Мы возвращались в отель молча, если не считать быстрого извинения Эдварда, когда позвонил его отец, чтобы договориться о встрече – у меня сложилось впечатление, что Энтони Мэйсен распланировал всё, включая жизнь своего сына.
Уличный шум полуденного Чикаго бил мне в уши, солнце согревало лицо. Горожане и туристы шли мимо, разговаривая по мобильникам или фотографируя. Надо мной возвышались огромные небоскрёбы. Но всё же я не замечала ничего. Кроме Эдварда. Эдварда, с руками, засунутыми в карманы куртки, взглядом, устремлённым вперёд, грациозно шагающего рядом со мной, пахнущего, как всегда – дезодорантом и Эдвардом. Мы шли по оживлённой улице, и его рука время от времени касалась моей. Я пыталась не позволить себе реагировать. Потому что мне всё больше хотелось загородить ему дорогу прямо сейчас и сказать, что он должен остаться. Что ему ни в коем случае нельзя уезжать. Что я уйду от Джейкоба и буду с ним.
Но вряд ли эту мысль можно было считать здравой. Я не могла взять и бросить Джейкоба – после всего, что он для меня сделал. И не могла просто пообещать Эдварду, быть с ним, ведь я ещё надеялась по-прежнему каждый вечер танцевать с Джейкобом главные партии. Я даже не знала, хочу ли вернуться к Эдварду. Смогу ли простить его.
«Я не могу выдержать, когда ты с кем-то, кроме меня». Воспоминание о его словах послало очередную волну дрожи вдоль моего позвоночника. В них было что-то опасно заманчивое.
В руке я всё ещё сжимала наше фото.
- Спасибо за обед, - сказала я, когда мы вошли в вестибюль отеля. – И за то, что вспомнил о моём дне рождения.
Эдвард кривовато улыбнулся, его взгляд не отрывался от меня чуть дольше, чем было необходимо. Я видела, что он пытается разгадать мои мысли. Торопливо отвернувшись, я подошла к лифту и нажала на кнопку.
- Увидимся на занятии, - пробормотал Эдвард и направился к лестнице.
Двери лифта открылись с мелодичным звонком, и я вошла в кабину, наконец-то оставшись в одиночестве. Я безвольно привалилась к зеркальной стенке, чувствуя на своих плечах тяжесть всего мира. Что мне делать? Как могу я принять это решение? Как могу выбрать за Эдварда его судьбу?
- Эй, - сказала Элис, когда я устало вошла в наш номер. Она собирала свою танцевальную сумку, уже одетая в тёмно-синий леотард с короткими рукавами, отделанный белой тесьмой по краям – чем-то похожий на старинную матросскую форму.
- Как там «желейная фасолина»? – услышала я собственный вопрос.
Она улыбнулась:
- Большая и блестящая. Где ты была?
- Обедала с Эдвардом, - я посмотрела на свои ногти, а потом внезапно решила собираться и чуть не разорвала леотард, выдёргивая его из чемодана.
- О, - сказала Элис. – Ты хочешь об этом поговорить?
- Не особенно, - ответила я, деловито натягивая колготки.
- Хорошо, - сказала она в своей принимающей манере. Я не заслуживала этого от Элис. Не заслуживала ни капли её доброты.
Когда Джаспер зашёл за ней, я сказала, чтобы они шли без меня. Я вышла на несколько минут позже и спустилась в конференц-зал. Джейкоб был всё ещё там, он повторял свою вступительную вариацию. Его футболка и спереди и сзади потемнела от пота. Он не видел меня, когда подпрыгнул высоко в воздух, ударяя одной ногой о другую, а потом приземлился в арабеск. Великолепная связка. Ещё бы - ведь он замечательный танцор. Он продолжил, отведённая назад нога стремительно взметнулась вперёд для следующего прыжка, руки изменили позицию – одна, слегка согнутая, поднялась над головой, вторая раскрылась в сторону. При этом уверенном движении красиво обозначились мышцы рук.
