- Куда же ты, дурак, лезешь-то?.. Думаешь, я тебя стану есть? Майерс, уйди из-под ног, дай мне его съе… тьфу! поймать… Альпинист хренов…
Эрик встал одной ногой на стол, а другой уперся в стену и протянул руку к большому комару-долгоножке с донкихотовской внешностью, который печально метался в углу под потолком. Комар, несмотря на всю свою меланхоличность, ловко вывернулся между пальцев и полетел через гостиную к окну.
- Ну, точно дурак!
Спрыгнув на пол бесшумно, как кошка, Эрик отправился следом за ним, сопровождаемый нетерпеливо поскуливающим и задирающим вверх морду господином Майерсом.
- Ину, несмотря на то, что присутствие этого существа на нашей территории взволновало меня не меньше, чем тебя, убивать его мы не станем. Можешь считать меня самодуром и бесчувственным домашним тираном… - Стентсон аккуратно завернул край занавески и после недолгой борьбы наконец-то заключил запутавшегося комара между ладонями. – Разрешаю только послушать, как оно там шевелится.
Майерс ткнулся Эрику носом в протянутые ладони, но плененный долгоножка чуть попрыгал в темнице и замер, прекратив развлекать своих тюремщиков едва слышным жужжанием. Не зная, как поступать дальше, пес принялся лизать Стентсону руки.
- Плетете заговор?
Голос Кэт послышался сверху, с лестницы. Свесившись через перила, она внимательно с ироническим смешком посмотрела на Эрика. Кэт всегда так смотрела на него, словно что-то недоговаривая, а Эрик не уставал угадывать, что скрывается в ее глазах, которые блестели, словно вода в бассейне посреди помпейского атриума – почему-то ему представился именно римский дом со столбом света падающего через проем в крыше и до дна пронизывающего имплювий. Атриум символизировал у римлян центр вселенной и проходящую через него мировую ось… Иногда Эрику чудилось, будто мировая ось проходит через эту женщину.
- Уже сплели, моя королева: пьеса называется «Мышеловка», - отвечал он.
- И кто внутри? – Кэт кивнула на его сложенные руки.
- Голубь мира.
- Ох, остер…
- Верно, вам пришлось бы постонать, пока притупится моя острота, мадам, - ответил Стентсон и оскалил клыки, зная, что Кэт почему-то любит, когда он так улыбается.
- Я надеюсь, это серьезное программное заявление, а не предвыборный треп, сэр?
Эрик засмеялся.
- Ладно, пойду его выпущу.
- Хоть покажи, кого!
- Тогда проследуйте за мной, мадам.
Втроем – Майерс никак не мог пропустить до противного бескровную развязку охоты – они вышли в сад через заднюю дверь, однако остановились сразу за порогом, поскольку из-за стены долетали крики соседских детей. Молодежь прыгала на батуте, так что косичка восьмилетней девочки периодически взмывала над кустами. Эрик совершенно не желал, чтобы его видели в футболке и босяком, тем более, что ребятня и без того имела простительную в ее возрасте, но крайне неудобную привычку втихаря заглядывать в чужой сад. Кэт и Эрик укрылись в тени рододендрона и молодой магнолии, которая нынешней весной впервые зацвела огромными белыми цветами - такими же, какие каждый год усыпали внутренний двор Питерхауса.
- Красавчик! - сказала Кэт, когда Эрик осторожно раскрыл ладони. Комар с глуповатым видом остался сидеть у него на пальце, растопырив длинные ноги-ниточки. – Мне кажется, если у кого-нибудь на свадьбе выпустить таких вместо голубей, будет смотреться эффектно.
- Когда Брайан женится, так и сделаем, - процедил Эрик. – Потом скажем, что это у него был кислотный глюк.
- Я думаю, ждать придется слишком долго, - ответила Кэтрин. – К тому же, если Брайан женится, то в первую голову для укрепления профессионального имиджа. Следовательно, свадьба будет шикарная и образцово-показательная, с комарами нас туда не допустят.
