой рассказал историю о мальчике-волшебнике, который так сильно ненавидел своего отца-маггла, что убил его, и все почему-то стали поднимать бокалы в честь этого мальчика. А Сириус возьми да и скажи:
– Он, наверное, просто придурок!
Что началось после этого, и вспоминать не хотелось. Родители долго извинялись перед гостями, отец смертельно бледнел и предлагал всем еще вина, а мать под шумок вывела его в соседнюю комнату и безо всяких объяснений отстегала очень злыми чарами прямо по спине и пятой точке. А потом сказала, чтобы он больше не смел показываться гостям и позорить ее, ушла, хлопнув дверью, а Сириус остался один в комнате...
Подождав немного, он потихоньку выбрался через окно в сад, забурился в кусты и разревелся там как девочка.
Там его и нашел Альфард.
Его всегда очень пугал этот темноглазый, небритый и громкий коротышка, мамин брат, от одного появления которого дамы мгновенно начинали млеть, краснеть и противно смеяться, а мужчины сопеть и много пить. Альфарда всегда было как-то очень много, несмотря на свой небольшой рост, он ухитрялся всегда попадать в центр внимания. Впрочем, это было неудивительно. Только самый отсталый сквиб не знал, кто такой Альфард Блэк, известный изобретатель и филантроп. Ему принадлежало изобретение колдомобиля, колдографа, «умных» лифтов Министерства Магии, системы пропусков через телефонные будки на улицах и многое-многое другое, он был одним из главных спонсоров всех волшебных парков и мероприятий. И всю эту серьезную деятельность дядя каким-то образом ухитрялся совмещать с ужасным раздолбайством: он вечно носился по стране на своем гигантском мотоцикле, носил маггловскую одежду, влипал в неприятности, являлся на каждый новый прием с новой женщиной, а один раз и вовсе пришел под руку с магглой...
По словам мамы, семья терпела его выходки только потому, что он был одним из главных наследников, хотя сама предпочитала делать вид, что он ей вовсе не родственник, а отец обычно отмалчивался и только злобно цедил виски, когда речь заходила о состоянии Альфарда Блэка.
И когда этот человек вдруг ни с того ни с сего влез в кустарник, где плакал маленький Сириус, тот так перепугался, что сразу попытался дать деру. Правда, почти сразу же передумал, когда увидел у Альфарда в руках не палочку, а тарелку с огромным куском шоколадного торта.
Он так до сих пор и не понял, почему из всех взрослых, включая Друэллу и деда, рассказал тогда обо всем именно ему. Видимо, почувствовал, что дядя не желал ему зла. Ну или просто понял, что человек с тарелкой торта в руке вряд ли стал бы стегать кого-нибудь по спине паршивыми чарами. Так или иначе, увидев этот торт, Сириус раскис пуще прежнего, и пока давился шоколадными соплями, пожаловался на маму, которая его побила ни за что ни про что, на отца, который смотрел на него как на Кикимера, когда тот уронил его мантию в грязь, на мальчика-волшебника, который убил своего отца-маггла, и на всех гостей, которые пялились на него, словно на гигантскую сороконожку.
Когда он закончил свою маленькую исповедь, дядя какое-то время сидел, словно каменный истукан, а потом вдруг быстро повернулся к Сириусу и сказал:
– Слушай, парень, ты когда-нибудь катался на летающем мотоцикле?
Это было самое первое счастливое воспоминание в жизни Сириуса.
Свобода.
Абсолютная, неограниченная свобода. Мотоцикл был огромный, как гиппогриф, с кучей выхлопных труб, из которых вырывался огонь, и всяких приборов, у него вылезали крылья, он мог становиться невидимым, и еще много чего он мог, этот чудесный мотоцикл...
Сириус орал от восторга, потому что до этого момента он даже на метле не сидел, дядя хохотал как безумный и выделывал в воздухе такие виражи, что Сириус чуть все кишки не выблевал, правда, восторг от этого не растерял ни на йоту.
Потом они волшебным образом очутились в шотландской маггловской деревушке: сидели на берегу огромного озера, под жутко пахучей липой и без остановки лопали мороженое (уже после того, как желудок Сириуса снова смог переваривать еду). Где-то между четвертой и пятой порцией Сириус сказал:
– Мама сказала, что я опозорил нашу семью. Это правда? Я... плохой человек?
Какое-то время дядя молчал, а потом сказал:
– Сынок, люди не делятся на хороших и плохих. В нас есть и добро, и зло, все дело в том, что ты сам выберешь, – а после этого он наклонился к нему и заговорщически прошептал: – И кстати, мы с тобой сейчас позорим нашу семью намного больше. По-моему, это отличное занятие, ты не находишь? – и он откусил от своего мороженного сразу половину, наверняка отморозив себе все зубы.
Сириус робко улыбнулся, а потом дядя сказал:
– Кстати, хочешь пожить у меня остаток лета? Я договорюсь с твоей мамой!
Собственно, наверное, именно в тот момент жизнь Сириуса круто свернула с родительского пути и пантерой скакнула куда-то в джунгли. С того дня каждые свои каникулы Сириус проводил в роскошном дядином особняке на западе Англии, который тот любовно называл Блэквуд, а домой возвращался только за пару дней до начала учебы. После первого курса в Гриффиндоре родители посадили его под домашний арест и пригрозили осенью отправить в Дурмстранг. Дядя похитил его прямо из окна комнаты и закатил им с Джимбо праздник в парке волшебных развлечений. Они катались на горках, ведрами лопали взрывающийся попкорн, обворовывали фургончики ярмарочной нечисти, которая торговала медом, бузиной, контрабандной драконьей печенкой и эльфийским порошком, путешествовали по Дому боггартов, делали ставки на взрослых дуэлях или глазели на выступления вампирских таборов.
Когда ему было двенадцать, Альфард женился на страшно красивой, безумно рыжей ирландке-маггле. Она врезалась в его мотоцикл на своем и после этого чуть не прикончила дядю голыми руками. На свадьбу он пригласил ее друзей-байкеров, и они устроили такую дикую гулянку, что левое крыло дома пришлось заново перестраивать.
На следующий год дядя снова женился, и его новая, удивительно юная супруга если не торчала с ним в спальне, то носилась с Сириусом по территории Блэквуда, играла с кводпотт и устраивала с ним дуэли под гигантскими дубами и каштанами. Однажды они все вместе ездили на матч по квиддичу. Это было чудесное время, Сириусу даже начало казаться, что у него наконец-то появилась настоящая семья, но этому было не суждено сбыться: Мэри умерла. На нее напали Пожиратели смерти.
