Я помню, как впервые вошла в Хогвартс.
Мне было едва одиннадцать, конечно, но я ощущала себя на тридцать. Я думаю, я чувствовала себя тогда старше, чем сейчас. Конечно, это не имело отношения к возрасту – больше к знаниям. В одиннадцать я думала, что знаю все, и точно знаю, чего ожидать, ведь я прочитала «Историю Хогвартса» от корки до корки где-то уже шесть раз. Я знала все о замке и его истории и знала несколько вещей о тайнах, которые сокрыты в школе. Так что, когда я туда приехала, я ни о чем не беспокоилась.
Я не нервничала из-за распределения, как обычно делают дети. Помню, что Ал чуть не спятил, потому что Джеймс убедил его, что он попадет в Слизерин. Глупо, конечно, потому что Джеймс отлично знал, что Ал туда не попадет, а просто был ублюдком – то, что он умеет делать с тех пор, как научился шевелить языком и издавать звуки. Я говорила это Алу снова, и снова, и снова, но он продолжал психовать, так что, когда мы подъезжали к школе, мне уже хотелось ударить его по лицу (но я не сделала этого, кстати, потому что даже в одиннадцать мне хватило ума понять, что бить Поттера – лучший способ добиться исключения из школы в первый же учебный день).
Я уже знала, что буду в Гриффиндоре, пусть даже втайне мне думалось, что в Рейвенкло мне понравилось бы больше. Все мои кузены до единого (кроме Люси, но она вообще не считается) уже были распределены в Гриффиндор, потому что Уизли просто полагается там быть. И да, пожалуйста, как сын Гарри Поттера мог попасть куда-либо еще? Ал просто был идиотом, а его брат – придурком. Прошло девять лет, и как все совсем не изменилось, а?
Я не была здесь с самой церемонии моего выпуска, и так как это было всего два года назад, немногое изменилось. Большой Зал выглядит так же, как выглядел в тот вечер, и все столы отодвинуты в стороны, и расставлены лишь скамьи. Здесь красиво, конечно, и потолок полностью отражает чистое вечернее небо снаружи.
– Боже, ну и толпа, – раздается голос Скорпиуса у меня над ухом, когда мы пробираемся через вход в Большой Зал. – Мы никогда не найдем твою маму.
Я думаю, что он, наверное, прав, когда оглядываю толпу людей, которые уже заполнили скамейки. Мы не поздно, но и не слишком рано. Конечно это потому, что я пошла сразу к нему домой уже через пять минут после того, как приехала. А так как мы не виделись несколько недель, то мы немного отвлеклись... И потом, вы же знаете, вся эта штука «нельзя аппарировать в Хогвартсе» и так далее, так что нам сначала пришлось добираться до Хогсмида, а там мы попали в эту толпу... Не стоит и говорить, что мы могли прийти и пораньше.
Но теперь мы здесь, и осталось немного свободных мест, так что не стоит и пытаться разглядеть кого-нибудь. Или кого-нибудь другого, во всяком случае. Одна из польз от того, что ты министр магии, в том, что у тебя часто бывают отличные удобные места на таких больших событиях, как это, так что на самом деле я быстро нахожу маму. Она далеко впереди в левом углу, и с ней вся ее охрана на дежурстве, которая следит, чтобы вокруг нее было побольше свободного пространства. Я хватаю Скорпиуса за руку и начинаю проталкиваться сквозь сборище людей, мешающих мне пройти. Они двигаются, и я слышу какие-то бормотания себе под нос о грубости, но никто не обращает особого внимания.
