Саундтрек: Natasha St.Pier-Je Te Souhaite

Глава 5. Стреляй

Белла

Небо сегодня теплого синего цвета. Оно напоминает мне о мягком пушистом одеяле – как то, что обычно бывает, когда у вас есть дети… как то, что все время находится рядом с вами, несмотря на изнашивание, особенно по краям. Вид настолько прекрасен, что мне не хочется покидать эту палитру, не хочется встретиться лицом к лицу с абсолютно белыми стенами, что окружают меня, пока я стою у кофемашины в ожидании окончания ее работы.
Открывается дверь, и, обернувшись, я вижу нечто более прекрасное, но в то же время совсем не приносящее успокоение.
Этим утром задняя кромка футболки Эдварда заправлена в джинсы, а мне бы так хотелось дотянуться и высвободить ее, попытаться сделать все идеально. Но он слишком далеко от стола и совсем не смотрит на меня так, как это делаю я.
Сегодня Эдвард припозднился; часы прошли отметку в полдень, а он все еще выглядит уставшим, как если бы у него не было всей ночи в запасе, чтобы выспаться.
Это ощущение мне прекрасно знакомо. Оно – словно старый непрошеный гость, которому было бы лучше навсегда исчезнуть.
Достаю кружку из шкафчика… его кружку – ту самую, что всегда рядом с тех пор, как мы были подростками. На ручке небольшой скол после того, как я уронила ее в раковину несколько лет тому назад. Небольшой проблеск белоснежного цвета на фоне темно-синего фарфора. Хорошо, что он не отказался от нее, не выбросил вместе с остальными вещами, которые могли бы теперь казаться бесполезными. Это вселяет в меня надежду, что если он сохраняет нечто настолько обычное, то, может, он испытывает ту же привязанность и ко мне тоже. Именно эти мысли и заставляют держаться, верить, что для нас еще не все потеряно.
Сижу напротив и протягиваю чашку с кофе в его сторону, не желая расставаться с ощущением тепла и ожиданием прикосновения, когда он будет забирать ее. Мечтаю об этом мгновении каждое утро, но одна минута сменяет другую, а его ладони остаются на месте: сложенные накрест на деревянной поверхности стола.
Я продолжаю смотреть в упор, сдерживаю реплику, потому что достаточно упрямая и не готова пока сдаваться. Выглядит нелепо: сражаюсь за что-то столь незначительное, настолько несущественное по сравнению со всем тем, что происходит между нами.
– Можешь поставить на стол. Я возьму буквально через минуту.
Еще один отказ. И я снова остаюсь одна. Еще одна трещина на моем израненном сердце.
Встаю – и сдаюсь. Отворачиваюсь и с силой сжимаю глаза, прекрасно слыша, как чашка царапает деревянную поверхность. Горло сдавливается, словно на нем затянута петля.
Взгляд снова обращается к синеве неба.

Сегодня надеваю любимые сережки, что подарила мама на четырнадцатилетие. Они принадлежали ее матери. Рене посчитала, что я достаточно ответственна, чтобы носить их. Хотела бы я знать, что такого она увидела во мне, что привело ее к этому решению. Хотела бы я, чтобы этот вопрос прозвучал в тот день вместо моей широкой улыбки, которой я ее одарила, сидя у комода. Серебряные, инкрустированные изящными бриллиантами по внешнему краю, словно бахрома из кристаллов вокруг солнца.
Самое простое черное платье – совсем нет настроения праздновать. В детстве Новый год всегда был для меня необыкновенным. Мне нравилось, что разрешалось не спать, как и родителям, до полуночи, чувствовать себя взрослой. Мы сидели на заднем дворе и наблюдали за фейерверками, которые наши соседи запускали в темное небо, и то, как они взрывались самыми яркими цветами, что я когда-либо видела. Будучи блюстителем безопасности, папа никогда их не приобретал, в отличие от бенгальского огня, с тех пор как посчитал, что я достаточно выросла, чтобы удерживать его на необходимом расстоянии от себя. Он похож на волшебный искрящийся шербет на палочке. Я смеялась каждый раз, когда держала его в руке, рисуя им фигуры, не имеющие никакого смысла.