Когда Сириусу исполнилось четырнадцать, дядя подарил ему огромный ящик металлолома и сказал, что это – его персональный летающий мотоцикл, который он должен сам собрать и поднять в воздух. Сириус тогда ужасно обозлился – почему нельзя было подарить нормальную машину?! Ух, как он обозлился. Он обозлился так, что сразу же взялся за работу и провозился с этой бестолковой кучей хлама почти целый год, день и ночь штудируя дядино руководство по маггловской механике и технической трансфигурации. И в конце концов, когда мотоцикл впервые оторвался от земли, Сириус от счастья готов был съесть каждую гайку, и только тогда он понял, почему дядя так поступил. Он хотел, чтобы племянник научился добиваться всего исключительно своими силами – так же, как и он сам. В то же время, жутко деловой и довольный собой, он похвастался дяде своим первым сексуальным опытом. Он готовился к этому разговору два дня, а бородатый засранец сначала ржал как конь минут двадцать, а потом отвел Сириуса в особый дом в Косом переулке.
Это приключение было даже покруче, чем летающий мотоцикл...
А потом Сириус сорвал свою помолвку с Роксаной Малфой, и мать ударила его Круциатусом. И после трех минут дикой боли у него вдруг отключилась правая рука и нога.
Сириус скорее отгрыз бы этот валик из мяса и костей к чертям собачьим, чем рассказал обо всем дяде, но Альфард сам откуда-то все узнал и примчался на площадь Гриммо. Он тогда здорово постарел, осунулся, а вокруг черных глаз появились мешки, как у вампира, в несколько оттенков. Сириус еще не знал тогда, что его дядя неизлечимо болен, и ему осталось жить всего ничего. Альфард устроил своим кузенам страшный скандал, сказал, что подаст прошение в Визенгамот на то, чтобы отнять у них родительские права, а потом просто взял и увез покалеченного Сириуса домой на остаток зимних каникул.
Сириус мог бы сразу догадаться обо всем, когда застал в Блэквуде лекаря из Мунго, но тогда его занимали только собственные проблемы. Тем более что когда его поставили на ноги, дядя пригласил к ним Джеймса и Марлин, и они втроем здорово проводили время, таскаясь по заснеженному Блэквуду. Сириус тогда думал, что дядя пытался его развлечь, но теперь понимал: он не хотел, чтобы племянник начал задавать вопросы...
Время тогда пролетело незаметно, растворившись в бесконечном снежном буране и потрескивании камина, а перед возвращением в Хогвартс Сириус обнял своего постаревшего дядю и пробормотал в его плечо:
– Спасибо, па.
Дядя не удивился: сначала просто смотрел на него запавшими черными глазами, в которых еще теплился прежний бойкий огонь, и Сириусу казалось, что он тоже хотел сказать ему что-то очень-очень важное... а потом в этих глазах вдруг заблестели слезы, дядя пару раз моргнул, крепко сжал шею Сириуса обеими руками, коротко и быстро прижал к себе его голову, погладил по макушке, как маленького, похлопал по плечу и торопливо выпроводил за дверь.
Больше они никогда не увиделись.
Спустя пару недель дядя Альфард умер, и семья сделала все, чтобы от него в буквальном смысле не осталось и следа: он пропал с семейных снимков, пропал с гобеленов, пропал из документов, а его завещание на имя старшего племянника оказалось плотно запертым в материнском столе.
За все пять лет Сириус написал домой писем десять, не больше. Всеми своими переживаниями и новостями он делился с дядей, все подарки на Дни Рождения и Рождество, деньги и вещи он получал от него, в том числе Громовещатели и затрещины после визитов в кабинет Макгонагалл...
Теперь же его письма стали уходить в никуда, и он, скрепя сердце, написал матери. Она сказала, что Альфард уехал куда-то на край света, и только спустя полгода Сириус узнал обо всем, когда нашел завещание...
И с тех пор его постоянно мучили вопросы:
Думал ли дядя о нем в последние часы?
Думал ли, что племянник предал его, бросил в самый тяжелый момент?
Почему сам не стал бороться? Почему не попросил помощи?
Ответы он уже никогда не узнает.
Так же, как никогда не сможет снова войти в дядин кабинет, чтобы просто поговорить, посмеяться или попросить совет...
А ведь сейчас ему так нужен был его совет.
И не только по поводу будущей женитьбы и отцовства.
Ему нужен был кто-нибудь, кто помог бы распутать этот клубок внутри.
Сириус повернул голову и взглянул на соседнюю дверь, на табличке которой значилось «R.E.M.»
Голубовато-серые простыни и то же чувство, что и во время первого полета на мотоцикле.
И еще этот шепот:
«П-перестань...»
И жалобное постанывание.
Теперь, когда они так нарочито игнорировали друг друга, он совсем съехал с катушек – заводился от одной только мысли о ней. Вот и сейчас – по телу словно теплый ток пробежал и ударил в низ живота. Да, если уж говорить начистоту, в груди тоже что-то нехорошо защекотало, но это не так важно.
Сириус зажмурился.
Как же он хотел к ней, с ней, в нее...
Черт возьми, похоже, он самый настоящий мазохист.
В мире так много замечательных, интересных и ласковых девушек, а он в семнадцать лет собирается жениться на Блэйк Забини, а сам в это время только и мечтает забраться в постель к сестре Люциуса Малфоя.
Если кто-то сверху решил так подшутить над ним, то шалость удалась. Пора ее заканчивать.
На этой мысли Сириус кое-как собрался с духом, зажмурился и постучал.
Распахнув дверь, старая добрая Блэйк как всегда сначала осмотрела его с головы до ног, а когда нашла внешний вид Сириуса удовлетворительным для себя, потянулась к нему с поцелуем. Сириуса просто передернуло, но он позволил ее губам оставить у себя на щеке липкий отпечаток.
– Тебе нравится? – Блэйк покрутилась на месте, чтобы он мог оценить и ее наряд.
