Ashes to ashes
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал он, нет конца. Он был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Уистен Хью Оден «Похоронный блюз»
Люди говорят, что время лечит.
Не верьте этому.
Со временем ничего не меняется в лучшую сторону.
Становится только хуже.
Или же остаётся так же, как в тот момент, когда ваша жизнь разлетелась вдребезги.
На маленькие-маленькие осколки.
Она сгорела.
И вы чувствовали вкус этого пепла на губах.
Стоит ему коснуться вас - и вы отравлены.
Ваша кровь.
Ваше дыхание.
Ваши мысли.
Вы никогда не станете таким, как прежде.
И нет никакого противоядия.
Пепел несбывшихся надежд - где я слышал эту фразу?
И почему она не выходит из моей головы?
Пепел.
Он такой горький.
Ничего более горького вы в жизни не ощущали.
Он впитывается в кожу.
Разливается по венам.
И внутри остаётся только холод.
Вы думали, что хуже боли нет ничего на свете.
Она всегда была с вами - только в разных обличиях.
Сколько раз вы проклинали эту жизнь?
Вы злились, и бессильно кричали.
Впивались ногтями в собственные ладони.
Кусали губы - до крови.
Чувствуя её ржавый, солёный вкус.
Вы внимательно смотрели на таблетки в аптеке.
Пристально изучали ножи на кухне.
Проводя по лезвию пальцами.
Нажимая всё сильнее...
Но останавливаясь.
Вы никогда не доходили до конца, верно?
И боль в конце концов уходила.
Она могла смениться на другую.
Но остаться с вами навсегда...
Нет.
Боль на это не способна.
Она уходит сама.
Или её прогоняют.
Бесчисленные сигареты.
Литры кофе.
Глупые пафосные стихи на салфетках.
Вкус дождя на языке.
Или - маленькое чудо:
Блеск чёрных глаз.
Я никогда больше не встречал никого с такими глазами.
Чёрные.
Глубокие.
Я смотрел в них - и меня засасывало, всё глубже и глубже.
А она смеялась.
Она была совершенно безумна.
О, да.
Самый сумасшедший человек этого мира.
С её появлением моя боль ушла.
Навсегда.
Тогда я думал, что это чудо.
Тогда я думал, что спасён.
Она держала меня за руку и танцевала под дождём.
Она заходила в каждый дом на своём пути и пыталась попасть на крышу.
Она любила ходить по самому краю.
В прямом смысле.
Она вылезала на крышу, чаще всего через маленькое окно на чердаке.
И, сняв обувь, балансировала на самом её краю.
Иногда - на носочках.
Закрыв глаза.
Раскинув руки в стороны.
Моя безумная черноглазая любовь.
Так она летала.
Я только однажды попытался оттащить её в сторону.
Она молча одела свои чёрные туфли.
И ушла.
После этого я не видел её два года.
Но искал повсюду.
Она мерещилась мне.
Мелькала в отражениях в лужах.
В тёмных стёклах витрин.
Её запах окутывал меня ранней весной, как только я открывал форточку.
И однажды она просто появилась.
Как будто ничего этого не было.
Она впорхнула в мою квартиру, схватила меня за руку и молча потащила на улицу.
Больше я никогда не останавливал её.
Что бы она ни делала.
А она жила - как хотела.
В своём мире.
Я каждый вечер смотрел, как она танцует на краю крыши.
Иногда она открывала окно в моей маленькой, душной комнате и, забираясь на подоконник, танцевала там.
Она всегда молчала.
Я не слышал её голоса.
И тоже ничего не говорил ей.
Слова нам были просто не нужны.
Мы и так понимали друг друга.
Она всегда уходила, если я встречался с кем-то из знакомых.
Как только раздавался чей-то голос или стук в дверь - она убегала.
Я никогда не успевал заметить тот момент, когда она исчезала.
Моё лёгкое, воздушное чудо.
Мы много курили.
Одновременно выпуская кольца дыма.
Лёжа на полу в моей комнате.
Глядя в потолок.
И никак иначе.
Это казалось так же естественно, как дышать.
Всё с ней было естественным.
С ней я чувствовал себя живым.
Но всё когда-нибудь заканчивается.
Так или иначе.
Даже у каждой сказки есть конец.
"И жили они долго и счастливо.
И умерли в один день".
