«И в каком же это смысле «совершенство»?..» - подумал охотник, идя вслед за чудовищем и рассматривая его танцорскую фигуру. Потом он задал Стентсону вопрос:
- Что теперь?
- Когда смотритель пойдет в обход, можно будет поужинать…
- Чего-чего? Это говоришь ты или огненная вода, которая стукнула тебе в голову?
Эрик хмыкнул.
- Шучу я, шучу! Проходим, не задерживаемся! Около центральной аллеи стоит пришвартоваться, там темень в кедровнике, не заметят.
Временами опасливо оглядываясь по сторонам, они сделали крюк по зарослям бузины, прокрались к широкой классической аллее, в конце которой с шумом извергался фонтан. Вслед за тем Эрик скользнул к островку леса, где сосны, пихты и кедры всевозможных разновидностей жались друг к другу, словно подружки на танцах. Некоторые шалашом склоняли ветви до самой земли. Здесь не росла трава, а толстая подстилка из опавшей хвои, чешуйки от разгрызенных белками шишек и сброшенная кора пружинили под ногами. Эрик совершенно кошачьим манером поднырнул под ветки и устроился на теплой земле так, словно ничего более естественного для университетского преподавателя быть не могло. Поставив бутылку джина рядом с собой, он извлек из внутреннего кармана пиджака восковую свечу, воткнул ее покрепче в расщелину между кривыми корнями и зажег фитиль. Тоненький язычок пламени заколебался, бросив пятна скудного света на корявое дерево, на имбирного цвета землю, на охотника и на химеру.
- Это что? – спросил Дин, изумляясь до крайности и не зная, как понимать происходящее.
- Это я из офиса украл, - холодно отвечал Стентсон, с иронией подчеркнув факт кражи. - Чтобы не забыть, кто я, и что я здесь делаю, - опасные кошачьи глаза его сузились плотоядно. Дину мерещилось, что вместе с Эриком его сверлил взглядом Другой – некто запертый с доктором Стентсоном в одной клетке. – Человека от животных отличает изготовление орудий труда и использование огня… не столь уж много. Пить будешь?
Дин молча, не отрывая глаз от Стентсона, вынул свою фляжку, в которой оставалось еще немного виски. Пока хватит. Спиртного совершенно не хотелось. Стентсон ухмыльнулся, и что-то страшное и мучительное мелькнуло в его улыбке.
«Что с тобой творится, Рик?» - подумал Винчестер.
- Дин, мне очень хреново.
- Понимаю, - кивнул Дин, садясь рядом.
- Не-а… - откликнулся Эрик. – То, что ты понимаешь, было утром. Утром я узнал, что убит юноша, которого я определил в будущие Роберты Бернсы. Косвенно з-злодейство случилось если не по моей вине, то ввиду самого факта моего существования. Я полтора часа провел в полиции и еще полтора – с осиротевшей подругой Пола Аннаэрта. Однако сейчас мне гораздо хреновее. Знаешь, чем дело закончилось, когда то же самое было в последний раз?
- Рик, что «это»? Объясни! – потребовал Дин.
Эрик продолжал, словно не слыша его:
- Я держался, Дин, я старался пережить сердцем, осмыслить мозгами и принять то, что было вскрыто смертью Крис. Я ненавидел себя и универсум, который, мать его, возьми и перевернись с ног на голову! Тем не менее, я терпел… Покуда моя любезная хозяйка, миссис Трейтон, не надумала со мною вступить в терапевтический диалог, в народе зовомый «ты хочешь поговорить об этом?» Ну, утешить меня хотела. Мы сидели за столом, миссис Трейтон трещала о собственном жизненном опыте увяданий и умираний, и в один момент я понял, что вот-вот сотворю с ней что-то... Не потому, что она меня достала благоглупостями, но потому, что тот, который во мне есть, каким-то образом воспользовался моим состоянием, чтобы перекусить тормозной шланг. Не в буквальном смысле, конечно. Я так себе рисую в воображении ради наглядности, стараюсь дистанцироваться не без щепотки самообмана... мол, я – это не Он. Словом, у меня хватило воли лишь отпроситься в ванную и там устроить над собой физическую расправу. Больше хозяйка меня к себе жить не пустила. Вот веселье в общаге было, – Эрик усмехнулся. – Особливо когда пожарная сигнализация аккуратно раз в месяц срабатывала под утро, и приходилось выметаться из комнаты, в чем мать…ну, ты меня понял, - Эрик неопределенным жестом указал на свою физиономию. - Миссис Трейтон же теперь, натыкаясь на меня в городе, если полагает, будто я ее не вижу, эвакуируется в ближайшую лавку. Элис она разъяснила: ничего личного не имеет, просто, если я чего-нибудь опять сделаю, ее всенепременно хватит удар. Элис со своей стороны пять лет к ряду отказывается посылать ей открытки на Рождество. А я пытаюсь матушке втолковать, что терпеть меня – это тяжелый труд, который не каждому под силу, - Стентсон замолчал, отвинтил крышку на бутылке и потянул носом алкогольные испарения. Запах заставил его поморщиться с отвращением. – Черт… не лезет уже…Дин, я сейчас мог бы сидеть на кухне с любимой супругой, пить зеленый чай, с грустью и вздохами разглагольствовать о том, какой хороший мальчик безвременно ушел из жизни, - тут насмешливый голос чудовища дрогнул. - Но вместо того я забился в грязную нору и решаюсь допустить в окрестность лишь охотника за нечистью на том основании, что он весит в полтора раза больше меня… Дин, может, ты избавишь меня… раз и навсегда? Только тело уничтожь, чтобы моих не коснулось. Эта проблема - с химерическим трупом - меня прежде останавливала, а тут оказия! - Эрик нервозно засмеялся, а у Винчестера холодный пот выступил на спине. Прокатилось ощущение, будто издалека, зарницей в сознании на миг полыхнули отголоски того, что чувствует чудовище. Как так получилось?
