Для Эсми Лондон стал городом, который отличался от Эшленда, как день от ночи, и не только территориально. Tсли бы не Карлайл, который наполнял светом любое место, то она бы могла сказать, что город хоть и красив, но вселяет гнетущее ощущение, к которому Эсми не привыкла. Как было странно возвращаться в цивилизованный мир. Странно вновь вспоминать про все эти условности и правила, когда только недавно ты была свободна от подобного. Странно было иди медленно рука об руку, а не мчаться, что есть силы, на привычной для них скорости. Эсми отвыкла от всех правил за то время, что они провели на острове.
Как-то по-особенному подействовал на неё Лондон с бесконечным туманом и чопорностью, которая отчетливо проступала во всем. В мостовых, домах, одежде, самих людях и в выражениях их лиц. Здесь почему-то почти никто не улыбался, все были погружены в свои мысли и смотрели под ноги. И Эсми раз за разом возвращалась на остров, воспоминания о котором стали еще одним кусочком света среди этой серости.
Старинная архитектура поражала и как-то неособенно выделялась среди новых построек. Эсми с удовольствием рассматривала каждую деталь орнамента строений, иногда поглядывая на мужа, стараясь понять, как Карлайл себя чувствует, оказавшись в городе, где не был столько времени. Но он был спокоен. И Эсми снова начинала рассматривать все вокруг, поворачивая голову туда, куда показывал муж. Но все-таки иногда её взгляд замирал на секунду, а в голове возникали картины тропического острова, их маленького домика, особенно яркие события, которые вызывали внутренний трепет. Например, как Карлайл нес её на руках на гору, как потом они целовались в лучах заходящего солнца. Тогда, глядя на всю эту красоту, наполненную любовью, Эсми казалось, что весь мир принадлежит ей. Мир, который сосредоточился в этом уголке дикой природы, и в котором Карлайл был неотъемлемой частью, как и те жаркие ночи, когда казалось, что накал страсти можно пощупать.
«Если бы я мог, то подарил бы тебе все это», - возникли в голове его слова. Тогда она ответила, что ей достаточно, его присутствия рядом, как сейчас. И вот теперь Эсми с неимоверным трудом заставила себя вернуться в реальность, все-таки твердо решив позже попросить Карлайла поехать туда хотя бы еще раз.
Медленно идя по улицам, она больше слушала, чем говорила, лишь изредка задавая вопросы. Благодаря тому, что оба были лишены чувства усталости, за первый день посещения Лондона, Карлайл смог ей показать достаточно, чтобы наполнить голову разными образами и впечатлениями. Величественность и красота Вестминстерского Аббатства и Собора Святого Павла, угнетающий вид Тауэра.
Оказавшись в Вест-Энде, она широко раскрыла глаза от удивления. Этот район понравился сразу своей роскошью, хотя Эсми, которая с детства привыкла к скромности и простоте, нашла его немного помпезным. И все же здесь было, на что посмотреть. Каждый дом словно соревновался друг с другом. В отделке фасадов, в позолоченных и начищенных до блеска ручках дверей, в размерах и орнаменте заборов. Внешняя картинка, как нельзя лучше, подчеркнула слова Карлайла. И хоть сейчас Англия шла в ногу со временем, но, слушая мужа, Эсми мысленно переносилась в тот мрачный период классовых неравенств и инквизиций, ощущая волну дрожи, проходящей по телу. Если теперь, находясь в этом городе, суровость скользила из всех щелей, то можно было лишь догадываться, в какой атмосфере люди жили в то время, о котором говорил Карлайл.
Эсми на мгновение словно увидела этих бедняг, которых насильно бросают в тюрьму, и огромная грусть отразилась в её глазах. Она слушала его внимательно, потому что сейчас узнавала о нем то, что никогда не всплывало в их разговорах. Карлайл не рассказывал ей о том времени, когда был человеком, а Эсми не решалась спросить.
- О, Карлайл, в какое ужасное время ты жил! - только и смогла произнести она, обводя взглядом улицу Вест-Энда, где они сейчас стояли, но видя перед собой улицу начала шестнадцатого века. Она и предположить не могла, что «ужасно», это не то определение, которое можно дать той эпохе. Что совсем скоро она перестанет видеть красоту Вест-Энда, вообще перестанет что-либо видеть, кроме лица своего мужа, и придет в какое-то оцепенение от его последующих слов. Но сейчас Эсми погладила его по плечу и с радостью последовала за ним, ожидая увидеть ту улицу, которая имела к нему самое прямое отношение, уже заранее зная, что увидит маленького Карлайла в каждом булыжнике мостовой, в каждом дереве и кусте. Увидит красивого мальчика с белокурыми кудряшками.