Но с утра ничего не изменилось. Он по-прежнему танцевал так же, как и всегда.
- Джейкоб, - тихо сказала я. Он доделал серию ассамбле и застыл, оттянув носок отведённой назад ноги, с рукой, простёртой вперёд. Прекрасная статуя.
Музыка смолкла, и он опустил руку и пошёл взять бутылку с водой из своей сумки.
- Хорошо повеселилась с Эдвардом? – саркастически спросил он, вытирая пот со лба.
- Я собираюсь пойти на экзерсис со всей труппой, - сказала я ему, не обращая внимания на то, что он повернулся ко мне спиной. – И думаю, что тебе тоже следует присоединиться.
- Я репетирую.
- Это ничего не изменит. Ты это знаешь, Джейкоб, - я сложила руки на груди. – Нам нужно появиться на занятии, чтобы они не забыли о нас и не заменили ещё до начала спектакля, - я не стала упоминать о том, что к исходу сегодняшнего вечера у Карлайла, возможно, больше не будет шанса использовать Эдварда.
- Мы не посещали последние десять экзерсисов.
Я раздражённо вздохнула и подошла туда, где он стоял:
- Что ж, возможно, это часть проблемы.
Джейкоб обернулся, наконец взглянув на меня своими карими глазами. Мне показалось, что я вижу их впервые. Там было упрямство – то самое, которое описывал Эдвард. Но ещё и усталость, которой я никогда раньше не замечала. Возможно, Эдвард считает, что Джейкоб может жить на одних репетициях, технике и кофе, но сейчас я видела, что это невозможно. Он изматывал себя. Нападение Хелен истощило наши силы, но здесь было что-то другое – как будто он годами прилагал невероятные усилия, чтобы оказаться как можно ближе к совершенству, и всё-таки ничего не добился. Он по-прежнему проигрывал.
- Ты можешь измениться, - прошептала я, теперь мои слова были проникнуты сочувствием. – Тебе не обязательно продолжать делать то же самое.
Джейкоб не ответил. Даже не подал виду, что услышал меня. Поэтому я подобрала свою сумку и ушла.
/*/
Когда я пришла в
Civic Opera House (Прим.пер.: оперный театр в Чикаго), члены Королевского клана сидели в задней части сцены. Занавес был закрыт, что не позволяло мне увидеть
тысячи кресел, но, как бы там ни было, сама сцена была впечатляющей, простираясь на огромное расстояние в каждую сторону, с высоко расположенными прожекторами. Как я узнаю хотя бы, из какой кулисы выходить?
- Белла! – закричала Бриджит, размахивая рукой, когда я пробиралась к ним между другими танцовщиками и старалась не смотреть туда, где рядом с Элис и Джаспером сидел Эдвард. Одетые в ярко-красные леотарды и футболки Алые развалились на полу, образовав круг.
Адела недоумённо поглядела на меня:
- Что ты здесь делаешь?
- Решила в кои-то веки позаниматься вместе со всеми, - сказала я.
Робби засмеялся:
- Вначале разминка, теперь это? Теряешь свою исключительность!
Я неохотно улыбнулась:
- Ну, я толком не видела никого из вас уже с…
- С начала сборов? – закончила за меня Дэнни, хотя я собиралась сказать это не совсем так.
- Извините, - вздохнула я, расстёгивая пакет для пуантов. Я чувствовала, что это не последнее извинение, которое мне придется принести в ближайшие несколько дней. Нахмурившись, я огляделась:
- А где Джерри? – ведь я до сих пор не услышала обычных остроумных и неприличных комментариев по поводу моей посещаемости.
Все смущённо отвели взгляды, хотя Дэнни вместо этого посмотрела на Сета. Я уже собиралась спросить её, но в этот момент на сцену вышел Карлайл и хлопнул в ладоши:
- Отлично! Все к станку,
s'il vous plait. (Прим.пер.: пожалуйста – фр.) - Сет вчера вечером закатил Джерри жуткую истерику, - прошептала мне на ухо Бриджит, пока мы с ней пытались найти свободное место у станка. – По поводу всей этой влюблённости.