- Стентсон, тебе прочухаться надо, ты несешь полную ахинею, - мрачно заметил Дин.
- Знаю, извини… - Эрик прислонился спиной к дереву и вытянул ноги по земле. Вокруг свечного пламени резвилась какая-то двукрылая вечерняя мошка. Понаблюдав немного, Стентсон смахнул ее осторожно и спросил: – Дин, у тебя отец хорошим был человеком?
- Таким же, как и я, - проговорил охотник, всматриваясь сквозь плакучие ветви в белевшие лунным камнем крыши университетской оранжереи. – В точности.
Хотя Винчестер дал весьма туманный ответ, Эрик распознал, что пряталось в Диновых словах.
- А мой был добрым, можешь себе представить? – отозвалось чудовище. – Добрым, мягким… во всяком случае, таким его помню. И мать также. Я очень тосковал по ним… Но вот если бы мне сейчас сказали: «Йорис! Все было сном! Вот они, иди, поздоровайся!», я бы в смятении спрятался за юбку Алисии Чезвик. Честное слово! Потому что эти двое – страшные люди при всей своей неподдельной доброте. Я бы не знал, как смотреть в глаза и что сказать людям, которые столь далеко зашли ради…не знаю… каких-то фантастических, несуществующих красоты и совершенства. Ради блага! Ради игры в «Великое Деяние». Черт их знает… Ведь верили, наверное, во что-то огромное и простирающееся далеко за рамки личных интересов. Хрен разберет… об этой области их душевной географии мне ничего не известно.
Дин, внимательно выслушивая Эрика, невольно подумал об отце – неутомимом охотнике, спасителе великого множества и отравителе малой горстки жизней. Тоже ведь веровал и поступался личными интересами ради всеобщего блага ( до чего же ветх, и стар, и избит сей напев!). И Дин поступался, а добра как не было, так и нету. Уничтожение зла, вроде бы, наличествует, а коснись света - все никак не подвезут. Выходит, истребление первого не приводит автоматически к восполнению запасов второго. Однако Дина решать вторую часть задачи не учили…
«Хрен тут научишься…» - помыслил старший Винчестер.
А ведь Дин пытался как-то раз самостоятельно освоить нелегкое ремесло. Криво-косо, но что-то даже начало у него клеиться. Только результат мыслился таким маленьким и чахлым, словно горе-огороднику за сезон посчастливилось взрастить один единственный саженец. По сравнению с грудами растерзанных сорняков, от которых ловко и с огоньком удавалось освобождать землю, «полезный выход», как выражался доктор Стентсон, мизерный. И так страшно было проклюнувшиеся всходы загубить собственными грубыми ручищами, что лучше бы их… бросить на милость стихий? Черт! Опять монстр подвел Дина к этой неприятной мысли.
«Ну, а Сэмми?» - послышалось чье-то последнее предположение посреди Диновых мыслей. А что Сэмми? Самый неподходящий пример. Дин зачищал пространство вокруг Сэма, ничего взращивать в нем он не умел.
«Когда? В двадцать лет, когда у самого-то на уме одни девчонки?..» - возразил старший сам себе, но внутренний голос его звучал не совсем твердо.
