В одной песне Джаспера говорилось: «Твой день удался, если строительный кран на тебя не брякнулся». И в этом, наверное, есть своя правда. Потому что если падение все-таки произошло, день вряд ли назовешь удачным… или если проскочить на красный все-таки не удалось.

Но в данный момент самым, наверное, красноречивым доказательством того, что вечер провален, является не полупрозрачный дымок из-под нашего капота и даже не четко очерченная вмятина на крыле «ягуара», а его хозяин. Его хозяин, который с лицом разгневанного гладиатора (да и с телом тоже) идет к нам на встречу. Ждет с нетерпением, когда хоть кто-то выйдет из салона. Готовится к расправе…

- Мать твою! – Джаспер громко чертыхается, ударив рукой по рулю и в очередной раз оглянувшись назад. - Ты видишь? Видишь, что наделала?

Его бледность, его нерешительность – все пропало. Осталось волнение, склеившееся в пеструю массу с уже знакомой мне злостью.

- Там разве сильно?.. – прикусив губу, негромко бормочу. - Мы вроде только задели…

Мужчина быстро и с отвратительной усмешкой мне кивает. И язвительно отвечает:

- Так ему и передам.

Это походит на плохо поставленный, с отвратительным сюжетом, зато чудесно отрепетированный спектакль. Декорации и персонажи продуманы просто чудесно, а их действия – тем более.

И утешающего в такой информации, конечно, мало.

Хейл открывает свою дверь, впуская в салон холодный воздух и морось дождя, который никак не в состоянии сегодня прекратиться. Он готов выйти и начать разговор, которого не миновать, но заметив, что я нервно сжимаю пальцами ремень безопасности, останавливается.

- Не-а, Белла, - четко проговаривает, самостоятельно отстегивая его, - и ты выходи. Не смей заставлять меня разбираться с этим одному.

Я поворачиваюсь к нему, нерешительно кивнув. Вижу потемневшие глаза и не спорю. Боюсь спорить. Не хочу.

Послушно тянусь к дверной ручке, правда, стискиваю ее сильнее нужного. Выхожу.

- Что ты творишь? – это те первые слова, что долетают до слуха, когда каблуки касаются мокрого асфальта, а пальто принимает на себя удар дождя. Их произносит водитель покореженного нами авто, успев уже подойти достаточно близко. Его губы угрожающе растянулись в оскале.

Джаспер ничего не отвечает, пожав плечами и захлопнув свою дверь. Обходит нашу машину.

- «Молчанка», да? – «медвежонок» раззадоривается еще больше, наткнувшись на наплевательски-отсутствующее выражение лица у Хейла. - Ты видишь, что наделал, придурок?

В этот раз без ответа Джас его не оставляет.

Парирует, спрятав руки в карманы:

- Меня отвлекли.

Я машинально поправляю ворот пальто – не знаю зачем, ведь на улице не так уж и холодно. И повыше поднимаю подбородок. Я не опущу головы.

- На красный, черт бы тебя побрал, прешься! – несдержанно ревет «ухажер». Все его лицо вытянулось, заострилось от гнева.

- Меня отвлекли, - снова, будто бы повторяя с детства заученный стишок, с прежним спокойствием говорит Джаспер. Только теперь уже, чтобы наконец его услышали, кивая в мою сторону.

Мужчина поворачивает голову, делая вид, что видит меня в первый раз. Но смотрит так, что по спине бегут мурашки. Не впервые…

- Так вас еще тут и двое!.. – выплевывает он, чертыхнувшись.

- В данный момент – двое, - снисходительно улыбнувшись разгневанному здоровяку, говорит Хейл, - с математической точки зрения.

- МАТЕМАТИК! – «медвежонок» явно намерен что-то сделать. Его глаза наливаются кровью, а дыхание становится поверхностным, слишком громким. Рука дергается. В опасной близости от нас обоих дергается… а в особенности от Хейла.

- Эммет! – только вот его останавливают. Вот этим самым голосом. Вторым, так же мужским. Останавливают, не позволив и лишнего движения сделать. Спасают нас.

Джаспер первый, за ним мужчина, а потом и я – в последнюю очередь, кое-как оторвавшись от разглядывания багажника нашей машины, – обращаем внимание на стоящий чуть поодаль «ягуар». А вернее на человека, который его покинул. Тоже в пальто, как и у «ухажера». Только в сером. Только с перчатками.

- Молчи! – предупреждающе рычит на него «медвежонок», не удосужившись даже обернуться и посмотреть, правильный ли у приказа адресат.

