После падения Анжелы и моих постоянных визитов к физиотерапевту в Медицинский Центр Форкса я быстро осваивалась в больницах. Но обстановка в приёмном покое Северо-Западной Мемориальной даже отдалённо не напоминала тихую, однообразную атмосферу Общественной больницы Хорнсуэлла. Ряды неудобных даже на вид сидений, детский плач, спорящие с медсёстрами посетители – их было по меньшей мере двое, а остальные просто выглядели слишком слабыми или страдающими, чтобы поднимать шум. К единственному торговому автомату выстроилась очередь.
Я направилась к стойке, где за пуленепробиваемым стеклом сидела пожилая медсестра с ярко накрашенными губами.
- Я ищу Энтони Мэйсена, - сказала я, надеясь, что мой голос сможет перекрыть шум приёмной и проникнуть сквозь стекло.
Она бросила на меня раздражённый взгляд и набрала что-то на своём компьютере. Полученный результат заставил её нахмурить брови:
- Он переведён в частную палату. Кем вы приходитесь этому пациенту?
- Эм… - чёрт… - Я его дочь, - ну да, ведь я же как две капли воды похожа на безупречного классического Эдварда.
Медсестра смерила меня проницательным взглядом. «Поверь мне, - мысленно внушала я ей, - Пожалуйста, поверь!» К счастью, она всё же нажала кнопку и дверь рядом со стойкой, щёлкнув, отворилась.
- Он на четвёртом этаже. Отделение номер восемь.
- Спасибо! – сказала я и поспешила пройти внутрь.
Я изо всех сил старалась не бежать по тихим, окрашенным в пастельные тона коридорам. Одетые в униформу врачи и медсёстры торопливо шли куда-то, разговаривали друг с другом или отмечали что-то на планшетах. Они посматривали на меня с лёгким удивлением. Я совершенно забыла, что всё ещё в пуантах и розовых колготках. Только форменный свитер Колаянни делал мой вид «приличным». Найдя лестницу, я начала подниматься по ней – похоже, сегодня я то и дело получаю возможность для тренировки мышц. Было не так уж легко бежать вверх по ступеням в пуантах. Хотя они неудобны в любых условиях. Но я не замечала этого, поскольку могла думать только об Эдварде и его отце.
На четвёртом этаже было гораздо тише. Я попала в белоснежную приёмную, где за серой стойкой с подсветкой сидела значительно более милая на вид медсестра.
- Мне сказали, что Энтони Мэйсен находится здесь, - сказала я, отдуваясь. – Я его дочь.
- Белла? – Я повернулась и в одном из примыкающих коридоров увидела Эдварда. У него был усталый голос и слишком бледное лицо.
- Эдвард, - прошептала я и, пробежав через приёмную, обняла его, машинально встав на пуанты, чтобы добавить себе роста. Его руки, вначале нерешительные, обхватили меня за талию, тесно прижали. Я чувствовала возле своего виска его неровное дыхание. Закрыв глаза, я запустила пальцы в его непослушные волосы, удерживая его. И почувствовала, как его напряжённое тело медленно, медленно расслабляется. Из всего, что могло случиться… почему сейчас? Почему с ним?
Наконец он отстранился и оглядел меня с ног до головы:
- Значит, ты моя сестра?
Я улыбнулась ему:
- Это был единственный способ заставить их пропустить меня сюда… - и, замолчав, снова внимательно посмотрела ему в лицо. – С ним всё будет хорошо?
Эдвард опустил глаза:
- Он… он в операционной, - и, прикусив губу, убрал одну руку с моей талии, чтобы запустить её в свою шевелюру.
- Пойдём, - прошептала я, ведя его к ряду стульев. К счастью, вокруг никого не было, а медсестра на посту не могла нас видеть. Я села на самый краешек сиденья рядом с Эдвардом и взяла его за руку, крепко обхватив её обеими ладонями.
Эдвард посмотрел вниз, на наши переплетённые руки, его большой палец поглаживал мою ладонь, пока он рассказывал:
- Он наверняка вёл машину и разговаривал по телефону. И какой-то идиот выехал неизвестно откуда на перекрёсток. Отец не обратил на него внимания, а этот парень ехал на красный… - он выдохнул. – Поэтому они столкнулись. Он был без сознания, когда его вытащили. Очевидно, у него сильное внутреннее кровотечение. Они должны остановить его или… - Я сжала губы и стиснула его руку. У него был затравленный взгляд, полный тревоги.
Я хотела было сказать, что уверена – с его отцом всё будет в порядке. Или что… ну, смерть… очень маловероятна. Но я знала, ничто из этого его не утешит. Приходилось верить, что само моё присутствие хоть немного помогает.
- Они позвонили Эсми в
Force, - продолжал Эдвард. – А потом она пыталась связаться с Карлайлом, но он вёл занятие.