- Ну, это уже дискриминация, потому что людей с тараканами допускают в подавляющее большинство приличных мест, например, в парламент или сенат.
- Весьма неудачный пример, позволь заметить, - промурлыкала Кэт, острожно, чтобы не спугнуть насекомое, поворачивая руку Эрика и рассматривая дымчатые комариные крылья. – Подобные места нуждаются в людях с психическими отклонениями средней тяжести, потому что именно у них есть столь ценное качество, как отсутствие эмпатии… Слушай, я что-то не пойму, а он кусается?
Едва Кэтрин указала на долгоножку пальцем, как комар вспорхнул и ударился в бега, взметнулся вверх и через несколько секунд приземлился на окне второго этажа.
- Видишь, он трус, - промолвил Стентсон, обнимая Кэт за талию. - А вы, моя донна, подозреваете опасность там, где ее нет, не замечая, что она уже подкралась и готовится напасть.
Кэт хмыкнула:
- Ты больше похож на бабочку.
- Неожиданно, - Эрик смущенно кашлянул, - хотя резонно… - он выставил руку к свету, наблюдая, как с внешней стороны микроскопические иризирующие чешуйки загораются бирюзой, опаловым отблеском и обнаруживают свой тонкий, путаный узор. Люминесцентные пятна тоже тускло светились, свидетельствуя об умиротворенности чувств и физическом комфорте, который Эрик в данный момент испытывал. - А вам известно о существовании кровососущих бабочек, мадам? – прошептал он на ухо Кэтрин.
- Неужели? – удивилась она и вдруг задала вопрос, имевший явный и вполне недвусмысленный подтекст: - А о каких еще видах кровососов мне следует знать?
После наступило молчание. У Стентсона сразу пропал настрой флиртовать, а вместо того по спине и особенно по болевшей до сих пор шее прокатился знакомый нервный озноб, и мышцы на мгновение несильно свело. Эрик, сам того не осознавая, крепче прижал Кэт к себе, причем она наверняка должна была ощутить перемену. Он обнял ее так, словно хотел оградить от того, что уже подкралось и готовилось напасть. Или же он хотел встряхнуть ее и уговорить, что все хорошо, что он защитит ее, подставит собственную грудь, спину, шею, но защитит. Сам-то был ли он уверен, что одной его шеи достаточно? Стентсону понадобилось никак не менее минуты, чтобы собраться с мыслями. Наконец, он проговорил глухо и сумрачно:
- Кэт, рассуди, как я мог тебе об этом сказать?
- Да, я знаю… прости, это вполне понятно. Но что теперь делать? Они не выходят у меня из головы…
- А что изменилось? – возразил Стентсон. - Они существуют также, как саркома легкого или вождение в нетрезвом виде, независимо от нашей осведомленности. Просто вечером будем выходить вместе, - Эрик попытался засмеяться, но вышло довольно фальшиво. После происшествия с Элис следовало подозревать, что кровососом может оказаться какой-нибудь манекенщик из «Патрис Кантазаро» или директор очередной галерейки.
- Да мы и так выходим вместе… - отмахнулась Кэт. – Рик, меня гложет вовсе не это.
Стентсон нахмурился, потому как звучало это отнюдь не обнадеживающе.
- А что?
Кэтрин медлила с ответом. Эрик застыл, смотря на нее немного сверху вниз, наблюдая за ее дыханием и участившимся биением сердца, которое Стентсон не то ощущал ладонью, прижатой к боку Кэтрин, не то улавливал на слух. Почему-то мысль о том, что его слух имеет странную избирательную остроту, вызывала у Эрика некоторую смутную обеспокоенность.