Состояние от его последующих слов можно было сравнить разве что с липким приступом панического ужаса, который начал подниматься от ног, мешая каждому шагу. Эсми уже по инерции смотрела по сторонам, все больше погружаясь в атмосферу религиозного фанатизма, человеческой боли и отчаяния. Благодаря своему живому воображению, она буквально чувствовала все эти запахи, о которых говорил муж, видела его глазами тех несчастных, видела ту женщину, слышала её крики. Боже мой, как же ему было тяжело жить в таком мире, обладая теми качествами, которые были недопустимы для выживания. Встретившись с его взглядом, Эсми увидела в нем обреченность. Когда знаешь, что так не должно быть, но не имеешь возможности доказать это. Сжав его руки, с той убедительностью, на которую была способна, она посмотрела прямо ему в глаза.
- Ты ничего не мог сделать, родной мой. Трудно что-либо доказать слепой вере. Перед ней любые доводы бессильны. Если кто-то свято верит в свои убеждения, то голоса разума для него не существует. И это ужасно. Если бы ты взялся доказывать обратное, то легко бы оказался на месте этой самой женщины. И я бы никогда не узнала что такое твоя любовь.
Конечно же Эсми имела в виду отца Карлайла. Но он дал жизнь её мужу, уже поэтому она никогда не станет говорить о нем плохо. Медленно двинувшись дальше, они, наконец, дошли до поворота на ту самую улицу, где он прожил до перерождения. Необъяснимая тревога за мужа внутри неё медленно начала поднимать голову.
Вот его размеренный шаг сбился, он выпустил её руку… Она проследила за его взглядом, направленным в маленький переулок. Муж, не отрываясь, смотрел туда и словно замер, не сводя своих золотых глаз с этого проема, который теперь приковал к себе и Эсми. Каким-то чужим, не своим голосом Карлайл попросил её вернуться в гостиницу. Почему он хочет уйти теперь, когда они столько шли сюда, с одной единственной целью, показать ей место, где он родился и вырос? Что произошло в этом переулке, отчего он сейчас сам на себя не похож? И она поняла. Скорее всего точно таким же взглядом она смотрела на обстановку его спальни, каждый раз вспоминая, что в ней случилось, и очень долгое время предпочитая не заходить туда. Крепко взяв его за руку, Эсми повела мужа к этому уличному проему.
Когда есть страх, лучшее средство от него избавиться - это встретиться лицом к лицу, чтобы показать своим монстрам внутри, что ты стал другой, что можешь управлять ими, когда захочешь. Все началось отсюда и здесь должно закончиться. Эсми вела его за руку, совершенно не подозревая, что сейчас отличается от отца Карлайла лишь отсутствием на её совести невинно замученных жертв. Она свято верила, что как только он окажется там, то поймет, что призраки прошлого больше не имеют над ним такой власти. И сейчас, находясь вместе с ним в подвале единственного здания в этом переулке, который без сомнения стал его убежищем на период мучительного перерождения, Эсми всеми силами верила, что это поможет, что он увидит себя в прошлом, сравнит с настоящим и поймет, что не изменился, что остался прежним, добрым, с мягким, чутким характером, который она увидела еще в их первое знакомство. И эта тварь, что сидит в нем, никогда не сможет изменить Карлайла, потому что пришла позже, чем основы его сущности.
Пристально глядя на его окаменевшее лицо, Эсми с ужасной болью в глазах заново проходила вместе с ним через муки прошлого. Его прошлого, которое по чистой случайности чуть было не убило его, попадись он кому то из сторонников своего же отца. Но вот его рука выскользнула из её ладони…
- Карлайл, послушай… - ответом ей стал лишь взгляд, и в следующую секунду она увидела его удаляющуюся спину. Он ушел. Ушел из этого кошмара, в который она сама его толкнула. Господи, ну, зачем нужно было все это? Кто ей дал право решать за него, что будет правильней и лучше? Зачем нужно было заставлять мужа еще раз проходить через это, когда разумней было просто день за днем, год за годом, своей неиссякаемой любовью и преданностью помогать бороться с этой тварью, что сидит в нем. Как это делал он для неё. Шаг за шагом, осторожно направляя ее в новом существовании. Карлайл всегда был рядом, помогал свыкнуться с новой реальностью, а с ним рядом скорей всего никого не было. Зачем нужно было еще раз самого дорогого на свете человека, кого ты поклялась оберегать и любить, заставлять испытать весь этот ужас. Ведь надо беречь то, что есть, то, чего он уже достиг. Их тварь никуда не исчезнет, так зачем лишний раз напоминать, что каждый день - это жестокая борьба со своей сущностью, зная, как это тяжело, постоянно отстаивать в себе человечность.