- Эммет, - второй раз, уже тише, повторяет тот, не согласившись, - не стоит.

Не стоит?... Я удивленно изгибаю бровь, наблюдая то же выражение, пусть и более скрытое, на лице Джаспера. Нам обоим кажется, что ослышались.

- Там ущерба на две штуки! И это без компенсаций! – своим низким басом, грубым до невозможности, докладывает Эммет (точно, вот как его зовут – а я не могла вспомнить).

- Зеленый мигал…

- У него в голове мигало! – мужчина с такой ненавистью смотрит на Джаса, что мне хочется встать перед ним, чтобы хоть как-то помешать сквозящей во взгляде смертоносности добраться до Хейла. – Тут преимущество у нас! Ты видел знак?!

Незнакомец спокойно кивает – видел. А потом краем глаза почему-то указывает на меня. Незаметно, казалось бы, даже случайно. Но на ту единую секунду, что встречаюсь с ним взглядом, странный блеск в глазах (какого они цвета?..) каленым железом выжигается в памяти. Пугает, хоть и не должен. Ни капли.

Сам образ мужчины не внушает ужаса, он совершенно обыкновенный – начиная от симпатичных черт лица с недельной щетиной и широкими темными бровями и заканчивая одеждой. Пальто и пальто. Туфли и туфли. Даже перчатки – все объяснимо. К тому же, он ненамного старше своего Эммета, судя по виду. Только волосы у него длиннее. Только они светлее… с рыжеватым оттенком.

Единственное, что заставляет немного нахмуриться, так это что при всей, казалось бы, поверхностности образа на лице мужчины наблюдается некоторая асимметрия.

Возможно, у меня такой угол обзора, а возможно, свет фонаря падает неровно, но мне кажется, что морщинки, тенью проскользнувшие по его коже, только слева. А справа кожа нетронута. Справа она… бледнее, что ли?

- Ну уж нет, Эдвард, - приняв, как и прежде, воинственный вид, резко качает головой на просьбу мужчины «медвежонок», - только потому, что она здесь, я не стану закрывать на это глаза!

Джаспер, заслышав разговор, тут же смиряет незнакомца испепеляющим взглядом. Конечно, вряд ли он что-то ему сделает, но хорошего мало.

Впрочем, не похоже, чтобы человека в сером вообще заботило чье бы то ни было внимание. Кроме своего попутчика, конечно же. Его внимание бесценно.

Они все стоят как на сцене – знают свои реплики, свои движения, знают схему зала, и порядок разговора… а я не понимаю, что здесь происходит. Как пропустившая все репетиции актриска, выпущенная на сцену только из-за нехватки персонажей.

Один «за», другой «против»… и тот, что «против», приводит в аргумент мое присутствие! У него предубеждение – если в машине, устроившей аварию, была женщина, полицию не вызывать?

- Пусть оформляют штраф и выплачивают все компании, - сам с собой рассуждает Эммет, продолжая представление и дернув ворот своего пальто, - мы здесь ни при чем.

- Там ущерба на сорок баксов, - фыркает Джаспер, несогласный с таким поротом дел, - максимум дам пятьдесят.

- Молокосос!..

- Кашесосс, - безжалостно отзывается Хейл, - для молока кому-то уже поздновато…

- Хватит! - человек в серых перчатках обрывает их обоих, никому не давая дойти до конечной точки обвинений. - Эммет, я оплачу ремонт. А вы оба уезжайте.

Ну все, если до этого момента я еще сомневалась, что попутчик у Эммета необычный, то теперь сомнения и вовсе отпали. Необычный, да. Даже больше – странный. И не знаю, в хорошем ли смысле этого слова. У меня двоякое впечатление о нем.

Но слово «уезжайте» мне нравится. Хорошая идея.

- Ты из-за какой-то девки?.. – «ухажер» всплескивает руками, багровея.

- Каролина ждет в машине, - не отвечая на вопрос, докладывает тот, - нам надо ехать.

- Мы не можем ехать! – негодующе рявкает здоровяк. - Твои обколотые чуть нас не убили!

Смелое заявление – аж жуть берет, к тому же насколько правильное. Но откуда?..

- Эммет…

- Я звоню в полицию, пока они еще кого-нибудь не вдарили, - не слушая, отметает тот. И достает телефон.

- Сэр, - на мой голос, как чуть раньше и на появление незнакомца, оборачиваются все. И я бы тоже обернулась, потому что с удивлением встречаю его. Потому что сначала говорю, а потом думаю и понимаю, что именно. Молчать хотелось больше всего. - Я оплачу ремонт, сэр. Давайте мы выпишем чек, и потом…

Краешки губ незнакомца приподнимаются. Едва заметно, но все же – и это вводит меня в ступор.

