Глава 7.

Вода уже заметно остыла, но Малфой мановением палочки позаботился о том, чтобы она вновь стала горячей, а пена взбилась пушистой шапкой. Комната постепенно наполнялась паром, а Люциус — желанием. Опустив ладонь в ванну, он нашёл температуру идеальной и, придерживая за руку, помог Гермионе сесть. Та удовлетворённо вздохнула, ощущая искренний восторг от пребывания в тёплой мыльной воде, и тут же услышала:

— Подвинься.

— Ты присоединишься ко мне? — удивилась она.

— Как же я смогу избавить тебя от ощущения липкости, если сам тщательно не смою масло с твоей кожи? — невинно поинтересовался Малфой.

Шагнув в ванну, он устроился позади Гермионы, вытянув ноги вдоль её бёдер, и она осторожно откинулась ему на грудь. А почувствовав мягкие прикосновения махровой ткани, от наслаждения невольно прикрыла глаза.

Действуя всё так же невозмутимо и сосредоточенно, Люциус приподнял одну её руку, затем вторую, чуть наклонил Гермиону вперёд и, выводя медленные ленивые круги, тщательно омыл её спину.

«Я легко могла бы привыкнуть к подобной заботе. Не должна, конечно, но могла бы…» — отрешённо подумала она.

Намыленная ткань мягко скользила по плечам, ласкала окружности груди и низ живота. Гермиона снова тихо вздохнула, более чем удовлетворенная оказанной помощью, и отклонилась назад, укладывая голову на плечо Малфоя. Напряжение покинуло тело, сменившись неодолимым упадком сил, чрезвычайно редко посещавшим её деятельную натуру, и ленивым вопросом:

«Что этот мужчина делает со мной?»

Тщательно намылив Гермиону, он вымылся сам, и вода в ванне вновь стала чистой.

«Он же голый! Где тогда прячет палочку?» — невольно поразилась она.

Люциус неторопливо начал поливать её из кружки, чему Гермиона попыталась воспротивиться, заявив:

— Я в силах себя ополоснуть.

— Нет, — безапелляционно отрезал Малфой.

Она не стала спорить. Скорей всего потому, что давно уже не чувствовала себя настолько расслабленной.

Когда оба избавились от масла и пены, а чистая кожа буквально заскрипела, Люциус откинулся на бортик ванны, потянув Гермиону за собой, а затем, коснувшись поцелуями щеки, шеи, ушка, крепко обнял её. Он то ласково поглаживал грудь, то легко дразнил соски, но дальше этого не заходил: чувствовал её раскованность и старался не спугнуть это ощущение.

— Знаешь, обычно я не делаю ничего подобного, — неожиданно заверила его Гермиона, водя руками туда-сюда и заставляя воду вокруг их тел колыхаться и закручиваться.

— Не принимаешь ванны? — прозвучало слишком простодушно.

Она улыбнулась, но Малфой не увидел этого.

— Не принимаю ванну с мужчиной.

— М-м-м… А я всё время делаю это… — беспечно признался он.

Повернув голову, Гермиона подозрительно уставилась на него, и Люциус быстро добавил:

— …один. Гермиона, я имел в виду себя.

— Ну, ты же говорил, что научился делать массаж в тюрьме, вот я и подумала: возможно, там тебе открылось нечто большее, — поддела она его.

Наклонившись, он в отместку легонько прикусил кожу на её шее и спросил:

— Вы с Алленом никогда не принимали совместных ванн?

— Иногда бывало, конечно… — ответила она. — Знаешь… Хочу, чтобы ты понимал… Для меня наши встречи не просто интрижка. Невозможно предугадать, что закончится всё в конечном итоге, но хочу, чтобы ты знал это.

Малфой понятия не имел, что сказать. Он ничего не мог обещать ей и признаться в ответ тоже не мог.

«Что она имеет в виду? Что влюбилась в меня?»

Поэтому решил притвориться, будто она не говорила, а он не слышал этих слов. Отодвинув её от себя, Люциус выбрался из ванны и начал вытираться полотенцем. Гермиона тем временем откинулась на бортик и снова устало прикрыла веки. Он выдернул пробку, и звук сливающейся воды вынудил её открыть глаза. Малфой стоял совсем рядом в низко повязанном на бёдрах тёмно-синем полотенце, а с влажных прядей по горячей распаренной коже стекали редкие капельки воды… Именно в этот момент Гермиона уверилась окончательно и бесповоротно:

«Я люблю его…»

Стоило ей подняться, Люциус тут же предложил полотенце и, пока она вытиралась, сходил в спальню. Вернулся он, накинув на статное тело халат, а в руке нёс второй — для неё. Оба оказались пошиты из дорогого чёрного шёлка.

