2024-4-27

16

0

0

Итак, словно позабытый огонь, детство всегда может заново разгореться в нас

Гастон Башляр¹, «Поэтика грёзы»

Темно, и я такая тяжёлая. Ничего не видно, но слышны звуки… что-то пищит. Я хочу кашлянуть, но не могу… больно. У меня во рту что-то – трубка? И что-то в груди. Больно. Я хочу проглотить, но не могу. Руки тяжёлые, и болит где-то ещё, ниже…

Я хочу открыть глаза, но не могу… вокруг меня разговаривают. Я не узнаю голосов. Вот говорит мужчина… слов не понимаю… они медицинские. Кто-то делает что-то с моей рукой, и это очень больно. Кто-то трогает мою голову, и рука у этого кого-то холодная и влажная. Я хочу сказать, чтобы перестали, что мне не нравятся их руки на моей голове. Но не могу… Ничего не могу сделать.

Ничего. Голосов нет… только пиканье. Жужжащий звук возле моей головы… и ещё свист. Слишком тихо, и я хочу открыть глаза, но не могу.

Я не знаю, сколько времени здесь нахожусь.

Новые голоса, но я по-прежнему ничего не вижу. Чувствую, как моя грудь поднимается и опускается… а ниже боль. Потом что-то происходит… и боль исчезает. Я плыву по воздуху, плавно летаю где-то возле поля и водопада. Кругом цветы, и я наклоняюсь, чтобы сорвать хоть один. Сорвав, подношу его к лицу, красные лепестки такие яркие, такие красивые, но вдруг они превращаются в языки пламени, и я бросаю цветок… слишком поздно. Он обжёг мне руку, и я кричу. Боль ужасна.

- Белла?

Я поворачиваюсь и вижу Рене.

- Мама? Мам?

Она стоит ко мне спиной, но я знаю, что это она… узнаю эту красную ленту в её косе.

- МАМА! – кричу я снова, и на этот раз она поворачивается: на ней белое платье, она смеётся и выглядит такой молодой, как девушка. Она протягивает ко мне руки. Я бегу к ней, и она поднимает меня, словно я ничего не вешу, а потом мы кружимся, кружимся, и красная лента развевается вокруг её головы. Мама красивая.

Я люблю тебя.

Я люблю тебя.

Мы падаем на землю, задыхаясь и смеясь. Она улыбается и трогает моё лицо. Я тянусь к ленте – она гладкая на ощупь. Я тяну её за кончик, и Рене быстро садится. Потом встаёт и убегает от меня, но я бегу вдогонку.

- Не приближайся, Белла.

Мама?

- Белла. Беги!

Я не хочу видеть то, что вижу. Не могу видеть то, что вижу. Она горит. Лента в её волосах – это пламя, и моя мама горит.

МАМА! Я в полной панике, чувствую дыру в моей груди, которая ужасно болит. Я хочу забрать боль у мамы, но она убегает прочь. Если бы она отдала мне хотя бы ту ленту…

Мама? Я кричу, а она стремительно бежит к водопаду. Как только она прыгнет, я больше её не увижу. Не хочу, чтобы она уходила.

Она не оглядывается. И прыгает в воду. Я представляю себе, как там, наверное, холодно. Я бегу следом, глядя в глубокий омут, туда, где закручивается вихрь голубых струй под водопадом – никого нет. Она исчезла.

Красная лента плавает в воде, и я, дотянувшись, вытаскиваю её.

Я снова в тёмной комнате.

В голове глухой стук. Боль пульсирует, а горло словно ободрано изнутри. Я хочу пошевелиться, но не могу. Снова боль.

«Белла, прости меня». Плачет. Кто-то плачет и трогает мою руку. Я узнаю это прикосновение. Знаю этот голос. «Прости, прости меня, Белла». Что-то мокрое на моей щеке. Кто-то прикасается ко мне, и теперь я хочу этого. Я знаю его имя. Нет? Я не могу вспомнить, но знаю. Мне знакомо это ощущение - когда его лицо прижимается к моему.