Он смотрит в мою сторону как-то… несмело, но вместе с тем с интересом. Мамочки, ну ему-то какой до меня интерес? При всем уважении к серым перчаткам, между нами только на первый взгляд пролегла разница лет в двадцать.

Зато Джаспер времени не теряет, ему нет нужды рассматривать людей и обдумывать малейшие их эмоции. Он грубо меня затыкает:

- Замолчи! – велит, ударив по крыше «пежо». - Его вина, пусть и платит. С чего бы ты?

Мать твою!

- Джаспер…

Я оборачиваюсь к нему, умоляя промолчать. Горячность и упрямство вполне могут довести нас до полицейского участка. А если это случится, то Рональд сожрет меня живьем – ему не нужны проблемы и излишнее внимание к дочери. А штрафы предусматривают санкции. И не дай бог на следующем уикенде меня запрут в резиденции… И так повезло, что место немноголюдное – два магазина на всю улицу и отсутствие машин. Непрестижный район в престижном городе. Бог знает, чего забыл здесь этот «ягуар»…

На Джаса моя мольба производит не слишком сильное впечатление, а вот на попутчика Эммета, похоже, достаточное, потому что он-таки разруливает эту ситуацию по-своему. С большим рвением.

- Не порти девочке праздник. Поехали.

Смотрит на него серьезным взглядом. Мне не видно, с чем именно, но, похоже, с достаточными проблесками того, что вынуждает здоровяка спрятать мобильный обратно в карман.

Резко выдохнув, он снова скалится. С губ, вместе с ругательством, срывается и слово, которым меня только что увенчали: «Девочка».

- Я тебя запомнил, - не забывая про Джаспера, шипит ему мужчина, с отвращением пробежавшись глазами по его фигуре, - не дай бог ты где-то еще мне попадешься…

А потом разворачивается и вслед за обладателем серых перчаток идет к машине.



- Чета Адамсов, - широко улыбаясь, приветствует нас Деметрий, приветливо распахивая дверь, - добро пожаловать!

- Привет, Покоритель Света, - ответно улыбаюсь ему, заходя внутрь и буквально втягивая за собой Джаспера, так и не простившего мне мою выходку с готовностью заплатить за подбитое крыло «ягуара», - мы вовремя?

- Ну, Мартиша ведь пунктуальна, не так ли? – хитро подмигивает парень мне. И отходит назад, давая возможность раздеться.

Рост Деметрия – два с лишним метра, а потому потолки в своей Обители он специально создавал высокими «настолько, чтобы не чувствовать давление бетона». Так что неспроста сие место получило свое название – когда светило солнце, ночью заменяемое специальными светильниками – по хозяйскому дизайну, между прочим, – простор помещения ощущался каждой клеточкой тела. Небесное светило будто бы и вправду здесь жило…

Я снимаю куртку, и Деметрий галантно, чем вызывает прямое неодобрение Джаспера, забирает ее у меня, вешая в шкаф. От мужчины как и всегда пахнет сладковатым одеколоном и сигаретами – они здесь в избытке.

«В клубах дыма рождается прозрение», - как когда-то объяснял мне он. А потому к запаху легко привыкнуть – в Обители необходимо курить, делая перерывы лишь для приобщения ко второй заповеди Деметрия - алкоголю. У него очень красивые узорчатые рюмочки. Рюмки, вернее. Почти стаканы – больше равно лучше.

- Хорошо добрались? – осведомляется мужчина, ожидая, пока мы будем готовы пройти в гостиную. Нужно остаться босиком.

Вообще, негласных правил в Обители, которые нередко нарушают новички, получающие за это санкции в виде отмены угощения, всего два: свободная, но красивая одежда (для женщин брюки недопустимы) и готовность поставить роспись под документом «Ша», в котором прописана, что в случае нашей внезапной кончины от передоза никто и ни за что не отвечает. Страховка здесь необходима. Это не клуб и не дискотека. Никакой самодеятельности.

- Нормально, - пожимаю плечами я, с усмешкой оглянувшись на Джаса.

Он хмыкает:

- Дали в зад одному старикану…

- Вы из полиции? – Деметрий хмурится, недовольно взглянув на меня. Его зеленые глаза блестят не нужным мне, предупреждающим блеском.