Шелковое платье с невероятно тугим для беременной девушки поясом и пышной юбкой ниже колен. Туфельки на крошечном каблуке. Кудрявые шоколадные локоны уложены в пышную прическу и перехвачены ободком с идиотским бантиком. Блэйк сияла и переливалась от счастья, сверкая улыбкой, так что вдруг удивительно напомнила Сириусу тупую белозубую ведьму с рекламы чистящего средства в Косом переулке:
«С миссис Чистикс просто блеск, и без чар вас ждет успех! Миссис Чистикс!»
– Блестяще, – проворчал он и закрыл дверь.
Ему никогда не нравилась ее комната.
Вся школьная мебель здесь была заменена более вычурной и дорогой. Видимо, Блэйк вовсю пользовалась привилегиями своего папаши-члена попечительского совета и всеми этими пуфиками, креслицами, столиками и прочей дрянью стремилась подчеркнуть свою исключительность. Когда он оказывался здесь, ему все время казалось, что он попал в коробку с рахат-лукумом или какую-нибудь восточную сказку: метры и метры оранжевой, червонно-алой и желтой ткани, вместо изумрудного слизеринского балдахина – вычурный золотой с восточным узором, кисточками и слонами, бредущими по резной лакированной спинке, и самое гадкое – куча волшебных растений из теплиц семьи Забини: заросли кусачей герани, сонный плющ, бегущий по стене на потолок, побеги ядовитой тентакулы, которые вились вокруг столбиков кровати, словно живые змеи, ну и, конечно, жалобно попискивающие дьявольские силки в углу. Все эти твари казались Сириусу разумными существами, и их шевеление, шипение и приторные ароматы были одной из главных причин, по которым он никогда не спал в этой комнате. Боялся, что эти твари задушат его во сне.
Забини же, порхающая между этими сладкими гадостями, напоминала ему гигантскую ядовитую пчелу, и Сириус внутренне содрогался, когда она жужжала вокруг него вот так...
– Я хотела надеть зеленое, но оно меня ужасно старит, зато светлое красиво оттеняет кожу, правда? Располагайся, я буду готова через пять минут!
– Ты написала, что готова, – Сириус тронул пальцем маргаритку, стоящую на комоде. Цветок мгновенно попытался цапнуть его за палец. – Мы опоздаем.
– Это всего лишь пять минут, я же не могу пойти на ужин в таком виде.
– Ты хорошо выглядишь.
– Хорошо? – она громко поставила пудреницу на мраморную столешницу и обернулась. – Хорошо? Между прочим, я уже два часа...
– Прекрасно. Изумительно. Волшебно, – деревянным голосом отозвался Сириус. – Выбирай, что хочешь.
– А что с моими волосами? – она сунулась к зеркалу. – Ты посмотри, они же как паутина...
– У тебя отличные волосы. Мы опаздываем.
Блэйк посмотрела на него так, словно он был самой бездушной скотиной во всем мире.
– Знаешь, на самом деле мне не особо хочется идти туда. Все будут обсуждать, не поправилась ли я, спрашивать, а меня это ужасно раздражает, – заметила девушка, накручивая на палочку кудри. – К тому же ты такой мрачный, все будут думать, что я тебя... заставляю.
Сириус чуть не обалдел от такой наглости.
– Ну что ты, – пробормотал он и полез в карман за сигаретами. – Я всю жизнь горел желанием стать выставочной собачонкой.
– Знаешь, мне кажется, у меня выросла грудь, – Блэйк сжала ее и приподняла. Сириус не смог побороть искушение и все-таки покосился на это. Грудь Блэйк он привык воспринимать отдельно от нее самой, как некий бесценный природный дар, вроде оперного голоса, который достался в подарок уроду.
Но сейчас даже она вызывала у него неприязнь.
– Тебе кажется, – наконец сказал он. – Блэйк, мы...
– Хочешь сказать, она маленькая?! – возмутилась Блэйк.
– Я хочу сказать, что если ты проторчишь у зеркала еще десять минут, то мы сможем уже никуда не идти! – отрезал он. – Ты не могла бы делать это быстрее?!
– А ты не мог бы не курить здесь? – подчеркнуто вежливо парировала она и отвернулась. – Тут растения!
Сириус, уже было сунувший сигарету в рот, вытащил ее и со словами: «Я не жадный» демонстративно сунул в пасть кусачей ромашке.
Он думал, что это взорвет Блэйк, и тогда у него тоже будет повод поорать на нее и отвести душу, но вместо этого Забини вдруг осторожно положила палочку на столик, ярко-красные губы задрожали, глаза удивительно быстро заполнились слезами, и она отчаянно разревелась.
– Я не понимаю, почему ты т-такой злой, – заикалась она, шмыгая и хрюкая носом, пока Сириус с каменным лицом наливал для нее воду. Косметика, которую она так тщательно поправляла, размазалась по всему лицу. – Я п-просто хотела быть к-красивой, хр-р... что т-такого? – она вытерла нос рукой. – Туда приедут все эти вып... пускники, а я поправилась и чувствую себя г-гиппгрифом на этих к-каблуках... а еще у меня ужасные волосы и грудь раздулась...
Блэйк отпила немного, но облилась и заляпала платье. Увидев это, она разразилась новой порцией слез, и Сириусу захотелось утопиться в ее стакане.
Мерлин, кто бы знал, как его бесили ее слезы.
Но... сейчас был как раз тот случай, когда ему надо было взять комок своих нервов в кулак и сжать посильнее, поэтому он сделал то, что обязан был сделать: отобрал у нее стакан, поставил его на туалетный столик и прижал ее к себе. А когда Блэйк немного успокоилась и посмотрела на себя в зеркало, то пришла в ужас, сказала, что ей нужно еще пять минут, и бросилась открывать все баночки и тюбики.
А Сириус со вздохом повалился на постель, мысленно уговаривая дьявольские силки наброситься на него и закончить его мучения.

Двери в кабинет Слизнорта были открыты, и оттуда доносилась быстрая, хрипловатая песня. У самого входа стояли и болтали несколько человек, ярко пылающий камин потрескивал дровами под веселые мотивы Бенни Гудмена. На его полку небрежно опирались расфранченные юноши-выпускники с прилизанными гелем пышными шевелюрами и поглядывали на снующих мимо девочек в нарядных, но по школьному скромных платьях. У всех в руках были кубки с соком и бокалы с медовухой. Откуда-то доносился аппетитный кислый аромат жареного мяса.
