Аро знал, что опаздывает, но не спешил – он уже не помнил, когда последний раз вот так один, без свиты, без щита перемещался по залам. Помещения замка были пусты. Это было непривычно, даже странно, но сейчас он не чувствовал себя одиноким. Напротив, в эту минуту он наслаждался иллюзией свободы. Словно в его руках не были сосредоточены тончайшие, почти эфемерные нити, с помощью которых он, как кукловод, управлял сильнейшей империей сумеречного мира. Словно сильнейшая империя сумеречного мира не держала его распятым на этих нитях каждую секунду его вечности. Да, он многие столетия вершил чужие судьбы, но уже много веков не имел возможности распоряжаться своей собственной.
Знакомые шаги он услышал, когда завязывал галстук.
- Дорогая? – произнес нараспев, не оборачиваясь, и в зеркальном отражении успел заметить, как Сульпиция закатила глаза. Она уже была готова к приему: черный атлас соответствующего протоколу платья при каждом шаге издавал тихий шорох, бархат – разумеется, черный - сложно скроенной парадной мантии не скрывал ни одного бриллианта в изысканном колье на её груди, а высокая прическа подчеркивала точеную шею и мраморную белизну плеч. Отвратительная безукоризненность во всем. Когда-то эта женщина сводила Аро с ума. Были времена, когда он в её присутствии не мог думать ни о чём другом и, презрев все приличия и условности, уводил жену с самых высоких приемов, чтобы дать волю своей страсти в каком-нибудь укромном уголке замка… Да, связи вампиров нерушимы – но страсть, увы, не вечна. Теперь они как ментальные сиамские близнецы вынуждены каждый день своей вечности разыгрывать спектакль под названием «счастливы вместе», ни на секунду не прекращая ожесточенных сражений друг с другом за иллюзию свободы. Ещё один повод позавидовать смертным, которым дано разрывать отношения и начинать все сначала.
Внешне они по-прежнему являлись олицетворением идеального вампирского союза. Горе Сульпиции в те далекие дни почти состоявшегося дворцового переворота было таким безусловным - до сих пор ее верность вызывала трепет и благоговение всего вампирского мира. И только благодаря своему дару, который с некоторых пор он склонен был считать проклятьем, Аро знал, о чём на самом деле в те дни горевала его супруга. Она горевала не о муже, а о его пошатнувшемся троне, о своей роли опальной королевы и об узах, проклятых узах вампирского союза, на всю оставшуюся вечность приковавших её, Сульпицию, к свергнутому Аро Вольтури - жертве дворцовых интриг, беспомощному и жалкому, утратившему не только власть, но и самого себя.
- Мы лишились двух жриц! – заявила с порога Сульпиция, тщательно скрывая негодование. – Сейчас, за несколько часов до приема! Это…
- И тебе добрый вечер, дорогая. Ты выглядишь восхитительно, - ответил Аро, резко оборачиваясь и обнимая жену за талию.
- Ах, оставь это, - Сульпиция досадливо отстранилась и, поправляя безупречную прическу, прошипела: – Лучше объясни мне, почему в будуарах погибших девочек остался запах твоей маленькой шлюшки Джейн?..
Аро заглянул в потемневшие от негодования глаза жены, и уголок его тонких губ досадливо дернулся: когда из их отношений ушел огонь? В какой момент их совместной вечности они оба осознали, как невыносимо устали друг от друга, навсегда обречённые влачить оковы своего союза? Даже в ревности Сульпиции больше не было страсти – только тщетная попытка манипулировать своим влиятельным супругом, только страх потерять своё место и в постели Аро, и около его трона. Она долгие годы закрывала глаза на его болезненное увлечение Джейн, а теперь, когда сама получила возможность распоряжаться драгоценным «наркотиком», пробудившим в ней собственные давно уснувшие желания, к её услугам был любой или почти любой вампир, следы которых Аро все чаще чуял в её покоях. Но почему-то это больше не волновало старейшину. Ну, или почти не волновало… А вот тайное навязчивое желание жены заполучить в свой гарем хотя бы одного полукровку мужского пола, которое он изредка ловил в её мыслях, – очень даже беспокоило. «Проклятье!» – внезапная догадка прожгла мозг Аро.
Пощечина прозвучала глухо. Сульпиция, держась за щеку, возмущенно хватала ртом бесполезный воздух и молча пятилась назад, пока Аро жестко не взял ее за подбородок.
- Так пойди и наведи порядок в своем притоне. А если я обнаружу в Канаде следы твоего участия… - он замолчал и грубо схватил жену за руку, рассчитывая на то, что внезапность его гнева позволит застать Сульпицию врасплох и получить необходимую информацию. Но с упоминанием о Канаде в хорошенькой голове его супруги были связаны только досада и недоумение. А еще бесконечное количество грязных ругательств.
Аро разочарованно оттолкнул Сульпицию и повернулся к зеркалу, возобновив попытку завязать галстук.
- Ненавижу тебя, - прошипела ему в спину супруга.
- Взаимно, дорогая, - ответил он, уверенный, что она его слышит. – И немедленно отправь ко мне Алека. Немедленно!