Эти времена давно прошли, исчезли, как эти яркие огни, и теперь я там, где вроде все должно быть мне так же близко, но почему-то это не так.
– Готова ехать? – Ключи от машины уже в руках, и он вновь крутит их на одном пальце, словно карусель из фейерверков.
Выглядит как всегда шикарно: белая рубашка, заправленная в брюки, – и я неожиданно испытываю тоску по его изношенным джинсам и клетчатой рубашке, которую я в разы чаще утаскивала у него, когда замерзала, вместо закутывания в свитера из моего собственного шкафа.
– Осталась только обувь, – отвечаю, поворачиваясь к отражению в зеркале. Порой смотреть на него нестерпимо больно. Воспоминания… всегда так много воспоминаний.



Я всегда смотрела в окно в ожидании начала занятий. Взгляд блуждал от одной припаркованной машины к другой; различные цвета постепенно сливались в палитру, подобно расцветке радуги. И сегодня – не исключение. Повод, правда, был на этот раз другой. Другой… он как раз выдвинул стул рядом с моим местом за столом.
Уж не знаю, каким лосьоном для бритья он пользовался этим утром, но когда с его появлением все стало как в дымке, лишь он доказывал мне, кто на самом деле здесь прямо сейчас. Мой пульс участился, а сердце было готово вырваться из груди, что случалось каждый раз, стоило ему оказаться рядом. Чувствую, что реагирую нелепо и по-детски, но больше всего мне хочется, чтобы эти странные ощущения никогда не покидали меня, пусть даже порой кажется, что я ненавижу все это.
Я говорила с Эдвардом Калленом всего несколько раз; короткие разговоры о тех заданиях, которые нам необходимо было сделать и чего не надо делать мне… или ему.
Раньше бывало, что я обращала внимание на ребят, но это были мимолетные мгновения – когда кто-то, прогуливаясь в противоположном направлении супермаркета, приветливо тебе улыбается, а это... совсем другое. Не мимолетные мгновения, а ежедневные атаки бабочек, раскрасневшиеся щеки и предательская ревность к тому, насколько у него длинные ресницы.
– Ты в порядке? – Его голос еще ближе… громче, чем я ожидала. От испуга я резко отворачиваюсь от окна и ощущаю головокружение.
– Эм, да. Все хорошо, – говорю в ответ.
Он продолжает смотреть на меня и выглядит чем-то раздраженным, но его глаза… не отрываются от меня. Прекрасные… обескураживающие.
– У тебя щека немного испачкана в ручке, – произносит он, даже не посмотрев на пятно.
Мой взгляд опускается на ладони, и они оказываются выпачканными чернилами от ручки, которая протекла. Снова.
– Ох, – промямлила я. – Где?
Вновь смотрю на него и задерживаю дыхание, стоит ему нерешительно коснуться подушечками пальцев моей правой щеки.
Его губы размыкаются.
– Прямо… здесь.
О боже мой.
Я оттягиваю край свитера и пытаюсь вытереть щеку как раз там, где совсем недавно ощущала его прикосновение. Вновь смотрю ему в глаза, когда опускаю руку.
– Все?
Он качает головой:
– Нет, совсем нет, – и широко улыбается в ответ, немного кривовато, но так идеально.
Клянусь, мое сердце этого больше не вынесет. Вновь такой прекрасный и обескураживающий.



Я услышала Карлайла еще до того, как увидела: его смех доносится с другой стороны дома. Эдвард находится недалеко от меня, держа руки в карманах и чувствуя себя в своей тарелке. А мне ничего не хочется больше, чем просто повернуть назад – мне совсем не хочется следовать по этой желтой клинкерной дорожке.
Сказочные огни протянуты сквозь ветви деревьев, прожекторы освещают темноту, не оставляя никаких закутков. Я чувствую себя как на ладони.
Эсме обнимает нас обоих, придерживая меня под локоть, когда отклоняется чуть назад.
