Даже если кто-то среди наблюдающих за поединком и знал, на что способен Винтер, а таких было по крайней мере двое — Илльера и Арно, — остальные и помыслить не могли, чьей именно смертью закончится дуэль. Слишком прочно укоренилась за Аланиром слава непобедимого мастера. Слишком внезапным оказалось мастерство никому неизвестного молодого гвардейца, явившего неслыханную дерзость — и увенчавшего день еще одним потрясением. Постепенно, очень постепенно весь смысл случившегося доходил до собравшихся на площади офицеров и аристократов. Аланир Этингер мертв. И это означает, что в правящей династии остались только две женщины — Отолайн и Рихь. Семьи у Аланира не было, хотя при дворе много перешептывались об увлечениях герцога и, возможно, даже каких-то скрытых от глаз придворных бастардах. Но претендовать они на престол в любом случае не могли. Как и Отолайн — потому что корону передавали по нисходящей линии. Оставалась Рихь. Очаровательное создание… а страна едва балансирует между враждой и миром с южными соседями, да и горная граница вот-вот полыхнет. За войной неизбежно придут голод, нищета, разруха — тяжкое бремя и для более опытного правителя.

Эрвин стоял над телом поверженного врага, переводя дыхание. Укрытые сталью пальцы по-прежнему обхватывали лезвие меча. Медленно обводя взглядом десятки лиц, Винтер искал Илльеру. Хотелось посмотреть ей в глаза, прежде чем… Хотя, конечно, это мимолетная слабость. Бой выигран, а вот борьба еще только начинается…

— Король мертв, — громко и четко проговорил Беркут. — Как и его брат. Заговорщики плетут интриги и хотят повергнуть нашу страну в хаос. Но династия живет. И вместе с ней будет жить Альрахен. Некоторые из вас знали меня как Эрвина Винтера. Но правда в другом. Мое истинное имя — Эрвин Этингер. Я сын короля Адаларда и законный наследник альрахенского престола. Пришло время положить конец этому безумству.

Илльера следила за поединком с замиранием сердца. Верила, надеялась — и боялась, что надежда пойдет прахом. Смертельный удар был изящен и тщательно подготовлен, зрелище замершего у ног победителя герцога отозвалось в душе облегчением. Одним страхом стало меньше. Но следующие слова Эрвина стерли собой все прочие мысли и чувства. Повергли в шок. В недоумение. В панику… Хотя сейчас, после признания, что-то становилось на свои места. Чувство собственного достоинства, уверенность и скрытая сила, способность повести за собой других — эти качества складывались воедино, стоило узнать о том, чья кровь текла в его жилах. Даже синие глаза — ведь такие же глаза были у Аланира, только она была слишком потрясена, чтобы заметить это тогда, в плену. А потом замечала, но не понимала. Даже мастерство владения мечом. Словно Эрвин пошел не в отца, а в породу младшего брата. Но кровь все равно одна. Королевская…

Слова Винтера поразили не только Илльеру. Все собравшиеся на площади замерли, затихли, обдумывая новость. Пытаясь понять, что только что прозвучало и как это изменило мир вокруг. А затем из толпы военных в круг выступил Аубрель. Канцлер шел неспеша, выпрямившись и расправив плечи, несмотря на возраст. Он пристально посмотрел на Эрвина, их взгляды на мгновение встретились. А затем Леннарт обернулся к замершим позади него бойцам королевской гвардии.

— Это измена, — прозвучал в тишине его голос. — Подстрекательство к бунту, к гражданской войне. К кровопролитию и братоубийству. Немедленно арестуйте предателя, чтобы больше не смел сеять смуту.

Гвардейцы бросились вперед, быстро и слаженно — видимо, прекрасно понимая, что только все вместе, разом, могут справиться с опасным противником. Для них превыше всего приказ. А Эрвин был слишком утомлен боем — и слишком ошеломлен словами Аубреля. Ожидал он совсем другого. Шесть бойцов враз окружили рыцаря, сверкнув обнаженными мечами, выбивая оружие из рук…

Илльера стиснула эфес. Броситься вперед, сквозь толпу, прорубиться на выручку, не дать сомкнуться вокруг него кольцу солдат, из которого уже не вырваться… она подавила этот порыв с огромным трудом. Рассудок подсказывал, что ничего теперь не изменить. И драться в одиночку бесполезно. Только свою смерть найти, запоздалую. Но время еще не пришло. Теперь — тем более.

Потратив на борьбу с собой несколько мгновений, воительница отступила назад. Шаг, еще шаг — и оказалась за чужими спинами. Меч обжигал ладонь. Плащ душил. Но Илльера не останавливалась, опустив голову и торопливо обходя встречных. Она не вслушивалась в то, что происходило позади. И не позволяла себе оглянуться. На пороге конюшни воительница бросила быстрый взгляд наискось через плечо. За ней никто не шел. Никто не обратил на нее внимания, не узнал, не вспомнил.