***
- Дорогая, ты великолепна, - шепнул Карлайл, прежде чем открыть тяжелые двери, и тайком поцеловал затянутые в атлас пальцы жены. Эсме тихо выдохнула – она так и не привыкла к этим светским приемам у Вольтури. Казалась себе недостаточно изысканной, недостаточно одаренной, недостаточно красивой – и каждый раз ей требовалось все ее самообладание, чтобы достойным образом сопровождать мужа и детей на ежегодный фестиваль. Но у Эсме была и собственная миссия, заключавшаяся в инспектировании итальянской группы полукровок и заставлявшая ее мужественно терпеть чуждые ей традиции придворного этикета.
Лицо Эсме озарила теплая улыбка, янтарные глаза засияли ярче, стоило ей взглянуть на своего спокойного и уверенного в себе мужа.
В отличие от жены, Карлайл никогда не испытывал благоговения перед величественной роскошью Вольтерры. Эти поражающие великолепием залы, скрытые от чужих глаз кабинеты и старинные библиотеки, мрачные переходы и окутанные тайнами будуары когда-то, давным-давно, на заре его вечности, он считал своим домом. Правда, за долгие годы, проведенные вдали от Вольтерры, он никогда не скучал по этому периоду своего прошлого. Не впечатлял его и тронный зал, в котором традиционно начинался любой прием у Вольтури. Было время – он сам в качестве близкого друга и советника стоял за спиной у старейшин, разделяя с ними бремя их ответственности и власти. Но те времена канули в Лету, и теперь Карлайл считал своим долгом оградить от этой почетной миссии своих детей и одаренную внучку - во всяком случае, до тех пор, пока они не посчитают придворную службу интересной для себя.
Зал был уже полон, но троны старейшин все еще пустовали.
Согласно статусу и в знак своих добрых намерений Карлайл в качестве главы олимпийского клана - самого сильного и многочисленного после Вольтури - должен был первым из почётных гостей приветствовать правящую династию на приёме, посвящённом открытию фестиваля. Он вошел в зал рука об руку с Эсме. За родителями следовали едва сдерживавший ироничную усмешку Эммет и ослепительно прекрасная Розали. Пожалуй, она была единственной из Калленов, кому подобные светские рауты были не отвратительны. «Если уж это неизбежно, то почему бы не получить от этого маскарада удовольствие?» - говорила она, наслаждаясь восхищенными взглядами вампирского бомонда.
За ними, сохраняя на смуглом лице невозмутимое выражение, чинно вел под руки разрумянившуюся от волнения супругу и сосредоточенно-бледную тещу Джейкоб Блэк.
- Несси! – послышался радостный возглас и, не утруждая себя тонкостями этикета, откуда-то слева наперерез торжественно шествующим Калленам бросился, сияя открытой белозубой улыбкой, Бенджамин, а чуть позади него застыла тоненькая черноволосая Тиа, явно смущенная неуместной непосредственностью мужа.
По тронному залу пронесся порыв горячего ветра, напоенного благоуханием ночных цветов, а радость юного египтянина была настолько искренней и заразительной, что с Калленов тут же слетела вся их напускная важность.
- Как ты это делаешь? – восторженно ахнула Ренесми. – Никогда не привыкну!
Бенджамин, звонко рассмеявшись, сделал едва заметное движение пальцами:
- Сюрприз! - и зал, освещенный тысячами свечей, погрузился во тьму, а под самым куполом рассыпался множеством разноцветных искр затейливый фейерверк. Придворные вампиры и почетные гости, задрав головы, наблюдали за огненным шоу.
Джаспер, почти никем не замеченный, вошел и встал позади Блэков. Карлайл уже догадался, что Элис и Эдварда задержало что-то серьезное, но что бы ни происходило, его одаренные дети явно держали ситуацию под контролем. И, хотя главу семейства не могли обмануть теплые волны беззаботной радости, излучаемые Джаспером, он верил в то, что Элис и Эдвард найдут способ устранить возникшие проблемы.
В это время Бенджамин раскрыл перед Ренесми ладонь, на которой трепетал огненный цветок. Египтянин с ловкостью иллюзиониста перекинул чудо огненной флористики из одной руки в другую и протянул зачарованной девушке.
- Держи! Не бойся! – рассмеялся он.
Ренесми доверчиво стянула перчатку, чтобы принять удивительный подарок. Вампиры, наблюдавшие за действиями Бенджамина, ахнули от ужаса, их сдавленный ропот еще не стих под сводчатым потолком, а огромная смуглая рука Джейкоба уже заслонила маленькую ладошку, чтобы защитить от опасной забавы. Однако пламя не успело коснуться кожи оборотня – над открытой ладонью вместо огненного цветка закачался зыбкий водяной шар. Блэк затаил дыхание, боясь, что от его неловкого движения вода расплещется, но в ту же секунду ему на руку опустилась тяжелая, прозрачная и гладкая льдинка и выскользнула из горячих пальцев.
Ренесми ойкнула от неожиданности, когда ледышка рассыпалась от удара об пол на тысячи холодных бриллиантовых искр, каким-то чудом устремившихся к потолку и там снова послушно сложившихся в огненную лилию.
Оборотень удивленно поднял бровь, а Бенджамин звонко рассмеялся.
Карлайл, увлекшийся было представлением египтянина, бросил встревоженный взгляд на двери. Элис и Эдвард вошли всего за минуту до того, как свечи по мановению рук египтянина снова вспыхнули – значительно ярче, чем горели до этого – и в тронном зале повисла звенящая тишина, которую разорвали одинокие аплодисменты и мелодичный голос Аро Вольтури:
- Браво, браво!