– Ты становишься все тоньше раз от раза, – произносит она искренне, проявляя беспокойство. А я лишь улыбаюсь в ответ, выражая ложное спокойствие.
– Я в порядке, – обманываю, ощущая, как Эдвард наблюдает за мной.
Может, он беспокоится о том, что произойдет с его миром, если я скажу правду? «Я несчастна. Порой я плачу перед сном. Но больше всего я боюсь, что ваш сын больше не любит меня».
Боюсь, что сама больше не чувствую этого, забываю, какого это.
– Эдвард, убедись, пожалуйста, чтобы она начала больше есть. Не можем же мы лишить себя такого симпатичного личика, – произносит она словно очевидный факт.
Поднимаю взгляд и смотрю ему прямо в глаза. Его брови нахмурены.
– Нет конечно, не можем.
Оставляю их в поисках напитков и просто прогуливаюсь по парку, смотря в никуда. Делаю остановку у прекрасного растения; его лепестки такие же розовые, как сахарная вата.
– Не думал, что ты из тех, кто увлекается садовыми растениями.
Узнаю этот голос. Похоже, он находит меня каждый раз, стоит мне остаться одной.
Джаспер улыбается и потягивает мне напиток с ломтиком лимона, плавающим на поверхности.
Слабо улыбаюсь в знак благодарности, не потому что хочу пить, а чтобы не быть грубой.
– О нет. Просто красивый цвет, – отвечаю на замечание. – Я так банальна: девушка, которой понравился розовый цвет, – смеюсь сама над собой.
Он разделяет мою шутку:
– Ты какая угодно, но не банальная. Думаю, что здесь есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Я разворачиваюсь к нему, на самом деле не зная, что ответить. Потому что он сразу же заставил меня вспомнить об Эдварде, о том, как тот постоянно говорил, что я – как закрытая книга. Единственная, которую он всегда хотел бы хранить рядом с собой.
Зубами прикусываю щеку в надежде прогнать эти мысли, перестать испытывать боль, что в клочья разрывает мою кожу, обнажая страдания.
Меняю тему:
– И как тебе будущая супружеская пара?
Джаспер запускает ладони в волосы.
– Честное слово, Розали думает только о предстоящей свадьбе. И Кейт туда же – это двойной напор. Она так же взбудоражена, как и Роуз.
Я совсем забыла о Кейт.
– Она остается здесь до церемонии?
Он утвердительно качает головой и делает глоток янтарной жидкости из бокала.
– Да, кажется так.
Я киваю в ответ, наблюдая, как ломтик лимона дрейфует от одного края бокала к другому.
– Она и сегодня здесь? Не заметила ее, когда приехала.
– Я видел ее с Эсме, – рассеянно произносит он, и его взгляд блуждает по саду, пока не упирается в одну точку. – Ах, вот она где, разговаривает с Эдвардом.
Ну, конечно же.
– Хочешь подойти поздороваться? – интересуется он, будто в замешательстве.
Качаю головой, ощутив внезапный укол боли.
– Хей, ты в порядке? Выглядишь слишком бледной, – Джаспер кладет руку мне на плечо, пытаясь поймать мой взгляд.
– Голова болит, – чуть слышно говорю в ответ.
Он переводит руку чуть за спину и провожает меня на главную террасу. Его прикосновения такие неправильные, но все равно столь комфортные.
– Принести тебе что-нибудь?
И я собираюсь произнести «нет, спасибо, я в порядке», когда Эдвард широко улыбается девушке напротив него. А я была лишена этого на протяжении нескольких месяцев. Одновременно желанное и мучительное мгновение, но я понимаю, что не могу оторваться от этого, потому что, несмотря на боль, нет ничего прекраснее. Не сравнимый ни с чем момент.
– Как думаешь, ты бы мог отвезти меня домой? – спрашиваю, стараясь держать голос под контролем. Мне совсем не важно, что я тут пропущу.
– Конечно, – любезно отвечает он. – Только ключи возьму.