- Кажется, Джерри был в порядке сегодня утром, - сказала я. Хотя он и правда выглядел довольно усталым…
- Иногда Сет может быть порядочным засранцем, - пробормотала Бриджит. Мы нашли место на середине центрального станка. Напротив нас, возле авансцены, Эдвард делал
тандю – вытягивал ступню вперёд, после чего быстро отводил её в исходное положение, затем повторял то же самое в сторону и назад, с одинаково отработанной сноровкой. Я видела, как мышцы на его спине, обтянутой белой футболкой, сокращаются и снова расслабляются, когда левая рука плавно переходит из первой позиции во вторую.
- Хватит разговоров! - закричал Карлайл. Он стоял на краю сцены в белой рубашке и классических брюках. У этого мужчины определённо есть свой стиль. – Приступим.
Мы начали с плие, вся труппа грациозно присела, каждый одной рукой держался за станок, а другую отводил в сторону, начиная поднимать вверх, находясь в нижней точке плие. Один из репетиторов ЛСНФ аккомпанировал нам на стареньком пианино, которое выкатили на сцену. Мы с Эдвардом выпрямились одновременно – на финальной ноте каденции.
- Прогнуть спину! – закричал Карлайл, шагая между рядами. Я наклонялась назад, пока не упёрлась взглядом в бесчисленные ряды прожекторов, соединённых между собой и прикреплённых к массивной решётке металлического каркаса. Я дышала и чувствовала, как все мышцы становятся эластичными, а в теле нарастает приятное натяжение.
Мы продолжили, перейдя к тандю и
релеве, а потом к
фраппе и батманам, наращивая сложность и скорость движений. Впервые за долгое время я осознала, насколько улучшилась моя техника.
Будучи первокурсницей в
Force я с трудом преодолевала буквально всё, едва удерживаясь на одном уровне со студентами на три года младше меня. У меня была плохая выворотность, выносливость тоже оставляла желать лучшего. Стоит вспомнить все эти репетиции с Карлайлом и Эдвардом, когда я не справлялась - просто в совершенной растерянности останавливалась, задыхаясь от усталости. Теперь же я могла бы повторить ту сцену пять раз подряд и всё ещё оставаться в силах, чтобы продолжить, независимо от того, как болели ноги. Я стала сильнее и выносливее – более гибкой, более ловкой, более собранной. Я знала своё тело с головы до кончиков разбитых и покрытых мозолями пальцев ног.
И всё это благодаря Джейкобу. Мои первые две недели в Аро стали уже отдалёнными воспоминаниями. Боль от предательства Эдварда тогда была ещё такой обжигающей, что всё казалось безнадёжным, в том числе и мой танец. Пока Джейкоб не приехал на своём мотоцикле, совершив тот нелепый трюк с ездой по коридорам, и не заметил меня. Он подобрал меня, отряхнул от пыли – а я уже думала о расставании с балетом.
Это Джейкоб заставил меня захотеть остаться. Это он вызвал у меня желание бороться. А потом научил меня всему, что знал сам. Так много вложил в меня. Заботился обо мне. Верил в меня, когда больше никто не верил. Даже у Эдварда, ещё до того, как всё закончилось, не было такой веры в меня, какая была у Джейкоба. И он не тратил своё время на то, чтобы помочь мне, как это делал Джейкоб.
Джейкоб был моим спасителем. Это он сделал меня той, кем я стала, даже если сейчас я хотела бы вернуться обратно.
- Белла, они убирают станки, - сказала мне Бриджит, и я осознала, что на какое-то время полностью отключилась – комплекс у станка был закончен.
- Хорошо, - ответила я и пошла за ней в заднюю часть сцены.