«Пожалуйста… пожалуйста… пожалуйста. Я люблю тебя».

Шёпот.

Снова темнота.

Боль.

И наконец – свет. Полоска света.

- Её веки только что дрогнули. Думаю, она приходит в себя… - женский голос. Мама? Я открываю глаза. Это медсестра. Она наклоняется надо мной.

Внезапно я слишком остро чувствую эту штуку у себя в горле. Я кашляю, и это мучительно. На языке какой-то вкус. Металлический и противный. Кровь. Лицо медсестры становится встревоженным. Я поднимаю к горлу руку и чувствую в ней что-то… что-то странное. Смотрю вниз - там трубка от капельницы.

- Изабелла? Изабелла? Ты меня слышишь? – спрашивает медсестра. Позади неё я вижу силуэт. Не могу рассмотреть… кажется, это парень.

Я киваю, но сказать ничего не могу. Хочу, чтобы они вынули это из моего горла. Я показываю на рот и пытаюсь объяснить, однако получается только что-то вроде стона. Не могу выговорить ни слова… и больно… где-то глубоко внутри. У меня в глазах слёзы.

- Изабелла, твои лёгкие были повреждены из-за вдыхания дыма. Вот почему ты испытываешь некоторый дискомфорт. Это пройдёт, но сейчас тебе необходимо успокоиться. Я собираюсь удалить трубку из твоего горла. Мне нужно, чтобы ты просто выдохнула на счёт три. Сможешь это сделать?

Я киваю, отчаянно желая избавиться от трубки.

- Раз. Два… Триии.

Я выдыхаю, и это больно, но потом наступает облегчение. Теперь, когда постороннего предмета нет, я могу закрыть рот, но чувствую, что края губ пересохли и потрескались. В горле жгучая боль, и я едва могу глотать.

- Молодец, детка. Уже всё. Я принесу тебе воды, но только пей потихоньку, маленькими глоточками, хорошо?

Я не обращаю внимания на её слова. Кто это у неё за спиной?

Эдвард? Мне нужен Эдвард.

Сестра исчезает, а ко мне подходит высокий мужчина, которого я, кажется, узнаю, у него тёмные добрые глаза… волосы длинные и чёрные, с проседью, а говорит он тихо, хрипловато, успокаивающе.

- Изабелла, я Билли Блэк. Ты меня помнишь? – я киваю, не понимая, в чём дело. Почему он здесь?

Потом рядом с ним появляется кто-то ещё – это мальчик примерно моего возраста. Ростом он пониже Билли, и волосы у него короткие, но точно такие же тёмные глаза и смуглая кожа.

- А это мой сын, Джейкоб. Ты, наверное, не помнишь, но вы с ним играли вместе, когда были маленькими, ещё до того, как ваша семья переехала в Чикаго.

Я снова киваю, всё ещё не понимая, почему они здесь. Этот мальчик, Джейкоб, улыбается мне, но, похоже, нервничает. Интересно, как я выгляжу.

- Знаю, ты, наверное, совсем сбита с толку, но всё будет в порядке. Мы быстро поставим тебя на ноги.

Я качаю головой, не понимая. Моя мама. Мне нужна моя мама. Я пытаюсь сказать им это, но слова не выговариваются. В горле слишком саднит и в груди больно от усилий…

- М… м… м… а…

Билли понимает, что я имею в виду, и лицо его мрачнеет:
- Мне очень жаль, Изабелла. Твоя мама не выжила.



- Как она?

Я силюсь понять, что происходит. Моргаю, потом ещё раз, ещё. Я сижу на стуле с неловко запрокинутой головой… в помещении жарко. Когда удаётся сфокусировать взгляд, осознаю, что нахожусь в аудитории, и меня охватывает смущение. Профессор Риордан стоит возле меня с озабоченным видом:
- Вы в порядке, миз Блэк? – спрашивает она.