- Конечно, - пробормотала я. Карлайл никогда не взял бы трубку во время занятия. Возможно, он вообще отключает свой мобильник.
- Он ехал, чтобы встретиться со мной, - мрачно сказал Эдвард. – Вероятно, для того, чтобы потребовать ответа, почему Джейкоб всё ещё Ромео.
Я промолчала – невозможно было ответить на эти слова, не вдаваясь во что-то совершенно неуместное в такое время.
- Извини, - сказал он вдруг, отнимая у меня руку. – Мне не следовало касаться подобных тем.
Я пристально посмотрела на него. Он выглядел таким усталым. Очень бледный, мешки под глазами. Я нахмурилась. Похоже, это не только результат сегодняшнего стресса. Казалось, что он уже несколько месяцев не отдыхал и не видел солнечного света. Мне стало ясно, что уверенный и авторитетный мужчина, который учил всему парней из кордебалета и до чёртиков напугал Джейкоба, - это что-то вроде маски. По крайней мере в некоторых отношениях.
- Эдвард... - тихо сказала я, коснувшись его щеки, но тут же умолкла. Я знала, почему он выглядит усталым. Почему не может спать. И, конечно же, знала, почему сейчас он так волнуется. Но ничего не могла с этим поделать. – Я с тобой, - прошептала я в конце концов.
Рука Эдварда накрыла мою.
- Спасибо. Но ты ведь должна готовиться к выступлению.
Я покачала головой и с какой-то странной уверенностью придвинулась к нему, положила голову ему на грудь, а руку на плечо.
- Я остаюсь, - прошептала я в тепло его груди. – Ты помогал мне всегда, когда был мне нужен. Теперь моя очередь.
Эдвард осторожно обнял меня за талию и прижался щекой к моей голове.
Я никогда не чувствовала себя в большем тепле и безопасности… более
правильно. На Земле не было более идеального места, чем объятия Эдварда.
Мы сидели так долго. Я даже не смотрела на часы. Просто чувствовала, как медленно, в одном ритме бьются наши сердца, как поднимается и опускается при дыхании его грудь. Он нежно выводил круги у меня на плече, потом его пальцы остановились, дыхание слегка замедлилось, но руки по-прежнему держали меня, когда он погрузился, как я надеялась, в мирный спокойный сон. Я не могла делать вид, что чувствую жалость к мистеру Мэйсену. Он произвёл на меня впечатление неприятного субъекта. Но ведь и я не подарок. Однако себя, Бог свидетель, я жалею практически постоянно. Хотя в любом случае мне нужно, чтобы с ним всё было в порядке - ради Эдварда. Его отец должен выжить и выздороветь, потому что Эдвард, уже знающий, что такое жить без матери, не заслуживает ещё большей боли.
Я совсем не религиозна, но, обнимая мужчину, который, несмотря ни на что, был мне глубоко дорог, я вдруг обнаружила, что всё это время молюсь кому-то, кто может услышать меня - просто прошу сохранить жизнь отцу Эдварда.
- Эдвард Мэйсен? – слегка затуманенным взглядом я увидела перед собой пару хирургических бахил. Должно быть, я тоже задремала…
Эдвард мгновенно проснулся. Мы оба встали, Эдвард продолжал сжимать мою руку в своей. Врач стоял перед нами в своём зелёном костюме хирурга, сохраняя типичное для врачей невозмутимое выражение лица, не выдающее его состояния.
- Да? – сказал Эдвард.
Врач мельком взглянул на меня и снова посмотрел на Эдварда:
- Я доктор Кэмпбелл, хирург вашего отца.
- С ним всё будет хорошо? – требовательно спросил Эдвард.
- При ударе у него была повреждена селезёнка, - продолжил доктор Кэмпбелл. Мне захотелось ударить его твёрдым носком пуанта… - И он потерял много крови. Но мы рассчитываем на его полное выздоровление.
Эдвард выдохнул, его хватка ослабла:
- Когда я смогу его увидеть?
- Примерно полчаса назад он был переведён в палату интенсивной терапии. Сейчас он в сознании. Как только будет закончен заключительный осмотр, вы сможете пойти туда и увидеться с ним.
- Спасибо, - сказал Эдвард с широкой улыбкой.
Врач кивнул нам и пошёл по коридору к выходу из отделения.
Не прошло и двух секунд, как Эдвард поднял меня, заключив в крепкие радостные объятия. Я засмеялась, положив руки ему на плечи:
- Слава Богу!
- Точно, - быстро сказал Эдвард, опуская меня и припадая поцелуем к моим губам. Я ахнула от неожиданности. Его ладони прошлись по моим рукам, жаркие губы приникли к моему рту.