- Не дождетесь, - закатывает глаза Хейл, обходя меня и принимая предложение Деметрия запалить сигарету, - хотя кому-то туда явно хотелось…

- Я просто предложила заплатить, - выставляю в свою защиту, поправляя немного свернувшееся платье. Как раз за это – нашу общую с Джаспером любовь к черному цвету – хозяин Обители и дал нам кличку небезызвестной телевизионной семейки.

Сегодня на мне, следуя убеждениям, наряд из тонкой материи с прошивкой из блесток по бокам, а на Джаспере – моем Гомесе (куда симпатичнее, чем оригинал, кстати) – рубашка с закатанными рукавами и потертые джинсы. И атрибут того, что сегодня его песни мы собрались слушать, конечно же, амулет с тремя зубами акулы на шее. Переходной приз.

- Девочка имеет право, - пожав плечами, отвечает Деметрий, подмигнув мне, - наследница Ронни многое может себе позволить… и даже нас с тобой сдать, мистер Бесподобный.

Теперь мой черед закатить глаза. Принимаю протянутую от Дема сигарету, свободной правой рукой переплетая пальцы с Джаспером.

- Еще чего!

Они оба улыбаются. Джас менее заметно, Деметрий более. И оба знают, что я буду последней, кто расскажет как о том, что происходит в Обители, так и о том, что делают в свободное время ее члены.

Мы проходим в зал – зал Песнопений, как он называется, – спрятанный за двойными, не пропускающими запахи дыма и алкоголя дверями. Это для полиции – если она явится, конечно. Кто-то говорил мне, что у Дема все договорено – за N-ую сумму давнего наследства.

Во всей обители, по плану помещения, может уместиться до тридцати человек. Но так как в зале Песнопений всего двадцать, то больше этого количества никогда не приглашается.

У нас равенство, братство и красота. Мы не намерены кого-то обделять…

Впрочем, время от времени число приглашенных меняется – от десяти до семнадцати, – потому что не всем под силу каждый месяц вносить требуемый взнос: на выпивку, освещение, «пыль» и концерты. Зато как только деньги уплачены, в смс-ке приходит сообщение с приглашением и кодом доступа в «Обитель Солнечного Света» – каждый месяц Деметрий неустанно его меняет, извращаясь с цифрами все больше и больше.

Сегодня, однако, как ни странно, набралось все двадцать слушателей. Сосредоточившись у столиков по углам, они развлекаются, ожидая начало выступления. У всех улыбка. У всех – по сигарете. Правила хозяина здесь свято чтятся.

- Мы начнем где-то через час, - докладывает Джасперу Дем, стряхнув пепел в пепельницу возле входа, - я зайду за тобой через полчаса для подготовки. А пока – веселитесь!

Проговорив свое напутствие, он наклоняется, чмокнув меня в щеку, а Джаса хлопает по плечу. Затем уходит – как умеет, неслышно, растворившись в толпе.

- Начнем с мартини? – предлагаю я, приобняв Хейла за талию.

Ничего не отвечая мне, мужчина отстраняется.

- Джаспер, - недовольная его реакцией, я хмурюсь, - эй, так нечестно! Мы ведь чета Адамсов, помнишь?

- Здорово, что ты об этом помнишь…

- Я что-то?..

- Ты опять его к себе привела. Уже двоих, - мрачно докладывает он. Мы стоим возле стены, в месте, где лампы светят не так ярко, а дыма побольше из-за близости дверей, концентрирующих его в комнате, так что опасности привлечь внимание нет. А вот поговорить не помешало бы…

- Кого привела?

- Этих двоих. Старика-ухажера и нового Старца.

- Джаспер, - я приподнимаюсь на цыпочки, крепко обняв его за шею, - что за глупости? Я ведь не искала их машину, чтобы врезаться!

- А что, были такие мысли?

Он меня смешит. Своей недоверчивостью, своей ревностью… в нем почти детское желание обладать полно и безраздельно. И я уважаю его, принимаю и понимаю – потому что однажды Джаспер рассказал мне, откуда оно взялось.

- Давай проведем этот вечер веселее, чем вчерашний? – предлагаю, аккуратно, дабы не быть замеченной прежде времени, проникая пальцами за пояс его джинсов, - нам помешали в пробке, но это не значит…

- Полчаса, помнишь? – хмурится он. Но лицо вместе с тем светлеет. Джаспера всегда можно отвлечь сексом. Можно им расплатиться, извиниться, помириться с его помощью… и к тому же самой получить достаточное удовольствие для того, чтобы до следующего раза по-дурацки продолжать улыбаться.