- Беда в том, что необходимо обладать могучей душой, дабы, научившись быть беспощадным к себе, не стать в той же степени беспощадным к другим, - рассуждал тем временем Эрик, производя бутылкой изящные жесты. - Мои были безжалостны, хотя и всемерно стремились облегчить испытание, которое определили мне сами же. Впрочем, они воображали, будто главной моей тяготой станет ограниченный круг знакомств и финансовая зависимость от ближайших родственников. Все это они помышляли компенсировать собственной нежной заботою. Вопреки предсказанному, моя реальность – это борьба за то, чтобы не утратить человеческую часть разума ни на единое мгновение и не позволить порваться тонкой пленке со всеми записанными на нее культурными «schemata», которая прикрывает массивы чисто выживательных позывов, наслоившихся за миллиард лет существования жизни на земле. Иногда мне чудится, что у меня две души. Одна принадлежит рафинированному интеллихэнту, - Эрик сказал это с издевательским смехом и нарочно коверкая слово, - излишне склонному к рефлексии и интроспекции. А другая - кому-то, кто от меня прячется весьма искусно по заплетенным паутиной углам фрейдовского Id. О нем я знаю лишь то, что он отличается животной хитростью, весьма эффективно работающей, вопреки кажущейся примитивности. Порою также закрадывается мысль, что Он меня ненавидит.
- Ты хочешь сказать «интеллихэнта»? – уточнил Дин.
- Нет, именно меня… Не надо на меня так смотреть, - Стентсон отмахнулся. - При всей лингвистической изощренности, я даже не стану пытаться словами выразить ощущения, блуждающие временами по моему черному ящику. Полагаю, это и невозможно, потому как общество не наработало коллективного опыта в данной сфере. Если таких, как я по земле прошествует хотя бы четыре генерации, вероятно, мы выработаем некий диалект для общения между собой… впрочем, язык лишь углубит когнитивный провал, отделяющий мое мышление от твоего. К чему я это все? – сдвинув брови, Эрик смотрел на Винчестера некоторое время, пытаясь отыскать утерянную нить рассуждения. Потом бросил раздраженно: - Ладно, хрен с ним. Я про заранее предопределенный смысл моего создания. А смысл мой весь заключен в том, чтобы выпрыгнуть за рамки естества. Я должен быть больше, чем человек, сильнее, умнее, человечнее, величественнее. Я должен был сделать тот маленький шаг, благодаря которому цивилизация сиганула бы в одним моим создателям понятный утопический рай. И? Вместо того, чтобы нынче, к примеру, искать убийцу, я сижу здесь парализованный, пускаю пузыри тебе в телогрейку и жду, когда меня отпустит нечто, чего я даже описать толком не могу!... Твое здоровье! – процедив эти слова, Стентсон опять отвинтил крышку бутылки и приложился к горлышку, морщась, сделал несколько глотков. На Дина дохнуло можжевельником. - К слову сказать, я тут давеча верещал, мол, негоже всю жизнь отсиживаться. Чушь! Сам - сколько угодно, а к другим не лезь! Мои не позволили мне отсидеться, втащив меня в генный эксперимент. Я упрекаю их в самонадеянности и эгоизме. Год назад я вновь обрел прекрасную женщину и, пользуясь законными основаниями, перевалил бремя своей природы на нее. Вопрос: что она должна испытывать ко мне… да вот, хотя бы в данный момент? Уверяю тебя, она сию минуту улыбается моим приемным, а сама места себе не находит и кроет меня последними словами… а, может, и не кроет. Понятия не имею…
Дин молчал, обдумывая сказанное доктором Стенстоном, и невольно протягивал невидимые смысловые ниточки к беленому особняку, прятавшемуся среди зелени в километре от Диновой нынешней дислокации. Эл тоже часто подчеркивал необходимость шагнуть за пределы человеческого, превзойти себя, стать лучше… Мол, человечество ходит по кругу миллион лет, безостановочно «получая в лоб одним и тем же грабельным черенком». Спиральность истории, мол, открыто изобличает нашу неспособность пресечь порочное коловерчение, а именно того требует идеал. Тем не менее, если идеал существует, то какая-то часть сапиенса его вожделеет. Обществу нужно избавиться от той части своей души и тела, которые непрестанно препятствуют высокому стремлению…
«Раньше тоже думали хирурги, что гланды это рассадник инфекции. Чик – и прощай ангина… здравствуй, пневмония!» - да, Дин именно так Алану и заметил. Док обиделся и возразил, что это, мол, лишь метафоры, объяснительной силы не имеющие.
А вот Эрик, надобно обратить внимание, некогда заявлял о куда меньшей осведомленности касательно мотивов, с которыми Матильда и Джейсон Стентсоны участвовали в эксперименте.
- Откуда тебе известно, чего твои предки ожидали от тебя? – аккуратно подбирая слова, задал вопрос старший Винчестер.
Эрик пожал плечами.
- По крупицам набиралось, набиралось... А потом - зап! И подтвердилось, зараза, документально.
- В смысле?