Я была застигнута врасплох, поэтому просто сжала его плечи и не препятствовала ему… а потом ответила на его поцелуй. Я сливалась с ним, прижимаясь так тесно, как только было возможно, позволила ему запустить руку мне в волосы, в то время как мои собственные пальцы запутались в его шевелюре. Наши губы встречались снова, и снова, и снова… Мы словно утоляли нестерпимую жажду, упиваясь этими поцелуями. Моё сердце бешено билось, дыхание стало неровным.
- Нет! – с трудом оторвавшись от него, я наконец отпрянула и закрыла рот ладонью. Я отступила на шаг, тяжело и быстро дыша: - Мы не можем.
Эдвард недоумённо уставился на меня:
- Белла… - его бледное лицо раскраснелось, глаза пылали.
- Мы не можем, - повторила я.
Он сделал ко мне шаг, но я подняла руку, останавливая его. Однако он не отступил. Он взял меня за руку:
- Что случилось? – его рука была такой тёплой, такой сильной. Не хотелось бы когда-нибудь забыть это ощущение.
Я на мгновение закрыла глаза и с такой силой прикусила губу, что почувствовала вкус крови. Потом снова посмотрела на Эдварда, мысленно подбирая слова, чтобы сказать то, чего совсем не хотела говорить:
- Ты ждёшь моего ответа.
Ладонь Эдварда выскользнула из моих пальцев, лицо его исказила боль:
- Не делай этого, Белла.
- Я не могу позволить тебе лишиться карьеры, - прошептала я, глядя на плитку пола возле его ноги. – Только не ради меня.
- Я не лишусь карьеры, Белла, - сказал Эдвард, делая ко мне ещё один шаг. Я не подняла глаз. – Royal Ballet согласится, чтобы я приехал позже.
Я покачала головой:
- Мы оба знаем, что если я… если ты сейчас останешься, то никогда уже не уедешь от меня.
- Разве это так плохо? – с силой спросил он. – Белла, я люблю тебя.
Я посмотрела на него, почувствовав электрический разряд, пронзивший меня при этих словах. Его глаза были полными надежды и беззащитными. Он говорил серьёзно.
Но я снова покачала головой, пытаясь не дать хлынуть слезам:
- Нет, Эдвард. Я изменилась. Я уже не та Белла Свон, в которую ты был влюблён.
- Мне всё равно, - умоляюще сказал он, положив руки мне на плечи. Я задрожала от его прикосновения. – Я по-прежнему люблю тебя.
- Но мне не всё равно, - прошептала я. – Я не позволю тебе ради меня разрушить свою карьеру. Ты должен ехать. – «Ещё!» – приказала я себе. – Потому что я остаюсь с Джейкобом.
Эдвард отступил на шаг, схватившись за волосы с ожесточением отчаяния:
- Ты знаешь, что он не может сделать тебя счастливой, Белла.
- Это больше не твоя забота, - сказала я, и холодность моих слов не соответствовала боли, с которой я смотрела на него. – Ты должен двигаться дальше.
- Это не так просто! – воскликнул он, поворачиваясь ко мне, глаза его были наполнены яростью.
Он видит меня насквозь… - Ты сказал, что будешь уважать моё решение, - сказала я, спокойно встретив его взгляд. Лёд и пламя. – Ты… ты дал мне слово.
Огонь в его глазах, казалось, потух. Он больше не боролся. Моргнув, Эдвард опустил взгляд и на несколько мгновений задумался. Его челюсть… всё его тело было напряжено. Когда он наконец заговорил, голос его зазвенел:
- Я улечу завтра первым же рейсом. Сегодня побуду здесь с отцом. Тебе не придётся больше меня видеть.
Не плачь. Не надо. Просто не плачь. Я быстро кивнула, сильно прижав руки к груди.
- Можешь уходить, - пробормотал он, с такой силой стиснув кулаки, что костяшки пальцев побелели.
- Ты должен знать, - прошептала я, - что я прощаю тебя, Эдвард. За то, что случилось у тебя с Таней, - слеза сползла по моей щеке. Это было действительно так – единственная причина для моей ненависти к нему исчезла. И теперь мне нечем было прикрыть потерю.
Эдвард посмотрел на меня. Я почувствовала, что между нами стена. Стена, которую он только что воздвиг.
- Иди, Белла.
Я хотела попрощаться. До свидания или что-нибудь… но промолчала, поскольку то, что я на самом деле хотела сказать, открыло бы ему всё. Я вышла из приёмной, его запах окружал меня, пока я шла. Он остался неподвижно стоять на месте.
Я довольно долго шла по коридору, пока не поняла, что пропустила выход на лестницу. Чертыхнувшись, я повернула обратно, сунув руки в карманы.
- Мисс Мэйсен? – донёсся до меня незнакомый голос. В дверях одной из палат показалась медсестра.
Мне понадобилась целая секунда, чтобы сообразить, что она обращается ко мне. Доброжелательно улыбнувшись в ответ на мой ошеломлённый взгляд, она сказала:
- Ваш отец готов увидеться с вами, можете зайти, - и она придержала дверь открытой.