- Мы дважды успеем за эти полчаса, - шепчу ему, нежно прикусив мочку уха, - если начнем сейчас, конечно…

Мой Гомес тяжело вздыхает. Мой Гомес облизывает губы, с нарастающим желанием оглядев мою талию и бедра. А потом мой Гомес увлекает меня за собой в неизведанный и темный лабиринт Обители, где для нас двоих на полчаса точно найдется укромное место…

Здесь чудесная бетонная стена. Когда-то, кажется, она служила для хранения многочисленных изделий завода – консервного, насколько знаю, – но теперь полки сняли, гвозди выкрутили, а поверхность снова выровняли для «будущих целей». И эти цели – в данном случае наши – как никогда прекрасно соприкасаются с этой стеной.

Мне до жути приятно ощущать этот контраст: холодный бетон спиной в тонком платье, а всем остальным телом – жар, исходящий от Джаса и подпитанный его стараниями, его движениями…

Я стараюсь не задеть прическу, чтобы привести в порядок которую понадобится время, оставляя на его коже поцелуи. Никакой мягкости – здесь она неуместна. Страсть. Побольше страсти. И чувственности тоже – во всех смыслах.

Мое желание, погашенное в пробке и, казалось бы, в конец разбитое небольшим происшествием, которое так умело разрулил незнакомец в серых перчатках, разгорелось куда больше прежнего за время ожидания. Джаспер берет меня так, как ему хочется, с ему подвластным темпом, а я, еще не получив оргазма, уже почти полностью удовлетворена. Процесс важнее результата, хоть результат и приятен. Процесс – то, что я люблю в нашем сексе больше всего иного.

Мужчина дышит сбито, но все же не тяжело – а это не то, что нужно нам обоим. Я обожаю видеть его разозленное, распаленное желанием лицо. Когда он готов умолять меня ускориться или наоборот, приостановиться… когда он по-настоящему мой.

А потому, не дожидаясь приглашения, я опускаю руки с его плеч ниже талии, а губами атакую шею, немного выгнувшись назад. Я знаю, что так ему тяжелее держать меня на весу, но шепотом обещаю, что долго тяжесть не продлится. Не запомнится. Пройдет…

- Бесподобный, - мурлычу ему на ухо каждый раз, когда слышу скрежет зубов.

И каждый раз все с большей и большей силой музыкальные пальцы Хейла сдавливают мои бедра. Хотят взять все. Все, что они могут дать. Всю меня… без остатка.

…Через пять минут им это удается. Услышав его полувсхлип-полустон, с трудом сдержанный дабы не быть обнаруженным, я, вздрогнув, замираю. Мы вместе замираем, остановившись. И эта бесконечная секунда сама собой, без лишних дополнений, искупает весь негатив сегодняшнего вечера.

Джаспер громко втягивает воздух через нос, морщась. Утыкается лицом мне в шею, все еще подрагивая. Но больше не хмурится, больше не плюется обидной ревностью и уж точно не намерен ударить.

Конфликт исчерпан.

Конфликт рассеялся.

Конфликт растворился в оргазме…



- Подарим ушам удовольствие, дамы и господа, - левой рукой обвив микрофон, а правой удерживая на половину опустошенный бокал с водкой, объявляет со сцены Деметрий, - Бесподобный, как огненный лев, и Cмелый, как Акула, наш Солнечный раб Джаспер Хейл…

Публика, подтянувшаяся от столиков со спиртным и «пылью» ближе к сцене, сооруженной из трех широких столов, вытесанных еще дедом хозяина, и высоким желтым занавесом в виде декораций, встречает мужчину аплодисментами. Им нравятся его песни. Им нравится все в Обители.

Джаспер начинает выступление, совершив на своей гитаре первый перебор. В комнате воцаряется полная тишина, окрашенная, словно по чьей-то задумке, синеватым дымом. И через пару секунд из этой тишины, мягкой и мерцающей, появляется постепенно набирающий громкость голос Хейла – звучит красиво.

Первая песня на сегодня – моя любимая – «Восходы Ада». И ее, прикрыв глаза, я с упоением слушаю. Концерт можно считать официально открытым.

Джаспер говорил, что в детстве он не пел. Что эта любовь к музыке, это желание начать ею заниматься пришло позже, когда он стал подростком. Когда послал к черту мать и, скопив денег, купил свою первую гитару – вырвался из повседневности.

А сейчас он не представляет своей жизни без концертов и завороженной публики. А сейчас песни – его отдушина, его главная страсть. И вряд ли найдется тот, кто за столь короткое время сумел освоить все приемы игры на гитаре, так умело объединив их в своих песнях – в чем в чем, а в этом ему равных точно нет.