Боже, что же она наделала? Эсми опрометью бросилась из подвала, с трудом сообразив, что двигаться нужно куда медленнее. Словно во сне она добралась до гостиницы. Он простит её, как простил, когда она мучила их двоих своей нерешительностью. Эсми почему то была уверена в этом.
Неслышно войдя в номер, она закрыла дверь и, секунду помедлив, повернулась к мужу. Но опять увидела его спину. Тихий оклик по имени. Потянулись невыносимые секунды ожидания ответа.
Часть 5 0.Когда прошлое слишком ярко перед глазами.
(от лица Карлайла )
Я не думал, что прошлое может так задевать и сделать больно. То, от чего ты все это время бежал, и пытался, не оглядываясь назад, чего-то добиться. Получается, я был настолько слаб, что просто не смог спокойно зайти в этот подвал. Слаб… Это слово скорее должно относиться к человеку, а не ко мне, ведь я был вампиром, тем существом, у которого вообще нет чувств и эмоций. Почему я не такой, как Аро? Почему меня в этой жизни интересовала не только власть? Почему я полюбил ту, которая достойна лучшего, чем мог дать я? Как же это глупо, бояться того, что изменило тебя физически, но все же не изменило внутренне. Ведь если бы я, уже будучи вампиром, оказался в той камере, где терзали ту женщину, я бы чувствовал все то же самое, что ощущал, находясь в слабом человеческом теле.
Еще на улице, когда я в очередной раз для чего-то открыл Эсми свое состояние, она сказала довольно умные слова. Я бы ничего не смог с этим поделать. Я стал другим, но я остался прежним, как бы смешно это не звучало. Ведь я не разучился чувствовать, и моя память не отказалась хранить то хорошее, что во мне жило. Отец воспитывал меня совершенно другим, даже тогда я шел наперекор его воле, когда отказывался карать невинных людей. Видимо вся моя сущность с самого рождения была против каких-либо правил. Но ведь я теперь сам определял эти правила и условия. Для себя самого. Я всегда был строг к себе, и моя тварь заставила стать еще строже. Заставила в глазах людей видеть осуждение. Почему? Ведь я не делал ничего плохого.
Я вырвал свою руку из ее ладони и замер в центре этого подвала. Ничего не изменилось. Или же это просто в моей голове не хотело ничего меняться? Я чувствовал запах смерти, запах тления, запах крови. Моей крови… Я медленно развернулся к Эсми, смотря в ее добрые глаза. Я боялся ее напугать, не хотел ее обидеть своим поведением. Но в какие-то секунды я стал тем камнем, той скалой, которой был все эти века. Губы сжались в тонкую полоску, побелев еще сильнее, а руки просто до хруста в костях цеплялись сейчас в карманах за желание что-нибудь сломать. Один резкий выдох, и я опять стоял к ней спиной. Почему я не уходил отсюда?
Улицы промчались перед моими глазами, как картинка в каком-то кино. Я только чувствовал, что Эсми идет где-то позади. Даже сейчас, когда я на нее злился, я пытался не упускать ее из зоны обоняния. Я любил эту женщину. Хоть и испытывал дикое нежелание видеть ее сейчас. И это было вызвано не тем, что она сделала. Не тем, что она завела меня в тот подвал. Я знал ее теорию и в какой-то степени даже поддерживал. Но я даже не думал, что это может быть так тяжело. Из-за моей трусости я сейчас просто не мог смотреть на эту женщину. Мне было противно от самого себя. Мысль о том, что я когда-нибудь не смогу оказать ей помощи, так же струсив, повергала меня в ступор, из которого я просто не мог вырваться. Правильно ли было мое решение навеки соединить наши судьбы, или же я опять ошибся? Будет ли она действительно счастливой с таким, как я? Ведь я был трусом, или мне просто нужно было это все пережить для того, чтобы почувствовать, что это я руковожу своим прошлым, а не оно мною? Я не знал, я лишь молча, шел по улицам города, в котором когда-то родился. В котором видел столько смертей, боли и ненависти, что вновь пропитывался всем этим.

Еще до того, как я свернул с этой улицы, я бросил последний взгляд на переулок, не замечая, как погружаюсь в прошлое.