Я уставилась на неё.
- Э… Я…
- Всё в порядке, - успокоила она меня. – Он в хорошей форме – похоже, это крепкий орешек, - и медсестра жестом пригласила меня войти.
- С-спасибо, - сказала я. «Что, чёрт возьми, я делаю?» - подумала я, входя в тускло освещённую квадратную палату. Дверь за мной со щелчком закрылась.
Энтони Мэйсен лежал на большой больничной кровати, обложенный подушками. В его руке была игла капельницы, а на исцарапанном лице – какая-то трубка. На лбу над левой бровью и вдоль скулы виднелись швы. Разумеется, главные повреждения были скрыты под голубым больничным одеялом.
- Вы! – немедленно сказал он. Голос его был скрипучим, но точно таким же ядовитым, каким он мне запомнился. Его глаза – зелёные, как у Эдварда – непримиримо глядели на меня. – Что вы здесь делаете?
- Извините, - выдохнула я. – Произошла ошибка…
- Где мой сын? – требовательно спросил он и вздрогнул, попытавшись приподняться. Он потянулся к мобильнику. – Почему… а!
- Мистер Мэйсен! – воскликнула я, выдёргивая руки из карманов, чтобы подхватить его, когда он неуклюже заворочался в постели.
На пол что-то упало с металлическим звоном, когда я помогала ему снова устроиться в центре кровати. Мы оба повернулись на звук.
Синие сапфиры, казалось, дерзко подмигнули мне под лампами «дневного света».
- Чёрт! – выругалась я, наклоняясь, чтобы подобрать колечко. Конечно же, после неудачной попытки вернуть его Эдварду в тот вечер, когда я напилась, я запихнула кольцо в карман свитера, едва увидев входящего в мою комнату Джейкоба...
- Где вы это взяли? – резко спросил Энтони Мэйсен, вырывая меня из задумчивости.
- Я… - я моргнула, даже более смущённая, чем до этого. – Эдвард купил его мне. – Видя его убийственный взгляд, я быстро положила колечко на прикроватную тумбочку. – Можете оставить его себе, - сказала я и быстро вышла из палаты.
- Мисс Свон! – услышала я его крик, но ничто не могло бы заставить меня туда вернуться. Да, он болен, но выживет, и я не должна этому человеку абсолютно ничего. К тому же моё сердце просто не выдержало бы больше ни единого слова.
/*/
Несмотря на то, что я сильно опаздывала, поездка обратно в театр на такси показалась мне слишком короткой. Я неуверенно выбралась из машины и с чувством подступающей тошноты посмотрела на
огромную арку над входом. У меня не было ни малейшего желания идти туда. Хотелось просто побыть одной.
Я вошла через служебный вход – в фойе уже толпились прибывающие зрители, в смокингах и вечерних платьях. Сегодня нам предстояла чикагская премьера, и я знала, что это означает большую ответственность. Чикагская публика была избалована балетом Джоффри и другими гастролирующими труппами – отчасти именно поэтому мы собирались дать здесь три представления. Здешние зрители, должно быть, привыкли к высоким стандартам, и их безупречный стиль в одежде, казалось, подтверждал это.
В коридорах, по которым я добиралась до своей грим-уборной, царило оживление: все деловито сновали из комнаты в комнату, обмениваясь тенями для век и сплетнями. Я постаралась как можно быстрее уйти к себе.
У меня тряслись руки, пока я одевалась и пыталась наложить грим. Глаза покраснели, веки припухли от только что пролитых слёз. Водитель такси, наверное, подумал обо мне бог знает что. Но меня это совершенно не волновало. Я сказала, чтобы Эдвард уехал. Исчез. И чувствовала себя так, словно только что вырвала из груди собственное сердце.
Волосы пришлось уложить в простой пучок – ничего другого у меня не получилось. Выйдя из грим-уборной, я направилась к служебному входу на сцену, двигаясь как сомнамбула. Кажется, я прошла мимо Дэнни и Бриджит, но их слова просто испарились, не достигнув моего сознания.
Занавес был ещё закрыт, и все отрабатывали свои партии на сцене. Слышались аплодисменты занимающим свои места оркестрантам. Станок всё ещё стоял в задней части сцены, перед большой лестницей, по которой должен будет спускаться герцог. Я подошла к станку и начала растягиваться. Подошвы моих пуантов стали серыми от уличной пыли. Запасная пара была в отеле, поэтому волноваться по этому поводу не имело смысла.