Я знаю, что мое мнение заинтересованное. Я знаю, что я, возможно, переоцениваю Джаса – Рональд любит так говорить. Но мне искренне кажется верной каждая мысль, каждое слово о его таланте. И как только минет срок, дающий возможность распоряжаться своим наследством – через полтора года, – я по полной использую весь свой капитал, дабы не дать мужчине зачахнуть и утратить смысл существования. Я обещала ему, что Бесподобный станет известным музыкантом.

Я сдержу свое слово. Это чудесно, когда есть ради кого стараться…

«Восходы…» сменяются «Дьявольскими кольцами». Я помню, что вдохновение на эту композицию пришло к нему на осенней ярмарке, что мы посещали в прошлом году. В лотерее мы выиграли два пластиковых колечка, выкрашенных в темно-серый, с печатью Дьявола, такого популярного на тот Хэллуин. И эти колечки есть у нас до сих пор – на мизинцах… правда, теперь они серебряные. По дизайну тех я заказала настоящие в одном ювелирном салоне. С точностью до мельчайших деталей, потому что эти кольца - наше объединение, наша приверженность друг другу. Они - преддверие золотых, на которые я все еще надеюсь…

- И заберу у тебя все то, за что церковь платье белое надеть разрешает… - неожиданно шепчет мне знакомый голос на ухо, в такт словам Джаспера со сцены. Даже в ритм попадает. А ореол запаха, окружающий словно кокон, дает лишнюю подсказку и без того уверенному сознанию.

- Уже поздно забирать, - таким же шепотом отвечаю я, усмехнувшись. Поднимаю голову на Деметрия, сожалеюще улыбнувшись.

Хозяин хмыкает, недовольно цокнув языком.

- Плохо-плохо, Изабелла…

- А кто сказал, что хорошо? – я играю с ним. Это детские шалости, забавы – мы оба понимаем. Между нами с Деметрием уже все расставлено над «i». Давным-давно.

И все же тем, что я стою чуть в отдалении от всех, возле стены, он пользуется. Становится сзади, незаметным в полумраке жестом приобнимая за талию.

- Знаешь, мне все равно, - как будто брал время на раздумья, отвечает мужчина. Легонькими движениями поглаживает обнаженный треугольник кожи на моей спине.

- Что же так?

- Ты слишком красивая, Белла.

Я вздыхаю, тем же легоньким движением, почти изящным, сбросив с себя его руки. Комплименты излишни, мистер Рамс.

- Это не аргумент.

- М-м-м, - он ведет носом по моим волосам, умудрившись нагнуться достаточно низко, чтобы сделать это, - а как насчет гонорара? Сколько стоит провести с вами время, миссис Адамс?

Да, эта песня романтичная, я знаю. И да, кажется, кто-то сегодня перебрал с водкой.

- Мое время бесценно, Хозяин.

- Любое время должно быть справедливо оценено, - не соглашается он. Пальцы, снова решившие попытать удачу, прикасаются к моей шее как раз там, где слышен пульс.

- Да?.. Ну что же…

- «Да»? – в его голосе энтузиазм и восторженность. - Назови-ка цену. Я тотчас заплачу.

Я прикусываю губу, усмехаясь. Я поворачиваю к нему голову, ангельски-невинно улыбнувшись.

- Миллион долларов, сэр. Для вас – со скидкой.

Зеленые глаза затягиваются пеленой недовольства. Неужели для него это не шутка?

- Это что же, на всю жизнь, миссис Адамс?

- Это на одну ночь, мистер Рамс.

Джаспер начинает новую композицию. Теперь уже о попытке спрыгнуть с «Золотого моста» Сан-Франциско: автобиографическую песню. На меня не смотрит, даже не ищет в толпе. Занят игрой. И Деметрий, который на его глазах подобных откровенных вольностей себе не позволяет, этим в наглую пользуется.

- Слишком-слишком, Белла, - я чувствую прикосновения к бедрам, смешанные с его недовольным голосом. И это раздражает.

- Цена безоговорочная.

Смешок. Только ехидный.

- А тому старику, что отпустил тебя сегодня, ты бы тоже отказала? Или отблагодарила? – неожиданно спрашивает Дем.

Я морщусь. Человек в серых перчатках мне никто, и видела я его явно в последний раз, но почему-то обсуждать его и шутить на эту тему не хочется. Виной, наверное, та странность и неразгаданность, что была в его взгляде. И то, что он за нас с Джаспером заступился.