Презрев условности и нарушенный протокол, старейшина легкими быстрыми шагами приблизился к Бенджамину и подал узкую бледную руку, выражая свое высочайшее благоволение. Но юный египтянин, не переставая улыбаться, протянул ему на открытой ладони изящную серебристую розу, которая тут же осыпалась сквозь тонкие пальцы владыки струйкой бесцветного песка.
Вампиры, потрясенные дерзостью Бенджамина, замерли в ожидании праведного гнева владыки. В гнетущей тишине было слышно, как каждая песчинка с легким шорохом касается мраморного пола. Кай и Маркус застыли на своих тронах, как каменные изваяния. Сульпиция закрыла лицо ладонью, не в силах вынести унижения своего высочайшего супруга. Глаза старейшины блеснули окровавленной сталью, губы сжались в тонкую линию от бессильного гнева, но здравый смысл подсказывал, что ссориться с обладателем такого мощного и уникального дара в высшей степени неразумно. Положение спас Карлайл. Он с улыбкой сделал шаг вперед и, как старому другу, протянул повелителю руку для рукопожатия:
- Ты знаешь, чем удивить гостей, Аро! «Тосканские ночи» всегда полны сюрпризов.
- Карлайл! – на лице повелителя расцвела благодушная улыбка, которая, однако, не затронула его глаз. – Рад снова видеть тебя, друг мой! Приятно принимать здесь твою семью в полном составе и видеть улыбки на их лицах.
Он вернулся к собственному пустующему трону, выдержал паузу, дожидаясь, пока стихнет гул голосов, и, в театральном жесте воздев руки, провозгласил:
- Объявляю фестиваль открытым!
***
Низко опустив капюшон обычной серой мантии, Джейн направлялась к «служебному» выходу – узкому подземному коридору, ведущему в подвал бара с дурной репутацией на окраине Вольтерры. Это были знакомые камни знакомых переходов замка, в котором Джейн знала каждую дверь, каждую лестницу, каждый укромный уголок... Но сейчас она впервые не чувствовала себя дома.
Семнадцать лет опалы – смешной срок в океане вечности. Возможно, еще не все потеряно, не все шансы упущены и ей еще удастся вернуть себе и расположение Аро, и утраченный статус, как удалось вернуть почти угасшую способность причинять боль… Но Джейн чувствовала, что за эти годы что-то необратимо изменилось и ей не суждено больше вернуться на шахматную доску Вольтури ни жалкой пешкой, ни, тем более, Карающей Королевой. Предчувствие это усугублял панический страх, заставлявший ее втягивать голову в плечи и надвигать капюшон на лицо: в приказе повелителя ей виделся какой-то подвох, а осознание абсолютной зависимости, словно паутиной опутавшее за эти семнадцать лет ее разум, было невыносимым. Таким же отвратительным, как холодные прикосновения ладоней Аро на теле, казалось, въевшиеся за эти годы в ее кожу, как клеймо…
Почему старый сластолюбец не прикончил ее, Джейн могла догадаться, а вот почему дал шанс на возвращение? И можно ли считать шансом эту странную, почти невыполнимую миссию, которую повелитель поручил ей? И почему именно ей – ей одной? Ведь она не ищейка, ее дар не смертелен, а спину раньше всегда прикрывали Феликс и Алек.
Алек.
Кровный брат, единственная родственная душа во всем мире. Кто, как не он, может помочь ей? Вместе они были непобедимы – так было всегда, и едва ли что-то изменилось теперь. Джейн остановилась и резко изменила направление – она знала, где можно найти брата, если он со скучающим выражением на лице не наблюдал за плетущимися интригами, создающимися и распадающимися союзами и рождающимися дворцовыми сплетнями, сидя в приемной Аро. Было лишь одно место в замке, где Алек терял свою невозмутимость – участок крепостной стены, выходящий на оживленную городскую площадь, где брат развлекался тем, что оттачивал на ничего не подозревающих смертных возможности своего дара.
Но искать Алека не пришлось – в глубине коридора за ее спиной раздался легкий шорох знакомых шагов.
- Алек! – воскликнула Джейн и бросилась навстречу брату.
- Проклятье, - почудилось ей приглушенное бормотание.
- Ты жив… Ты в порядке… Как хорошо, что я нашла тебя! - Джейн порывисто обняла брата, даже не заметив, что не получила ответных объятий. – Ты пойдешь со мной?
- Джейн, остановись… - раздраженно поморщился Алек. – Давай побыстрее закончим с этим, прием уже начался…
- …Алек, подумай только, мы больше не будем ни от кого зависеть! – торопливо шептала Джейн, цепляясь за черную шелковую рубашку брата. - Послушай…
- Я уже однажды послушал тебя, - огрызнулся тот, нервно потерев тонкий неровный шрам, прикрытый алым шелком шейного платка.
- Черт возьми, Алек! – вспылила Джейн. - Это не твое обезглавленное тело семнадцать лет лапал старый интриган, и не твоя голова лежала в его сундуке… Я просчиталась, недооценила проклятых желтоглазых… Но больше я не допущу ошибки…
- Хватит с меня твоих безумных идей! – отрезал Алек.
- Пойдем со мной, Алек, пойдем прямо сейчас - все будет законно. Или почти. Мы покончим с этой колонией в Канаде, и Аро отпустит нас… - Джейн пыталась заглянуть в темно-бордовые глаза брата.