Карлайл хлопнул в ладоши, чтобы снова привлечь к себе внимание труппы.
- А теперь первая комбинация, леди и джентльмены! Мы всё ещё не избавились от проблем с танцами крестьян – части кордебалета по-прежнему немного портятся, oui?
Все вокруг меня засмеялись. Я явно не поняла какую-то шутку «для своих»…
- Итак, - продолжил Карлайл. – Мы просто повторим каждый прыжок в отдельности, а потом разберёмся с сериями.
Группами по пять человек мы начали пересекать сцену, делая простые прыжки, после чего постепенно перешли к более сложным и высоким. Я не могла не смотреть на Эдварда, когда он встал между Джаспером и Эмметом, чтобы исполнить серию гранд жете - длинных и высоких прыжков – через всю сцену, из одного угла в другой.
- Ну что ж, мальчики, - сказал Карлайл, складывая руки на груди: - Давайте посмотрим.
Взгляд Эдварда был сосредоточен на дальнем углу сцены, его грудь поднялась, когда он вдохнул, шагнул на правую ногу, согнул колено и оттолкнулся, взлетая в воздух и разводя ноги практически на сто восемьдесят градусов. У меня перехватило дыхание. В его теле была такая энергия… такая уверенность, прямо как у Джейкоба. Но в Эдварде было что-то ещё, даже помимо эмоций, что отличало его от Джейкоба. Что выгодно отличало его от всех нас. Он легко распоряжался своим телом. Словно был рождён для того, чтобы танцевать. Все его движения были мощными и энергичными, и всё же, казалось, не требовали от него никаких усилий. Мы с Джейкобом оба были настолько одержимы исправлением недочётов, что, в сущности, никогда не ощущали свой танец как что-то
правильное. Но даже без этой одержимости никто не танцевал как Эдвард. Никто не способен был выглядеть, подобно ему, таким естественным и раскрепощенным посреди самого сложного движения.
Я смотрела, как он завершил последнее жете переходом в фуэте с идеальным вращением на полупальцах. Джаспер и Эммет, как и остальные двое, закончили связку резко, а Эдвард грациозно опустил ногу на пол и немного дольше задержал руку протянутой вперёд, прежде чем позволить ей вернуться в обычное положение. Наконец его взгляд утратил сосредоточенное выражение, глаза заблестели, и он улыбнулся в ответ на какие-то слова Эммета.
- Уфф, моя голень просто убивает меня, - пробормотала рядом со мной Дэнни, разминая ногу.
Я посмотрела на неё с рассеянной улыбкой, и мы приготовились к выполнению своей серии жете.
Занятие продолжалось, и чем дольше я наблюдала за Эдвардом, тем яснее понимала, насколько он отличается от остальных. У него было всё. Техника, и точность, и лёгкость, и постоянная,
постоянная связь с музыкой. Он был совершенным.
Мне невольно вспомнилось то, что сказал Джаспер этой ночью:
«Я задаюсь вопросом, зачем ему вообще учиться в Force. В России он уже был бы, по меньшей мере, солистом в Большом, а не терял бы зря время с нами, студентами». Чистая правда. Эдвард был слишком хорош по сравнению с любым другим здесь. Он находился на более высоком уровне, чем мы. Неудивительно, что он так много преподавал в
Force, да и здесь – самому ему нечему было больше учиться на обычных занятиях или репетициях. Я смотрела, как в паузе между выполнением комбинаций он разговаривает с двумя более молодыми парнями из USB, объясняя им что-то, а потом показывая. Они смотрели на него как на бога.
«Вот так же и я когда-то на него смотрела», - вспомнила я, возвращаясь мыслями к моим первым дням в
Force, когда вся школа гудела из-за того, что я станцевала с самим великим Эдвардом Мэйсеном. И Анжела с Виолеттой рассказывали мне о нём с таким благоговением. Похоже, я забыла об этом. После того самого первого танца он стал для меня кем-то более близким и личным, чем всемогущее божество. Позже он некоторое время был моим бойфрендом. Потом врагом. А теперь… теперь я, похоже, вернулась к началу круга, правда, с чуть большим пониманием.