Слизеринцы как обычно обособились от остальных: их компания заняла один из кожаных диванов и враждебно поглядывала на тех, кто смеялся или говорил чересчур громко. Похоже, все они считали невероятно оскорбительным находиться в компании таких нечистокровных и бедных студентов. В центре дивана восседал Нотт, весь в черном и с бриллиантовой заколкой на галстуке. Закинув ногу на ногу, он вертел в руках палочку и, чуть прищурившись, смотрел в сторону зашторенного окна. Рядом с ним сидела его рыжеволосая кузина, у которой вечно был такой вид, будто она безумно хочет спать – та самая, которая докладывала Блэйк о приключениях Сириуса. Она держала за руку Генри Эйвери, нос которого так и не вернул себе нормальную форму. Хлоя Гринграсс, очень хорошенькая светловолосая девочка равнодушно разглядывала свои ноготки, а Регулус, странно бледный и похудевший, враждебно косился на компанию, в которой была Лили. В углу за диваном подпирал стенку Нюниус. У него был такой вид, будто он глубоко презирал каждого присутствующего. Помимо знакомых лиц Сириус разглядел парочку иностранных учеников и старых знакомых из прошлого выпуска. В компании двух когтевранок звонко смеялась Лили – невероятно хорошенькая, в простеньком платье в цветочек она ухитрялась выглядеть в сто раз лучше любой девчонки в этом зале. Увидев Сириуса, она едва заметно подмигнула и приподняла свой кубок с тыквенным соком.
Когда они с Блэйк вошли, все лица на миг повернулись к ним. Ученики почти сразу отвернулись, грязно ухмыляясь, ученицы окинули Блэйк быстрым оценивающим взглядом, и на их лицах появилось это жадненькое выражение – вот и любимая тема для разговоров всплыла...
Сквозь толпу гостей к ним протолкался Слизнорт под руку с какой-то блондинкой в ядовито-зеленом костюме и крошечной шляпке на короне из кудрей. Из шляпы лихо торчало длинной изумрудное перо.
– Сириус, мой дорогой, мисс Забини, а вот наконец и вы! – к ним подкатился Слизнорт. По случаю праздника на нем был бархатный костюм-тройка с золотыми пуговицами. Живот так распирал дорогую ткань, и пуговицы так угрожающе выпирали, что Сириусу невольно захотелось схватить поднос, который пронес мимо него эльф, и закрыться им как щитом. – Вот, хотел бы вас познакомить с моей выпускницей! Рита Скитер, удивительно талантливая девочка, была главным редактором школьной газеты, пока в редакцию не ворвалась стая пикси и не уничтожила все подчистую. Сейчас работает в «Пророке», и, как мне говорили, на нее уже наточил зуб один чиновник из министерства, этот, как его... Кровч... Крач... не помню.
Журналистка рассмеялась.
– Мисс Скитер, позвольте вам представить юную мисс Забини, ее семья, как вы слышали, владеет сетью магических теплиц по всему миру, а это – мистер Сириус Блэк, нечастый гость на моих праздниках, но не менее...
– Блэк? – журналистка схватила его за руку. – Вы случайно не сын изобретателя Альфарда Блэка?
– Почти что, – процедил Сириус. – Племянник.
– Говорят, вы были очень близки, очень... – она поправила очки. – Скажите, молодой человек, что могло заставить вашего бездетного холостого дядюшку уделять так много внимания чужому ребенку? Вы никогда не замечали за ним никаких странных наклонностей?
Сириус ошалело уставился на дамочку, но тут, к счастью, к ней подкатился какой-то парень в желто-черном полосатом плаще с эмблемой «Уимбургских ос», и они отстали, а Слизнорт повел их с Блэйк к столу.
Блэйк, попав в привычную среду, выглядела такой счастливой, как будто это не она, а кто то другой ревел у Сириуса на плече десять минут назад. Пока они делали этот дурацкий круг почета по залу, она все время вертела головой, так что Сириуса то и дело хлестало по лицу ее терпкими духами, а когда к ней подбежала какая-то знакомая выпускница, окинула Сириуса пытливым взглядом, а потом принялась поздравлять Блэйк изо всех сил, ему захотелось попросить у Слизнорта его лучший яд.
А тот все нудил:
– ... а потом написала разгромную статью об их проигрыше. С тех пор бедолага Людо умоляет ее написать опровержение. Кстати о квиддиче, видите, там Гленда Читток? Прелестная девочка, помню, она всегда так живо комментировала школьные матчи! Надеюсь, что в этом сезоне мы увидим увлекательное зрелище, ведь теперь в команде по квиддичу практически новый состав, вот и мисс Малфой...
Сириуса словно молнией прошило.
– ... как мне сказали, продемонстрировала замечательные способности!
И он подтащил к ним девушку, которая попыталась спрятаться от него за темно-зеленой портьерой, но не успела.
Сириус так и врос в пол.
Маленькое черное платье.
Точеные, красиво изогнутые ножки.
Худые руки и хрупкие плечи под теплой белой кофтой.
Волосы не пушатся огромной белой гривой, а бегут из заколки на затылке, словно водопад крема.
И тонкая кроваво-черная лента на шее.
Слизнорт продолжал говорить что-то, коготки Блэйк еще сильнее вонзились в его руку, но все это куда-то испарилось, исчезло – вечер сузился до одного-единственного пятна, и в этом пятне Роксана Малфой, хмуря темные брови и глядя в пол, поправила кофту, которая чуть сместилась, когда Слизнорт взял ее под руку, а потом нехотя подняла ресницы и посмотрела Сириусу в глаза.

Джеймс

– ... и еще вы летите слишком далеко друг от друга! Не оставляйте слишком большое пространство! – и Джеймс махнул палочкой, разгоняя рисунок из светлячков в воздухе. – Мне нужна стена, а вы – сетка! Если хотя бы один слизеринец пробьется внутрь – попрощайтесь с квоффлом! – и он сунул палочку в рукав. – Еще раз!
Команда послушно разлетелась по местам – Дирк завис у колец, а остальные, включая и самого Джеймса, взлетели как можно выше над стадионом, по свистку синхронно развернулись в воздухе и устремились обратно к земле, на ходу формируясь в острый клин – живой щит из игроков, внутри которого пряталась Марлин с квоффлом под мышкой.