— Серьёзно, как ты это делаешь? — не сдержала любопытства Гермиона, когда он передал халат ей.

— Я являю собой образец совершенства в том, что касается владения магическими способностями, если хочешь знать. У меня, в пресловутом рукаве, спрятано ещё много секретов… Помнится, несколько часов назад ты предлагала приготовить что-нибудь, так вот: сейчас я безумно голоден.

— О, конечно! Пойдём вниз и посмотрим, что можно сообразить…

Перенеся вес тела с правой ноги на левую и чуть изогнувшись, Гермиона стояла перед распахнутым холодильником, а Малфой сидел за столом и с интересом наблюдал за ней. Ему нравилось, как под тонким шёлком халата проступали очертания её бёдер, а гладкость материала подчёркивала округлость попки.

— У меня на самом деле нет нормальной еды, — повинилась она и, развернувшись, взглянула ему в лицо. — Зато есть банка варенья, одно яйцо, немного сыра и полбуханки хлеба. Давай-ка ещё вот здесь поищем, — по очереди начала открывать дверцы навесных шкафов. — Так… Крекеры, овсянка и… что-то, что я не могу идентифицировать.

Нагнувшись, Гермиона начала проверять нижние шкафы. Люциус не смог устоять и чуть наклонился, пытаясь заглянуть под полу её халата. Она выпрямилась и констатировала:

— Две банки консервированного супа и одна — печёных бобов. Придется идти в магазин.

— Ты ведь шутишь, правда? — недоверчиво спросил он.

— Нет, не шучу. Одевайся, поедем в супермаркет.

За неимением прочего Люциусу снова пришлось напялить тот маггловский наряд, в котором он ходил на свадьбу. Одевался он во второй спальне, и заметил, что в шкафу (да, он всё-таки сунул туда свой любопытный нос!) полным-полно мужской одежды.

«Она так и не избавилась от костюмов своего бывшего», — подумал Люциус и нашёл это открытие грустным, но неожиданно приятным.

Гермиона поджидала его у задней двери, так что на крыльцо они вышли вместе.

Она ткнула пальцем вверх и строго заявила:

— В этот раз чтобы никаких мне падающих цветочных горшков!

Люциус промолчал, но про себя подумал:

«А какой сейчас в этом смысл?»

Внимательно оглядев её, он отметил: хотя на Гермионе были надеты обыкновенные джинсовые шорты, обтягивающая жёлтая футболка и белые кроссовки, выглядела она восхитительно. Ничуть не хуже, чем в праздничном серебристом платье.

На секунду она отвернулась, запирая дверь, а затем направилась к машине.

В скучном квадратно-гнездовом интерьере супермаркета Малфой казался заблудившимся франтом. Он не мог вспомнить, когда последний раз посещал маггловский магазин. Потому что на самом-то деле никогда раньше не бывал в подобных местах. Окружающая обстановка наверняка внушала бы ему гораздо большее отвращение, если бы Люциус не был чрезвычайно занят тем, что старался не упустить Гермиону из вида.

Внутри магазина она только тем и занималась, что ходила кругами, толкала перед собой необъятную тележку и довольно часто складывала в неё разные продукты. Малфой чуть в голос не захохотал, когда сравнил то, во что они оба оказались одеты. Увидев их рядом, окружающие наверняка могли подумать, что Гермиона — его прислуга или ещё кто-то в этом роде.

— Из салатов предпочитаешь Айсберг или Ромэйн? — поинтересовалась она.

— А есть разница? — искренне удивился Люциус.

— Конечно! ГМФ*! — воскликнула она, поразившись его неосведомлённости. — А десерт тебе брать?

На это он лишь ухмыльнулся.

— Я уже говорил: ты — тот десерт, который мне нужен.

Обняв за талию, Малфой развернул её лицом к себе и прижал к груди. Нагнулся и, вытянув губы трубочкой, быстро чмокнул. Гермиона тут же оттолкнулась его, упёршись ладонями в грудь, и возмутилась:

— Мы в супермаркете!