Да, Эдвард допускал ошибки – даже много ошибок, на самом деле: от игнорирования меня из-за того, что я заставила его потерять самоконтроль, до предоставления мадам Райт возможности провести то роковое занятие, когда упала Анжела, и до поцелуя с Таней в тот ужасный вечер, – но эти ошибки не давали мне разглядеть, кто он на самом деле. Один из лучших балетных танцовщиков в мире. Ему следовало бы танцевать на сцене Ла Скала, или Большого, или Гранд-Опера… Или Ковент Гардена.
И даже не просто «следовало бы». Эдварду необходимо ехать. Он не должен был позволить мне стать препятствием для его карьеры.
Вероятно, это стало для меня последней каплей. Окончательное понимание того, что я не
достойна того, чтобы из-за меня разрушилась карьера Эдварда. Возможно, Эдвард допускал ошибки, но никогда не задерживался на них. Не пытался их оправдывать. А я? С момента приезда в Аро я совершенно бросила свою травмированную и одинокую лучшую подругу, я угрожала открыть всем очень личный секрет Джерри, я сказала такие ужасные и жестокие слова Элис. Я отвергла всех, кто отнёсся ко мне с таким теплом и сочувствием в тот последний вечер в
Force – Элис, и Джаспера, и Эммета, и даже Розали, которые вышли и стояли на пронизывающем холоде, чтобы благословить меня в дорогу. Я дошла до того, что спорила с Карлайлом – вероятно, одним из величайших танцовщиков и
мужчин всех времён. Когда-то я очень уважала его, а он уважал меня. Он поддержал меня – и только для того, чтобы я проигнорировала его советы и испортила его балет. Я вела себя так же и среди Алых - считала, что слишком хороша, чтобы ходить на общие занятия, или проводить время с остальными, или хотя бы помочь Джерри.
Когда-то я была хорошим человеком – раньше, в
Force. Но теперь я больше не была той Беллой Свон, что бы ни говорил Эдвард.
А ещё я знала – глубоко, глубоко внутри, что не могу танцевать так, как танцевала. Во мне всегда будет какая-то часть, запятнанная тем, что я пережила в Аро, и тем, что произошло между мной и Эдвардом. Сегодня утром я пыталась восстановить то, что сумела вспомнить из моего былого танца. Что-то, безусловно, получилось, но этот танец не был похож на прежний, на тот, каким он был когда-то. Он никогда не сможет стать таким же беззаботным. Таким же невинным. Я больше не была той девочкой, которая находила утешение в «Грозовом перевале» и следовала за своим сердцем в самые удивительные, пусть даже причиняющие боль места.
Даже если бы я рассталась с Джейкобом… даже если при каком-то чудесном стечении обстоятельств мы с Эдвардом получили бы партии Джульетты и Ромео, это всё равно не стало бы тем, чего ожидает Эдвард. О, я сумела бы выразить своим танцем отчаяние и боль той последней сцены смерти. Я могла бы держать его за руку во время долгой поездки на автобусе и снова подружиться со всеми. Я могла бы целовать его… Боже, я смогла бы поцеловать Эдварда хоть сейчас, если бы это было возможно. Но даже этот поцелуй оказался бы не таким, какой он помнил.
Он готов был остаться в Штатах, чтобы быть с той Беллой. Ему открывались такие возможности – и он мог бы отказаться от них только ради неё, не меньше.
Занятие закончилось неожиданно – и я осознала, что не выполнила и половины комбинаций, потому что задумалась, уставившись в пространство.
Я отыскала взглядом Эдварда. Он сидел с Джаспером и Эмметом, все они переобувались. Эдвард с силой провёл рукой по волосам и огляделся. Наверное, искал меня. Как только наши взгляды встретились, я отвернулась. Я не хотела, чтобы он, как всегда, прочитал всё у меня на лице.