У мамы на коленях сидит Лэндон, и он выглядит ужасно обиженным из-за чего-то. Это значит одно из трех: а) ему нехорошо; б) у него неприятности; или в) он чего-то хочет и старается вызвать жалость. Я даже не собираюсь спрашивать. Здесь дядя Гарри. И тетя Джинни. Они сидят рядом друг с другом, хотя и разговаривают с людьми с других от них сторон. Между ними двумя и моей мамой стоят несколько человек и пытаются фотографировать, хотя авроры изо всех сил стараются велеть им проваливать нахер. Родители моих родителей здесь же (кроме маминого папы, конечно), и они весело болтают. И Ал уже здесь. Он машет, когда мы со Скорпиусом появляемся, и я пытаюсь выдавить легкую улыбку, потому что мама велела мне быть к нему добрее. Скорпиус, похоже, этого наставления не получил, потому что он намеренно отворачивается, но думаю это потому, что ему неуютно. Он все еще так и не привык попадать в хаос моей семьи.
Лэндон тут же весь светится при его появлении и выпрямляется, переставая лежать мертвым грузом у мамы на груди. Он соскальзывает с ее колен и идет прямиком туда, где садится Скорпиус. Лэндон забирается с ногами на скамейку рядом с ним и тут же начинает что-то болтать. Скорпиус не показывает, что раздражен этим, и я за это люблю его еще больше, чем обычно. Но я не обращаю на них внимания и иду прямиком к маме, которая устало мне улыбается.
– Я уже начала волноваться.
– В Хогсмиде просто безумие, – легко вру я. Ну хорошо, технически это не ложь, потому что в Хогсмиде и правда очень людно. Я просто опустила ту часть истории, как мы с моим парнем поздоровались дважды в его спальне и один раз в душе за несколько часов до церемонии. Сомневаюсь, что ей хотелось бы это слышать, и вообще, Скорпиус бы меня убил, если бы я такое рассказала.
Но да, было здорово.
– Уже видели Хьюго? – спрашиваю я, садясь рядом с ней, после того как приветственно поцеловала бабушек и дедушку.
– Мы никого еще не видели, – говорит мама, немного вытягивая шею, словно пытаясь рассмотреть движение на платформе. Там ничего не происходит.
– Роуз, ты прекрасно выглядишь! – тетя Джинни перегибается через маму, чтобы взять меня за руку. Она весело мне улыбается. – Мне нравится это платье.
– Спасибо, – неловко бормочу я, стараясь выдавить что-то более близкое к улыбке, чем к гримасе. Срабатывает, пока она не отворачивается, а я не ловлю взгляд Ала. Выражение его лица просто потрясающее, и мне приходится нагнуть голову, чтобы спрятать усмешку.
Но не имеет значения, потому что внезапная суета сзади вдруг привлекает всеобщее внимание. Мне приходится подавить желание закатить глаза, когда я вижу, кто является тому причиной. Джеймс пробивается сквозь толпу, и ему это даже труднее, чем мне. Но это потому, что за ним следует еще не меньше тридцати человек. На нем темные очки, внутри замка. Вечером. Полагаю, это его слабая попытка замаскироваться.
Не сработало.
– Какого хрена, – раздраженно бормочет он, когда наконец пробивается и падает на скамью рядом с Алом. Обе мои бабушки тут же поджимают губы, не одобряя его выбор слов, но никто особенно не поражается. Джеймс ни на кого же не обращает внимания, а снимает очки и оглядывается, совершенно раздраженный. Хорошо, что мамины охранники тут, а то, уверена, его бы уже разорвали на части. Вспышек становится в миллион раз больше, люди поднимаются и фотографируют.
Да, грустно, когда Джеймс Поттер становится знаменитее своего отца. Но вот в таком мире мы живем, верно?
Толпа успокаивается, когда раздается церемониальная музыка, и вскорости все семикурсники поднимаются на платформу. Следующий час проходит так медленно, что я думаю, что усну. Лэндон вообще засыпает. А во всем зале люди уже начинают показывать признаки усталости и раздражения, пока профессора и директор все поднимаются и делятся мыслями с выпускниками и публикой.