В теплом сумраке денников Илльера отыскала Сапфира. Вороной вскинул голову и тихонько фыркнул. Воительница медленно протянула руку и положила ладонь на шелковистую морду.

— Придется забрать тебя, — шепнула она. — Ты — мой единственный шанс.

Осторожно взнуздав коня и то и дело оглядываясь, Илльера затянула подпругу, подогнала стремена и торопливо взобралась в седло. Сапфир позволил это, не заржав и ни разу не взбрыкнув. Словно чувствуя, что стряслась беда. Шагом выехав из конюшни при особняке, бывшем еще несколько дней назад резиденцией короля, Илльера сразу же свернула с главной улицы и послала Сапфира в галоп. Время снова ополчилось на нее.

Между тем голос канцлера по-прежнему раздавался над площадью. И внимали ему с надеждой, потому что слишком внезапными и неожиданными оказались слова о новом наследнике. Офицеры и гвардия даже не успели задуматься, верят ли они словам победителя и что это будет значить для их присяги. Ясно было только одно — даже тому относительному спокойствию, которым жил Альрахен в ожидании новой войны с соседями, отныне пришел конец.

— Посмевшего посягнуть на наш покой изменника ждет справедливый суд, — Аубрель не счел нужным даже посмотреть на Винтера, которому гвардейцы уже сноровисто вязали руки за спиной. Беркут не сопротивлялся. Расчет оказался не верен. Он скользнул взглядом по толпе. Илльеры среди военных не было. Может быть, это и к лучшему — пусть хотя бы ей удастся уйти.

— Ваше высочество, — Аубрель повернулся к принцессе. Рихь стояла, опершись на руку Ройте. Когда Эрвин заявил свои права на престол, в глазах принцессы потемнело и она упала бы в обморок, не окажись Гвидо рядом. Старый рыцарь поддержал пошатнувшуюся девушку, предложил даже проводить до покоев, но Рихь отказалась. Она должна была досмотреть развернувшуюся драму до конца.

Канцлер приблизился и отвесил придворный поклон. В его глазах таилась мудрость и участие, забота и внимание. Много лет назад этот человек приносил ей безделушки, веера, вазочки для цветов, которыми она украшала свой детский будуар. Он наблюдал как она взрослеет. Он помогал отцу править страной дольше, чем она живет на свете…

— Ваше высочество, позвольте предложить вам свою поддержку. Я приму на себя тяготы правления, позабочусь о вашей безопасности и вашем покое. Довольно потрясений, вы натерпелись за последнее время. Принимаете ли вы мою помощь и опеку?

— Принимаю, Леннарт, — Рихь почти через силу улыбнулась. Хотя больше всего хотелось спрятаться под одеяло и уснуть, чтобы события сегодняшнего дня оказались кошмарным видением. А еще лучше — не дня, а последних пары месяцев…

— Вы поступаете правильно, ваше высочество, — канцлер кивком поблагодарил Ройте и сам подал принцессе руку. — Я немедленно распоряжусь об отъезде в столицу. Войск на границе достаточно, за безопасность Ириталла можно не опасаться. А коронацию можно будет провести, как только покончим с самозванцем. Справедливый суд станет хорошим началом вашего правления. А я буду рядом.

Суд над Эрвином… после того как он спас ее от похищения — и тащил неведомо куда по проселочным дорогам, проливал за нее кровь — и отказывал в самом необходимом, вышел на безнадежный бой — и заявил, что она никто. В самом деле, это казалось правильным. А углубляться в мысли, выискивая источник сомнений, нет-нет — да подававших голос на самом краю сознания, не осталось ни сил, ни желания. Рихь просто кивнула и пошла обратно к широкой лестнице. Не оглядываясь.

Вечером того же дня из Иридина выехала многочисленная кавалькада. Препоручив дела военные армейским офицерам, Аубрель объявил о немедленном возвращении в столицу, забрал всю королевскую гвардию, явившуюся в город вместе с Адалардом. В прекрасной карете ехала Рихь. Мягкие подушки, занавески на окнах, четверка коней — что может быть лучше. В другой ехал сам канцлер. Следом в обычной крытой повозке с решеткой на двери везли Эрвина. И конвой следил за ним неусыпно и неотступно. Впрочем, Винтер стоически принял удар судьбы и бежать не пытался. Трудновато это было бы в кандалах. И в глубине души теплилась надежда на суд. Если Аубрель заговорил о суде, знать будет ждать заседания. Значит, хотя бы до суда его не прикончат. Может статься, еще не все потеряно… Если же бой проигран бесповоротно — ну что же, поражение он примет с достоинством.