- Добровольно уйти с фестиваля? – взорвался Алек, грубо стряхнув себя руки сестры. - Ты с ума сошла? Да я целый год ждал этой возможности! И, между прочим, это по твоей милости у меня низшая группа допуска к девчонкам!
Джейн озадаченно отступила: фестиваль, о котором она сегодня уже несколько раз слышала, не мог быть веской причиной. Или мог?
- Девчонки?.. Ты имеешь в виду полукровок? – догадалась она и горячо зашептала, вцепившись в рукав брата: - У тебя могут быть свои девчонки! Ты сумеешь, я уверена, с твоей выдержкой, с твоим даром!.. Алек… подумай только: мы не будем ни от кого зависеть, у нас будет своя кровь, сколько угодно, главное - быть осторожными… Никто не узнает…
- Замолчи! - Алек оттолкнул сестру и угрожающе двинулся к ней.
Джейн прижалась спиной к стене и испуганно прошептала:
- Ты же всегда был на моей стороне…
- Заткнись! – процедил вампир, смыкая тонкие цепкие пальцы на шее сестры.
- Ты же мой брат…
- Это уже не имеет значения, - пробормотал Алек, милосердно накрывая Джейн спасительной бесчувственностью, прежде чем выполнить поручение Аро.
Спустя несколько минут Алек, нервно теребя бриллиантовые запонки, покинул ответвление коридора, заполненное едким дымом, просочившимся из-за потайной двери. На его бледных губах играла торжествующая улыбка – с этого момента он мог рассчитывать на высший уровень допуска к чудодейственной крови. И это в первый же день фестиваля!
***
Официальная часть мероприятия была позади, гости разбрелись по залу, поддерживая непринужденную беседу, обмениваясь новостями и изощряясь в лести друг другу и правящему клану. Джейкоб взглянул на часы и подавил зевок: до конца фестиваля было еще далеко.
- Мистер Блэк? - голос был мягким и мелодичным – явно женским.
Брови Джейкоба едва заметно дернулись от удивления – неужели кто-то здесь воспринимал его иначе, чем «верного пса Калленов» и даже знал его имя? Не то чтобы для него имело какое-то значение отношение к его персоне этих пиявок, но личное обращение было все-таки крайне неожиданным.
Джейк оглянулся и увидел невысокую изящную женщину. Она принадлежала к самой верхушке вампирской элиты, об этом говорило все: и ее осанка, и аристократические манеры, и черное платье под угольным бархатом мантии - но имени ее Джейкоб не помнил. Больше того, не был уверен, что вообще когда-либо знал – настолько мало он интересовался «принимающей стороной», всецело сосредоточиваясь исключительно на безопасности Ренесми и остальных Калленов, ставших ему семьей. Джейкоб пару секунд соображал, как ответить обратившейся к нему женщине, знавшей его фамилию.
- Здравствуйте, Сульпиция, - пришла ему на помощь Белла. – Спасибо за чудесный вечер.
- Приятно видеть тебя здесь, Белла, - ласково улыбнулась ей женщина и снова повернулась к оборотню.
- Чем могу быть полезен, синьора? – вежливо склонил голову Блэк и тут же получил незаметный для посторонних, но ощутимый тычок в бок – конечно же Белла услышала в его голосе нотки сарказма.
- Вы и ваша очаровательная жена уже оказали моему супругу и мне неоценимую услугу, мистер Блэк, и не в наших правилах быть неблагодарными, - проникновенно сказала Сульпиция. – Я предполагаю, что в нашем обществе вы скучаете… Вы человек действия…
Джейкоб напрягся – в голосе одной из самых влиятельных женщин Вольтерры звучало искреннее сожаление, но он не доверял никому с красными глазами.
- Благодарю за оказанную честь, - сказал Джейкоб, все еще рассчитывая отделаться дежурным обменом любезностями. - Организация фестиваля безупречна, как всегда.
- Спасибо, мистер Блэк, но в этот раз мои девочки приготовили нечто особенное. Специально для вас, - Сульпиция сделала красноречивую паузу и мягко улыбнулась. - Я очень надеюсь, что бои без правил заинтересуют вас больше, чем традиционный концерт классической музыки. Девочки в отличной форме, и зрелище должно получиться захватывающим.
«Заманчивые перспективы», - мысленно усмехнулся Джейкоб. Однако он ни на секунду не забывал, что Вольтури – опытные искусители и уже не первый год ищут способ подсадить Калленов на этот наркотик – наслаждение, возведенное здесь в культ, «повязать кровью».
- Эммет и Гаррет с удовольствием составят вам компанию, они уже устроили тотализатор, - продолжала Сульпиция. - И позвольте дать вам дружеский совет, мистер Блэк: ставьте на Таллиму.
Джейкоб нахмурился: Эммет и Гаррет могут рискнуть – их жены не так уязвимы и не являются таким лакомым кусочком для Аро Вольтури.
- Таллиму? – оживилась Ренесми. – Ту самую Таллиму? Я бы хотела ее увидеть…
- Ты правда хочешь пойти туда, Несс? – удивился Джейкоб.
- Н-нет. Нет, не хочу, – покачала головой Ренесми. – Не смогу видеть этого… А ты, Джейк…
«А ты здесь не для развлечений, Блэк», - хмуро закончил про себя оборотень фразу жены, хотя она наверняка хотела сказать что-то другое.