Наконец доходит до той части, где объявляют выпускников и они пожимают руки директору и умирают от восторга, что им больше никогда (большинству из них) и дня не придется провести в школе. Кроме тех достаточно тупых из них, таких, как я, кто решит провести еще три года в этом аду. (Не то чтобы я жаловалась).
Всего семикурсников двадцать семь, и мой брат из них самый, самый последний. Лили где-то в середине, и она выглядит куда радостнее, чем я ожидала, когда идет по платформе. Она из тех девчонок, что живут только школой. Она никогда не будет такой могущественной, как сейчас, и она это знает. Она никогда не станет такой популярной, такой всеми обожаемой, такой известной. Но, кажется, она не слишком расстраивается, что это прошло. На самом деле, когда она переходит на другой край сцены, первая, кого она обнимает, не один из ее поклонников и не одна из ее марионеток, которые уже закончили – это Аманда Лонгботтом, которая выглядит удивленной и растерянной.
Ого. Все точно здорово изменилось...
Двести часов спустя они наконец вызывают Хьюго, и Лэндон просыпается как раз вовремя, чтобы прикинуться, как он воодушевлен. Хьюго выглядит, как и предполагалось, напряженным, но в то же время довольным. Ему много аплодируют, но, полагаю, это только потому, что он последний. Мне повезло, что на моем потоке был Закари Циммерман, так что мне не пришлось переживать неудобство последнего вызванного. Лили обнимает Хьюго, и он обнимает ее в ответ. Полагаю, это хорошо, хотя я хотела бы, чтобы он ее подольше не прощал. Она мне действительно, действительно не нравится, но полагаю, что она моя кузина, он мой брат, так что я не должна наслаждаться тем, что они друг друга ненавидят. Но это все равно было весело...
Потом Большой Зал превращается в огромное море путаницы, потому что люди повсюду ищут своих выпускников, чтобы поздравить и одарить вниманием. Повезло, что Хьюго и Лили легко могут нас заметить, потому что они находят нас куда быстрее, чем многие их друзья свои семьи. Они оба выглядят счастливыми и взбудораженными, и все их обнимают, и поздравляют, и говорят, как они ими горды. Лили так вдохновлена, что даже забывает, что ненавидит меня на секунду, и со скоростью миллион миль в минуту начинает рассказывать о своих ПАУК. Она кажется чрезмерно восторженной, и будь я сукой, то сказала бы, что это потому, что она чего-то наглоталась.
Но я сегодня не сука, так что притворяюсь, будто это природные эндорфины.
– Хьюго, Хьюго, не могу поверить, что ты уже взрослый! – говорю я с фальшивой ностальгией, когда добираюсь до Хьюго. Я крепко обнимаю его обеими руками, одновременно стараясь как следует опозорить и в то же время серьезно показать, как я его люблю. Он прикидывается, что ему не нравится, конечно, и пытается вырваться. – Ты должен все еще носить подгузники, – говорю я, саркастически качая головой, и щипаю его за щеку. Он расстреливает меня взглядом, и я не могу не рассмеяться, потому что знаю, что, когда мы будем на выпускной вечеринке в Норе, он получит это от всех Теток в радиусе пятидесяти миль.
– Ну, если они мне понадобятся, одолжу твои, – ядовито отвечает он и отклоняется от щипка за щечку.
Забавно, но я не помню, когда Хьюго перестал меня раздражать. Полагаю, я в этот момент не обращала внимания, потому что последнее, что я о нем помню, это что он был раздражающим маленьким придурком, который слишком много болтал. Но в какой-то момент он действительно стал нормальным.
Он, немного поддразнивая, толкает меня, а потом идет снова поговорить с мамой. Она выглядит безумно гордой им, и он не вырывается, когда она его обнимает. На самом деле ему совсем не неудобно, и он даже позволяет ей встрепать ему волосы. Я спрашиваю себя, грустно ли ему, что папы здесь нет. Я имею в виду, конечно, я уверена, что ему грустно. Грустно каждый день осознавать, что папы действительно нет, но, полагаю, в такой день это даже еще хуже. Я имею в виду, в конце концов, Хьюго всю жизнь работал ради этого дня, а папа даже не увидел, как это закончилось. Это дерьмово.