День, он начался как обычно. Да, в общем, в последнее время ночь и день, все смешалось воедино, мы почти не спали. Отец как будто сходил с ума. А я лишь наблюдал за ним, подчиняясь. Солнце, неужели я в этот день увижу солнце? Я подбежал к окну, распахнув ставни. Я так хотел вернуться лет десять назад и увидеть в глазах отца хоть какое-то тепло по отношению ко мне. Как же мне не хватало матери, и сколько бы я не расспрашивал, он никогда мне не рассказывал о ней. Если бы я так свято верил в Бога, как мой отец, я бы точно решил, что появился на этот свет от святого духа, который когда-то принес мое тельце под двери церкви.
- Карлайл, ты почему еще здесь?- я вздрогнул от неожиданности. Почему я еще здесь? А почему ты все еще здесь? Вопрос так и вырывался из моих уст, но я молчал, лишь печально отметив про себя, что не увижу сегодня солнца...
- Уже иду, отец, - я слегка поклонился и выскользнул из дома. Мне нужно было в церковь, где ждала целая группа, и именно ее я должен был сегодня возглавить. Не один месяц работы, и вот, возможно, мы натолкнемся на настоящих вампиров. Сказать, что я верил в них? Нет, я до сих пор не верил в этот бред, что временами несли люди на улицах. Не верил в то, что нужно было наказывать тех, кто мог лечить себя травами. А чем еще они могли себя лечить, если в городе, который был центром королевства, не было больниц?
Я видел, как на меня смотрят люди. Иногда насмехаясь, обсуждая за спиной, что только благодаря тому, что я сын святого отца, я тут имею право командовать. И почему-то мне было абсолютно все равно. Я не просил этого и не буду умолять разрешить мне кого-то казнить. Я бы уже давно с удовольствием отказался от всего и куда-нибудь уехал…
Его глаза, я никогда не забуду их. Его движения, быстрые и ловкие, и это не смотря на то, что старику было уже за восемьдесят. Один прыжок, и рядом со мной уже было несколько трупов. Кто-то еще был жив, но истекал кровью. Крики о помощи, стоны от боли, остервенелый рык старика, когда его начали окружать - все смешалось воедино. Боль, которая пронзила тело от легкого прикосновения, заставила взвыть и меня. Я отлетел на добрые сотни метров от места действий, а старик сейчас просто смотрел в мои глаза. Смогу ли я их когда-нибудь забыть? Хотел бы я ответить на этот вопрос.
Да, тогда я должен был просить его убить меня, хоть и не осознавал, что ждет впереди... А впереди была какая-то секундная тишина в моей голове и удаляющаяся спина старика. Я полз, сколько мог, зная, что если меня найдут в таком состоянии, меня отправят на костер, предварительно прогнав по всем тюрьмам. Даже через эту адскую муку я знал, что будет испытывать мой отец, и лучше я умру для него сейчас, просто исчезнув. Пусть считают меня предателем, но никогда не узнают кем я стану.
Боль была безумной. Я ничего не соображал и не понимал. Огонь, он шел откуда-то изнутри. Сначала охватил весь позвоночник, пробираясь к рукам и ногам, заставляя мое тело выгибаться на грязном полу в подвале, где я укрылся. Кричать – это было единственное желание. Но я не имел возможности даже стонать. Меня бы сразу обнаружили. Несколько раз мимо окон проходили люди с факелами, и я бы желал сейчас гореть в настоящем огне, чем быть сожженным этим адским пламенем, что затягивало изнутри. Мое тело раз за разом пыталось помочь, отгородится от этой боли, но разум горел вместе с ним, и я просто не мог взять контроль над собой. Огонь раз за разом то накатывался, то отступал, но легче не становилось…
Опять тишина, а на моих губах появилась какая-то улыбка умиротворения и спокойствия. Я не хотел открывать глаза, все еще желая пребывать в там, куда я попал. Здесь не было той боли, что пронзало все тело, не было огня, и даже через сомкнутые веки я видел свет.
Я ощутил под собой что-то мягкое и понял, что нахожусь в нашем с Эсми номере, сидя на кровати. Неужели я настолько погрузился в свои воспоминания, что дошел до гостиницы, не осознавая этого? Ее тихий голос заставил меня обернуться и поднять голову. А ее глаза, заставили эту самую голову вновь опустить. Что я наделал? Сейчас даже слово «прости» не сможет исправить то, что я уже успел натворить, обидев жену.
- Что я должен сделать, чтобы вернуть ту легкость, которая была между нами? - опять поднять голову и протянуть руку, молясь про себя, что эта женщина вновь окажется сильнее и намного мудрее меня.