Нет. Совсем не в порядке. Я знаю, что Эдвард здесь, в этой комнате, и не представляю, как он здесь оказался… почему. Чувствую, что он где-то позади меня, и хочу только одного – убежать, пока не пришлось встретиться с ним лицом к лицу. Студенты уставились на меня, переговариваясь… напротив, через стол от меня, сидит белокурая богиня. Мы встречаемся взглядами, и я отворачиваюсь. Господи, я же отключилась, когда он вошёл в аудиторию, и теперь необходимо придумать, как мне быть.

- Кажется, да, - бормочу я, с трудом выпрямляясь на стуле. Стараюсь не смотреть по сторонам – прямо как ребёнок или испуганный зверёк, считающий, что если он не видит кого-то, то и его самого тоже не видно. – Прошу прощения. Не знаю, что со мной… возможно, из-за жары.

- Здесь ужасно жарко. Если хотите, я отпущу вас с занятия, - профессор наклоняется ко мне. Её длинные свисающие серьги оттягивают мочки ушей, и на долю секунды я пугаюсь, что они могут порваться.

Нужно взять себя в руки. Я сажусь прямо и поправляю юбку, пытаясь улыбнуться:
- Нет, думаю, со мной всё хорошо. Это просто жара. Я буду в порядке.

- Ну что ж, нам всё равно уже пора сделать перерыв, - говорит профессор Риордан. - Давайте отдохнём пятнадцать минут, хорошо? - класс одобрительно гудит, и все начинают выходить в коридор. Я всё ещё смотрю прямо перед собой на стол, чувствуя, как колотится сердце. Меня мутит.

- Изабелла, - слышу я рядом чей-то голос. Возле меня стоит та блондинка, и сейчас она держится совсем не так надменно, как раньше. – Привет. Я Розали Хейл, - она протягивает руку, и я принимаю её, пытаясь унять дрожь.

- Изабелла Блэк.

- Приятно познакомиться. Уверена, что с тобой всё в порядке?

Нет.

- Да, - говорю я, кашлянув. – Всё хорошо. Но есть ли поблизости дамская комната?

- Конечно. Я провожу.

Я встаю, чувствуя, как подгибаются ноги, и удивляюсь росту Розали – она гораздо выше меня, хотя, конечно, это не такое уж достижение, поскольку во мне всего пять футов четыре дюйма². На ней облегающая серая юбка-карандаш, синяя блузка и туфли на каблуках. Всё вместе выглядит очень впечатляюще.

В коридоре я вижу стоящего рядом с другим парнем Эдварда. Пытаюсь не встретиться с ним взглядом, но, едва шагнув за дверь, понимаю: он наблюдает. И всё самообладание, с таким трудом восстановленное перед выходом из аудитории, моментально испаряется, потому что я не могу не взглянуть на него. Похоже, у меня и выбора-то нет – мои неразумные глаза не подчиняются, когда я прошу их смотреть в другую сторону.

Даже не верится, как сильно он изменился – и насколько остался самим собой. Чёрные брюки, серая футболка с какой-то эмблемой на ней – возможно, это название группы, которой я не знаю. Волосы стали немного короче. Глаза… даже на расстоянии я вижу их яркую зелень. Он гораздо выше своего собеседника, стоящего ко мне спиной, и явно не обращает на него внимания, хотя этот парень сопровождает свои слова энергичными жестами. Мне удаётся расслышать фрагмент их разговора – что-то насчёт чтения – но общий смысл непонятен. Лицо Эдварда бесстрастно – он внимательно рассматривает меня.

Интересно, что он видит.

Розали уже опережает меня на несколько шагов, и я отворачиваюсь, стараясь не показать, какое сильное воздействие он на меня произвёл.

Он и так знает, дурочка, ты же потеряла сознание, когда он вошёл.

Туалет оказывается не так уж далеко, и я чувствую облегчение. Розали придерживает для меня дверь, а я немедленно иду к раковине. Лицо покрыто неприятной испариной.