Кавалькада не спешила, останавливаясь на ночлег в придорожных гостиницах, давая отдых лошадям и путешественникам. Это куда больше напоминало Рихи выезды вместе с отцом в прошлые годы, чем безумную гонку по дебрям и бездорожью, устроенную Беркутом. С арестованным принцесса не виделась. Даже смотреть в сторону его повозки не хотелось. То ли чтобы не оживлять неприятные воспоминания, то ли чтобы не давать волю тому тоненькому голоску осуждения. Рихь погрузилась в сладкую апатию, а вечерние беседы с Аубрелем обрисовывали ситуацию в стране как непростую, но не ужасающую. И канцлеру довериться оказалось так легко и приятно…

По разбитым проселкам, через лес, бурелом и перепаханные под зиму поля, не смея показаться на езженых дорогах, скакал одинокий всадник. Вороной конь дивной стати, казалось, не чувствовал усталости, оставляя позади милю за милей, довольствуясь недолгими ночными передышками. Наездник, словно выкованный из железа и стали, не тратил на отдых ни мгновения лишнего, словно сама смерть следовала за ним, не отставая ни на шаг. Ночевать приходилось в крестьянских домах, а то и вовсе под открытым небом. Но наездник не щадил ни себя, ни коня, и гнал вперед.

И наконец, спустя много дней пути, в просвет между деревьями показался далекий обнесенный стенами город. Наездник всматривался в него долгие несколько ударов сердца, потом наклонился к уху коня, нашептывая похвалу. Из-под капюшона сползла по плечу рыжая коса. Лицо воительницы осунулось и посерело от усталости, но глаза горели прежним огнем силы. И меч висел точно под рукой, только протяни ладонь.

Сюда Илльера не возвращалась с тех самых пор, когда бесславно закончилась ее служба в гвардии. Каждая улица Ириталла казалась напоминанием о предательстве и сломанной жизни. Заныли старые раны. Чужие интриги загубили ее судьбу, отняли все самое важное. И грозили отнять еще больше. Ненависть к изменникам копилась в сердце все эти годы. Тихо клокотала, скрытая под дружеской улыбкой. Теперь Кристофер мертв. В этом Илльера не сомневалась с того момента, как въехала в Иридин. И умер он по воле тех же людей, что хотели прикончить ее.

Сапфир пробирался по краю обрывистого холма. Внизу, за верхушками голых деревьев, тянулась дорога. Здесь это и случилось. Здесь ее настигла погоня. А может быть, на другой стороне распадка? Память подводила, не давая четких подсказок. Но зато услужливо воскресила последние мгновения боя — ломающийся пополам меч и руки, разъезжающиеся в кровавой грязи, фигуры убийц перед глазами… Они казались исполинами — но это просто потому, что она лежала на земле и встать было не по силам. Это являлось ей в ночных кошмарах. День за днем, год за годом. Пришло время вернуться и взыскать долг? Или не только месть вела ее в этой отчаянной гонке…

Илльера нахмурилась и хлопнула Сапфира поводьями по шее, посылая вперед. До заката хотелось успеть попасть в город. Главное — не свернуть на ту неширокую улочку, в которой два года назад стоял трактир отзывчивого и внимательного парня по имени Роберт. Хотя въехать придется через те самые восточные ворота.

Последние мили пролетели словно во сне. Чтобы не привлекая к себе внимания, миновать ворота, подъехать к ним следовало все же по дороге. Илльера подняла Сапфира в кентер, словно желая как можно скорее пройти и эту черту, очутиться там, где все начиналось и где теперь она должна исправить так много. Конь мчался вперед легко и невесомо, словно не было позади многих миль бездорожья. Под сводами тоннеля, ведущего за стену, часовые с алебардами заставили сбавить скорость и окинули ее пристальным взглядом. Но после недолгих колебаний позволили проехать дальше. То ли убедились, что она не похожа на злоумышленницу, то ли и вовсе ни в чем ее не заподозрили, а соблюли ставший более строгим порядок.

По городским улицам нестись во весь опор уже не стоило. Поборов короткую вспышку тревоги, Илльера спешилась и пошла, ведя Сапфира под уздцы. Каблуки цокали по мостовой в такт с подковами. Нужно найти тихое место, переночевать, послушать, что говорит толпа…

За поворотом улицы ее ждали. Начищенные гвардейские кирасы слепили глаза своим сиянием. Хищно поблескивали обнаженные мечи и лезвия алебард. Их было много. Слишком много даже для нее.

— Вот ты и попалась, — с ухмылкой проговорил командир группы, глядя ей в глаза с высоты седла. — Будешь усложнять себе жизнь или пойдешь с нами без глупостей?

— Кто вас послал? Какое вам до меня дело? — медленно пятясь, спросила воительница. Меч был тут, рядом, под рукой — но случаются схватки, в которых шансов быть не может.

— Иди с нами — и все узнаешь. А меч бросай на землю. Не бойся, мы сами подберем.

Чувствуя, как сердце заходится в отчаянии, а пальцы холодеют, Илльера расстегнула пряжку ремня и позволила ножнам звякнуть о камни мостовой.