Вполне подходящее описание, кстати.
Это случилось осенью.
Под холодным, практически ледяным дождём.
Мы с ней шли по аллее, устланной чёрными листьями.
На которых лежал белый-белый снег.
Ослепительный.
Она взяла листья вперемешку со снегом в руки и поднесла к лицу, глубоко вдыхая запах.
Остановилась.
Безвольно опустила руки.
Чёрные листья вместе с белым снегом медленно полетели вниз.
И она подняла на меня свои глаза.
Чёрные, пустые глаза.
Они не блестели.
Не светились.
В них не было ничего.
И дождь на моих губах превратился в горький пепел.
А она исчезла.
На этот раз во мне не было боли.
Только горький яд, текущий по венам.
Я легко отпустил её.
Внутри ничего не дрогнуло.
Это просто казалось закономерным.
Словно отпущенная мне доля радости закончилась.
Да, резко.
Да, я не ждал этого.
Но что в этой жизни заканчивается не внезапно?
Она ушла, оставив внутри вечное напоминание о себе.
Пустоту.
Кто сказал, что пустота ничего не значит?
Для меня она стала всем.
Своим уходом она сожгла всё внутри меня.
Оставив - да, только пепел.
Внешне, правда, ничего не изменилось.
Только глядя в зеркало я теперь вижу чёрные пустые глаза.
Но кто обращает на них внимание?
С нашего расставания прошла целая вечность.
Или это было пару мгновений назад?
Я никак не могу разобраться.
Да и нет особой разницы.
Мне так хотелось кому-нибудь рассказать о ней.
Разделить свои воспоминания.
Их было слишком много для меня.
Вспоминая наше с ней время, я не чувствовал горечи.
Не чувствовал радости.
Никакой ностальгии.
Только ощущение, что я не могу вмещать их в себе.
Что я вот-вот тресну.
Развалюсь на части.
А воспоминания о ней наконец-то станут свободными и взлетят в небо чёрно-белыми птицами.
Мне было необходимо с кем-то поговорить.
И тут появился он.
Мой старый друг.
Странный человек - ему будто было мало своей боли, он впускал в себя ещё и боль других.
Да, вы правильно поняли.
Психолог.
Иногда психиатр.
Как повезёт.
И сам он был совершенно безумен.
Это я точно знал и без медицинского образования.
Раньше мы были неразлучны.
Сколько раз мы пили виски прямо из бутылки, сидя на моём подоконнике?
Подоконнике двенадцатого этажа.
Тогда нам нравилось подпускать смерть как можно ближе к себе - и в последний момент ускользать из её костлявых рук.
Кажется, это доставляло нам ни с чем не сравнимое удовольствие.
Так же, как ей, когда она танцевала на краю крыши.
Я вдруг понял, насколько мы были с ней похожи.
А когда-то мне казалось, что мы полные противоположности.
Как слеп я был.
Мне даже не пришлось никуда идти, он сам постучался в мою дверь тем же вечером, как я принял решение всё ему рассказать.
Молча прошёл на кухню.
Устроился на подоконнике.
И я заговорил.
Я рассказывал ему о ней.
О её огромных чёрных глазах.
Об искрах, вспыхивающих в них ежесекундно.
О её тонких, изящных пальцах.
О том, как она танцевала на краю крыши.
О том, как она стала для меня всем.
И о том, как она ушла.
Он долго молча смотрел на меня.
Смотрел прямо в мои пустые чёрные глаза.
Потом подошёл ко мне, похлопал по плечу и сказал одно единственное слово.
Шизофрения. Я почему-то сразу ему поверил.
Сразу понял, что он не шутит.
Её образ в моей голове разлетелся на тысячу осколков.
И я увидел себя.
Себя, танцующего под дождём.
Себя, стоящего на краю крыши.
Себя, лежащего на полу в пустой комнате и выпускающего в потолок дымные кольца.
Себя, стоящего в одиночестве на тёмной аллее и вдыхающего запах чёрных, гнилых листьев, облепленных белым снегом.
Эти воспоминания было невозможно удержать внутри.
Они рвались наружу, бились изо всех сил о стены моей души.
И я разбился.
Разлетелся на мелкие осколки.
Лёжа на полу, сквозь окутавший меня туман я чётко видел, как в окно вылетают огромные чёрно-белые птицы.
И устремляются ввысь.