- Благодарю вас, Сульпиция, я целый год ждал этого концерта, - сказал Блэк, чувствуя, как Белла снова с силой сжала его предплечье, давая понять, что ирония в его ответе слишком очевидна. - С вашего позволения, я останусь в зале вместе со своей семьей, - закончил он почти искренне, слегка обнимая за плечи Ренесми и Беллу.
У Вольтури было больше шансов привить Джейкобу Блэку любовь к классической музыке, нежели побудить его хоть на минуту оставить Несси одну в этом вампирском логове.
- Ренесми, дорогая, твой супруг идеален, - Сульпиция мягко улыбнулась Несси. – Очень красивые гребни, тонкая работа, - похвалила она мерцающие в копне бронзовых кудрей украшения. – Твой муж тебя балует.
- Вы совершенно правы, Сульпиция, он идеален, - залилась краской Ренесми, прикусывая щеки изнутри, чтобы не расхохотаться: разумеется, украшения для «Тосканских ночей» по традиции выбирала Элис, Джейкоб за них только платил – ведь не мог же он дать Вольтури повод дарить драгоценности его жене, пусть даже в знак их бесконечной признательности!
Джейкоб смеющимися глазами взглянул на Ренесми и легонько пожал ее пальцы в атласной перчатке.
Обычно украшения, приобретаемые для приема у Вольтури, вскоре после утомительного светского раута продавались: Несси не была одержима накопительством, в повседневной жизни надевать эти дорогие побрякушки было некуда, а появляться в «свете» в одном и том же считалось дурным тоном… Но эти изумрудные гребни, пожалуй, стоило оставить – уж очень они были красивы и удивительно шли Ренесми, подчеркивая благородную тяжесть ее шелковистых кудрей. Джейкоб ощутил горячую дрожь, представив, как вытащит их из прически своей жены, когда все это закончится и они вернутся в гостиницу. Он приложил ладонь Несси к своей щеке, а она, увидев его намерения, прикусила губу и снова залилась краской.
К счастью, Эсме уже перехватила инициативу и с искренним интересом перевела разговор на подопечных Сульпиции:
- Насколько успешно Порачи осваивает живопись?
- Ах! Ты обязательно должна это увидеть, дорогая! Жаль, что ее работы во
фламандском стиле пока не оценены по достоинству - у девочки просто изумительная способность передавать свет, - глаза «первой леди» вдохновенно заблестели. - Но буквально на днях закончилась ее выставка в жанре
абстракционизма, и уже в первый день почти все картины были проданы…
- Вот как? Почему бы вам не поощрить девочку небольшим отпуском? Инка скучает по своим сестрам, ей очень хочется увидеться с ними, - спросила Эсме. – Мы могли бы забрать Порачи и Бако с собой после фестиваля, а через несколько дней привезли бы обратно…
Лицо Сульпиции помрачнело, между безупречных бровей легла легкая тень страдания.
- Ты же знаешь, дорогая, что это невозможно! Если две девушки одновременно выйдут из графика, для остальных нагрузка окажется критичной, - возразила она с тщательно скрываемым раздражением и тут же с мягкой улыбкой поспешила сменить тему: - Но Инка может навещать сестёр в замке, если захочет. На время пребывания здесь она будет включена в общий график.
- Ни в коем случае! - Эсме категорично покачала головой: - Инка воспитана свободной, она никогда не согласится кормить вампиров. – И вдруг, словно с опозданием уловив в словах Сульпиции двойной смысл, остановилась и требовательно посмотрела в темно-красные глаза собеседницы: - О какой критичной нагрузке идет речь? Разве в свите пополнение?
- Не пополнение… но повышенный уровень допуска… избранным… на некоторое время… - Сульпиция, смешавшись, легкомысленно пожала плечом: - Ты же знаешь, как это бывает, дорогая…
Её неубедительные объяснения заставили Эсме насторожиться.
- Нет. Не знаю, - с несвойственной ей жесткостью ответила она. - Я хотела бы встретиться с сестрами Инки, пока… пока они еще не заняты приемом гостей. Не будешь ли ты так любезна проводить меня, Сульпиция?
- Не стоит отвлекать девочек… сейчас… Впрочем… Если ты так настаиваешь, я приведу их. Но не сюда, здесь слишком много… гостей. К тому же ты наверняка хотела бы поговорить с ними приватно? Думаю, мой кабинет – вполне подходящее место.
Эммет уверенно взял Эсме под локоть, решив, что вполне способен некоторое время обеспечивать безопасность матери, не вынуждая отвлекаться на это маленькое мероприятие одаренных членов клана.
- Мама, мы с тобой, - весело сказал он. – Правда, Роуз?
- С вашего позволения, Сульпиция, – обезоруживающе улыбнулась Розали. – Мне тоже хочется повидать девочек.
- Мы оставим вас ненадолго, дорогой? - Эсме обернулась к Карлайлу и сжала его ладонь, а Элис улыбнулась и уверенно кивнула матери.
- Все будет хорошо, - сказала она, и Карлайл неохотно выпустил руку жены.
***
Кабинет Сульпиции впечатлял. Даже при полном отсутствии окон и естественного освещения он казался наполненным солнечным светом. Розали опустилась в обитое бело-золотым атласом кресло на изящно изогнутых ножках, и на мгновение замерла, любуясь своим отражением в огромном старинном зеркале в резной оправе. Эммет облокотился на спинку ее кресла и, приподняв брови, с восхищенным изумлением разглядывал
великолепие помещения: позолоченная лепнина на белоснежных стенах, парчовые занавеси, подхваченные тяжелыми шелковыми кистями, тусклое золото канделябров и тяжелой хрустальной люстры под расписным потолком – обстановка впечатляла роскошью… и уютом.