- Ах, я тебе не рассказывал? - ухмыльнулось чудовище лукаво и с легкой издевкой. – Ну, давай расскажу… - он пожал плечами, всматриваясь внимательно в лицо Дина. У Эрика в зрачках снова демонически горели два зеркальца, уловивших пламя трофейной свечки, и Винчестеру хотелось, чтобы он отвернулся. - Добрался мистер Хайд, в конце концов, до отцовской «коробочки». Лет десять после продажи дома она валялась среди родительских вещей, а тут я о ней вдруг вспомнил. Непосредственно по прибытии из Штатов. Пришлось пару дней поковыряться, чтобы вскрыть, но затраченное усилие было вознаграждено. Коробочка таила в себе тридцать три несчастья и отцовские записи в придачу. Впрочем, мне муторно было читать бортовой журнал с разбором микроскопических срезов – дорсальных, вентральных и латеральных включительно - всего, что со мною происходило от рождения и до пятилетнего возраста. Впрочем, чтиво весьма расширяет кругозор. Ты, к примеру, знал, - поинтересовался Эрик с ехидцей, - что генетические химеры не разговаривают до трех лет, зато по стенкам бегают с девяти месяцев? – Дин ничего не сказал в ответ, только посмеялся сухо. - Я вот в первый раз услышал, - продолжал Стентсон. – В равной степени понятия не имел, что мне морду приводили в порядок хирургическим путем, лишние ткани удаляли с долбанной этой… «маски». Теперь понимаю, почему мне один и тот же кошмар периодически снится… Я не знал, что кусался, как, черт знает, что, едва не с пеленок… - охотник как-то невольно бросил краткий взгляд на выдающиеся клыки чудовища и резцы с острыми выступами, которые подчеркивали его мрачную и красивую улыбку. - Отец в основном держится фактов, но я по рисунку текста и даже по почерку могу догадаться, как колеблется его настроение от восторженного, до напряженного и разочарованного, в зависимости от моих успехов, неудач, неприятностей и отклонений. Но самое важное, что я понял из рассматриваемого жизнеописательного опуса: где-то у них случился облом. Какие-то их надежды (а вероятно, и надежды остальных участников забега) не были оправданы, и в итоге я из эксперимента превратился в мало-мальски человека. Отец пишет, что, мол, с радостью скоро бросит вести систематические наблюдения, потому как они ему мешали на протяжении лет. В чем? Смею предполагать, что мешали ему быть отцом. Я-то сего, натурально, по младости лет не замечал, но теперь - опять же, аналитически - могу реставрировать картину нашего семейного, с позволения сказать, счастья, - Эрик как-то свирепо посмотрел на Дина, хотя охотник готов был утверждать, что перед внутренним взором чудовища стояли сейчас образы его создателей. Потом Стентсон, наконец, отвернулся, и Винчестер услышал, как он рычит сквозь зубы: - Бред с-собачий…
…Ring my friend I said you call, Doctor Robert...
Дин вздрогнул. Эрик тоже. Мелодия, словно молния из другого измерения, вдруг ударила между ними. Звонил телефон Стентсона. Эрик вынул мобильный из кармана и посмотрел на дисплей так, будто происходил что-то совершенно невозможное. Затем он поднялся на ноги и откашлялся, как перед выступлением.
- Что б тебя… - услышал охотник. – Слушаю! Добрый вечер… Да-а…спасибо, хреново… Вы-то как?... – Стентсон положил ладонь на шершавый ствол дерева. Он явно прилагал усилия, чтобы говорить четко, отчего речь Эрика выходила какой-то отрывистой и холодной. - …Полтора часа, да…Тоже таскали? Вы меня простите, это я вас подставил. Не мог же я сидеть там и врать инспектору касательно того, кто еще с нами был. Я бы вам медвежью услугу оказал, не только себе… Я же знаю, что вам скрывать нечего… А! Ну, я рад, спасибо за понимание, боялся, что затаите… - потом наступила тягучая тишина, нарушаемая только неразборчивым электронным голосом, долетавшим из динамика, и шуршанием коры, которую чудовище, само того не замечая, лихо снимало ногтями со ствола. – Да…что теперь можно сделать? Я не знаю… у меня лично никаких предположений… Да, я не против, давайте встретимся, только позвольте мне в себя прийти… У вас что, есть какие-то мысли?… Писк? А, на второй линии у меня звонок идет, кажется… Хорошо, давайте завтра свяжемся… Спокойной… - Эрик отключил своего первого собеседника и отчего-то неприязненно поморщился, взглянув на номер второго абонента. Затем он провел пальцем по экрану и рявкнул в трубку по-немецки: – Am Aparat!
Здесь у самого Дина в кармане завибрировал мобильный.
«Сэмми?» - подумал старший, вопросительно изгибая бровь.