- Хочешь сесть? – спрашивает она. Я качаю головой.

- Нет, я в порядке. Это жара. Мне просто нужно немножко воды.

Из зеркала на меня взирает очень бледная физиономия, и это слегка тревожит. Розали стоит на некотором расстоянии, позволяя мне взять себя в руки. Я открываю кран, смачиваю бумажное полотенце прохладной водой и обтираю лицо. Руки дрожат, а голова всё ещё немного кружится.

- Может быть, всё-таки сядешь? – спрашивает Розали. Да, это кажется неплохой идеей. Я киваю. Возле окна стоит невесть как попавший сюда стул, и девушка приглашающе показывает на него: - Почему бы тебе не подождать меня здесь? Я сейчас вернусь.

- Хорошо, - выдавливаю я и, покорно подойдя к стулу, сажусь, а она исчезает за дверью.

Это невозможно. Невозможно. Мысли носятся по кругу, снова и снова предательски оживляя в памяти события предыдущих двадцати минут. Я не могу выкинуть из головы его лицо. Эти зелёные глаза… никогда не думала, что увижу их снова. А если даже и думала, то обещала себе не реагировать подобным образом. После такого долгого времени… почти десяти лет… Как он мог здесь оказаться? Разве это возможно? Невозможно.

Розали резко открывает дверь, отвлекая меня от размышлений. Она свинчивает крышку с принесённой ею бутылки апельсинового сока и передаёт сок мне. Поблагодарив, делаю большой глоток. Напиток холодный и, вероятно, вкусный, но вызывает у меня тошноту. И всё же необходимо повысить уровень глюкозы в крови, да и невежливой быть не хочется, поэтому, стараясь не кривиться, отпиваю ещё немного. Розали внимательно за мной наблюдает.

- Ну так что, - говорит она, слегка приподнимая бровь. – Откуда ты знаешь Эдварда Каллена?

Вот вопрос, которого я боялась: разумеется, мне не посчастливилось и связь между нами не осталась незамеченной. Я ломаю голову, пытаясь придумать что-то, какую-то отговорку. Не хочу выставлять здесь напоказ своё прошлое. Я начинаю всё сначала.

- Я его не знаю, - ложь слетает с языка довольно естественно. – Кто такой Эдвард Каллен?

- Мм… хорошо. Я понимаю. Ты не обязана рассказывать. Но то, что вы знакомы, выглядело довольно очевидным.

Я пытаюсь вспомнить, что произошло перед тем, как я отключилась. Кажется, я произнесла его имя, но негромко… шёпотом. Есть шанс, что никто не расслышал.

- О, неужели?

Розали прислоняется к двери кабинки, складывает руки на груди и скрещивает лодыжки. Похоже, она взялась за дело всерьёз, а по её лицу ничего не прочитаешь. Почему это её так волнует? Элементарное любопытство или есть какая-то другая причина?

- Могу поклясться, что, когда он вошёл в аудиторию, ты назвала его по имени, а потом упала в обморок. Казалось, что он и стал причиной этого, - последние слова она говорит тихо, но я чувствую, что начинаю сердиться. Закрыв сок крышечкой, готовлюсь встать.

- Ну что ж, ты ошиблась. Это был просто тепловой удар.

- Слушай, - говорит она, поймав меня за руку. – Я не собираюсь действовать тебе на нервы. Извини. Мне всего лишь было любопытно.

- Ничего, - отвечаю я, несколько неохотно.

- Обычно я вовсе не пронырливая стерва… ну, по крайней мере, не постоянно, - она ухмыляется. – На самом деле в свободное время я довольно милая.

- Это хорошо, - бормочу я, начиная беспокоиться, не пора ли возвращаться в аудиторию. Достаю из сумки мобильник и, открыв его, вижу два пропущенных звонка, поступивших этим утром, оба от Джейка. Я вздыхаю. Он всегда волнуется обо мне, и наверняка звонил, чтобы разбудить меня. Вот только телефон, к сожалению, был в беззвучном режиме. Взглянув на часы, понимаю, что у нас остаётся только пять минут до конца перерыва… до того, как…

- Ну так что, как насчёт парочки более нейтральных вопросов? – спрашивает Розали. – Кстати, откуда ты приехала?