Ускоряясь, клин входил в сочный и влажный вечерний воздух как нож в масло. Джеймс покрепче сжал руками древко метлы, готовый в любую секунду подняться, но тут Бенджи слишком рано рванул вверх, врезался в Марлин, крики, вопли, квоффл улетел вниз, а эти двое сцепились в причудливом объятии и только чудом удержались в воздухе.
Дирк разочарованно опустил руки – ему сегодня потренироваться не удавалось, потому что мяч никак не мог долететь до колец.
– Еще раз! – крикнул Джеймс, когда Дингл нашел мяч.
Теперь Мэри заменила Марлин, но не рассчитала скорость, а когда клин рассыпался, врезалась в Дирка, и они вдвоем влетели в среднее кольцо.
– ГОЛ! – радостно заорал Дингл, и Бенджи покатился со смеху.
– Еще раз! – Джеймс, посмеиваясь, поймал квоффл, который ему бросил Дирк, и вернул его охотнице.
– Я больше не могу! – Марлин повалилась на метлу и опустилась на пару метров в воздухе. – Пожалуйста, давайте сделаем перерыв.
– Марли, прошло всего сорок минут! – возмутился Джеймс.
– Темно! Я ничего не вижу!
– Если мы выучим «голову ястреба» в темноте, то при свете...
– Я устала!
– Надо было меньше есть сладостей в деревне! – парировал Джеймс, и девушка страшно обиделась. – Вернись на место! Мэри, бери мяч!
Бенджи и Дингл сдавленно захихикали, когда Марлин пролетела мимо, и она толкнула одного из них в плечо.
– Я выйду из головы и посмотрю на вас сверху! – крикнул он – поднялся сильный ветер, и слова забивало обратно в рот. – А если увижу, что вы опять оставляете такие промежутки, швырну в вас бладжером! Все по местам! – просипел он.
– Вы посмотрите! – вдруг раздался откуда-то с трибун громкий девчачий голос. – Настоящий капитан команды!
Джеймс круто развернулся в воздухе, и в тот же миг в спину ему ударил радостный визг Мэри.
По одной из трибун Пуффендуя неторопливо спускалась смуглая темноволосая девушка с грубоватыми чертами лица, удивительно похожая на египетскую кошечку. Она держалась так независимо и выглядела такой взрослой, что сразу было понятно – это не ученица...
– Гвен!!! – радостно завопила Марлин и стремглав бросилась к ней, пролетев мимо Джеймса, а следом за ней и остальные побросали свои позиции, только Джеймс остался парить на месте, улыбаясь как дурак.
– Вы только посмотрите на него, настоящий капитан команды! – протянула Гвен, когда он подлетел к огромному шевелящемуся объятию на трибуне и спрыгнул с метлы на трибуну, словно с коня на полном скаку. Передав метлу Мэри, Джеймс шагнул к бывшей девушке и капитану-сопернику и крепко обнял ее.
– Не часто к нам спускаются такие звезды, – усмехнулся он, когда она наконец разжала руки. – Какими судьбами, гарпия? Твои святоголовые сестры решили, что тебе надо еще немного поучиться у великого Джеймса Поттера?
Все засмеялись, Гвеног тоже усмехнулась.
– Старик Слиззи пригласил к себе на ужин. Многие наши придут. И я уже почти дошла до него, но тут увидела поле и... – она цокнула языком. – Не удержалась. Я так скучала за вами, ребята. Вы изменились... – и она посмотрела ему в глаза.
– Ты тоже хорошо выглядишь, – ляпнул Джеймс, потому что надо было что-то сказать.
Гвеног тонко улыбнулась, и ее темные глаза на миг стали еще темнее – словно окна комнаты, в которой двое влюбленных погасили свет.
– Как тебе играется в Высшей Лиге? – Марлин даже подпрыгнула на месте. – Мы читали в «Пророке» о том, что тебя взяли в основной состав!
Пока Гвен говорила, Джеймс хорошенько рассмотрел ее. От той угловатой девочки, которая была его главной соперницей по квиддичу, почти ничего не осталось. Теперь перед ним стояла красивая, уверенная в себе девушка, и его мысли вдруг совершенно некстати поплыли сторону того дня, когда Гвеног ворвалась в раздевалку Гриффиндора, чтобы оспорить свой проигрыш, а он встретил ее голый до пояса...
Это все было очень невовремя, учитывая, что он всем своим существом сейчас рвался обратно в замок...
– Ну что, сыграем как в старые добрые времена? – Гвен вдруг толкнула его кулачком в плечо. – Если ты не боишься гарпий, конечно.
– По-моему, я никогда не боялся играть с тобой, – поддел ее Джеймс и, не глядя, схватил метлу, которую протянула ему Мэри. – Один на один, счет до пятнадцати, проигравший натягивает футболку на голову, летает пять кругов и орет как гиппогриф.
– Смотри не выпрыгни из штанов, – улыбнулась Гвеног, сняла теплую кожаную куртку на меху и взялась за метлу, которую ей одолжил улыбающийся Дирк.

Роксана

Блэк смотрел на нее так, словно ему дали под дых.
Замешательство, недоверие, желание, отчаяние, злость – все это пронеслось на его лице всего за несколько секунд, словно вспышка молнии, и сразу же спряталось под маской каменного спокойствия.
Слизнорт продолжал говорить и размахивать руками, Блэйк испепеляла ее взглядом, а Роксана ничего не могла с собой поделать: пялилась на Блэка во все глаза и медленно приходила в ужас от того, что на ней чулки, а не колготки, и еще это дурацкое платье из Шармбатона, а у платья спины не было, и она как будто стояла перед ним голая, совсем-совсем голая, прямо как в ту секунду, когда он стащил с нее свою черную рубашку, ту самую, в которой пришел сегодня...
Боже...
Роксана даже плечами повела, глядя на черную легкую ткань.
Сердце колотилось как сумасшедшее, грудь в слишком тугом вырезе вздымалась все быстрее, и ей казалось, что на нее сейчас смотрели все в этом зале.
За всю жизнь приступы женственности случались с ней всего раза два или три, и надо же было одному приключиться именно сегодня. На самом деле она вообще не собиралась идти на этот дурацкий прием, школа гудела как потревоженный улей, и каждый день все эти неугомонные «пчелы» до того больно жалили Роксану сплетнями, что она часто пряталась от них в женском туалете, где сидела на бачке, как последняя идиотка, глотала слезы и выкуривала одну сигарету за другой. Она так привыкла ненавидеть Блэка, что ей даже самой себе трудно было признаться, почему ей так плохо, знала только одно – ей безумно хотелось, чтобы он снова попытался искать с ней встреч, снова попытался заговорить... но он пропал.