Когда я наконец снова повернулась к нему, он разговаривал с Карлайлом, идя рядом с ним к выходу со сцены. Возможно, тот требовал ответа, почему контракт ещё не подписан – это меня не удивило бы.
Карлайл и Эдвард исчезли, и тут меня словно ударило.
Внезапно я почувствовала, что должна выйти отсюда. Мне необходимо было уйти. Даже не сняв пуанты, я схватила свой свитер и бросилась в кулису, быстро найдя выход со сцены. Первая же дверь, которую я увидела в служебном помещении, вела на лестницу, и я пошла наверх. Мне нужен был воздух. Открытое пространство.
Преодолев двадцать лестничных маршей, я выскочила на крышу театра, встреченная сильнейшим порывом ветра.
Подойдя прямо к ограждению и прислонившись к перилам, я хватала ртом воздух, пытаясь дышать. Здание театра имело форму трона, и я находилась всего лишь на его «сиденье» - с трёх сторон надо мной возвышались стены, на другой стороне реки тоже громоздились небоскрёбы, их полированные стёкла блестели в солнечных лучах. Далеко внизу медленно текла Чикаго ривер, по её голубой воде плыли лодки и экскурсионные теплоходы. Такая безмятежная картина, а в моём мозгу бушевал шторм.
- Я не могу этого сделать, - прошептала я беззвучно.
О, было так много причин, по которым он должен был уехать, и вряд ли существовала хоть одна, из-за которой он мог бы остаться, но мне невыносима была мысль о том, что Эдвард уедет. Моё сердце изнывало от невыразимой боли – я не в силах отпустить его. Я не выдержу без него. Без Эдварда.
С тех пор как в тот первый вечер в
Force я увидела его танцующим, моя жизнь необъяснимо изменилась. Все эмоции стали ощущаться острее, каждое действие теперь было более целенаправленным. Каждый день он был в моих мыслях. Всё, что я делала, было как-то связано с ним. Начиная с моего выхода на сцену во время ревю и заканчивая бесконечными, беспощадными репетициями с Джейкобом… всё это было из-за того, что Эдвард вселил в меня стремление делать больше, чем просто плыть по течению.
Он был моим вдохновением. Во всём.
Как я смогу позволить ему уехать? Я никогда не стану снова такой страстной. Никогда больше не буду такой воодушевлённой, или такой сердитой, или такой счастливой. Он так много дал мне. Его лицо, его глаза, его слова, его танец… просто знание того, что он где-то рядом. Ненавидел он меня, дорожил мной или считал, что я ужасный человек. Думала ли я то же самое о нём – это не имело значения. Пока он был рядом. Пока я знала, что увижу его снова.
Если он уедет в Лондон, это может быть навсегда. Наши пути не пересекутся ещё много лет – если это вообще когда-нибудь случится.
Но если он уедет в Лондон, он получит ту карьеру, которой достоин. И будет свободен от меня, ведь всё, что я могу ему дать – это воспоминание о той, кем я когда-то была, и боль при виде меня рядом с Джейкобом. Потому что бросить Джейкоба я тоже не могу.
Я положила голову на руки, чувствуя, что всё это давит на меня, как свинцовое одеяло.
- Белла? – Я не повернулась на голос Элис. И услышала, как она подошла и встала рядом. Она прислонилась к ограждению, глядя на раскинувшийся внизу город. – Ты в порядке?
Я рассеянно потянула вниз обшлага своего свитера, пряча руки в тепле рукавов, хотя было не так уж холодно.
Кашлянув, я глубоко вдохнула, чтобы боль не помешала мне спросить:
- Эдвард сказал тебе, о чём хочет со мной поговорить?
Она покачала головой:
- Я знаю, что это что-то личное… ты не обязана мне рассказывать.