— И? — недоумевая, спросил он и оглянулся вокруг.

Оказалось, сияя довольными улыбками, за ними уже некоторое время наблюдали две сухонькие старушонки. Изобразив толику смущения, Люциус поприветствовал их:

— Здравствуйте, леди. Эта крошка — моя домработница, и нам приходится миловаться украдкой всякий раз, когда выпадает удобный случай, потому что хозяйка терпеть не может, когда я целуюсь с прислугой.

Одна из них засмеялась, а вторая чопорно воскликнула:

— Боже мой, наглость какая! — после чего обе чинно удалились, изображая оскорблённую невинность.

Повернувшись к Гермионе, Малфой заметил, что она недовольно хмурится.

— Значит, я — твоя домработница?

— Ну, если судить по одежде… Лично я бы подумал, что ты занимаешь либо эту должность, либо работаешь в саду, — честно сознался он.

Не проронив ни слова, Гермиона метнулась по проходу между стеллажами прочь от него. Люциусу удалось разыскать её лишь на выходе из магазина: она уже оплачивала покупки.

В машине Малфой спросил:

— Обиделась?

— Да, — не стала скрывать она.

— Только потому, что я пошутил над парочкой маггловских старушек?

Она не ответила, и всю обратную дорогу до дома они ехали в полном молчании. Малфой чувствовал, что Гермиона расстроена не столько его легкомысленной шуткой, сколько чем-то ещё.

Подъехав к дому, она заглушила двигатель и наконец прямо посмотрела ему в глаза.

— Я ничего подобного не чувствовала… Нет, не так… Я ничего не чувствовала уже очень долгое время, и не хочу потерять тебя… Точнее не хочу умереть столь быстро после того, как снова нашла кого-то… дорогого мне. Понимаю, что ты ничего такого ко мне не испытываешь, и не ожидаю, что когда-либо испытаешь, но с собственными чувствами справиться не могу… Я… Я люблю тебя…

Гермиона отвернулась и, уставившись на двери гаража, попросила:

— Скажи что-нибудь, пожалуйста… Что угодно…

— Какой внезапный приступ откровенности, — обескуражено произнёс наконец Люциус.

— Забудь, — сдавленно бросила она, открывая автомобиль.

Потянувшись, Малфой захлопнул дверцу с её стороны. Гермиона снова попыталась открыть её, но он достал из кармана палочку и запер машину заклинанием. Тогда она раздосадовано вцепилась в руль, крепко сжимая пальцы, и уставилась прямо перед собой, по-прежнему отказываясь смотреть на Люциуса.

— Мы ведь всего пару недель назад познакомились по-настоящему, Гермиона, — неловко произнёс он.

— Я знаю.

— Нельзя влюбиться в кого-то за две недели, — уточнил он, хотя понимал, что лжёт, ведь ему-то это удалось.

— Мне хватило одной, чтобы полюбить Аллена, — упрямо возразила Гермиона.

«Да уж… Она совсем не старается облегчить мне объяснение, скорей наоборот».

— Ты не любишь меня, — решительно отрезал Малфой. — Да, я разбудил твои чувства, но ты меня не любишь. Между нами присутствует сильное сексуальное влечение, бесспорно… Но это всего лишь похоть, не любовь.

Он ненавидел себя за то, что приходилось быть таким жестоким с Гермионой, но иногда жестокость милосерднее правды.

Кроме того (ему очень не хотел признаваться в этом), перед свадьбой, когда он последний раз заглядывал в красный шар, у Люциуса сложилось стойкое ощущение: именно он — единственная причина того, что кто-то хочет убить Гермиону. Уверенности, подтверждённой чем-либо, не было, зато имелись сильные подозрения.

«Для неё же лучше будет не влюбляться в меня. Опасно это — любить Малфоя…»

Пока он размышлял, Гермиона повернулась и, взглянув на него, твёрдо начала:

— Может быть, ты и равнодушен ко мне, но я люблю тебя. И знаю, что делаю. Мне жаль, если тебе неловко от этого или ты стесняешься моих чувств. На самом деле жаль, поверь... Пожалуйста, давай забудем всё, что я тебе тут наговорила, зайдём в дом и поедим, — к концу тирады она сникла и неловко ткнулась лбом в руль автомобиля.