- Твой приятель… Дин сказал, он не знает, что такое вампир, - произнесла Кэт. - Соответственно, он оставил мне надежду, что у наваждения есть какое-то естественнонаучное истолкование. Лжет он или нет, он был великодушен. Но вдруг естественнонаучного истолкования не существует? Я ведь всегда лишь баловалась разговорчиками о сверхъчувственном, хотя на самом деле не могу вписать его в свою повседневно-бытовую картину мира. Даже когда ты мне снимаешь мигрень или бессонницу, я всегда «как бы», - Кэт изобразила пальцами кавычки, - удовлетворяюсь мыслью, что рейки – это что-то наподобие метафоры. Я думаю, мол, это доселе неисследованные у нас на западе свойства природы, не больше, когда-нибудь мы их обязательно опишем математически. Но сейчас я ощущаю, как что-то вломилось в мой дом, и я задаюсь вопросом: а если все устроено иначе? Тогда у нас впереди, дай бог, сорок лет вот этого, - Кэтрин кивнула на магнолию, гладя руки Эрика нервно, - того, что сейчас составляет весь наш смысл. А затем целая вечность в виде эманации. Где? И что в том сне приснится, раз уж припомнили Гамлета? Мне представляется, будто все, что меня окружает, станет бессмысленным прахом, если я превращусь в информационное поле или что-то вроде того… - она как-то с судорогой вздохнула. - Ты мне станешь безразличен – вот что страшно! Мне страшно, потому что я заворожена своим нынешним бытием и не могу переступить его грань даже в воображении. Мне больно представить, что я преобразуюсь в такую субстанцию - в призрак, для которого потеряет всякую ценность то, ради чего я проживу свою жизнь, как будто ее и не было никогда. Я не вампиров боюсь, а того, что их существование означает. Эти парни… Дин и его брат, открыли какую-то дверь, и я что-то за ней разглядела. Теперь я не могу делать вид, что все течет обычным чередом. И меня гложет мысль о том, что я плохой человек…
- На основании чего данный вывод? – мрачно спросил Эрик. Признаться, он не знал даже, как возразить.
- Это не вывод, это вопрос, - сказала Кэтрин, поворачиваясь к Стентсону лицом, и все тем же нервным движением поправила ему волосы на висках. - Но ты молчи, ты на него ответить не можешь. Извини, Эрик… прости… Я тебя люблю… прости еще раз…
Эрик ничего говорить не стал. Он прекрасно знал, что Кэт нуждается не в утешениях, которые как будто бы сами напрашивались в согласии с правилами хорошего тона. Нет, женщина, которая сейчас приглаживала его волосы и отводила глаза от его взгляда, нуждалась в ответе, а не любовной воркотне. Он бы обесценил ее отчаянное усилие, если бы пустился в банальное подыскивание приличествующих случаю комплементов. Еще хуже было бы взяться за рассуждения о том, о чем он не имел ни малейшего представления - о смысле и сути. И о том, как правильно. Он мог сколько угодно напускать туману в беседах со студентами, но истинного ответа, как Кэт совершенно верно заметила, Эрик не имел. Он не знал, хороший ли он сам человек в том значении, которое вложила в данное слово Кэт. Возможно, они оба были очень плохими людьми.
Эрик молчал. Кэт тоже.
Наконец, по прошествии нескольких минут Кэтрин спросила, стараясь смягчить напряженность своего голоса:
- Какое у тебя сегодня расписание?
- Завтракаю с альфа-самцом в Ковент Гарден, потом поеду на работу.
- Не задерживайся, ладно?
- Даже в мыслях не держу, мне воскресенья вполне хватило, - Эрик чуть оскалился в невеселой ухмылке. - Я… пойду, - он махнул куда-то в сторону кухни, - сделаю себе лицо…
- Хорошо, - кивнула Кэт. – Не забывай, акцент в дневном макияже только один: либо глаза, либо губы. Иначе адвокат Сорренто подумает, что ты дурно воспитан.
Эрик беззвучно рассмеялся.
- Адвокат Сорренто сам дурно воспитан, несмотря на то, что над его созданием трудилась команда талантливых инженеров, программистов и дизайнеров.