Пропал, и она осталась одна наедине со всем этим...
Роксана чувствовала себя настолько выпотрошенной и уставшей, что заработала несколько «О» на уроках, а в пятницу на тренировке постоянно пропускала мячи, не слышала слов капитана и один раз даже сорвалась с метлы, зашибив спину. А потом сидела и умирала в тесной душевой, мечтая о том, как она выйдет и увидит у раздевалки Блэка. Но там его не оказалось, и она в одиночестве поплелась в гостиную, где увидела, как Блэйк Забини в шелковом халате сидела на диване в окружении подруг и принимала от них коробочки с белыми бантиками, детские вещи, пустышки, игрушки и прочую дрянь...
Но сейчас у нее не было возможности спрятаться ни в душевой, ни в туалете. Она вынуждена была сидеть с ними за одним столом и смотреть, как напротив нее Блэйк шептала что-то на ухо Сириусу, а он наклонил к ней голову.
Они как будто находились в своем пузыре, и один Мерлин знал, как сильно Роксане хотелось поменяться с ней местами.
Блэйк сидела рядом с Сириусом с одной стороны и Глендой Читток с другой. В своем дурацком платье с пышной юбкой и с бантиком в волосах Забини выглядела прямо как идеальная женушка с плаката кулинарных чар – ей не хватало только полосатого фартучка и противня с печеньем...
– Значит, мы все можем вас поздравить, мисс Забини? – Слизнорт подмигнул парочке, орудуя в своей тарелке серебряными приборами. – Совсем скоро мы сможем называть вас миссис Блэк?
Забини просияла, прижимая к груди левую руку, на безымянном пальчике которой сверкала искорка.
– Именно так! Мы поженимся через восемь месяцев.
Кто бы знал, как больно жалили Роксану ее слова.
– Как раз, когда... ну, вы понимаете. И вообще, вы знаете, это все так странно, все происходит так быстро! Кажется, еще вчера мы стояли вместе перед Распределяющей Шляпой и были детьми, а теперь мы и сами семья, – она взяла Сириуса за руку. – И у нас тоже будут дети... правда, это удивительно?
– Я до сих пор в шоке, – отозвался Сириус и поднес к губам кубок.
– Да, мисс Забини, вы совершенно правы! Должен вам сказать, именно поэтому невероятно тяжело быть преподавателем: видишь, как без конца одни дети взрослеют и заводят других! Я до сих пор помню, мистер Блэк, как ваша матушка блистала на моем Рождественском балу! Малышка Bourgie – так ее все называли. Я помню...
Забини вдруг выпучила глаза и поспешно поставила свой кубок на стол.
– Кстати! Я решила, точнее мы решили, что если у нас будет девочка, то мы назовем ее Вальбургой, в честь миссис Блэк...
Сириус, который в этот момент как раз поднес к губам свой кубок, резко вдохнул и подавился тыквенным соком.
– Анапнео! – Лили, сидящая рядом с ним, быстро взмахнула палочкой, и Блэк смог вдохнуть.
– ... а если мальчик – Блез, как сочетание... наших... фамилий... – она взглянула на Сириуса и обеспокоенно погладила его по спине. – Ты в порядке, дорогой?
– И мы от всей души поздравляем вас... – проговорил Слизнорт, несколько смущенный ее откровенным признанием, и взглянул на ошарашенных выпускников: – Мистер Блэк и мисс Забини собрались пожениться прямо после школы, как вы уже поняли... и... кхм... о, пудинга, Северус?
Какое-то время за столом было слышно только вежливо и тихонькое позвякивание вилок.
Улучив секунду, Роксана быстро подняла глаза, обожглась об ответный взгляд и так же быстро опустила ресницы.
– Мисс Гринграсс, а как поживает ваш отец?
– О, спасибо, профессор, он в порядке. В последнем письме справлялся о вашем здоровье!
– Недавно он прислал мне два билета на свою новую оперу, я был в полнейшем восторге, в полнейшем! Вы знаете, мисс Эванс, мистер Гринграсс славится тем, что во время его концертов во всем зале распускаются цветы и растения. О, это великолепное зрелище, великолепное! Вам бы непременно понравилось!
Девушка в шляпе с зеленым пером, с которой в начале ужина Роксану познакомил Слизнорт, поправила очки и прищурилась, впиваясь в Хлою цепким взглядом.
– Мисс Гринграсс? Это ваш отец в прошлом году призывался в Визенгамот за кражу симфонии у одного известного маггловского...
– А как вам работа в «Пророке», мисс Скитер? – поспешно перебил ее Слизнорт, в то время как смазливая мордашка Хлои побледнела от ярости, и на ней выступили все закрашенные прыщи. – Варнава Кафф, вы знаете, мы с ним большие друзья, отзывался о вас с огромным...
– Да это просто лучшая работа, которую можно пожелать! Кстати, профессор Слизнорт, когда же вы наконец дадите нам интервью о работе под началом у Альбуса Дамблдора? – она снова поправила очки. – Мистер Кафф настаивал, чтобы я лично занялась им.
Слизнорт мгновенно сдулся, заулыбался, промычал что-то уклончиво-вежливое и приказал подавать десерт. Пока эльфы меняли тарелки и кубки на вазочки со сладостями и кофе, Слизнорт принялся расспрашивать Клодетт об учебе в Шармбатоне. Он все больше напоминал Роксане паука, который сидел в окружении мух на своей паутине и дергал то за одну, то за другую ниточки, стягивая всех к себе.
– Вы удивительно хорошо говорите по-английски, юная леди! – воскликнул он, когда Бойер закончила свой рассказ. Всем он понравился, а Роксане показалось, что Клоди отвечала на вопрос на экзамене на тему «Моя любимая школа».
– Благода' ю, п' гофессо' г, – Клоди горделиво выпрямила спину, и даже ее золотистые кудряшки задрожали от удовольствия. – Это мой папа училь меня с детства.
– Да, если кто не знает, отец мисс Бойер – глава Отдела международного магического сотрудничества во Франции! – вставил Слизнорт, наклонившись над тарелкой и значительно подняв палец.
– А еще в Ша'гмбатоне уделяют больщой внимание языку.