- Белла! – донёсся сзади резкий возглас. Ко мне широкими шагами направлялся Джейкоб, уже в костюме Ромео, со сжатыми кулаками и сердитым выражением лица. Я положила ступню на станок и потянулась к кончикам пальцев. – Где, чёрт побери, ты была? С Эдвардом? В то время как тебе следовало быть здесь? – Когда я не ответила, он злобно фыркнул: - Это просто смешно. Ты вытаскиваешь меня из постели, чтобы обучить каким-то дурацким штукам, говоришь мне, как это важно, а потом позволяешь Эдварду…
- Заткнись! - прервала его я. Сняла ногу со станка и обернулась, чтобы посмотреть на своего партнёра. О, он действительно выглядел злым, но мне сейчас было не до этого. – Послушай, Джейкоб, - сказала я. – Я только что совершила то, о чём, несомненно, буду жалеть всю свою чёртову оставшуюся жизнь… и сделала это для тебя, ты, болтливый, сверхамбициозный идиот. И я знаю теперь, что ты совершенно не способен станцевать достаточно хорошо для того, чтобы мы могли сохранить наши партии, поэтому собираюсь приложить все силы и попытаться сохранить их для нас обоих, поэтому тебе лучше просто смириться с этим и не мешать мне делать то, что я делаю.
Джейкоб уставился на меня, изумлённо приоткрыв рот. И, судя по установившейся на сцене тишине, все остальные тоже смотрели на меня.
- Просто постарайся улыбаться, - пробормотала я и ушла со сцены, решив размяться в своей грим-уборной. О, какой-то части меня стало гораздо легче после этой речи. Зато остальная я по-прежнему чувствовала себя ужасно.
Выход на сцену этим вечером был равносилен прыжку в пропасть. Мой разум был настолько затуманен болью из-за потери Эдварда, что я почти не думала, когда встала на исходную позицию для начала моей первой сцены, прямо у края кулис. Я едва ли сознавала, что делаю. Мои мысли были далеко: я задавалась вопросом, чем сейчас занят Эдвард. Сидит у постели отца, рассказывая ему, что собирается в Лондон? Объясняя ему, как я оказалась в его палате? Или уже вернулся в отцовскую квартиру и собирает вещи? Медленно, мучительно старается преодолеть эту ужасную боль – пытается действовать, несмотря на её постоянное, безжалостно удушающее присутствие? Потому что я чувствовала себя именно так. Мне казалось, что я уже никогда не буду в ладу сама с собой. Похоже, весь остаток моей энергии ушёл на то, чтобы накричать на Джейкоба.
На сцену вышла Леа в своём объёмистом наряде кормилицы, она устало села в моё кресло и начала обмахиваться, держа в руке плюшевого медведя. Я просто смотрела на неё.
«Сейчас я должна буду танцевать», - сказала какая-то часть меня.
Танцевать.
Танцевать…
Мне нужно танцевать. Правильно. Я должна была танцевать, не используя технику мсье Репина. Мне необходимо было попытаться наскрести остатки того, что когда-то у меня было, и танцевать, как тогда. Танцевать так, как того хотел Эдвард.
Он всегда верил в меня. Считал, что я способна вернуться к моему прежнему танцу. Я всё ещё не надеялась на это. Но знала, что могу пройти полдороги в нужном направлении. И понимала, что должна попытаться, поскольку танцевать Джульетту почему-то важно для меня. И важно, чтобы Джейкоб танцевал Ромео.
Смешно было думать, что сейчас что-то может быть важным. Имел значение только Эдвард. А теперь его нет…
«Просто сделай это, - сказала я себе. – Для него».
И я заставила себя шагнуть вперёд, выходя из кулисы на сцену, туда, где я была видна зрителям. Я стояла в «дверях» своей комнаты, на пуантах, подняв руки. И смотрела прямо в зал, на публику. Я видела их всех, несмотря на то, что освещение в зрительном зале было выключено. Видела тысячи белых программок у них на коленях, мерцание вечерних платьев то тут, то там. Видела светящиеся зелёным таблички над дверями, видела ограждения ярусов. Джейкоб учил меня думать о публике, как о пустой стене на том месте, где должны быть зеркала.
И в этот вечер я увидела их впервые. «Я должна танцевать, - осознала я. – Для всех этих людей. Должна рассказать им историю Джульетты. Не свою. Джульетты. Нельзя, чтобы они заметили мою боль. Я должна показать им эту девочку».
Зазвучала ритмичная дерзкая музыка. Это испугало меня – и больше всего потому, что у меня не было времени подумать о технике и других подобных вещах. Я с усилием улыбнулась, устало и взволнованно вдохнула и поспешила к Леа, чтобы, встав на одну ногу и быстро подняв назад другую, опереться на кресло и украдкой выхватить у неё из руки плюшевого мишку.
Она сердито обернулась. Я хихикнула и, кружась, отбежала от неё, подняв мишку над головой. Леа угрюмо встала, подбоченилась и двинулась за мной. Я показала ей язык и проворно прыгнула в сторону.
Зрители засмеялись.