Я проследила взглядом за проплывающим мимо маленьким парусником, команда которого сновала по палубе, опуская мачту перед мостом. Потом плотно прижала руки к груди:
- Если единственный способ стать счастливой – это причинить боль двум дорогим тебе людям, пошла бы ты на это?
Элис ненадолго задумалась, прищурившись на послеполуденное солнце.
- Сложный вопрос, - заговорила она наконец. – Если боль будет временной, а счастье постоянным, то, возможно, пошла бы… - она вздохнула, отколупывая остатки своего маникюра. – Но не думаю, что здесь годится такое рассуждение. Причиняя боль людям, которые тебе дороги, ты ранишь и себя. К тому же если бы я знала, что делаю больно этим двоим ради собственной выгоды, то вряд ли действительно смогла бы чувствовать себя счастливой.
- Только подлой, - пробормотала я.
Она кивнула:
- Что едва ли может быть причиной для счастья. – Она посмотрела на меня, ветер трепал её чёлку, закрывая ей лицо. – Но выбор не обязательно должен сводиться к этому. Ты уверена, что нет других вариантов?
- Не в этом случае, - я покачала головой, по моей щеке сползла слеза.
Я быстро её смахнула. Не буду плакать. Я и так слишком много плакала.
- Мне нужно найти Эдварда, - прошептала я. Элис сжала моё плечо. – Спасибо тебе за совет.
- Удачи! – ответила она.
Когда я спустилась в театр, команда рабочих сцены отрабатывала смену декораций, а почти все танцовщики разошлись.
- Не знаешь, где Эдвард? – спросила я одну из танцовщиц USB, которая несла куда-то свой головной убор для сцены бала.
- Кажется, он недавно был с Карлайлом, - ответила она, опасливо глядя на меня. – В фойе.
Я попыталась благодарно улыбнуться ей:
- Спасибо.
Идя через зрительный зал к выходу в фойе, я почти не поднимала глаз от ярко-красной ковровой дорожки. Как я собираюсь сделать это? Господи, один взгляд в мои глаза – и он всё поймёт. Он слишком хорошо умел читать по моему лицу, чтобы не понять.
Фойе было прекрасным – длинное помещение с величественными квадратными колоннами, залитое тёплым золотистым светом.
Билетная стойка пустовала, и рядом, на первый взгляд, никого не было. Но потом я услышала из-за колонны французскую речь:
- Ma Cherie, ne soupirer pas. Il ira bien, j'en suis sûr.
(Прим.пер.: «Дорогая, не вздыхайте. С ним всё будет в порядке, я уверен» - фр.) – Я пошла на голос. Карлайл сидел на одной из скамеек у дверей, держа возле уха мобильник, прикрыв лицо рукой. - Oui, je sais mais il aussi...
(Прим.пер.: «Да, я это тоже знаю, но…» - фр.) – Я кашлянула, чувствуя себя грубиянкой. Он удивлённо взглянул на меня. - Un moment, Esme. C'est Bella.
(Прим.пер.: «Минутку, Эсми, это Белла» - фр.) – он положил телефон на скамью и встал.
- Я… - внезапно я почувствовала невероятную неловкость. Сглотнув, всё же договорила: - Вы не знаете, где Эдвард? Мне нужно…
- Он в больнице, - тихо ответил Карлайл.
- Что? – выдохнула я.
Он со вздохом положил руку себе на талию:
- С мсье Мэйсеном произошёл несчастный случай. Автомобильная авария. Эдвард поехал к нему.
- В какую больницу? – требовательно спросила я. – Почему он один? Ему не следует быть одному! Вы должны сказать мне…
- Белла, - прервал меня Карлайл, положив руки мне на плечи и пристально поглядев в глаза. – Он в Северо-Западной Мемориальной. Это недалеко отсюда.
Я быстро кивнула и вышла на оживлённую улицу.
... что можете оставить заявку 
Белле сейчас не просто, но выбор сделать нужно... Только вот будет он правильным или нет? Только время покажет... 