- Из штата Вашингтон… из Форкса – это совсем маленький городок. Ты наверняка и названия такого не знаешь.

- Не-а. И в штате этом никогда не была, хотя слышала, что там хорошо. А я – ни за что не поверишь – из Южной Дакоты.

Я смотрю на стоящую передо мной ультрамодную Розали и молча признаю её правоту: невозможно поверить, что она из такого провинциального штата.

- Так что да, - продолжает она. – Я знаю, что такое быть родом из такого места, о котором никто никогда не слышал. Когда ты приехала?

- Всего пару дней назад. И сбивалась с ног, пытаясь обустроиться. Поэтому и опоздала. К счастью, я живу не так далеко, а то вообще не смогла бы прийти.

- В доме для аспирантов?

- Ага.

- Я тоже. В этом году я хотела снять квартиру где-нибудь вне кампуса, но ненавижу далеко добираться, а метро по утрам вообще ненадёжно. Поэтому да, я живу в «Sylvan Arms»³, - Розали корчит рожицу, как будто это ужасно.

- Так это ведь здорово, а?

- Пришлось слишком долго ждать, пока меня внесут в список очередников, вот что доставало. Но зато это близко. А ты?

- Я живу в «Блэкстоне»³, - отвечаю я, пытаясь отвлечь себя разговором и забыть, немедленно забыть о том, что сейчас должно произойти.

- Чёрт возьми! Это же совсем рядом со мной – всего в паре кварталов. Да ты везучая!

- Там очень мило, - говорю я, симулируя энтузиазм. Моя квартира-студия⁴ маленькая, но находится в красивом старом здании в Гайд-Парке. К счастью, она уже была полностью обставлена и мне не пришлось сильно нагружать мой старый пикап, отправляясь в такую дальнюю поездку.

- Так ты здесь ради кого-то из романтиков?

- Что?

- Поэтов… поэтов эпохи романтизма. Я тоже ими занимаюсь. Вот и стало интересно – это и твоя специализация? В других случаях первокурсники обычно не записываются к Пегги.

- Правильно. Да. Я изучаю Блейка.

- Блейк… - повторила она, наморщив нос. – Ну, тогда ты станешь у Пегги любимицей.

- Тебе он не нравится?

Она помедлила.
- Нет, почему же. Просто я предпочитаю поздних романтиков. А многие из его книг невероятно туманны, не находишь? Честно говоря, я вообще не понимаю некоторых из его заумных работ. «Книга Уризена»…⁵ - Розали вздрагивает.

Я пожимаю плечами:
- Но именно это кажется мне особенно завораживающим – таинственность… желание понять миры, которые он создавал силой своего разума…

- Ты говоришь в точности как Пегги. Кстати, нам пора возвращаться. Ты, наверное, уже и сама догадалась – она действительно терпеть не может опозданий, - Розали улыбается и протягивает руку, предлагая помочь мне встать. Оказавшись на ногах, я чувствую, что немного пришла в себя. Апельсиновый сок очень помог. Я выбрасываю пустую бутылочку в контейнер для мусора и вслед за Розали иду обратно к конференц-залу.

- А на какие ещё предметы ты записана? – спрашивает она по дороге.

- Литературоведение.

- И всё?

- Ага.

- Ты ассистент преподавателя?

- Не в этом семестре. Вообще-то, на этот год я получила стипендию, - я немного стесняюсь признаваться в этом, но Розали, похоже, рада за меня. Сама она подрабатывает, ассистируя на лекциях по современной литературе, и, очевидно, это ужасно, поскольку она не читала и половины романов, которые они изучают. Это всё равно что взять ещё один предмет вдобавок к своему основному.

