Глава 7

Четверг

— Очень может быть, что я-таки был гребаным кондитером, — с набитым горячим печеньем ртом сказал он сам себе. — Охеренно вкусно. — Лопаточкой он переложил оставшееся печенье на блюдо и зажег газ под чайником. — Грейнджер, наверное, измарает целую страницу, описывая, как охеренно они вкусны. И-и-и я снова говорю сам с собой. Твою ж мать.

Он взглянул на часы. Осталось семь минут. Погода стояла ясная, и вряд ли ей снова может понадобиться его одежда. О чем он сожалел, поскольку ей определенно больше шли шорты и футболка, чем закрытый костюм. Он немного помечтал, представляя тот поистине будоражащий момент, когда она оказалась полуобнаженной в его ванной. Только на этот раз он представил, как из-за двери его окликает голос.

— Мистер Малфорд, — призывал голос, — вы не могли бы мне помочь? Никак не могу расстегнуть бюстгальтер.

В дверь звонили. Без пяти шесть!

— Уже иду, — крикнул он.

И спешно попытался вспомнить наименее сексуальные картинки, которые только могут прийти на ум мужчине в отчаянной попытке унять распирающие брюки возбуждение. Лишь только оказавшись, так сказать, вне опасности, он открыл дверь.

— Извини, я сегодня рано, — сказала она. — Надеюсь, не сильно помешала.

— Ну, приди ты буквально пятью минутами раньше, могла бы оказаться в очень неудобном положении, обнаружив выходящих от меня шлюх, — запирая дверь, произнес он.

— Шлюх? Во множественном числе?

— Я мужчина в самом расцвете сил с соответствующими запросами, Грейнджер.

— А чем это тут так вкусно пахнет? — недоуменно спросила она, роясь в поставленной на пол сумке.

— Мы со шлюшками пекли печенюшки.

— Ах, ну да. Как это я сама не догадалась?

— А что по твоему я должен был делать со шлюхами? Ай-я-яй, — сказал он по пути на кухню, — какие у тебя пошлые мысли.

— О да. Я просто извращенка, раз думаю, что люди с профессиональными жрицами любви сексом занимаются, — она последовала за ним на кухню. — Так дашь попробовать шлюшкины печенюшки?

— Может быть, — он протянул ей чашку с чаем.

— Ты добавил...

— Одну ложку сахара и немного молока.

— Спасибо, — она взяла печенье. — М-м-м. Надеюсь, ты им хорошо заплатил.

— Они были удовлетворены.

Она закатила глаза и взяла чашку с собой в гостиную.

— На самом деле, большое тебе спасибо. Я уже даже и не вспомню, когда в последний раз ела домашнее печенье с шоколадной стружкой.

— Да пожалуйста. О! — воскликнул он, когда она достала что-то из сумки. — Чудесно! Новехонькая записная книжка. Как я счастлив, что ты нашла достойную замену её почившей товарке. Сколько слез ты пролила над её безвременной кончиной?

— Не будь сволочью. У нас договор.

— Ну уж нет. Договор был о том, что я буду отвечать на твои пять вопросов и постараюсь не быть при этом сволочью. А что касается остального времени в промежутках между вопросами — я ничего не обещал.

— Конечно. Как я могла даже думать, что может быть по-другому?

— Ничего, Грейнджер, научишься, — он уселся в кресло и закинул ногу на ногу. — Валяй, задавай свои вопросы.

— Ладно, — она присела на диван, сняла колпачок с ручки и глотнула чаю. — Как...

— Только не говори, что собираешься тратить вопрос на твое идиотское «Как ваша работа»?

— Вообще-то, мистер Малфорд...

— А мы вернулись на круги своя? А как же Дрейк-О?

— Я здесь сегодня по работе. А ты здесь сегодня не должен быть сволочью. И я думала, ты уже осознал, что я не буду называть тебя Дрейк-О. Так что жуй своё печенье и дай мне спокойно задать мои вопросы.

Он покорно откусил большой кусок.

— Спасибо. Как ты спишь в последнее время? Были странные сны?

— Как я сплю? Прекрасно. Но да, странные сны бывают.

— Расскажи мне о них.

— Значит, это будет уже два — технически три — вопроса.

— Вообще-то, технически, сейчас ты ведешь себя как сволочь.

Он поднял руки, сдаваясь.

— Да. Да. Ладно. Отлично. На самом деле это очень простой вопрос, у меня бывает всего три вида снов: хороший, плохой и скучный.

Она судорожно записывала.

— Продолжай.