Внезапно я беспокоюсь:
– Уверен? Может быть, ты слишком много выпил?
Он улыбается.
– Истинная дочь полицейского. Честное слово, всего лишь несколько глотков.
Не помню, чтобы говорила, чему посвящена жизнь Чарли.
– Хорошо, – с благодарностью улыбаюсь я и следую за ним внутрь дома.
Эммет ловит меня как раз рядом с Эдвардом.
– И где это ты пряталась? У меня для тебя сюрприз, – усмехается он.
Я улыбаюсь ему в ответ, несмотря на бушующие в голове противостояния.
– Нигде, – отвечаю. – Здесь и была.
– Она была вместе с твоим будущим шурином. – Эдвард наблюдает за моей реакцией сквозь бокал, из которого делает несколько глотков.
Никак не реагирую.
– Я собираюсь домой, – информирую, обняв себя руками.
– Уже? – спрашивает Эммет. – А как же сюрприз?
Вопрос Эдварда звучит раньше:
– Почему?
Мой взгляд находит Кейт.
– Плохо себя чувствую.
Ее лицо выражает сочувствие, после чего она извиняется и уходит на поиски Розали. А я испытываю одновременно ненависть и благодарность за то, что в отличие от меня она сумела вызвать улыбку у самого важного человека в моей жизни. И от этого я ненавижу ее еще сильнее.
– Дай мне минутку, чтобы предупредить остальных, и я отвезу тебя домой.
Я останавливаю его ладонью в грудь, слегка отталкивая назад.
– Меня подвезут. Все хорошо.
Его внимание переключается на кого-то позади меня. Проследив за взглядом, я вижу Джаспера, терпеливо ожидающего на другом конце дома.
– Тебя отвезу я, – снова повторяет Эдвард с напором, но я качаю головой.
Мне необходима дистанция. Мне нужно побыть в отдалении от него, потому что если я останусь – буду сломлена. Но не произношу этого.
– Ты слишком много выпил.
Он не смог это опровергнуть.
Обычно мы остаемся здесь, в его старой спальне, которая однажды стала нашим убежищем, а теперь – просто комнатой, полной воспоминаний и безделушек с тайным смыслом. Атмосфера между нами уничтожила все, что было особенным, а все, что до сих пор осталось таковым, давалось чересчур тяжело. Бесконечный круг блаженства и боли, как спиртные напитки, оставляющие желание не употреблять их никогда больше, но неделю спустя ты снова в угаре.
– Увидимся дома… рано или поздно.
Он не отвечает.
– Я прослежу, чтобы он добрался в целости и сохранности, – обещает Эм, подарив мне короткий поцелуй на прощание. Он – один из немногих, кто всегда рад помочь безо всякой на то причины.
Я немного улыбаюсь и спрашиваю:
– Хей, а что за сюрприз-то?
Он кладет руки мне на плечи, улыбается, хотя глаза остаются грустными.
– Я купил бенгальские огни.
Внутри растекается такое количество тепла и признательности ему, словно почки, распускающиеся весной. Просто потому, что он знает, помнит.
Я тянусь к нему, целую в щеку и шепчу благодарность на ухо.
– Сохраню их на следующий праздник, – подмигивает он мне прежде, чем оставить нас.
И даже в полной тишине зеленые глаза не оставляют меня ни на секунду, вызывая пульсирующую боль в голове в унисон с сердцебиением.
– Увидимся завтра, – произношу, с трудом превозмогая эту боль. Не знаю, почему я это сделала, возможно, потому что мы находились на глазах у всей его семьи, и было бы странно, если бы я не поцеловала мужа на прощание. Так что я оставляю мимолетный поцелуй в щеку и шепчу: – А я уже и забыла, какая очаровательная у тебя улыбка.
Его тело мгновенно напрягается. Когда я отстраняюсь, выражение его лица настолько красноречивое. Он приоткрывает рот, чтобы что-то произнести в ответ, но я не даю ему такой возможности, что бы он не хотел мне сказать, вместо этого просто ухожу.