Дверь в аудиторию открыта, и я заставляю себя сохранять спокойствие. Я могу это сделать. Могу. Смогу, если только не буду смотреть на него.

- Поговорим позже, хорошо? – тихо говорит мне Розали перед тем, как войти, и занимает своё место за столом напротив меня. Я нахожу свой стул и быстро усаживаюсь. Подняв глаза, я вижу, что Эдвард сидит рядом с Розали. Он шепчет ей что-то, а она, смерив его взглядом, отбрасывает волосы за плечо и отворачивается. Эдвард ухмыляется и откидывается на спинку стула.

Чёрт. Он заметил, что я смотрю. Я отвожу глаза и стараюсь сосредоточиться на профессоре Риордан, сидящей во главе стола. Она тепло улыбается мне, а потом просит нашего внимания.

- Теперь, когда мы все в сборе, - говорит она, - вероятно, настало лучшее время для знакомства. Давайте все по порядку представимся, называя имя, курс, основной предмет и, не знаю… какой-нибудь случайный факт о себе. Пожалуй, подам пример: меня зовут Пегги Риордан, и моя единственная подлинная любовь – Уильям Блейк, - некоторые из слушателей хихикнули, и Пегги добродушно улыбнулась. – Хмм… и случайный факт: моя любимая группа – «Depeche Mode». Пока вы не начали: да, я дитя восьмидесятых. И, пожалуйста, называйте меня Пегги. Слыша обращение «профессор», я чувствую себя ужасно старой.

В этот момент я понимаю, что мне очень нравится Пегги Риордан. Она замечательная.

После Пегги представляется аспирантка, которая сидит слева от неё – Марджори Элмз, второкурсница, специализирующаяся на викторианском романе. Она не умеет готовить. Потом парень. Райли как-его-там… это с ним разговаривал Эдвард. Я почти не слушаю, так как боюсь представляться сама. Пытаюсь придумать, что сказать, однако в голове пусто. Мне нужно реабилитироваться перед профессором, чтобы она не сочла меня полной идиоткой, и всё же я парализована страхом.

И вот подходит моя очередь. Я откашливаюсь и пытаюсь говорить уверенно, но, как всегда, голос звучит слишком тихо:
- Я Изабелла Блэк. Первый курс. Приехала, чтобы изучать творчество Уильяма Блейка. Я тоже его люблю, - Пегги ободряюще мне улыбается. – И… дайте-ка припомнить… случайный факт. Очевидно, я падаю в обморок в жару. И сегодня чувствую себя прямо-таки Скарлетт О’Хара. - Некоторые, включая Розали, смеются, а я улыбаюсь и краснею, хотя специально придумала эту шутку буквально минуту назад. Теперь случившееся до перерыва не так меня тяготит. Возможно, я сумею выбросить это из головы.

Брюнетка с короткой стрижкой, сидящая рядом со мной, тоже оказывается первокурсницей, её зовут Рю Джонс. Она изучает теорию феминизма и ездит на скутере «Веспа».

После моего представления меня охватывает спокойствие, правда, совсем ненадолго, потому что я начинаю ожидать реакции Эдварда. Я не разрешаю себе посмотреть на него, но опасаюсь, что мои усилия слишком очевидны. Позволив себе короткий взгляд, как бы случайный, я, конечно же, обнаруживаю, что Эдвард уставился на меня. На щеках играют желваки, а глаза… сердитые. Холодные. Ничто в нём не напоминает мальчика, которого я знала.

Когда Розали рассказывает о себе уверенным сильным голосом, я вижу, как Эдвард закатывает глаза. Это почему-то раздражает меня – несмотря на дерзкое поведение, Розали мне, кажется, симпатична. А Эдвард – определённо нет. Он следующий.

- Я Эдвард Каллен. Второкурсник магистратуры искусств по специальности «художественная литература». Случайный факт – я пишу только в блокнотах. О… и ещё. Без обид, профессор, но я не очень люблю Уильяма Блейка.