— Ну, скучный сон именно такой — скучный. Я на работе — с которой, кстати, все хорошо — работаю над заданием и в какой-то момент замечаю, что полоса прокрутки справа на экране становится все меньше и меньше, и медленно, но верно приближается к верху страницы. Будто документ, который я читаю, становится все длиннее и длиннее. И хотя при этом на экране совершенно бессмысленные символы, я полон решимости закончить задание. Скучно, правда?

— Говоришь, на экране бессмысленные символы. Какой-то незнакомый язык?

— Если и так, то я его не знаю. Какие-то черточки, фигуры.

— Понятно, — она нахмурилась. — Продолжай.

— Ну хороший сон тоже всегда одинаковый: я летаю. Думаю, каждый во сне хоть раз летал.

— А как ты летаешь? У тебя есть крылья?

— Нет. Скорее... я лечу на чем-то.

— На чем-то вроде самолета?

— Нет, я лечу не в чем-то, а на чем-то. Хотя мне никак не удается разглядеть — на чем.

— А где именно ты летаешь?

— Не думаю, что лечу в какое-то определенное место. Иногда мне кажется, что я за чем-то гонюсь, иногда — что просто летаю кругами. В любом случае, после этого сна я всегда просыпаюсь в отличном настроении.

— А последний вид?

— Плохой сон трудно описать, — он уселся поглубже в кресло и уставился в потолок. — Никак не могу понять, где я и как туда попал, но я в каком-то месте, полностью открытом, но вроде внутри здания. Не могу объяснить. Я знаю, что должен сделать что-то ужасное, но не хочу. Иногда у меня в руках оружие, а иногда его нет. Иногда мне кажется, что за спиной у меня родители, но когда я оборачиваюсь — они исчезают прежде, чем я могу их разглядеть. Обычно сон заканчивается тем, что в меня стреляют, режут и жгут. И попадают всегда в одно и то же место.

— Куда?

— Сюда, — он закатал рукав и показал на левое предплечье.

Она резко выдохнула и начала писать как сумасшедшая.

— Думаешь, это что-то значит? — спросил он.

— Я... э-э... я не особо сильна в толковании снов, — поспешно ответила она.

— Тогда давай следующий вопрос. Будем считать, что это был пробный шар, Грейнджер.

— Всегда лучше начинать с чего попроще, — она прокашлялась. — Тебе в последнее время ничего не казалось странным, тревожно несоответствующим нормальному?

— Это что еще за вопрос?

Она в упор посмотрела на него.

— Ладно, ладно. А, это потому что я головой ударился? Хочешь убедиться, что я теперь совсем как новенький?

— Здесь я задаю вопросы.

— Да ладно. Ну вроде нет. Иногда, конечно, случаются казусы.

— Например?

— Например, иногда на работе я смотрю на копировальный аппарат и сам себе думаю, что это за хрень-то такая. Но мгновение спустя я вспоминаю, что это устройство, используемое для получения копий бумажных документов. А потом думаю: как вообще мог забыть подобное?. А еще иногда… — он остановился, размышляя, стоит ли говорить дальше.

— Что? — спросила она. Максимально контролируя голос.

— Ты подумаешь, что я совсем двинутый.

— Не подумаю. Говори уже.

— Иногда... Я смотрю на журнал и газету и думаю: «Боже, фотографии сломались». Что бы это значило?

— А что, по-твоему, это значит?

— Понятия не имею. Думаю, прихвостень того таинственного преступника хорошенько меня приложил.

— Ага.

Её ручка двигалась так быстро, что была готова вот-вот задымиться.

— Следующий вопрос?

— Ты завел друзей?

— Нет.

— Ни одного?

— Нет. Следующий вопрос.

— А ты пробовал сблизиться с коллегами по работе...

— Мисс Грейнджер, — сквозь крепко сжатые зубы произнес он, — я уже ответил на этот вопрос. Вежливо. Мы можем продолжить?

— Ну что ж, это будет честно. Вопрос номер четыре, — она перевернула страницу в записной книжке. — Скажи мне три вещи, которые ты о себе знаешь.

— Серьезно? Мы снова в первом классе?

Она приподняла бровь.

— Ладно. Я постараюсь, — он на секунду задумался. — Но сначала скажи мне одно: что значит — знать о себе что-то? Если я задам тебе тот же вопрос, найдешь ли ты, что ответить со стопроцентной определенностью? Конечно, ты можешь сказать: «Я знаю, что меня зовут Гермиона Грейнджер, и что я социальный работник, и что у меня есть навязчивая идея, связанная с непреодолимым желанием записывать каждое сказанное этим милым блондином слово», но является ли это тем, что ты о себе знаешь, а не тем, что тебе о тебе сказали?