– Это точно, – едва слышно заметил Блэк, приподнимая кубок.
Клоди слегка порозовела, напоровшись на его взгляд, на всякий случай улыбнулась и поспешно занялась пудингом. Забини ткнула Сириуса локтем в бок, а когда он посмотрел на нее, отвернулась от него с глубоко оскорбленным видом.
– А по-моему, это просто замечательно, что в Хогвартсе в этом году столько иностранных гостей! – не унималась журналистка. – Я так и вижу заголовок статьи: «Школа Магии или Дамблдоров Ковчег?» Мы с вами потом непременно должны побеседовать о нравах французских школ, милочка! – и она указала ложечкой на Клодетт. Та, видимо, не совсем поняла ее, но опять улыбнулась на всякий случай.
– Вы знаете, мисс Скитер, сегодня за нашим столом не только ученики из Шармбатона и Хогвартса! Вот мисс Малфой, например, – сердце екнуло, – проучилась в Дурмстранге... м-м... сколько, мисс Малфой?
Роксана застыла с куском пирожного во рту. Она ненавидела, когда на нее направляли прожектор всеобщего внимания. Но все смотрели, и делать было нечего, так что она проглотила пирожное и произнесла:
– Три года.
– Три года! – подхватил декан и жестом подозвал эльфа с кувшином тыквенного сока. – Я помню, писал Абраксасу, что его дочь мы готовы принять на первый курс и в двенадцать, и в тринадцать лет, на любых условиях, но, увы, он отказался. Расскажите же нам, как вам училось в Болгарии, моя дорогая?
Все смотрели на нее и ждали, а она и слова выдавить не могла. Она никогда не умела хорошо рассказывать, да и как можно в двух словах рассказать о такой огромной и старой школе? Растерянно глядя на учеников, Роксана уже хотела было отказаться, но тут случайно взглянула на Блэка. Он едва-едва заметно улыбнулся и подмигнул.
Она прерывисто вздохнула.
– Ну... Дурмстранг стоит на скале у моря, – Роксана почему-то услышала свой тихий низкий голос со стороны. Может, у нее от волнения уши заложило? – И в любом классе слышно прибой. Это... почти что военная школа, там очень строгая дисциплина. Нельзя лежать на постелях днем, приносить свою еду, слушать музыку в помещениях, читать журналы и носить обычную одежду. Только форму, всегда. Мальчики живут отдельно от девочек, все носят короткие волосы, а девочкам нельзя надевать юбки. И еще чайки. Чайки там кричат как сумасшедшие.
Блэк чуть приподнял уголок губ, Роксана взглянула на него, и тут слова посыпались из нее, как из Рога Изобилия. Она рассказала о тролле-завхозе, над которым все подшучивали, и которого ей всегда было очень жалко, о том, что в квиддич там играют над океаном, даже в шторм, о том, как в первый год учебы она боялась ходить на уроки Темных Искусств, потому что их преподавал старый одичавший вампир, поведала о Кракене, живущем под школой – он охранял карцер, в который отправляли провинившихся, о том, как в женской половине ей чуть было не исполосовали лицо ножом...
Она говорила и говорила, и хотя слушали ее все, кроме Забини (та демонстративно искала что-то в своем мороженом), Роксана ловила себя на том, что говорила все это исключительно для одного человека. Как будто это было компенсацией за все то время, что им не позволялось говорить. Ей бы хотелось поделиться с ним всем-всем, но когда она замолчала, чтобы перевести дух, увидела на лицах остальных учеников такой ужас, что совершенно растерялась.
– ... а на третьем году я перевелась в Шарбматон, так что это все, – неуклюже закончила она и поскорее прикусила язык.
Повисла пауза.
Лили Эванс смотрела на нее так, словно Роксана была умирающим слепым котенком с перебитой лапой.
– Наверняка ваши родители узнали обо всем и забрали вас оттуда? – требовательно спросил Слизнорт, нарушив повисшую тишину.
– Нет, – наивный добрый старик. – Меня выгнали.
– Надо же! – Слизнорт явно растерялся. – За что?
– Полагаю, Кракен с ней не справился, – сказала Блэйк и улыбнулась одними губами, когда Роксана перевела на нее взгляд.
– Ну что ты, Блэйк, – Роксана тоже попыталась улыбнуться, но вышло как-то зло. – Я подружилась с одними ребятами, мы курили, пили алкоголь, прогуливали уроки, слушали запрещенную музыку и устраивали подпольные рок-концерты. Ах да, еще я сбежала на мужскую половину и жила там целый год, пока меня не обвинили в употреблении крови. Тогда все и раскрылось. А с Кракеном мы очень даже ладили.
После этих слов над столом повисла абсолютная тишина.
Слизеринцы пялились на нее с таким ужасом, словно она только что станцевала на столе голая, остальные ученики тоже смотрели на нее, открыв рот, даже Лили Эванс.
Похоже, все думали, что сестра Малфоя непременно должна была полжизни заниматься искусством подлизывания и собственной прической.
Ей стало досадно, но она все равно ощутила мстительное удовольствие: теперь вся эта генетическая чистокровная селекция обязательно пожалуется своим мамочкам, те напишут Эдвин... ух и пошатнется кристально-чистая репутация семейства под давлением писем от доброжелателей.
Хвала Мерлиновым порткам.
Очень быстро она скользнула взглядом по Блэку – он один смотрел на нее и улыбался, но как-то странно. Грустно.
И тут в наступившей тишине Слизнорт выдавил продолговатый сиплый смешок, который заставил весь стол синхронно вздрогнуть. Глаза зельевара превратились в две веселые щелочки, он хихикнул и шутливо погрозил Роксане пальцем.
– А у вас хорошее чувство юмора, юная мисс! Н-да-а... хмпф... подпольные концерты... – он качнул головой и взялся за нож и вилку с таким видом, словно все это и правда было просто шуткой. – Ну а... как вам в Хогвартсе? Как вам наш факультет?
Роксана помолчала, ковыряя ложечкой пирожные шарики в вазочке.
– Зеленого многовато, – наконец сказала она. – Очень не хватает... красного. Люблю этот цвет с недавних пор...
– Тогда, может быть, сбежишь на другой факультет? – елейным голоском поинтересовалась Забини, демонстративно обнимая Блэка. Тот в свою очередь даже не шелохнулся. Похоже, все еще переваривал услышанное.