Эсми садиться не стала. Она сосредоточенно смотрела на дверь, остановившись около ящиков, в которых хранились личные дела полукровок – Сульпиция не любила пользоваться компьютером, поэтому педантично и старомодно записывала информацию о своих подопечных: все их проступки и достижения, перенесенные травмы, затраты на содержание, обучение и лечение. Эсме обратила внимание на две объемистые папки с сорванными этикетками, лежащие на письменном столе, но хозяйка кабинета не глядя смахнула их в один из ящиков и заперла его на ключ.
За высокими белыми с позолотой дверями раздалось быстрое биение двух сердец, и, не дожидаясь стука, Сульпиция велела полукровкам войти. Девушки сделали шаг, потом, не смея поднять глаз на гостей, присели в глубоком реверансе. Они были удивительно похожи: обе невысокие и худенькие, одетые в одинаковые строгие серые платья с высокими воротничками, скрывающими эндопротезы под ключицами. Длинные блестящие волосы у обеих были заплетены в простые косы и перекинуты через плечо. Тонкие черные брови напряженно сведены, а смуглые пальцы нервно теребили пояски платьев. И ничего общего со смешливой и подвижной как ртуть Инкой!
- Здравствуй, Бако, здравствуй, Порачи, - Эсме подошла к девушкам и протянула им ладонь для рукопожатия. Одна из сестер, вероятно, старшая, торопливо склонившись, поцеловала протянутую ей руку:
- Здравствуйте, госпожа.
Эсме расстроенно покачала головой:
- Здравствуй, Эсме, - терпеливо поправила она, и девушки отозвались едва слышным эхом, все так же не поднимая глаз:
- Здравствуйте, госпожа Эсме…
Эсме тяжело вздохнула, отошла к ближайшему дивану и похлопала ладонями по бело-золотому атласу по обе стороны от себя, приглашая девушек сесть рядом. Сестры вопросительно взглянули на Сульпицию и, получив ее молчаливое разрешение, осторожно опустились на краешек атласного сидения.
- Я привезла вам подарок от вашей сестры Инки, - сказала Эсме и достала из своего клатча маленький коммуникатор. Она нажала несколько кнопок, и над ее раскрытой ладонью, на которой лежало устройство, развернулась яркая картинка. Сначала было видно только синее небо с редкими белыми облаками над далеко простирающимся лесом, потом линия горизонта несколько раз качнулась и наконец появилось смуглое улыбающееся лицо Инки с растрепанными на ветру волосами.
- Мама Эсме? – звонко прокричала она, - меня хорошо видно? Ой! Я тоже вас вижу! Бако! Порачи! Привет!
- Ну же! Поздоровайтесь, она вас слышит, - подбодрила сестер Эсме, но девушки настороженно молчали.
- Правда здорово? - весело тараторила Инка, словно не замечая напряжения сестер. – Я сейчас в Китае на раскопках… Нам удалось найти здесь почти полный скелет
амурозавра, представляете? У него даже гребень сохранился! Ой! – вдруг спохватилась она. – Бако! Вы получили мои письма?
Одна из сестер медленно покачала головой и пробормотала:
- Нам… Нам не положено… - она взглянула на Сульпицию и, тихо вздохнув, сказала уже отчетливее: - Получили. Но нам не положено отвечать на них…
Госпожа действительно иногда показывала им белые конверты, обклеенные пестрыми марками, но, не позволив даже подержать их в руках, демонстративно сжигала в пламени свечи.
- Ох! – лицо Инки на голограмме выражало неподдельное сочувствие. – Как у вас все строго! Но теперь будет проще – вы сможете вызвать меня почти в любое время! Эсме покажет, как пользоваться коммуникатором. У вас все в порядке? Вы здоровы? Вас хорошо кормят? Вы чем-то расстроены?
- Все в порядке. Просто отлично, - торопливо ответила Бако и снова вопросительно посмотрела на Сульпицию, чтобы убедиться, что она все делает правильно и госпожа не сердится на них с сестрой.
- Как ваш фестиваль? – оживленно спросила Инка, убирая с лица растрепанные ветром черные пряди.
Бако еще раз опасливо покосилась в сторону сидящей за столом Сульпиции и неуверенно проговорила:
- Мы будем танцевать…
- Ой, правда? – воскликнула Инка. – Так здорово! Я тоже хочу посмотреть! Пожалуйста, оставьте коммуникатор включенным, когда будете выступать!
Обе сестры, не сговариваясь, подняли на госпожу сияющие надеждой глаза.
- Ну разумеется, - снисходительно разрешила Сульпиция. – Заканчивайте. Вам пора готовиться.
- Ты молодец, что решилась тогда нас ослушаться, - проговорила сквозь слезы молчавшая до сих пор Порачи. – Я рада, что ты счастлива… И простила нас…
- Что ты, Порачи… Я так скучаю по вам, - Инка быстро смахнула блеснувшие на ресницах капли. – Но теперь мы сможем часто видеться, правда?
- Правда, - ответила Бако, изо всех сил стараясь не заплакать. – Прощай, Инка.
- Прощай, младшая сестра, - торопливо попрощалась Порачи и закрыла ладошкой экран, проецирующий картинку, чтобы Инка не видела, как она безуспешно пытается сдержать рыдания, вздрагивая всем телом. Изображение дрогнуло и поплыло, Эсме отключила устройство и привлекла к себе плачущую девушку.