Меня будит звук чего-то разбивающегося снизу. Паника утихает спустя мгновение, и рука тянется к выключателю настольной лампы.
Начинаю думать, что мне это послышалось, но потом улавливаю приглушенные голоса нескольких, а может, и одного человека. В любом случае здесь никого не должно быть, кроме меня.
Свой телефон я оставила внизу и, возможно, впервые за последние месяцы хотела бы я сейчас быть у Эсме и Карлайла.
Снизу слышится громогласное проклятье – и мой страх мгновенно растворяется. Этот тембр я узнаю даже во сне.
Спускаюсь, кутаясь в вязаный кардиган, который дарит ощущение комфорта, тепла и уюта, как горячее какао в первый снежный день зимы.
Он сидит на диване и, поставив локти на колени, держит руками голову, словно застывшая статуя.
Мне холодно.
– Эдвард?
Он поднимает голову, и я одновременно смущаюсь и испытываю радость от того, что он все-таки там не остался… что приехал домой. Очевидно, он еще много выпил после моего отъезда; его глаза раскрасневшиеся, хотя в остальном состояние было похоже лишь на усталость.
– Ты проснулась.
Киваю:
– Ты разбудил меня.
Его взгляд скользит по мне.
– Джаспер вернулся, – произносит он утвердительно, и я знаю подоплеку этого тона – однозначное «но».
– Я угостила его кофе. Показала дом, – пожимаю плечами, оглядывая пол, усеянный осколками то ли вазы, то ли фоторамки.
– Ложь. Ты отводишь взгляд.
Замираю и смотрю ему прямо в глаза.
– Извини, что?
Он игнорирует мой вопрос и задает один из следующих – смелость алкоголя:
– Ты и его поцеловала на прощание?
Не могу поверить, что такое вообще пришло ему в голову.
– Ты хоть слышишь себя? – спрашиваю с сомнением.
– Ты не ответила, – вторит он, вставая на ноги.
Стискиваю челюсть до боли.
– Вот что ты думаешь?
Он не отрицает:
– Да.
Это как удар под дых.
– Что ж, тогда ты ошибаешься. – И я ненавижу то, как мой голос предательски дрожит.
Он долго смотрит на меня в упор, не произнося ни слова, и я почти уверена, что он сейчас вновь станет уклончивым и безразличным.
И не успев остановить саму себя, спрашиваю то, что крутится в моей голове, настойчиво:
– А кто подарил тебе поцелуй на ночь?
Он не ожидал такого.
– Никто.
– Ложь, – обвиняю, даже не будучи уверенной в этом. Просто хочу, чтобы он понял, какого это, осознал, что заставляет испытывать меня.
– Может, Кейт? – смело произношу. – Она действительно красивая. Я бы поняла.
Подхожу к нему. Видишь, Эдвард, это не так уж приятно, правда?
– Все в порядке. Ты можешь признать это, – говорю спокойно. – Я прощу тебя.
И эти три слова переполняют чашу; он взрывается.
– Что? Ты хочешь еще больше лжи, боли? Хочешь, чтобы я сказал «да»? – кричит он жестким… злым тоном, полным обнаженных чувств.
Черты его лица, эмоции отличаются от всего, что было «до». Таким я его прежде не видела. По крайней мере, по отношению ко мне. Он пылает изнутри и снаружи, и мне так хочется дотянуться и коснуться его пламени, чтобы гореть вместе, чтобы позволить необузданному пожару поглотить все вокруг, превращая окружение в дымку пепла из черных клубящихся облаков, вздымающихся к небу.
Глотаю слезы, чтобы не дать им пролиться, и испытываю гнев. Хочу, чтобы и он чувствовал то же самое… снова и снова. Он уже обнажил эмоции. Это ничего не изменило, но рассказало мне все.
– Я тебя не узнаю, – произношу правдиво, честно, смотря в непоколебимую зелень глаз. И мне уже не остановить поток слов, рвущихся наружу сквозь дрожащие губы.
Легкий взмах ресниц, длинных и черных. Шок.
– Ты сама решила не пытаться. Бросила попытки давным-давно.