Люциус потянулся к ней, запустил руку в завитушки волос на затылке и начал массировать напряжённую шею. Он догадывался, почему Гермиона считала, что любит его. Между ними сложились странные отношения, нерешительные, даже осторожные, но вчера ночью, когда она рассказывала об Аллене, Малфой не просто внимательно смотрел ей в глаза, он проник глубоко в душу, даже попытался использовать Легиллименс. И понял, как сильно она любила Аллена, сколько боли испытала, когда потеряла его.

«Но ведь не могла же Гермиона почувствовать то же самое и ко мне за столь короткое время? Пусть даже я испытываю к ней именно это безумное чувство…» — в который раз попробовал он убедить себя и, закончив поглаживать её шею, спустился ладонью ниже по спине.

Гермиона знала, что не стоило признаваться ему.

«Надо было довольствоваться теми отношениями, что уже сложились между нами. Просто хранить дружбу и близость, которыми Люциус готов был поделиться со мной, и забыть, забыть о собственном сердце! Я ведь почувствовала, что теряю его! В тот момент, когда рассказало о своей любви, а он в ответ промолчал».

Гермиона не выдержала и заплакала. Ничего не смогла с собой поделать, да и не захотела. Всё ей стало безразлично, кроме одного: мысль о том, что она влюбилась в того, кто не любит её, больно уколола в самое сердце, и ранила сильней, чем она когда-либо считала возможным.

Разжав стиснувшую рулевое колесо руку Гермионы, Люциус мягко погладил её, прежде чем поцеловать. Затем перевернул ладонь и поцеловал в запястье.

«Разве могу я признаться, что влюбился в неё? Особенно сейчас, когда всё может оборваться в один миг? Разве не ранит это её ещё больше в конце концов?»

Он продолжал целовать её расслабленную ладонь, и Гермиона почувствовала, как под кожей, покалывая нервы, растекается густая волна острого возбуждения. Казалось, тело каждой своей клеточкой источало полыхающий внутри жар, наполнялось требовательным мучительно-сладким трепетом желания, пульсировавшим в такт с вожделением, исходящим от Люциуса.

«Может быть, только это чувство и держит нас вместе… Пусть… Пусть будет похоть, а не любовь…»

Решившись, она повернулась в его сторону. Сидящий рядом Малфой приподнял её с водительского места и посадил на себя, так что Гермиона оседлала его колени. Скользнув ладонями по груди Люциуса, она обняла крепкую шею, и оба тут же начали жадно целоваться. Их движения стали одинаково несдержанными в тот момент, когда губы коснулись губ. Безрассудная потребность переполняла её, и она щедро делилась с Малфоем, рот которого тут же с жадностью и отчаянным вожделением заявил свои права на неё. Пробравшись под рубашку, он коснулся груди Гермионы, затем крепко прижал её к себе и даже сквозь одежду ощутил твёрдость сосков, впечатавшихся в него.

Сейчас Гермиону совершенно не волновали те жестокие слова, что недавно говорил ей Люциус Малфой. Ни один мужчина не смог бы целоваться так сладко, если бы испытывал только похоть.

Люциус поцелуями спустился по шее к ключице, вернулся к нежному ушку и прикусил припухшую мочку, заставив Гермиону застонать от наслаждения. Его губы утверждали свою власть до тех пор, пока он практически не сожрал девушку заживо.

Теснота и обстановка автомобиля значительно затрудняли движения и препятствовали достижению желанной близости. Поэтому Малфой покинул наконец гостеприимный рот Гермионы и пробормотал:

— Мы слишком открыты здесь. Убийца или мракоборцы могут увидеть нас. Лучше перебраться в дом.

Согласившись с прозвучавшим предложением, Гермиона перекинула через Люциуса ногу и обессиленно скатилась обратно в собственное кресло. Вздохнув, вышла из машины, открыла заднюю дверь автомобиля, забрала сумки с продуктами и направилась к чёрному входу в дом. Поднявшись на крыльцо, она внезапно выронила пакеты из рук. Люциус подскочил к ней со спины и встревоженно спросил:

— Что случилось?

— Дверь приоткрыта, — она в смятении оглянулась на него.

Малфой вышел вперёд, прикрыв её собственным телом, достал палочку и пинком открыл злосчастную дверь настежь.

__________________________________________________________________
• — гуаниловая кислота.