Он смотрит прямо на меня, а в его красивом голосе появилась жёсткость, какой я никогда ещё в нём не слышала. Он говорит цинично. Мне это не нравится.

- Что ж, Эдвард, ценю твою прямоту, - любезно отвечает Пегги. – Надеюсь, к завершению этого курса мы изменим твоё мнение. – Я просто не верю своим ушам: он только что сказал профессору поэзии – известному, публикуемому и, кроме всего прочего, очень милому профессору, - что не любит предмет её исследований! На моём лице наверняка отражается испытываемый мной шок. А она справилась с его выходкой так спокойно. Я впечатлена.

Но внезапно меня осеняет: да ведь его слова предназначались вовсе не ей, а мне. Я чувствую себя так, словно получила удар в живот.

Вдобавок я совершенно потрясена тем, что он сказал о себе. Значит, Эдвард всё-таки стал писателем… и у него по-прежнему есть блокноты. Блокноты, наполненные словами, которых я никогда не читала и никогда не прочту. У меня сжимается горло – по какой-то непонятной причине я чувствую что-то горячее и влажное в уголках глаз. Остальные продолжают называть себя, но я не слушаю. Я далеко отсюда, в другом мире, где я была Беллой, а мужчина, сидящий напротив, - милым мальчишкой, а не высокомерным мерзавцем, которым, вне всяких сомнений, является теперь.

Почему он меня так ненавидит?

Когда знакомство было закончено, Пегги раздала всем по экземпляру учебного плана и ознакомила нас с основными принципами своего курса. К окончанию семестра мы должны сдать письменную работу, что не стало для меня неожиданностью, и вместе с напарником провести одно из занятий. Второе требование сразу же меня встревожило. Я не очень комфортно себя чувствую, если мне приходится выступать перед людьми даже в течение короткого времени, как же я сумею провести занятие продолжительностью два с половиной часа? Пегги объяснила, что ей нравится давать своим ученикам возможность преподавать в аспирантском классе, так как этот опыт будет впоследствии оценен на собеседованиях при найме на работу. Смысл понятен, но мне всё равно как-то неспокойно. Розали смотрит на меня и незаметно жестикулирует – она хочет в пару со мной. Это было бы замечательно, поскольку при совместном преподавании с ней мне наверняка не удалось бы вставить ни слова.

После ещё одного небольшого обсуждения Пегги распускает нас по домам. Следующий вторник должен будет начаться с Байрона, поскольку она спланировала свой курс не в хронологическом порядке, а тематически. Интересно.

Слушатели начинают расходиться, и Розали сразу же оказывается возле меня, за что я ей невероятно благодарна, потому что таким образом я буду избавлена от необходимости общаться с Эдвардом. Правда, не уверена, что он вообще захотел бы разговаривать со мной.

Я торопливо собираю свои вещи.

- Куда ты сейчас? – спрашивает Розали, когда мы выходим из аудитории.

- Домой, наверное. Нужно сходить за продуктами, а потом ещё, возможно, в книжный.

- Ладно, я тоже домой. Так что пройдусь с тобой.

- Хорошо, - я улыбаюсь. Она напористая и властная, но да, думаю, мне очень нравится Розали Хейл.

Немного отойдя от конференц-зала, она тихо шепчет мне:
- Нет, ну что за негодяй этот Эдвард! Сказать такое, да ещё в первый день занятий! - Я качаю головой, не желая выдавать своих чувств, а она продолжает: - Пегги потрясающая. Ему просто повезло оказаться на её курсе, правда.

- А зачем он вообще сюда ходит?

- В магистратуре искусств есть свои требования, как и у нас. В списке обязательных для них предметов поэзия, Шекспир, литературоведение. И, разумеется, они должны участвовать в их собственных писательских семинарах.

- О. – Ох, чёрт. Значит ли это, что мы с Эдвардом будем сталкиваться и на занятиях по другим дисциплинам? Тут я вспоминаю, что он второкурсник и, вероятно, уже прошёл многие из них.