- Он не предлагал, - пожимаю плечами, выпутываясь из рук хозяина Обители и отстраняясь от его настойчивых губ, - к тому же, Дем, я с Джаспером, помнишь? Это неизменно.

Деметрий щурится, поглядывая на меня с подозрительностью.

- Точно?

- Абсолютно, - делаю шаг вперед, увеличивая между нами расстояние и прекращая игру, зашедшую дальше нужного, - запомни это.

Пожав плечами, тот покорно мне кивает.

- Как пожелаешь, девочка.

А потом все же добавляет:

- Но не забывай, что у тебя есть варианты… мне денег за секс давать не нужно.

И прежде чем я успеваю негодующе залепить ему пощечину, исчезает.

Как чертов вампир.



Такси останавливается рядом с забором резиденции, и водитель, дважды проговорив мое имя – сначала обычным тоном, а потом более громким, чтобы разбудить, – называет сумму оплаты.

Получает. Снимает с дверей блокировку.

Я выхожу наружу, с трудом удерживая равновесие на каблуках, и, кое-как запахнув пальто, бреду к калитке черного входа. Замаскированная среди бережно выращенных Джозеппе – бессменным садовником Рональда – кипарисов, она не видна на первый взгляд и недоступна к проникновению. Однако если есть ключ и желание, войти можно – как делаю я, например. Главное – не забыть закрыть, а то в прошлый раз огонь пришлось брать на себя охраннику, прикрывшему мою полуобнаженную платьем спину.

Он и сейчас здесь – на своем посту, перед входом, – Гоул. Осматривает территорию, готовый предотвратить грабеж и нападения. У него рация для связи с другими (каждые двадцать пять метров) и охранным центром и заряженный пистолет, я знаю.

А он знает меня.

- Мисс, - опускает голову, обернувшись. К поясу рука даже не дергается.

- Привет, - поежившись, отвечаю ему, взглянув на давно затянувшееся ночными тучами небо.

Сейчас, наверное, часа два. А может и больше.

- Там открыто.

- Я знаю.

Прохожу мимо него, стараясь держаться подальше от каменной дорожки, оповещающей всех и вся, что я наконец-то соизволила явиться домой. Трава хоть и мягкая и идти по ней трудно, зато бесшумно. Зато отец не проснется.

В коридоре, в холле – везде темно. Дом погрузился во тьму, в доме все заняли спальни и заперли замки. По ночам эта огромная резиденция напоминает декорации к старым американским фильмам. Такая же роскошь эпохи гражданской войны. И такое же немое молчание темных стен.

Я разуваюсь, снимаю куртку. Кидаю все это в прихожей – сами потом как-нибудь разберут. Но мобильник забираю – он мне еще понадобится.

И, плохо ориентируясь в пространстве, мечтая лишь добраться до постели, насилу втягиваю тело наверх по широкой лестнице.

Слишком много пространства и слишком много украшений – картин, скульптур, даже фонтанчик посреди холла! Ронни мнит себя поклонником искусства, скупая все это на аукционах, хотя путает Рембрандта с Рубенсом, Моне и Мане, а картину «Дама с горностаем» приписывает Рафаэлю. Он безнадежен, хоть и не признает. И ему плевать.

Моя комната – вторая дверь слева. И на подходе к ней – как и на всем третьем этаже, впрочем, – лежит ковер. Из-за меня. Я создаю много шума.

Вваливаюсь внутрь, наскоро отперев свою толстую дубовую дверь, и, сбрасывая чертовы туфли, делаю глубокий вдох.

Всегда, когда я возвращаюсь сюда после выходных, в груди болит и тянет. Мне хочется обратно, к Джасперу. Не поцеловать его напоследок, накрыв одеялом, когда увижу в окне огни такси, а остаться рядом, лечь под боком и, проигнорировав пьяные бормотания, обнять так крепко, как возможно.

Я готова отдать все наследство отца за возможность быть рядом с этим мужчиной. Утром, днем и вечером. С выпивкой или без. С «травкой» или без нее. Как угодно. Как, черт подери, угодно…

Я чувствую себя с ним настоящей. Я с ним… живая. Это неизменно.

Повернув ключ в замке и оставив его там, шатаясь, я все же достигаю желанной кровати. Укладываюсь на самый ее краешек, сжав пальцами подушку и комочком скрутившись возле остальных двух. Дотягиваюсь до покрывала, наскоро укутываясь в него. Тусклый свет ночника пронзает ночное пространство.