И я надеюсь, его ответ настолько же честный, насколько искренен его голос сейчас, насколько искренна была я, за исключением дрожащих губ. Ведь он сильнее меня, невозмутимее и менее восприимчив, подобно крутым горам с высокими вершинами.
Качаю головой.
Нет. Нет!
– Ну уж нет, я пыталась, – отвечаю, и мой голос громогласный, как и его. Начинаю теребить низ своей пижамы, наматывая на руку тянущиеся края. Мне совсем не нравится такое развитие любовной ссоры.
– Это не я, – снова качаю головой. На этот раз и его вина. – Не позволю обвинить во всем только меня. – Он двигается ко мне, словно магнит, притягиваясь все ближе, но я еще не закончила. – Ты оставил этот брак по собственному желанию.
И он замирает.
– Я все еще стою здесь, не так ли? Я никуда не ушел.
Касаюсь его ладони, потом пуговиц на рубашке.
– Может быть, физически... на расстоянии вытянутой руки, – произношу, пока рука двигается выше. – Но не здесь, – признаюсь, когда прижимаю ладонь к груди, к тому месту, где бьется сердце. – Не это ли самое важное?
С трудом сглатываю ком в горле и хочу остановиться, замолчать… не давить на него все больше и больше. Но терпение достигло своего предела, и теперь я мчусь на огромной скорости без каких-либо тормозов.
– Без этого, – я нажимаю сильнее, – твое присутствие ничего не значит. Ничего.
– Ты не знаешь, о чем говоришь.
– Нет?
Он прикрывает глаза.
– Нет.
Я делаю шаг назад, и мои руки опускаются вдоль тела.
– Большую часть времени ты ведешь себя так, будто меня тут и нет. Даже не дотрагиваешься до меня.
Уголки его губ приподнимаются, но это отнюдь не радостная улыбка. Он серьезен.
– Ох, даже если бы ты могла, то не произнесла бы большей глупости. Я знаю, что ты здесь. Всегда.
Нервный смех.
– Так что же, я все придумала? Мое воображение сыграло со мной злую шутку? И у меня нет ни одной причины утверждать все это?
Он разрывает зрительный контакт, поворачивает голову в сторону и напрягает челюсть. А затем подходит, прижимая меня к двери.
– Ответь мне.
Он снова смотрит на меня, но ничего не говорит… по крайней мере, словами. А затем берет мое лицо в ладони и прижимает к своему. Его пальцы вызывают противоречивые ощущения на коже, одновременно пугающие и успокаивающие.
Его губы практически касаются моих, и его шепот отдается в каждой частичке тела.
– Ты этого хочешь? Этих прикосновений тебе достаточно? – Но в его голосе нет ни вожделения, ни обожания.
Это не Эдвард… не мой Эдвард. Или, возможно, он. Вероятно, это все, что он сейчас может мне дать. И от этого в груди все сжимается в тугую спираль. Я думала, мне станет легче, стоит ему меня коснуться, но не так… не так. Он делает то, что, по его мнению, я от него хочу, пытается что-то доказать мне, но это все не то, что мне нужно.
Мне хочется, чтобы он поцеловал меня, потому что по-настоящему этого хочет, потому что нуждается в этом, любит меня… любит нас и чувствует, что это сделает нас самыми счастливыми, сделает нас самих лучше.
Мои руки трясутся, когда я поднимаю их, чтобы убрать его ладони.
– Не так. Это жестоко. Ты жесток.
Его взгляд вновь опускается вниз, а губы с напором надавливают на мои. Затем он произносит:
– И я тебя не узнаю, – а потом отстраняется, и на этот раз я точно понимаю, что потеряла его. Не знаю, правда, на какое время. Мысль, что навсегда, кажется невыносимой.
Нам нужно было больше улыбаться. Надо было смеяться больше. Мы должны были быть единым целым.
А теперь… теперь мы сражаемся за то, чтобы найти выход, потерянные в непроходимых чащобах, без видимых проблесков между деревьями.
Мы оказались в ловушке своего собственного забытого всеми сада.