«О Боже!» - звучало у меня в голове, но что-то другое явно приняло на себя управление моим телом. Я снова отпрыгнула, на этот раз торопясь спрятаться за креслом. Мы с Леа оказались друг напротив друга, нас разделяло кресло. Я побежала вокруг него, встав на пуанты, прижимая к себе плюшевого медведя и улыбаясь. Теперь она выглядела по-настоящему сердитой. Это был мой шанс! Через мгновение я сделала ложный выпад в одну сторону, а прыгнула в другую, вызвав ещё больше смешков среди публики. Леа раздражённо воздела руки, а я тем временем обежала детскую по большому кругу, чувствуя, как раздувается вокруг меня платье, и то и дело оглядываясь, чтобы послать ей широкую улыбку.
В конце концов Леа сдалась и остановилась. Тогда я бросила ей медведя и снова принялась бегать вокруг, наслаждаясь свободой. Потом решила, что кормилица может быть прекрасным партнёром для танца. Кажется, в публике раздались хохотки, когда я схватила её за руку и за талию и увлекла в совершенно неритмичный вальс по комнате, постоянно используя как опору для панше или арабесков.
Но тут зазвучали фанфары. Вошли Джаспер и Элис, чрезвычайно царственные в своих тёмно-красных костюмах. Я взволнованно отпустила Леа и, подбежав к своему отцу, поцеловала его в щёку – сделала то, о чём когда-то просил меня Карлайл и чего я никогда не делала, так как чувствовала себя при этом слишком неловко. Джаспер обнял меня – крепче, чем обычно. Отпуская, он едва заметно подмигнул мне, его глаза блестели. «Должно быть, я веду себя правильно», - подумала я. Быстро улыбнулась ему и поцеловала в щёку Элис, сумев при этом сделать арабеск.
Потом они расступились и Джаспер протянул руку, чтобы представить мне Париса. Я уставилась на Джозефа – кажется, его действительно так зовут. Он выглядел очень нервозно, когда взял меня за руку. Я догадалась, что это не игра. Честно говоря, на прошлых представлениях я почти не обращала внимания на наше с ним па-де-де. Я сглотнула, осознав, что он, должно быть, обижен на меня ещё со времени той репетиции с Эдвардом, когда я совершенно игнорировала своего партнёра.
Я попыталась ободряюще улыбнуться ему, когда он целовал мне руку, но потом мне пришлось застенчиво отнять её у него и, отступив, спрятаться за Леа. Я была такой глупой – это я должна была бояться его, а не наоборот. Но я заставляла его чувствовать себя ничтожеством каждую секунду наших с ним репетиций или выступлений.
Из-за этого мне стало просто тошно, когда Джаспер заставил меня выйти из-за Леа. Джульетта присела в реверансе перед Парисом и неохотно позволила ему ещё раз взять её за руку, но снова отдёрнула её и проявила неучтивость – начала бегать вокруг своей кормилицы, а потом, подпрыгнув, встала на пуанты, показывая, что не желает ни с кем знакомиться: ей просто хотелось веселиться.
Ну а мне? Я по-прежнему ощущала тошноту. Я не испытывала ни одного из тех чувств Джульетты, которые показывала. Сцена продолжалась, и каждый раз, когда публика смеялась, я была благодарна, что они не слышат моих истинных мыслей. Теперь это был уже не постоянный внутренний монолог о технических корректировках, но и не та прекрасная пустота, когда не требовалось ничего обдумывать, потому что все без исключения эмоции и чувства находили выражение в моём танце. Нет, пути назад, к тому состоянию, не существовало. Но у меня получалось достаточно хорошо.
Сцена закончилась, и я выбежала из детской, триумфально держа в руках медведя.
- Это было замечательно! – послышался визг, и Элис обняла меня за плечи, тяжёлые рукава её платья хлопнули меня по спине.
- Спасибо. – Она отстранилась. Я неуверенно улыбнулась. В свете редких ламп, горящих в кулисах, стало видно, что её улыбка уступила место озабоченному выражению лица.
- Но у тебя не всё в порядке?
Я лишь ещё раз улыбнулась:
- Всё хорошо, - и, быстро высвободившись, пошла в свою грим-уборную, чтобы переодеться к сцене бала.
К моменту, когда я вернулась, украсив своё дрожащее усталое тело золотистым платьем, а голову - жемчужной диадемой, почти подошло время моего выхода на сцену. Джейкоб был уже там, прятался где-то среди толпы гостей.
Я появилась, танцуя, за мной следовали два ряда других юных барышень в похожих на моё белых платьях. Считалось, что это мои подруги – а я даже не знала, как их зовут в реальной жизни, ведь танцовщицы кордебалета были настолько ниже меня по положению, что не заслуживали моего внимания.
Исполняя свою первую настоящую вариацию, я летала по сцене с наивной радостью. Забыть о технике оказалось неожиданно легко. Я просто танцевала, словно на автопилоте, беззаботно улыбаясь, в то время как в душе шла ко дну. Джейкоб появился ближе к окончанию моего соло, наблюдая за мной из-под своей простой чёрной маски. Потом одна из девушек приблизилась ко мне, предлагая мне табурет и лютню. Я села, изящно скрестив лодыжки, и сделала вид, что играю.