— Я что-то не улавливаю. Я знаю, что меня зовут Гермиона Грейнджер.

— Откуда ты знаешь? Тебе просто так сказали родители, как мне неизвестно кто сказал, что я Дрейк Малфорд.

— В этом что-то есть.

— И хотя иногда меня нервирует тот факт, что я даже имени своего настоящего не знаю, я думаю: и что с того? Все равно имя, как и все остальное, мне сообщил кто-то другой. Я знаю, что я бухгалтер. Но знаю это просто потому, что каждый день хожу на работу, где все меня принимают за бухгалтера. Если я вдруг однажды выйду на работу, и все будут уверены, что я гребаный социальный работник, значит так тому и быть. Да минет меня чаша сия.

— Э, оставим пока в стороне дискуссии о природе бытия и выпады в адрес невинной профессии социального работника, — немного едко произнесла она. — Скажи мне о себе три вещи, которые ты сам в себе выявил? О твоем внутреннем «я»?

Он положил голову на спинку кресла и посмотрел в потолок.

— Боже, Грейнджер. Дай мне подумать пару секунд.

Она ждала, массируя натруженную правую руку левой.

— Ладно, — начал он. — Думаю, я тебя понял. Я аккуратен. Мне нравится, чтобы постель была заправлена, посуда помыта, на столе порядок. Если ты заглянешь в мой шкаф, то увидишь, что каждый предмет одежды там на своем месте. И это первая вещь, которую я о себе узнал. Пойдет?

— Да.

— Вторая... хм. Мне нравится готовить. Кулинария. Выпечка. Я нахожу странное удовлетворение в смешивании верных ингредиентов в правильной пропорции, чтобы получилось нечто совершенно иное. Поэтому, может быть, я и в самом деле был кондитером. Или химиком. Кто знает?

— А третья?

— Третья... я… — одинокий, больной ублюдок, который сам с трудом понимает, как ему удается так существовать, день за днем? Человек, постепенно сходящий с ума? Так много способов закончить это предложение. — ... люблю футбол.

— Не считается.

— Почему?

— Потому что ты не то хотел сказать.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все тут. Что ты собирался сказать?

— Это будет стоить тебе последнего вопроса.

Она попыталась уничижительно на него посмотреть. Не сработало. Он не хотел, чтобы она копала так глубоко. Одно дело рассказать про его дурацкие сны и странные мысли о копировальном аппарате. И совсем другое — поведать ей, что он чувствует себя одиноким, больным ублюдком.

— Ладно. Тогда последний вопрос. Каким ты видишь свое будущее через пять лет?

— А, это просто.

— Слушаю.

— Когда-нибудь в будущем я узнаю, кто сделал это со мной. Я найду этого человека и убью. Потом найду свою семью, и наконец снова начну жить подобием нормальной жизни. Ты не записываешь, Грейнджер.

— Я… — она сглотнула, моргнула и в конце концов склонилась над записной книжкой. — Наверное, просто не ожидала, что ты ответишь так быстро. И определенно не ожидала такого ответа.

— А что не так с ответом?

— Ну... Дрейк, а что если у тебя не получится?

— Никогда не поверю.

— Дрейк...

— Я немного перефразирую... Я просто не могу в это поверить, Гермиона. Просто не могу. Это одна из двух причин, по которым я каждое утро все-таки встаю с постели.

— А вторая какая?

— А, — сказал он, медленно расплываясь в улыбке. — Но твои пять вопросов уже закончились.

— Похоже на то, — она улыбнулась в ответ.

Он поднялся и пошел к двери. Обычно он был рад, когда она задерживалась, но сегодняшняя встреча слишком многого ему стоила. Быть редким ублюдком было намного проще.

Она поняла намек и начала собираться.

— Спасибо за печенье. Оно было великолепно.

— Я передам девушкам твою похвалу.

— Пожалуйста, не забудь.

— Тогда до субботы?

— Да. Думаю, ты это заслужил.

— Может быть, подойдешь к часу? Парк тут недалеко, вниз по улице. Можем встретиться прямо у квартиры.

— Хорошо, — она перекинула ремень сумки через плечо. — Спасибо, что был не слишком большой сволочью.

— Ты не особо привыкай, — ухмыляясь, сказал он.

— Даже не думала, — ухмыльнулась она в ответ и вышла за дверь.