Может быть, из-за этого Хьюго перестал раздражать. Может это случилось, когда я поняла, что он единственный человек, который чувствует то же, что и я, сейчас. Он единственный, кто по-настоящему понимает, каково это просыпаться каждое утро и на полсекунды думать, что тебе приснился страшный сон и твой папа не убит на самом деле. Даже Лэндон не понимает этого так, как Хьюго, потому что Лэндон слишком мал. Ему трудно, конечно, но он не чувствует того же, что Хьюго и я. Так что, может быть, вот почему я смотрю на своего брата сейчас и вижу замечательного человека, а не испорченного мальчишку.
Мое внезапное погружение в сантименты заставило меня полностью пропустить внезапную суету вокруг нас. Оказывается телохранители больше не видели нужды охранять нас всех, потому что на Джеймса наконец налетели. Почти с десяток восемнадцатилетних девиц, напичканных выпускными эндорфинами.
У него и шансов нет защититься, так что он сдается и даже потакает им, действительно разговаривая с ними и поздравляя. Это отвратительно, то, как они бросаются на него и глупо хихикают. Это даже еще смехотворнее потому, что все эти девчонки учились вместе с ним в школе и знали его еще до того, как он стал квиддичным профессионалом. Конечно, они были на несколько лет младше, но все равно, это же не в первый раз, когда они его видят.
Становится еще более отвратительно, когда одна из девиц приподнимается на цыпочки, чтобы что-то прошептать ему на ухо, и при этом с омерзительной соблазнительностью проводит пальцем у него по груди. Джеймсу хватает совести ощутить дискомфорт, но меня это почему-то злит.
– Прошу прощения, – говорю я, не в силах более сдерживать язык. – Он женат. Вы это знаете?
– И что? – спрашивает она и вместе с другими девчонками разражается мерзким хихиканьем. Оказывается, они думают, что это невероятно забавно, хотя я понять не могу, что на хрен тут смешного. Я многозначительно смотрю на Джеймса, которому хотя бы хватает совести выглядеть пристыженным.
Можно было подумать, что женатый статус понизит ставки Джеймса в глазах женского населения, а вместо этого он сделал его еще желаннее. Оказывается, теперь он типа запретного плода или что-то вроде. Тошнотворно. Джеймс, по крайней мере, больше не вдохновляется ролью секс-символа, но я не знаю, насколько это правда и насколько он ощущает вину, потому что знает, что ему нельзя этим наслаждаться.
Поймите меня правильно. Он действительно любит Кейт. Не знаю, как это случилось и как это он вдруг волшебным образом обрел душу. Он был полным придурком с самого своего рождения, так что странно видеть его внезапно влюбленным и наполовину приличным и нормальным. Но, полагаю, это хорошо, потому что Кейт потрясающая, и она точно не заслуживает ублюдка, в которого она (не по своей воле) влюбилась. Этот Джеймс 2.0 больше ее заслуживает, так что надеюсь, он продолжит так и дальше.
Он наконец отделывается от них и уходит поговорить с бабушкой и дедушкой. Это срабатывает, потому что даже шлюхи не потащились бы за кем-нибудь, чтобы поговорить с его бабулей. Но, конечно, маленькие шлюшки не исчезают немедленно, и я полном шоке смотрю, как до них доходит, что Джеймс Поттер не единственный квиддичный профессионал в их поле зрения.
– О господи, Скорпиус Малфой! – визжит маленькая сучка, которую, кажется, зовут Натали.