Толпа расступилась, и Джейкоб, выйдя на освободившееся место, начал танцевать под мою музыку.
Я смотрела, как он прыгает, поднимает ноги и выполняет каждое движение точно так же, как репетировал уже тысячу раз. Его взгляд был равнодушно устремлён в темноту правой кулисы. Он был настолько оторван от музыки, что, хотя он попадал в такт, казалось, что он танцует совершенно неритмично – как будто все его движения были какими-то чужеродными.
Здесь должна была начаться моя работа. Я больше не могла действовать на автопилоте – мне необходимо было попытаться заставить публику подумать, что он лучше, чем есть на самом деле.
Я наклонилась вперёд, взволнованно наблюдая за ним, словно на Земле не было никого более красивого. Я перестала играть и прижала руку к груди, сознательно раскачиваясь в такт его движениям – словно он был таким потрясающим, что зачаровал меня.
Словно он был Эдвардом.
Джейкоб продолжал танцевать с тем же скучным выражением. Я встала и улыбнулась ему. Он был на середине серии эшапе http://www.youtube.com/watch?v=QQJAWICWJp8 и посмотрел на меня. Наконец-то сумев привлечь его внимание, я шагнула к нему и попыталась вложить как можно больше значения в свою улыбку.
Улыбнись, Джейкоб, прошу тебя! Слава Богу, его губы расплылись в той самой саркастической ухмылке, и он продолжал танцевать уже с ней, застывшей у него на лице, словно цемент.
Я продолжила изображать, что загипнотизирована им. Всё дело было в подходе – если я в достаточной степени понравилась зрителям, чтобы они начали смотреть на Джейкоба как будто моими глазами, то, возможно, он тоже понравится публике.
Потом начал свою потрясающую вариацию Эммет, искусно дразня присутствующих на балу, чтобы они оставили Ромео и Джульетту наедине в бальном зале. Последнюю пару он заставил уйти, ущипнув девушку за пятую точку. Я была совершенно уверена, что это
не входило в исходную хореографию Карлайла, но публике, кажется, понравилось.
Когда на сцене не осталось никого, кроме нас с Джейкобом, мы начали своё первое па-де-де. Джейкоб подошёл к его исполнению со своей обычной хладнокровной точностью и собранностью, но я сумела найти в себе ещё немного ребячливой энергии и практически бросилась на него, врезавшись в него с разбега с такой силой, что ему пришлось слегка отшатнуться. Я же просто сделала вид, что хихикаю, и сомкнула руки вокруг его шеи. Он зло уставился на меня через прорези маски. Я использовала этот зрительный контакт, притворившись, что это не яростный, а романтический взгляд, и положила ладонь ему на щеку: так вот что чувствуешь, когда прикасаешься к лицу парня! Ох, он такой красивый!»
Эти мысли определённо не отражали тошноты, засевшей у меня внутри. Всего несколько часов назад я была в объятиях Эдварда. Его губы касались моих. Мы растворялись друг в друге.
Но больше этого нет.
Джерри выбежал из кулисы, и я быстро отступила, толкнув Джейкоба, чтобы он не выглядел таким утомительно равнодушным. С того места, где я стояла, можно было ощутить жар его гнева.
После порядочного количества гримас и жестов Джерри снова убежал, а я поспешила обратно к Джейкобу. С нашей обычной лёгкостью он обвил рукой мою ногу и поднял меня над головой. Я улыбалась, мои руки плавно взлетали вверх и снова опускались, показывая моё наслаждение этим ощущением.
Повинуясь искре вдохновения, я потянулась вниз и нежно провела пальцем по щеке Джейкоба, постаравшись, чтобы моё лицо было обращено к зрителям и они могли видеть, насколько он меня очаровал.
- Что ты, чёрт побери, делаешь? – резко спросил Джейкоб, вытащив меня за плечо за кулисы, как только мы ушли со сцены.
- Спасаю твою роль, - ответила я, стряхивая его руку. – И не волнуйся: у меня припасено ещё очень много всего.
Это было изнурительным занятием – впервые пытаться танцевать партию Джульетты правильно, одновременно стараясь заставить Джейкоба выглядеть так, словно он действительно что-то чувствует, в то время как я сама ощущала только удушающую тяжесть своего решения об отъезде Эдварда. Я не могла позволить себе думать о том, что никогда больше не увижу его, иначе вся моя затея провалилась бы.
К счастью, чем больше я выводила из себя Джейкоба, тем легче было сделать так, чтобы казалось, что он что-то чувствует, как Ромео. Кажется, я сделала открытие, что любая эмоция лучше, чем ничего.