- Эммет, научи, пожалуйста, Бако пользоваться коммуникатором, - попросила Эсме, продолжая слегка укачивать Порачи.
- Пойдемте, я провожу вас в выставочный зал. Порачи, ты сможешь выбрать картину в подарок Инке, - с лучезарной улыбкой проговорила Сульпиция, поднимаясь из-за стола. Она дождалась, пока Каллены покинут кабинет, затем кивком позволила выйти сестрам, безропотно вложившим в ее бледную холодную ладонь свой маленький блестящий подарок. И, прежде чем за девушками закрылись белые двери с позолоченной резьбой, коммуникатор тонкой струйкой перетертой пыли бесшумно осыпался на цветной паркет под ноги госпожи.
***
Протяжные звуки плыли в тяжелом воздухе зала и заставляли трепетать давно окаменевшее сердце Аро. Хрупкая виолончелистка с медной кожей, едва прикрытой полупрозрачной белой туникой, чуть заметно покачивалась в такт музыке, придерживая коленями инструмент. Девушка невидящими глазами смотрела поверх голов в темную глубину зала и, казалось, не замечала, как колышутся занавески альковов за спинками кресел ее слушателей. Тонкая рука легкими точными движениями смычка извлекала густые печальные звуки, черные гладкие волосы падали на сосредоточенное лицо, на смуглой щеке блестела слезинка, сорвавшаяся с густых ресниц.
Вокруг нее по краю маленькой сцены горели толстые свечи – как огненная граница, защищающая девушку и ее музыку от надвигающегося на нее мрака. Застывшие лица вампиров в мерцающем свете приобретали обманчивую теплоту и живость, но старейшина видел в почерневших глазах своих подданных опасную смесь жажды и вожделения.
Аро встретил напряженный взгляд Эдварда Каллена и прочел в нем плохо скрытое отвращение. Владыка довольно ухмыльнулся, на одно мгновение пожалев желтоглазого мальчишку, дару которого тайно завидовал много лет: к счастью, самому ему чужие мысли не мешали наслаждаться восхитительно печальной музыкой. Старейшина прикрыл глаза и, откинувшись на спинку каменного трона, полностью отдался во власть чарующих звуков, как будто низкие рыдания виолончели могли заменить ему давно утраченную способность плакать.
Как ни старался Аро, он не мог избавиться от навязчивых мыслей о Джейн, о ее хрупком теле и мятежной душе. О безжалостном пламени и едком дыме, поглотившем все его невнятные противоестественные надежды на то, что эта странная порочная одержимость может стать чем-то большим, чем незаконная связь… Он оплакивал даже не Джейн, а свои иллюзии, сгоревшие вместе с ней в одном из тайных коридоров замка, и ту пустоту, которую оставила эта девушка в его каменном сердце. Впервые он чувствовал себя таким беззащитным - музыка причиняла невыносимую боль, безжалостно обнажая всё его одиночество и невосполнимость потери.
В действительность его вернуло бесцеремонное прикосновение к ладони. Намерения Кайуса и его жены в отношении юной виолончелистки заставили Аро поморщиться от отвращения – для таких грязных утех сгодились бы «жрицы» из «нижнего гарема» Сульпиции. Старейшина освободил свою руку, разрывая контакт, и снисходительно пошевелил пальцами, разрешая брату увести полукровку, как только музыка смолкнет.
«Бедное дитя», - подумал старейшина и наклонился к трону супруги, чтобы прошептать:
- Дорогая, пора пригласить девушек, терпение гостей не бесконечно…
Сульпиция ответила лучезарной улыбкой, которая, однако, не могла ввести Аро в заблуждение – он единственный знал ее истинную цену.
По царственному кивку Сульпиции зал наполнился тихим шорохом босых ног и сладкими ароматами горячей крови. В медленном танце между креслами вампиров заскользили грациозные полукровки, их полупрозрачные туники почти не скрывали томно изгибающихся тел. Горячие руки девушек касались холодной кожи бессмертных, вызывая тут и там восторженные вздохи, сливающиеся в легкий протяжный гул, подобный далекому шелесту морского прибоя.
Аро поморщился: тихие щелчки открываемых эндопротезов, жадное чавканье и непроизвольные сладостные стоны отвлекали его от музыки. «Ничто не меняется, - подумал он с досадой. - Даже венец эволюции, коим несомненно являются вампиры, ставит удовлетворение телесных потребностей выше стремления к прекрасному».
В этот момент его привлекло необычное оживление среди Калленов – несколько представителей клана, нарушая правила приличия, вывели из зала оборотня. Что могло заставить ясновидящую Элис сорвать с места чуть ли не половину семьи? Неужели благодаря ее дару Калленам стало известно о канадской проблеме раньше, чем он успел что-либо предпринять?
Аро искал подтверждение своим опасениям, напряженно вглядываясь в лица оставшихся Калленов: Карлайл, пытаясь скрыть волнение, держал за руку жену и смотрел на дверь, за которой скрылись его дети, как будто решая, насколько необходимо там его присутствие. Красавица Розали и Эммет как ни в чем не бывало тихо переговаривались, склонив друг к другу головы, все чаще и чаще прерывая свой шепот страстными поцелуями. Аро не сумел сдержать понимающей ухмылки и перевел взгляд на Беллу. Та послала старейшине через весь зал вежливую улыбку, но легкая складочка между бровей говорила о том, что она продолжает удерживать свой щит над всеми представителями клана, включая тех, кто только что покинул зал. Живое сердце Ренесми Блэк трепетало, сбиваясь от волнения с ритма. Наконец она вскочила с места и, неловко подхватив длинную юбку, выбежала из зала вслед за отцом и мужем.