Она и остальные ее подружки налетают на Скорпиуса, прежде чем он вообще понимает, что происходит. Они все немедленно начинают болтать, и он выглядит намного более неуютно, чем вообще мог Джеймс – даже когда тот был пристыжен. Они все продолжают и продолжают болтать о том, какой фантастический сезон у него был, и несут какую-то чушь, которую ни капли не понимают. Он нервно оглядывается по сторонам и, когда ловит мой взгляд, выглядит совершенно пристыженным, хотя понятно, что он понятия не имеет, как вырваться из этой толпы восторженных девчонок.
Я ревнива. Я ревнива и не стыжусь в этом признаться. Меня совершенно с ума сводит, когда другие девчонки с ним даже заговаривают, и меня это очень, очень злит. У меня тот еще характер, когда меня провоцируют, и лучший способ меня спровоцировать – это начать флиртовать с моим парнем у меня на глазах. У этих девчонок есть десять секунд, прежде чем я прокляну каждую из них прямо здесь, на глазах господа, моей бабушки и всего Большого Зала.
– Слушай, не распишешься у меня на груди?
Простите, что? Та девчонка, которая первой провизжала его имя, действительно начала расстегивать мантию, и я реагирую, не думая дважды.
– Черта с два! – выкрикиваю я, вставая как раз между ними. Скорпиус отшатывается, словно боится, что я сейчас заклинанием оторву ему яйца или что-то вроде. Конечно, я не буду этого делать, потому что хочу, чтобы у меня однажды появились хорошенькие блондинистые детки, но другого самоконтроля я пообещать не могу, так что лучше уж ему отойти, пока может. – Тебе лучше проваливать отсюда нахер, – рычу я на девчонку (Натали ее зовут? Не помню... да и неважно). – Я почти потеряла терпение.
Она закатывает глаза, но, думаю, она достаточно умная, чтобы не выделываться тут со мной. Может, я и не помню ее имя, но уверена, она меня помнит. И если она все правильно вспомнила, то поймет, что я не из тех, кого она захочет узнать с плохой стороны.
– Лили, разберись с этим, – кричу я, хватая ее за локоть и подтягивая к группе девчонок, которые, как я полагаю, когда-то были ее подругами. – Прежде чем я им всем заклятьем их гребаные носы не поотрывала, – я понижаю голос, потому что не очень хочу, чтобы моя мать слышала, как я на глазах у публики угрожаю кому-то насилием.
Лили оглядывает девчонок, и некоторые из них ухмыляются ей в ответ. Она с секунду ждет, а потом разворачивается ко мне со скучным выражением лица.
– Сделай это.
На несколько секунд повисает шокированная тишина, прежде чем встревает Скорпиус и спасает этот день или спасает меня от ареста мамиными же телохранителями.
– Хочешь уйти отсюда? – спрашивает он, хватая меня за локоть так же, как я хватала Лили. – Мы можем встретиться с остальными потом, – говорит он, отвечая на незаданный вопрос. Он знает, что у меня только пара дней, прежде чем мне придется вернуться в академию, и что у меня есть обязанность провести часть этого времени с семьей. Но он так же знает, что я действительно хочу исчезнуть вместе с ним и забыть о том, что что-то еще существует.
Ему даже не надо просить меня дважды. Я просто трачу еще пару минут на то, чтобы попрощаться со всеми и пообещать маме, что приду домой попозже. А потом мы со Скорпиусом возвращаемся сквозь уже не такую густую толпу назад, в Хогсмид.
В деревне немного оживленно со всем этим выпуском и субботней толкотней, но, когда Скорпиус решает, что нам следует зайти в «Три Метлы» и выпить, у нас нет особых проблем с тем, чтобы найти столик. На самом деле мы даже можем занять небольшую кабинку в углу, достаточно уединенную, чтобы заставить меня забыть обо всем остальном. Мы заказываем выпивку, а потом Скорпиус начинает речь в свою защиту.