Мне следовало понять это уже давным-давно. Свои эмоции я блокировала потому, что было слишком больно думать о предательстве Эдварда или о моих чувствах к нему. Но теперь, даже когда я не ощущала ничего, кроме боли, мне всё ещё удавалось превратить эти горькие воспоминания в улыбку на моём лице.
И я сумела повернуть в нашу пользу ярость Джейкоба – единственную эмоцию, которую он удосужился показать в своём танце.
Когда дело дошло до поцелуя в балконной сцене, я постаралась забыть о тошноте, которую испытывала, и поцеловала Джейкоба так, словно не могла вынести расставания с ним. Это был один из немногих случаев за всё представление, когда я ощущала, что показываю свои истинные чувства. Но я целовала Эдварда, а не Джейкоба. Я целовала Эдварда и этим поцелуем умоляла его простить меня. Умоляла его никогда не покидать меня. Никогда меня не отпускать.
Когда Джейкоб оттолкнул меня, его руки до боли сжали мои плечи, но для зрителей это выглядело не как отвращение и гнев. Нет, для них его напряжение было мучительной болью из-за желания продолжать целовать его Джульетту и невозможности этого. Мышцы, перекатывающиеся под кожей плеч, и то, как он уставился на меня – всё это выглядело так, словно Ромео не мог вынести расстояния между ними. Он не мог стерпеть того, что их имена не позволяют им быть вместе.
К началу сцены смерти я была рада возможности не двигаться. Я потратила время, проведённое за сценой, на то, чтобы сказать остальным танцовщикам, что им нужно сделать. Было легко убедить парней из кордебалета, чтобы они подольше не пропускали Джейкоба во время сцены сражения – для этого мне пришлось лишь сказать им, что это просьба Эдварда. Потом я наблюдала, как яростно Джейкоб расталкивает их, чтобы добраться до умирающего Эммета, не отстав от музыки.
- И ведь это действительно выглядит так, словно ему не всё равно, - пробормотал Джаспер, который подошёл и встал возле меня в кулисе.
- Хорошо, - сказала я, но моя работа была ещё далека от завершения. Я сказала парню, игравшему аптекаря, чтобы он немного дольше не отдавал Джейкобу зелье. К моменту, когда Джейкоб вырвал флакон с ядом из пальцев аптекаря, почти верилось в то, что он отчаянно хочет умереть, только бы не оставаться в том мире, где больше нет Джульетты.
А потом, когда я наконец-то оказалась безвольно лежащей на полу склепа, я просто и не подумала помогать ему, когда он перебрасывал меня через плечо или поднимал с пола. Моё тело действительно было безжизненным. Я предоставила Джейкобу бродить, шатаясь, и безо всякой осторожности бросать меня на пол, в то время как обычно он полагался на мою поддержку для выполнения этих движений с почти идеальной точностью.
Но то, что мне не нужно было ничего делать, наконец позволило мне подумать. И я вспоминала только о том, насколько по-другому это было накануне вечером с Эдвардом. Какой саднящей была боль в его танце. Как он держал меня. Как я верила каждой секунде этой сцены.
И поэтому, когда я очнулась, чтобы найти Джейкоба мёртвым, то подумала, что, возможно, я сумею станцевать это, как накануне. Станцевать то страдание, которое испытывала и на самом деле. Но это было невозможно. Там лежал не Эдвард. Это был Джейкоб. Я танцевала, и это было довольно хорошо. На моём лице было достаточно тоски. Возможно, я не смогла вложить свои чувства в каждый шаг, потому что мысли мои были вообще не здесь. Они были в другой части города, где Эдвард сидел у постели отца. Они были в Лондоне, где, как я молилась от всего сердца, он забудет обо мне и сделает величайшую из карьер. Они снова были в
Force, в той студии, пронизанной серебряными лучами, где мы танцевали под «Лунный свет» и целовались так, словно ничто больше не имело никакого значения.
Вероятно, то, что я не могла танцевать так, как хотела, из-за чувств к парню, которого я умышленно предпочла отпустить, было прискорбным проявлением слабости. Вероятно, вообще нелепо было так сильно полагаться на чувства. Почему я просто не натренировала своё актёрское мастерство? Почему не могла отделить жизнь от работы?
Но нужно понимать, что артисты отличаются от остальных. Мы нелогичные, и дерзкие, и глупые, и несмотря на то, что, наверное, легче просто оставить всё за сценой, именно эмоции, которые мы выносим с собой к публике, делают нас великими. И то, что делает нас великими, заставляет нас падать.
С отъездом Эдварда я поняла, что упала ниже, чем когда-нибудь могла себе представить. Я лежала на холодном полу сцены, слушая шелест закрывающегося занавеса и молясь, чтобы мой выбор оказался правильным.
... что 
...что в 
какие же они все глупые. 
Неужели нельзя найти выход из этой ситуации, чтобы все обошлись без жертв? 