«Проклятье! Что же у них там происходит?» - раздраженно подумал Аро и вопросительно взглянул на Маркуса, дар которого не требовал непосредственного контакта с объектом.
- Семейное, - равнодушно прошелестел Маркус и, не меняя интонации, предвосхитил следующий вопрос брата. – Нет, я не могу обойти щит Беллы. Но ты слишком полагаешься на таланты и недооцениваешь обычную наблюдательность.
И, словно в подтверждение его слов, телепат, ясновидящая и эмпат вернулись в зал.
- Теплокровных отослали из нашей обители порока, - мимолетная усмешка на мгновение исказила лицо Маркуса.
«Возможно, и вправду семейное, - с облегчением подумал Аро. – Едва ли они вернулись бы, если бы причиной переполоха стал канадский инцидент. Вероятно, всего лишь взыграла горячая кровь у молодежи», - с кривой ухмылкой он наблюдал за тем, как вампиры уводят полукровок в уединенные альковы, скрытые за колоннами и драпировками по периметру зала.
Зал почти опустел. Оплывшие свечи медленно гасли, образовав по краю сцены причудливый восковой барьер. Последние печальные звуки виолончели затихли, еще не вполне вышедшая из транса полукровка опустила смычок. Она откинула с лица черные пряди волос и совсем по-детски вытерла мокрые от слез щеки. Этот бесхитростный жест вдруг что-то болезненно стронул в душе Аро. Старейшина протянул руку, останавливая Кайуса, уже готового забрать со сцены свой приз.
- Нет. Оставь ее. Возьми кого-нибудь другого, - проговорил он тоном, не допускающим возражений. – Сульпиция найдет достойную замену... Иди.
Девушка повернула к повелителю испуганное лицо, но тот даже не взглянул на нее, со снисходительной усмешкой наблюдая, как с глазами, горящими от нескрываемой жажды, его подданные разбредаются по кормушкам. И только когда Аро заметил приближающихся Калленов, лицо старейшины озарила приветливая, слишком приветливая улыбка.
- Прими нашу искреннюю благодарность, Аро, но позволь откланяться, - проговорил Карлайл, пожимая протянутую ему руку – он единственный изо всей семьи делал это.
- Ты по-прежнему придерживаешься своих принципов, Карлайл? – проворковал Вольтури, скрывая свое раздражение, возникающее из-за невозможности преодолеть щит Беллы, надежно укрывающий членов семьи. – Похвальная стойкость, друг мой. Уверен, что не хочешь попробовать то, от чего отказываешься?
- А ты всё ещё не оставил попыток соблазнить меня? – рассмеялся Карлайл. – Ценю твои усилия, Аро, но снова отвечаю тебе «нет». Прощай.
- До скорой встречи, Карлайл.
«Что же держит этих сильных, одарённых бессмертных вместе? - подумал Аро, глядя в золотые глаза вампира, которого долгие годы считал своим соперником, стараясь забыть о связывавшей их когда-то дружбе. - Не страх, не жажда власти, не зависимость - тогда что?»
Все эти годы для Аро оставалось загадкой, как Калленам удается сохранить единство своего клана. Почему такое количество одаренных до сих пор не перессорились в своем стремлении к власти или хотя бы к независимости. Казалось бы, отказ от естественного для вампиров питания должен был ослабить их единство, а стремление жить среди людей – разрушить хрупкие связи между отдельными парами…
Они не зависели ни друг от друга, ни от чудодейственной крови полукровок - никто и ничто не удерживало их вместе. Но даже врозь они оставались едины, даже врозь продолжали заботиться друг о друге. Они год от года укрепляли свое влияние во всех сферах сумеречного мира и, тем не менее, не претендовали на верховную власть.
«Что я сделал не так? В чём допустил ошибку? Почему мне приходится прилагать столько усилий, чтобы сохранить единство своего клана, а эти Каллены даже врозь остаются едиными? Неужели всё дело в любви, дружбе и человечности – во всей той ерунде, которая всегда так мало значила для меня?» - подумал старейшина, глядя вслед уходящим Калленам.
- Да, - тихо ответил услышавший его мысли Эдвард. И плотно притворил за собой двери.
Повелитель остался один посреди опустевшего зала, раздавленный тоской и одиночеством. Он сидел, сгорбившись в своем царственном кресле, и казался себе непривычно маленьким и жалким. Почему-то он не испытывал жажды - только бесконечное разочарование бессмертного, впустую потратившего свою вечность и впервые осознавшего, что ни богатство, ни власть, ни удовольствия не могут сделать его счастливым. Непривычная, невыразимая боль снова сжала мертвое сердце владыки, вырвав из его груди тихий протяжный вздох.
Виолончелистка, все это время молча сидевшая внутри погасшего воскового круга, вздрогнула и повернула к повелителю испуганное лицо.
- Играй, - приказал Аро.
Девушка послушно подняла смычок, и под темным сводчатым потолком снова поплыли печальные звуки.
что в 
0
Похоже, мы немного перестарались, да? 