– Мне не были интересны ее сиськи, – твердо говорит он, начиная с того, что, уверена, считает самым важным моментом. Я едва не смеюсь из-за выражения его лица, но пытаюсь сердиться на пару минут побольше. – Но я более чем заинтересован в твоих.
И я проваливаюсь в своей попытке не смеяться.
Скорпиус прерывает мое хихиканье медленным поцелуем, который начинается с того, что его рука играет с моими волосами, а заканчивается бесцеремонным перемещением руки на упомянутую грудь. Он немного отстраняется и смотрит на меня. Я приподнимаю брови и даю ему понять, что он не будет лапать меня посреди паба. Неважно, как сильно я хочу, чтобы он облапал меня посреди паба. Он отсаживается и с сожалением кладет руки себе на колени.
– Извини, – бормочет он, и в его голосе не слышно никакого сожаления. – Но это было так, на хрен, долго.
Он прав, конечно. Это было так, на хрен, долго. Наверное, поэтому нам понадобилось по крайней мере три раза по-быстрому это сделать, прежде чем мы ушли из его дома. И, наверное, будет еще два раза сегодня ночью, я бы на это поставила, если бы делать на такое ставки не было аморально.
– Всего еще один год, – напоминаю я ему. Еще один год. Ого. Это может быть как лет десять. Но все же я пытаюсь быть оптимисткой. – Можешь поверить, что прошло уже два года, как мы выпустились? – спрашиваю я, думая, как безумно звучит это вслух.
Совершенно не чувствуется, что прошло уже два года с тех пор, как мы были в Хогвартсе. Время тянется так медленно, когда все, что я могу делать, это сидеть и скучать по Скорпиусу, что, можете мне поверить, я и делала большую часть этих двух лет. Но, оглядываясь назад, кажется, что эти годы просто пролетели. Это безумие, правда. Кажется, что только на прошлой неделе мы прятались за занавесями в Большом Зале после церемонии выпуска и обговаривали планы на совместное лето (тайное, конечно, потому что никто из наших родителей тогда не одобрял нас вдвоем). Теперь нам вовсе не надо прятаться, и это даже немного грустно. Но в то же время и замечательно.
– Я как раз думал об этом там, в школе, – соглашается Скорпиус, делая большой и медленный глоток из бокала, что появляется перед ним. – Странно, а?
Я киваю, попивая свой напиток еще медленнее, чем он.
–Где ты думал, мы будем через эти два года тогда?
Он честно обдумывает вопрос, а я жду и стараюсь не смеяться над ним. Он выглядит таким серьезным, что я действительно ожидаю от него настоящего обдуманного сентиментального ответа. Так что я несколько удивляюсь, когда он говорит:
– Ну. Я точно думал, что меня вышвырнут из команды, потому что я буду дерьмов. И думал, что ты будешь в Азкабане за убийство Лоры Эллис.
Наверное, я должна бы оскорбиться, но не могу не начать смеяться. Лора Эллис была кошмаром моей жизни с тех пор, как мне было одиннадцать, и стало только хуже, когда мы вместе поступили в Академию Целительства. Но я научилась ее игнорировать, а когда игнорировать не получается, я могу ее заткнуть, переумничав ее.
– Серьезно, – говорит он, когда мы оба перестаем смеяться. – Я не знал, – он смотрит на меня пару секунд, а потом убирает волосы с моего лица. – Но я рад, что мы здесь.
Это лучший ответ, на который я могла надеяться, и я уверена, огромная улыбка, которая появилась на моем лице, это отражает. Это было самое безумное время моей жизни, но я умудрилась остаться в своем уме, потому что Скорпиус умеет меня вот так оберегать. Думаю, именно здесь мы и должны быть.
Прошло два года со школы.
Остался еще год в Академии.
А потом у нас впереди будет целая жизнь на будущее.
Думаю, звучит что надо.
_______________________________________________________________________________
Будем рады вашим комментариям и отзывам наФоруме.