– Спасибо за предложение, я обязательно его обдумаю, – ехидным голосом отозвалась Роксана.
– Кстати, это нормально, что девочка целый год жила и спала вместе с мальчиками? – вдруг громко спросила Блэйк, важно оглядываясь по сторонам. – И куда только директор смотрел?
Это был просто верх лицемерия с ее стороны.
Некоторые ученики даже заерзали на своих местах, словно мечтали очутиться за другим столом, подальше от нее. Блэк провел пальцем по брови и едва заметно качнул головой.
– Я притворялась мальчиком, Блэйк, – ласково молвила Роксана. – Знаешь, ведь с мальчиками можно не только спать, но и дружить.
Блэйк порозовела.
– Что-то не похоже, чтобы у тебя хоть когда-нибудь был... друг, – выпалила она.
– Был, не волнуйся.
– И что же? Сбежал, когда выяснилось, что ты не мальчик?
– Блэйк.
Забини быстро покосилась на Сириуса, который позвал ее тихим, но суровым голосом, однако не отступилась, ввинчиваясь в Роксану обозленным взглядом.
А Роксана какое-то время просто смотрела на нее, а потом ответила:
– Он умер этим летом.
Кто-то ахнул, Слизнорт закашлялся.
На кукольном личике мелькнуло замешательство, и Роксана уже ждала, что Блэйк станет стыдно, но она только легкомысленно повела плечиком и чуть-чуть приподняла уголки губ:
– Что же... очень жаль, что вы теперь не вместе.

Джеймс

– Тебе очень идет эта форма, – заметила Гвен, когда Джеймс, пролетев пять положенных кругов с футболкой на голове, вернулся к ней на трибуну. Живот у него вконец отмерз и даже онемел от холода, а голос окончательно сел. – Надеюсь, ты не сильно расстроен из-за проигрыша?
– Я тебе поддался, – просипел Джеймс, усаживаясь рядом с ней, пока остальная команда играла в сдвигудар внизу, изо всех сил давая понять, что просто разрешила им побыть наедине. – Я же джентльмен, я просто не мог выиграть у дамы.
И он зашелся исступленным кашлем.
– Помню, раньше тебе это не мешало, – усмехнулась Гвен и направила на него палочку, из которой хлынул теплый воздух.
Джеймс чуть не замурчал от удовольствия.
– Ох, спасибо, – он встряхнул головой. – Эти гарпии здорово тебя натаскали. Как ты вообще попала в основной состав?
– Подделала возраст в документах, – Гвен вытянула ноги и засунула руки в карманы куртки. – Одна из участниц ни с того ни с сего решила обзавестись малышом прямо посередине сезона. Разве не идиотка? На замену взяли меня, так как в запасном составе у меня был лучший результат. А потом уже не захотели со мной расставаться, – она улыбнулась, задирая голову и самодовольно поглядывая на Джеймса. – Похоже, из нас двоих все-таки я первая попала в чемпионскую Лигу. Надо было поспорить на твой «Нимбус».
– Еще не вечер, – усмехнулся он. – Я еще побью тебя на Международном уровне, Джонс, вот увидишь.
– Все еще метишь в «Кенмарские коршуны»?
– Я не мечу, считай, что я уже там!
Гвеног усмехнулась.
– Я слышала, у них жесткий отбор.
– Не жестче, чем везде, – отмахнулся Джеймс. – Я всех сделаю. Это же я.
– Я скучала, Джеймс.
Он осекся и взглянул в темно-карие, тепло мерцающие в темноте глаза. Над Гвеног парили светлячки-огоньки, и все это очень напоминало романтическое свидание.
– Я тоже, Гвен, – честно признался он. Да, он скучал. Скучал по их дружескому соперничеству, по совместным играм, по проигрышам и победам, да и вообще по тому Хогвартсу, который был в прошлом году и пару лет назад. Сейчас все менялось, да так быстро, что только успевай выдыхать...
Гвеног улыбнулась, опустив взгляд, и подвинулась к нему на скамье, случайно или нарочно прижавшись к нему бедром.
– И ты теперь не похож на того маленького засранца, которого я помню, – она ласково провела рукой по его макушке. У Джеймса невольно мурашки по спине побежали. – Раньше ты не стал бы говорить со мной после проигрыша, просто спихнул бы меня с трибуны.
– Могу и сейчас, хочешь? – он неожиданно обхватил ее руками и подтащил к краю, да так, что Гвен даже пискнула от ужаса, но в последний момент отпустил, и она плюхнулась на скамейку.
– Между прочим, я тогда сломала руку! – попыталась возмутиться он, но вышло не очень, потому что она смеялась. Джеймс, посмеиваясь, сел рядом, и она положила руку ему на колено. – Но ты правда изменился, Джейми. В лучшую сторону...
– И ты тоже, – попытался отшутиться он. – Здорово выглядишь. Наверняка у тебя куча поклонников. Готов побиться об заклад, тебе уже предлагали встречаться всякие звезды...
Гвен тяжело вздохнула и отодвинулась.
– Предлагали, – сухо молвила она, глядя, как команда Джеймса складывала мячи в ящик и, звонко переговариваясь, направлялась к раздевалке.
– Ну и... гхм... как тебе играется у «Гарпий»? Скоро матч?
– Не знаю... вряд ли, – девушка зябко повела плечами. – После этого теракта в лесу все публичные мероприятия под запретом, в Министерстве боятся повтора. Ты, конечно, слышал о том, что было летом? – и она глубоко вдохнула свежий вечерний воздух.
– Слышал... и видел. Я был там, Гвен. На том концерте.
Гвен повернулась так резко, словно он ткнул ее в спину.
– Что?
– Я был там всю ночь. Мы с друзьями искали выживших... так что я насмотрелся всякого... – он нервно взлохматил волосы.
– Да ты... ты же мог погибнуть, Джим! – и она толкнула его обеими руками.
Джеймс только покачнулся и фыркнул как можно легкомысленнее:
– Подумаешь. Жизнь пресна без риска.
Гвен покачала головой, глядя на него во все глаза.
– Беру свои слова обратно, Поттер, – голос ее дрожал. – Ты... ты такой же безголовый кретин, как раньше!
И тут она сделала очень странную штуку.
Прежде чем Джеймс успел понять, что происходит, она подвинулась к нему вплотную, обвила его руками за шею, притянула к себе и поцеловала.