- Да, это раздражает, - сердито вздыхает она. – Им вечно кажется, что они лучше нас, потому что они пишут, а мы теоретизируем. Ну, знаешь, вроде того: «кто не умеет делать, тот учит». По-моему, это полная ерунда. Но сегодня, надо же, ему удалось меня поразить.

- Он всегда так себя ведёт? – нерешительно спрашиваю я, не уверенная, что хочу знать ответ.

- Почти. То есть обычно он не такой придурок, но всё равно очень самоуверенный сукин сын.

- Значит, вы с ним не дружите, - отваживаюсь я.

- Да, пожалуй, это ещё мягко сказано. И, чёрт возьми, я, вероятно, единственная из аспиранток, которая с ним не спала.

- О. – И зачем я только спросила? Чувствую себя ужасно глупо.

- То есть этот парень умеет писать, не пойми меня неправильно. Но во всём остальном просто не понимаю, что все они в нём находят.

Сзади кто-то демонстративно кашляет, и я, похолодев, оборачиваюсь. Эдвард стоит почти вплотную к нам. Ну конечно. Конечно.

- Нужна помощь? – лукаво спрашивает Розали. Неужели он слышал наш разговор? О Господи, я хочу провалиться сквозь землю и/или умереть… в зависимости от того, что быстрее.

Эдвард игнорирует её.
- Изабелла, – подчёркнуто тщательно выговаривает он, как иностранное слово. – Кажется, это ты оставила, - я вижу, что он держит в руке мою тетрадь.

- Правильно. Да, это моё, - тупо отвечаю я. И внезапно вижу его… ещё шестнадцатилетнего, несущего вместо меня мои книги. Этот жест, который он повторял столько раз. Но теперь передо мной незнакомец, совсем не мой Эдвард. Я протягиваю левую руку, чтобы взять у него тетрадь. Наши глаза встречаются, а потом взгляд его скользит вниз, к моим пальцам. И он суёт мне свою находку так поспешно, словно она обжигает ему ладонь.

- Спасибо, - говорю я, но Эдвард уже уходит прочь, держа руки в карманах. Я узнаю эту упругую походку, он как будто чуть пританцовывает при ходьбе, и буквально на секунду я представляю, как я иду за ним. Всего на секунду.

- Ну и джентльмен, - саркастически бросает Розали, пока я кладу тетрадь в свою сумку, пытаясь справиться с сердцебиением. Прошло столько времени, как ему удаётся влиять на меня подобным образом? Это бесит.

- Думаешь, он нас слышал? – спрашиваю я, когда Эдвард уже далеко.

- Возможно. Хотя меня это не беспокоит. Он и так меня ненавидит, а его эго наверняка переживёт. Изабелла… - она на мгновение замолкает, - ты уверена, что не хочешь рассказать, откуда знаешь Эдварда Каллена?

Я всё ещё провожаю его взглядом. Он уходит – точно так же, как в моём последнем воспоминании о нём. В последний день моей прошлой жизни.

- Ведь я тебе уже говорила. Я не знаю его. Совершенно его не знаю.

---

1 Гастон Башляр (Башлар) - Gaston Bachelard (1884-1962) – французский философ и искусствовед;

2 Пять футов четыре дюйма – это 162,5 см;

3 «Sylvan Arms» и «Blackstone» - названия домов в кампусе Чикагского университета, их можно увидеть (и убедиться в том, что они действительно совсем рядом друг с другом) на этом плане: ссылка;

4 Квартира-студия – однокомнатная квартира, в которой кухня обычно не отделена от жилой комнаты, но иногда бывает и в отдельном крошечном помещении;

5 «Книга Уризена (Юрайзена)» - одно из главных пророческих произведений английского поэта и писателя Уильяма Блейка, снабжённое его собственными иллюстрациями в технике интальо (глубокая печать, интальо — в полиграфии так называют способ печати с использованием печатной формы, на которой печатающие элементы утоплены по отношению к пробельным).