Я лежу, полуприкрыв глаза, глядя на большую репродукцию Дали «Утекающее время» на стене напротив, заменяющее в комнате окно. В моей комнате нет окон. В моей комнате их никогда не будет – поэтому она выходит на заднюю часть дома, на лес, чтобы не портить общий вид фасада. Рональду пришлось сменить двух архитекторов, прежде чем они все додумались до этого. И вопрос окон, наверное, единственный, что он не стал со мной оспаривать. Единственный, который не стал навязывать, к которому не принуждал… он тоже помнит.

Я закрываю глаза, представляя, как пробегает понедельник, вторник, среда… вся неделя. И как в пятницу я, сияя улыбкой, снова сбегу отсюда к Джасперу. И мы снова пойдем в клуб. И он снова возьмет меня в «Обители Солнечного света», зля Деметрия… и я буду слушать, как он поет. Целых два часа песен…

Помогает. Успокаивает, утешает, как капризного ребенка.

Я засыпаю, с удовольствием отмечая все приятные моменты этого дня. Ни выпивка, ни «пыль», выветрившаяся и не дающая должного эффекта за все это время, не мешают. Всплывая одна за одной, картинки усыпляют. Медленно, ласково… как пальцы мамы по волосам.

Блаженство…

А потом вдруг раз – и я просыпаюсь. Просыпаюсь или думаю, что не сплю?..

Но, так или иначе, вздрагиваю, до боли сильно прикусив язык. Вижу перед собой чьи-то глаза. Чьи-то незнакомые, странные глаза… и они смотрят на меня, смотрят, тянут за собой, обещают «убрать подальше», что-то велят делать… я не знаю их цвета и иду только затем, чтобы узнать. Я хочу знать, какого они цвета. Я хочу знать, чьи они.

Мне это нужно. Мне это так нужно!..

- Я оплачу, - и серые перчатки. Вверх-вниз, вверх-вниз – как на горках. Мой сон бредовее некуда, как и то, что снится. Но впечатление производит достаточное – до чертиков пугает.

- Хватит! – и обрывают канитель, пропадая вместе с глазами. Жалятся.

Только отзвук в комнате… только их шорох еще здесь, я слышу…

А за окном гремит. А за окном, мерцая, светит молния. Как в субботу у Джаспера. И от этой молнии мне некуда прятаться, моего спасителя нет рядом…

Я ворочаюсь всю ночь, так и не успокоившись. Я то кричу, то плачу, то смеюсь, поражаясь своему из ниоткуда взявшемуся безумию. Я не понимаю себя, и мне страшно от этого. Впервые «пыль» возымела такой эффект. Впервые мне настолько нехорошо.

…Утром, часов в пять, едва успевшую добежать, меня рвет в туалете.

Потом еще раз, ближе к шести – желчью.

Я глотаю таблетки, но они нисколько не помогают – наверное, беру не те. Аптечка чересчур большая.

…В восемь просыпаюсь и больше не могу заснуть. Голова раскалывается, губы пересохли, а слева, прямо под ребрами, покалывает. Одеяло теплое, а я дрожу. Будто в комнате отключили отопление.

Но притом хочется пить. Очень, очень хочется… а сил сползти с кровати нет.

…К одиннадцати мне начинает казаться, что я умираю. Ничем не могу отвлечь себя от ужасных ощущений по всему телу. Ничем не могу их остановить.

А потому, крупно дрожа и закутавшись в одеяло, я заставляю себя подняться, держась за высокую спинку. Встаю. Иду вниз.

Мне нужна Розмари. Мне нужно, чтобы Розмари вызвала мне доктора... это слишком далеко зашло!

Едва не плачу, когда приходится спускаться с лестницы. Кусаю губы до крови, сжимаю до побелевших пальцев поручень, но иду. Представляю себе Джаспера. Не хочу умирать в понедельник – лучше в воскресенье, вечером. Хочу еще раз его увидеть… хочу еще раз почувствовать его.

- Девочка…

- Сладкая…

- Опять моя!..

Однако когда спускаюсь на первый этаж – к своей цели, – понимаю, что слишком поздно для мечтаний об избавлении. Реальность настигла, а бушующее вокруг пламя спалило – как изнутри.

Те глаза из видения, что обещали куда-то меня увести, что пугали меня и заставляли плакать, снова появляются в пространстве. И снова смотрят на меня своим блестящим взглядом – несмелым и заинтересованным, правда, теперь еще и с ужасом, не давая вздохнуть.

Теперь я знаю их цвет – аметистовый – и окончательно убеждаюсь, что последняя точка поставлена. Такого не бывает.

- Изабелла?..